В ожидании главврача Ирина неспешно прохаживалась по коридору больницы. Мимо, не обращая на нее внимания, сомнамбулами дефилировали душевнобольные. Почему их так называют – больные душой? Не правильней ли – умалишенные? Чем заняты их головы, что в них: беспорядок, хаос? Может, в их мозгах полный порядок, это у нас, у остальных – хаос? Увидела приоткрытую дверь, вошла. Просторная комната отдыха, у телевизора собрались любители политических шоу. Они не просто смотрели, а во весь голос комментировали происходящее на телеэкране. В дверях появился высокий мужчина средних лет в халате. Оглянулся кругом, увидел Ирину, подошел: – Ирина Викторовна? – Да, как вы догадались? – Это было нетрудно. Чем могу быть полезен? Обычный обмен любезностями – так это выглядело для постороннего глаза. На самом деле… Войдя в комнату и увидев Ирину, мужчина стал как вкопанный. Выражение его лица выдавало быструю смену эмоций. Сначала это была радость от неожиданной встречи с очень близким ему человеком, затем разочарование от того, что обознался, далее приятное удивление, его глазам предстала очень привлекательная женщина, и лишь после лицо его приняло выражение вежливого внимания. Ирина все это, конечно же, заметила. Это могло стать неплохой завязкой для ее психологического практикума. Но не для этого она сюда пришла, да и неясно еще, кому какая роль уготована, ясно было одно: мужчина с одного взгляда поразил ее воображение. Таких не подчинишь своей воле, они подчиняют. – Игорь Владимирович, я настояла на нашей встрече по просьбе моей подруги Людмилы. Ее дочь Оля находится у вас. – А почему Людмила не пришла сама? – Она считает, что для разговора с вами я больше подхожу. По специальности я психолог, работаю зав. кафедрой в университете. Главврач не без удивления глянул на женщину: – Красивая женщина психолог? Редкое сочетание. – Спасибо за комплимент, но давайте поговорим не обо мне. Прервала их разговор неожиданно возникшая возня у телевизора. Один из больных тряс другого, схватив за грудки: – Повтори, что ты сказал? – Крым наш! – просипел тот, и тут же оказался на полу. Вскочил, бросился на обидчика. Главврач подошел к дебоширам, те, опустив голову, тотчас присмирели. Обратился к драчуну: – Как вы оказались здесь, не в своем корпусе? Что ж, сами виноваты. Теперь ваша выписка вновь откладывается – в который уже раз. Подошел к Ирине, бросил в сердцах: – Славянский синдром. – Это что – один из видов психоза? – В некотором смысле. Давайте поднимемся в мой кабинет, здесь нам не дадут спокойно поговорить. Они пошли по узкому коридору, поднялись вверх по лестнице, главврач то и дело пропускал женщину вперед, и не только из соображений вежливости. У кабинета главврача Ирина остановилась, обернулась к нему. Тот едва успел убрать искорки мужского интереса в глазах. “Что ж, тем легче будет договориться”, – подумала, не напрасно она надела облегающее фигуру платье. Ирина всегда тщательно подбирала одежду для такого рода встреч и переговоров. Умело подчеркнутая женственность порой несет в себе куда более убедительный довод, нежели все вместе взятые заранее подготовленные аргументы. Зашли в кабинет. Игорь Владимирович усадил Ирину в кресло у круглого столика, предложил кофе. Не стала отказываться. Глаза врача струили расположение и лукавство. Вдруг стали серьезными: – Я припоминаю дочь вашей подруги. – Ее зовут Оля. – Да, Оля. Десять минут общения с ней не позволяют установить точный диагноз, но, мне кажется, лечению поддается. Скорее всего, это реакция на стресс, возможно, психологическая дезадаптация. Когда, и как начались ее странности? – Оля – необычная очень увлекающаяся девушка, обладает множеством талантов: рисует, пишет стихи, занимается восточными танцами. С красным дипломом окончила университет. Началось это к концу ее учебы в университете. У нее завязался роман с преподавателем – руководителем дипломного проекта. Он оказался ее