Не нужно ни свет ни заря подниматься. Из теплой нагретой постели вставать. Сожалеть о потерянном сне. Суеты никакой. Все на полке в сарае заранее сложено – спиннинг и весла, в коробке пластмассовой блёсны. У берега водит боками запряженная лодка. Осталось её оседлать, вставить в уключины вёсла и к острову, пока еще видно его берег песчаный, причалить.

Ну вот. Дальше проще. Самое главное – вытащить лодку на берег подальше, чтоб ее не снесло, и костер развести. А дров здесь полно. По берегу столько лежит, что жечь можно ночь напролет. Костер я развел. И сразу стемнело вокруг. По слуху, по плеску глубокой реки, по запахам волн и песка, чешуи и медлительных рыб в глубине темных вод я живу.

Это лишь настоящая жизнь. Остальное скользит светом фар за деревней на том берегу. И есть ли она, я не знаю. Сейчас утверждать не могу. Знаю только, что здесь только я и река. Знаю точно, что в темноте у реки ни берега нет, ни твердого дна. Только виден неясно тропы лунно-желтой обрыв. За ним глубина.

В глубине, холодной до льда, бездонной до тьмы, гигантскими плавниками лениво шевелят судаки. Веками живут они в глубине. Никто их не в силах поймать. В их толстых мясистых губах сотни блесен торчат, со спиннингов сорванных за многие годы, в хвостах их запутались сети. Нет рыбы страшнее в реке. В безлунные темные ночи они подплывают к поверхности и высовывают огромные морды свои из воды.

Мой спиннинг не страшен для них. Если кто-то из них и проглотит мою, пусть даже самую лучшую, дорогую, блесну, я с ней попрощаюсь и леску обрежу. Я видел, как рыбины эти, только размерами меньше в два раза, на берегу рыбаков убивали ударом хвоста. Плавниками спинными протыкали насквозь. Пусть лучше живут себе в бездонной своей глубине.

Но что-то же надо поймать. Я приблизился к кромке воды, чуть леску с катушки спустил, размахнулся с плеча и блесна, в лунном свете алмазом сверкнув, вдаль ушла от меня, а затем в глубину.

И почувствовал я - через короткий тонкий поводок сначала, потом по толстой длинной леске и лишь затем по удилищу - как бороздила дно блесна и как блистала там. Когда забросил в третий раз, почуял рыбу на крючке. Ее сопротивленье. Она боролась за свободу. Но все ж была побеждена и осторожно, нежно даже, на берег выужена мной.

Большая щука. С острой мордой. Конечно не судак, но все же. Мне хватит на уху. Я котелок поставил на огонь, а рядом с ним повесил чайник. И у костра прилег. И темнота меня накрыла. Обволокла и приглушила. Все звуки отдалились. А запахи острее проявились. Я ноздри раздувал и чуял в темноте: ночные запахи остывшего песка. А кожей ощущал, как со спины крадется ветер.

В моменты эти я становился первобытным человеком. Не знал ни электричества, ни книг. Гроза не просто электрическим разрядом, а наказанием становилась, а надвигающийся дождь бедой грозил, когда огонь в костре погаснет. Но у меня была палатка. Я натянул ее потуже, вбил колья глубже и никакая непогода теперь мне не страшна. Затем поужинал ухой, насыпал кофе растворимый в кружку и кипятком его развел. А через несколько минут уже лежал в палатке, пил кофе, слушал дождь, стучавший по брезенту. И засыпал. И вряд ли был на этом свете человек счастливее меня.