Deus ex machina Хор идёт по орхестре, звучит парод. Вокруг на каменных лавках теснится народ. Йоханна спешит, но приводит себя в порядок — комкает фартук, пару пшеничных прядок дёргает из-под чепца, рвёт воротник. Выбегает на сцену — испускает пронзительный крик. — Магда! — дрожит сопрано. — Где ты, сестра? Рана моя свежа, а боль остра! Презрев былые обиды, молю — спаси! Хор отступает назад, гремит стасим. Нарисованный лес выпускает Магду. Народ исступлённо бьёт в ладони. Магда поёт, тает контральто в тягучей, как мёд, ночи: — Йоханна, сестра, пусть рана кровоточит, но я уже здесь, я спешу, я тебе помогу! Простирает Йоханна руки — Магда в снегу. Бог из машины тянет рычаг — криг-краг! — невредимая Магда к Йоханне делает шаг. Простирает Йоханна руки — густой ясенец тянет цепкие щупальца ввысь по отлогой стене. Зажигает Магда огонь, но купина лишь обжигает — и не горит. Стена позади — криг-краг! — и Магда поёт: — Бегу! Йоханна, сестра, я спешу, я тебе помогу! Простирает Йоханна руки — встаёт вода, не обойти. Звенит сопрано: — Беда! Йоханна делает шаг назад — криг-краг! — бог из машины теперь не выйдет никак — Йоханна стоит на люке. Утонет сестра — ненависть кровоточит, свежа и остра. Магда бросается в озеро. Всплеск. Тишина. Магда плывёт под водой. — Спасена, спасена! — думает Магда. Вдали затихает эксод — спектакль окончен. Магда находит брод — ноги не держат и кружится голова. Берег. Туман. Трава. Хохочет сова. ...Открывает Магда глаза: — Приснится же чушь! Приводит себя в порядок, лесную глушь торопливо пересекает, выходит к шоссе — сколько машин! — и, на рюкзак присев, машет встречным. Скрипят тормоза — криг-краг! Фартук. Прядки. Чепец. Магда делает шаг назад. Нарисованный лес. На лавках — народ. Хор идёт по орхестре. Звучит парод. Смерть медведя Зов шатуна весною недалёк — уже не рёв, ещё не стон глубинный — зверь, обесшерстевший наполовину, наполовину мёртв. А мотылёк парит — зачинщик травяного праха — дрожит его зелёная рубаха, ей сносу нет, но к ночи выйдет срок. Шатун умолк, бредёт — уже не шаг, ещё не смерть, но близко, близко, близко, вот мотылёк зигзагом входит в изгарь — торфяники горят? — и видит мрак. Пытаясь выплыть, вязнет глубже, глубже — идёт на дно. Медведь ступает в лужу — и давит мотылька... Глухой овраг, запорошённый снегом, ночь, метель — уже зима, ещё звезда не встала — оледенелым абрисом оскала любуется луна. И колыбель свивает тело зверя, словно сына — усни! — так принимает крестовина в свои тиски рождественскую ель. Трое Просыпается ночью ребёнок — холодно и темно, словно в космосе неосвоенном. — В космосе страшно, он большой, а я маленький, — думает мальчик, но в космос вплывает мама, тёплая и домашняя. Мальчик спит. Окружает комнату тишина и часы на стене молчат — видно, кончилась батарейка. Женщина думает: — Я у сына одна, если вдруг замолчу, то с ним..? Страх залепляет клейкой лентой рот, и почти невозможно дышать — ищет женщина в темноте и находит Бога. — Он большой, а я маленькая, — думает мать, — он меня защитит. Уплывает тревога. Засыпает женщина, а вокруг тишина — во сто крат тишиней, чем обычно бывает ночами. Бог печалится: — Что будет с ней, если я дотемна буду занят другими? Зябко поводит плечами — всё же холодно нынче в космосе! — смотрит через плечо, напрягает глаза — мамы нет и давно уже не бывает за спиной у Бога. И в груди становится горячо. — Я хочу быть маленьким. Закрывает глаза. Засыпает. |