первым мужчиной – такое сейчас еще бывает. Прознав об увлечении дочери, Людмила, естественно, вмешалась. Она знала этого преподавателя, знала во всей полноте, поскольку в свое время училась с ним в университете на одном курсе. Пригрозила ему, что сообщит жене и руководству университета, если тот не оставит ее дочь в покое. На этой почве у матери с дочерью возник конфликт. Оля защитила диплом, и преподаватель посчитал, что пора отпускать свою подопечную в неизведанный мир научных открытий и любви. Оля посчитала иначе, для некоторых девушек первый любовный опыт – немаловажное событие. Дело дошло до скандала, преподаватель был уже не рад, что связался со студенткой, ему грозило увольнение из университета. Оля же ушла в себя и там замкнулась. Она как-то резко поменялась. На работу не устраивалась, засела дома – или лежмя лежала, вперив бездумный взгляд в потолок, или проводила время у компьютера в “одноклассниках”. – В этом ее ненормальность? Завершивших учебу и неработающих нынче пруд пруди. – На Олю это абсолютно не похоже. Мать попыталась повлиять на дочь, мол, пора устраиваться на работу, нечего сидеть на материнской шее, тогда та заявила, что будет жить у отца, с которым Людмила находится в разводе. У того – новая семья, маленький сын, квартира небольшая, денег в обрез. А тут еще дочка со своими психами. Короче, через месяц отец возвратил дочь обратно со словами: “какова мать, такова и дочь”. Для девушки это было еще одно потрясение. Восприняла как двойное мужское предательство, усвоив как аксиому: мужчинам нельзя верить в принципе. А совсем недавно Оля пошла на концерт в филармонию. Вечером домой не вернулась. Не пришла она и на следующий день. Нашли мы ее с помощью полиции в вашей клинике в невменяемом состоянии. О том, что с ней произошло, молчит. – То, что вы мне рассказали, очень важно. Изучу внимательно ее медицинскую карточку, следует выяснить, подверглась ли она насилию? Скажите, в семьях Людмилы и ее мужа не было никого с психическими отклонениями? – Вроде нет. – Это обнадеживает. Игорь Владимирович глянул на часы: – Время обеда, не хотите перекусить? За обедом договорим, здесь неподалеку есть небольшое уютное кафе. – От чая с пирожным не отказалась бы… Они сидели в кафе, Ирина пила чай, Игорь Владимирович управлялся с бифштексом. – По поводу Оли, – продолжил он разговор, – особых проблем не вижу, обещаю заняться ею лично, пусть пару недель побудет в клинике. Проведем курс медикаментозного лечения, да и несколько сеансов внушения ей не повредит. Основную проблему здесь представляет конфликт матери с дочерью. Похоже, именно по этой причине Людмила не пришла сама, а попросила поговорить со мной вас. Конфликт следует исключить. В настоящий момент за девушкой нужен присмотр, а лучше матери это не сделает никто. – Людмила действительно в последнее время не ладит с дочерью. Та вышла из-под контроля, а, попав в клинику, и вовсе не желает знать мать, считая ее главной виновницей всего, что с ней случилось. Людмила надеется, что ваши традиционные и нетрадиционные методы лечения помогут восстановить ее отношения с дочерью. Да, вот еще что, она обратила внимание на одну особенность: ваши лекарства странным образом воздействуют на дочь, на ее гормональный фон. Она стала стремительно полнеть, да еще пустилась во все тяжкие – завела интрижку с одним из больных. Согласитесь, когда в женщине взыграли гормоны, трудно рассчитывать на успешное лечение. – Да, это так. Лекарства действительно действуют таким образом. Но виноваты в этом не только медицинские препараты, а и само заболевание, да и окружение. В глазах Игоря Владимировича загорелись лукавые огоньки: – Признаюсь, рядом с вами и мои гормоны неспокойны. Ирина не поддержала игривый тон врача, чувствуя, как поддается его мужскому обаянию: – У меня к вам просьба. Не проверяйте на мне свои суггестивные навыки – не испытывайте меня на резистентность. Вы упоминали