ЯКОВ ЕСЕПКИН

 

ЭФЕМЕРИДЫ

 

• «Есепкин каноничнее Пушкина и сокровеннее

Бродского, но его эсхатологическая гениальность

претит массовому сознанию и коллективному

бессознательному современников. Отсюда вынужденная

элитарность последнего великого столпника.»

Ю. Лотман

 

XXI

 

Ирод, Ирод, се брашно твое

И в амфорах вино ледяное,

Алавастром ли, гипсом остье

Смерть забелит - мы виждим иное.

 

Колоннаду и сад обойдем,

Не четверг, а серебро лиется,

Во златых кашемирах блюдем

Тайность вишен, пусть Хала смеется.

 

Наливай, кто отравы алкал,

Фарисеи и дети уснули,

Шелк тиснит сукровицу зеркал,

Им пьянить нашей кровью июли.

 

XXII

 

Всё вечерии длятся, шелка

Меловые горят, фарисеи

Поят бледных детей, высока

Нощь Вифании, празднуют сеи.

 

И взгляни, сколь беспечны оне,

Как легки эти па и виньэты,

О басме иль во гипсе одне

Здесь точатся блядей менуэты.

 

Кто их пиры сейчас отложит,

Весело Этам плакать и виться,

Где серебро на туши лежит –

Им лишь будут всенощно давиться.

 

XXIII

 

Что манкируют нами, Тулуз,

Холсты челядь, смеясь, обрывает,

Фри бесятся в тлекровности блуз,

Вьют муары, и с кем не бывает.

 

Колченогих восторженных Ев

Обдала небовечность желтицей,

Часть ли третяя звезд и дерев

Пресеребрена синею птицей.

 

За сиречной любовию мгла,

Наши ль звезды шелками гасили,

Виждь хотя – вкруг ветхого стола

Как мелятся кургузые Цили.

 

XXIV

 

Сад портальный, цвети и алей,

Золотыя букетники снимем,

Упасаться ли вербных аллей,

Сех цветение майское внимем.

 

Небы пурпур алкают, одно

Мгла их стоила крови и яду,

Фарисеям и песах – вино,

А еще благоденствовать саду.

 

Суе, суе нас выбила тьма,

Иудицы лиют, цепенея,

Нашу кровь, а течет сурема

И порфирность каждится от нея.

 

XXV

 

Виждь последнее лето, алей

Нет его, искупаемся, дивы,

Кровь совьем, чтоб кувшинок-лилей

Хлад ожечь, сим украсить ли Фивы.

 

Низлетят с хоров лет ангелки,

Ах, не плачьте еще, палестины,

Мы опять на помине легки,

Вкусим райские ж волны и тины.

 

Юды с нами, а внове не им

Торговаться фамильною славой,

Хлебы мазать серебром - храним

Каждый миг наш виньетой кровавой.

 

XXVI

 

А и мы ль напоказ веселы,

Пиры это, веселие в тризне,

Цили тще убирают столы,

Благ сейчас, кто во звездной старизне.

 

Спи, Арахна, еще веретен,

Ядов темных царевнам не будет,

И восцветим на мраморе стен

Кровь, Нева ли ее позабудет.

 

Сколь нельзя отравить царичей,

Убеляясь, юдицы смеются,

Отемним хоть бы цинки ночей,

Где начиния с ядами бьются.

 

XXVII

 

Огнь ли хвои снесут чернецы,

Снеги темные их упоили,

Наши кровью литые венцы

Украшают барочные шпили.

 

Но меловы шелка пировых

И начинье в чудесной виньете,

Мало яду еще для живых,

Велики мы на траурном свете.

 

Ять сребристая тще и лилась,

Мел височный течет по ланитам,

Где Звезда Вифлеема ожглась

Червной тушью, отдаренной Итам.

 

XXVIII

 

Ветхой кровью букеты совьем

И стольницы начиньем заставим,

Май в порфировом цвете своем,

А и с цветностью мы не лукавим.

 

От пасхалов начнет исходить

Мрак ночной и серебром точиться,

И устанут за нами следить

Иудицы, не будут и тщиться.

 

Лишь тогда фарисейские тьмы,

Перемазавшись цветом истлевшим,

Соведут вдоль букетниц каймы –

Виждеть кровь нощно пурпур не зревшим.

 

XXIX

 

Дышат негой кровавых шелков

Музодарные замки фиванок,

Всякий днесь камелотный альков

Яд крысиный таит меж креманок.

 

Хватит царских веретищ летам

И для вечности хватит цементов,

Свечки несть ко меловым цветам,

Им хотя чернь прельем с постаментов.

 

Бледный отрок в парче золотой

Сколь очнется на пире грядущем,

Узрит чермный лафитник пустой

Во перстов изваянии сущем.

 

XXX

 

Драгоценное миро в сени

Темных вишен иных благовоний

Всепьянее, а паче они

Серы адской, Антоний, Антоний.

 

С мертвым Лазарем, Идой ли нам

Допивать предстоит медовицы,

Нет в Вифании мира, к рунам

Тянут перстные кости вдовицы.

 

Мел веретищ, серебряных жал

И не прячет холодную талость,

Август губ сеих мирру стяжал,

Смерть приимет одна эту алость.