один из видов психического расстройства “славянский синдром”, что-то я о таком не слышала, – перевела она разговор в более безопасное для себя русло. – Если бы вы знали, как мне не хочется обсуждать проблемы психопатии с красивой женщиной. – А если она вас об этом попросит? – не сдавалась Ирина. Игорь Владимирович нехотя выключил взгляд Врублевского Демона, лицо его поскучнело: – Ничего радостного, несущего оптимизм, вы не услышите. Что ж, не взыщите, сами напросились. Пару лет тому назад мне довелось участвовать в международном симпозиуме психиатров: “Психопатия, диагностика и методы лечения”. Проводился он в Германии в Дрездене. Среди приглашенных были специалисты из многих стран Европы, в том числе из республик бывшей Югославии: черногорцы, боснийцы, сербы, хорваты. Когда решались организационные вопросы, неожиданно возник конфликт. Югославы наотрез отказались селиться друг с другом. Меня поселили с врачом из Харькова. Что характерно, тот также отказался от моего соседства. В результате в номере со мной оказался хорват Любомир. Вначале я не был от этого в восторге, после понял, насколько ошибался. Приятный, общительный, но и импульсивный – с ним было невероятно интересно. Он немного знал русский язык, общались же мы на английском. Когда Любомир заводился, то переходил на сербохорватский язык. Вы что-нибудь знаете о Балканских войнах девяностых годов? – Почти ничего. Я ведь тогда была подростком. – Я тоже знал немногое, хотя к концу девяностых уже завершил учебу в мединституте. В один из вечеров Любомир пришел вечером в гостиницу в расстроенных чувствах, предложил выпить – мол, имеется повод. Принес виски и содовую, я выставил водку и закуску, привезенные из Москвы. В чем славяне одинаковы, мы не знаем чувства меры, точнее сказать: мера у нас какая-то безмерная. Мы быстро достигли кондиции, когда открываются чакры душевных излияний. Заговорили о семьях, детях. Я предложил тост за родителей и вдруг в глазах хорвата заблестели слезы, выдохнул с болью в голосе на сербохорватском языке, но я понял: – Сегодня двадцать седьмая годовщина гибели моих родителей. Заговорил сбивчиво, путая русские, хорватские, английские слова. Его родители (отец – серб, мать – хорватка) погибли под бомбежкой сербской авиации. Где их похоронили, неизвестно. В результате Любомир, его брат и сестра оказались в разных детдомах. Сестру со временем отыскать удалось, брата так и не нашел, похоже, тот попал в один из детских домов Сербии. Там (в Сербии), скорее всего, проживает и сейчас, если жив. Выпили, не чокаясь, за его родителей. Любомир немного успокоился, заговорил негромким, ровным голосом, но то, что он рассказывал о мытарствах мальчика, оставшегося без семьи в условиях войны, разрывало барабанные перепонки в ушах. Закончил свой рассказ он информацией о потерях сербов, хорватов, боснийцев и других южных славян в Балканских войнах, уверяя, что они соизмеримы с потерями во второй мировой войне. Полмиллиона убитых и раненных. Миллионы беженцев. Разрушенные города и села… Вот тогда-то у меня и сорвалось с языка определение этому безумию: “славянский синдром”. – Точнее не скажешь, – согласился Любомир не без горечи, – у нас, правда, он имеет другое название: “балканский синдром”. Предложил выпить за содружество славянских народов. Содружество?!! Может, не чокаясь? Тут уже понесло меня. Напомнил Любомиру, с чего началось это славянское помешательство, когда в Беловежской пуще трое славянских мужей, набравшись в русской баньке, принялись делить восточно-славянские земли, увлеченно вырисовывая их границы. Позднее, правда, эти границы подверглись кардинальному пересмотру. Распался Советский Союз, рассыпалась Югославия, чехи разругались со словаками, поляки с украинцами и россиянами, наконец, россияне с украинцами. И это во время, когда остальная Европа объединялась в Евросоюз! Воевать друг с другом, лупить своих, чтоб чужие боялись – не это ли наш славянский тренд? Игорь Владимирович потерялся во времени и теперь уже апеллировал к Ирине: – Славяне – уникальное сообщество народов, разительно отличающееся от всех других на планете. История не знает с высокой степенью достоверности, как, откуда появились славянские племена, не исключено, что они – ответвление от воинственных племен викингов или потомки антов. Не удивлюсь, если и вовсе пришельцы… Как бы то ни было, откуда бы они не пришли, воинствующие славяне со временем заняли огромные территории (одну шестую часть земного шара) от берегов Средиземного и Балтийского морей до – Тихого океана. Здесь Ирина совсем заскучала. Напомнила, что речь ведь шла о “славянском синдроме”, а не о покорении Сибири. – К этому я и веду, – продолжил Игорь Владимирович. – мог ли кто- либо предположить, что славянский синдром, эта коллективная психопатия, на пороге второго и третьего тысячелетий поразит большинство славянских народов? Сначала республики Югославии, но те хоть истребляли друг друга, исходя из этнических и религиозных противоречий. Что не поделили два самых больших славянских народа, представители одного этноса, исповедующие одну и ту же веру? Мирят же нас немцы – в прошлом наши общие враги. Не парадокс? Вы спросите: причем здесь психопатия? А как иначе объяснить нашу взаимную ненависть, чем оправдать? Большинство людей заблуждается по поводу психопатии, полагая, что она – лишь неконтролируемые вспышки гнева, импульсивность, вспыльчивость. На самом деле психопатия – это гетерогенный синдром, по сути отрицающий все десять заповедей. Это и эгоцентризм, и убежденность в собственном величии и значимости, и патологическая лживость, и склонность к мошенничеству, и коварство, и черствость, и бессердечие, и сексуальная распущенность, и отсутствие эмпатии, и незнание чувства вины, и тотальная безответственность в отношении детей, родных, близких, а также своих действий и поступков. И вот что любопытно. Психопатию почему-то многие психиатры не относят к психическим заболеваниям, хотя этиология психопатии, помимо социальной компоненты, включает нейробиологическую дисфункцию. Субклиническое психическое расстройство психопатию трудно диагностировать, еще трудней лечить, при том что число психопатов в настоящее время стремительно растет и вполне соизмеримо с количеством нормальных людей. Смею утверждать это как практикующий врач-психиатр. Заболевшему психическим расстройством ставят соответствующий диагноз, и назначают лекарства и курс. С психопатией же все обстоит иначе. Это доказал самый одиозный психопат в мире, заражая на городских площадях Третьего Рейха толпы людей пламенными речами, доводя их до психопатического экстаза, ликования, выражения всеобщего обожания и восторга, что в результате привело мир к самой кровопролитной войне. На человека можно надеть смирительную рубашку, на народ – нет. Здесь уже Ирина не выдержала: – Игорь Владимирович, вы, по-видимому, забыли, что психология – моя специальность, и что я преподаю ее в университете. Мне кажется, вы заблуждаетесь в определении “славянского синдрома”. Это – не коллективная психопатия, правильней было бы назвать этот синдром коллективной социопатией, а еще точней социопатией толпы. Вы ведь сами утверждаете, что психопатия – генетически предрасположенное заболевание, социопатия же привносится внешними факторами, хотя и социопатия, и психопатия имеют одни и те же внешние проявления. У всего народа не может быть одинакового генетически предрасположенного заболевания, или вы считаете, что со славянами такое возможно? И еще, коль вы завели разговор о психопатии, о ней следует говорить в более широком смысле, как об одной из составляющих темной триады «дурных характеров». В психологии тёмная триада представляет собой группу, включающую три личностные характеристики: нарциссизм, макиавеллизм и психопатию. По-моему, в данном случае именно о “темной триаде” и следует вести речь. Теперь пришла очередь удивляться врачу-психиатру. Он не без изумления глядел на Ирину: – Вы меня удивили. Ваша привлекательность мешает мне видеть в вас оппонента. Я хотел упростить объяснение и психопатию представил в виде гетерогенного синдрома, включающего в себя, в том числе макиавеллизм и нарциссизм. Это вполне приемлемое допущение. По поводу коллективной социопатии замечание принимается. Социопаты, психопаты, как их не назови, кто б они не были, ясно одно – между ними существует тесная взаимосвязь. Во времена второй мировой войны выдающиеся психопаты мира на площадях и по радио превращали людей в визжащую толпу социопатов. А разве нынешнее противостояние славян не содержит в себе явные признаки и социопатии, и психопатии? При этом следует учитывать, что у этих болезней в настоящее время более современные и совершенные способы заражения: пресса, телевидение, интернет. Да и в средствах уничтожения себе подобных люди продвинулись гораздо дальше. Раньше заложниками психопатов были миллионы людей, сейчас – вся планета. Игорь Владимирович заговорил возбужденно, все более заводясь: – Вот ведь как бывает. Жили бок о бок в мире и согласии два самых близких по духу и менталитету славянских народа. А теперь враги! И ведь находим себе оправдание. Чем не когнитивный диссонанс? Сколько времени пройдет, сколько поколений, прежде чем наша взаимная ненависть изживет себя?.. – Я вижу, для вас – это очень болезненный вопрос, что-то вас зацепило, – попыталась успокоить врача Ирина. – Зацепило – не то слово, прошлось катком. Давайте немного выпьем, не могу на трезвую голову спокойно об этом говорить. Официант принес небольшой графинчик коньяка и два бокала. Игорь Владимирович без тоста залпом осушил бокал, заговорил: – Было это лет семь назад. К нам в клинику попала молодая женщина. Привел ее муж. Сама она русская, живет на Украине в приморском Ильичевске. Училась в Одессе. С будущим супругом познакомилась на одесском пляже, переехала к нему в Москву. Кстати, она очень похожа на вас, когда я впервые вас увидел, мне показалось, что вы – это она. И имя у нее такое же – Ирина. Причиной ее нервного расстройства послужила смерть ребенка. Она родила недоношенную девочку, спасти малышку не удалось. Муж почему-то повел себя более чем странно – не только не стал ее успокаивать, утешать, а подал на развод. Что чему предшествовало: нервный срыв разводу или наоборот – не знаю. Молодой лечащий врач из нашей клиники с энтузиазмом взялся за ее лечение, и, если бы не мое вмешательство, неизвестно, к чему бы это привело. Не исключаю, что развитие ее болезни явилось результатом оплаченного сговора супруга и врача. Под воздействием сверх ударной дозы нейролептиков Ирина на самом деле превратилась в больную, стала заговариваться, уверяя, что летает и не только во сне. Порой мне сдается, что она эти свои полеты не придумала. Психотропные лекарства я ограничил, и попытался лечить ее суггестией, стирая из ее сознания мысли о полетах, но это не привело к положительному результату. Тогда я сменил тактику, и стал внушать ей, что летать – это так же нормально, как ходить. На протяжении месяца несколько раз в неделю она приходила ко мне на сеансы гипноза. Не без труда мне все же удалось привести ее в нормальное состояние. Ее-то вылечил, да сам заболел – влюбился. Надо же? До этого я полагал, что врач-психиатр, способный управлять мыслями и чувствами других, не запутается в собственных. Запутался, да еще как! Видимо, наши чувства не поддаются саморегуляции. Ирина не стала сопротивляться. Возможно, это была ее благодарность, может, что иное. Короче, мы стали жить вместе. Оформлять отношения она не захотела. Как мне было хорошо с ней! Легкая в общении, открытая, позитивная, светлая, милый, родной мне человечек: душой, мыслями, телом. Два года безоблачного счастья. Стали подумывать о ребенке, сразу у нас не получилось, ей следовало подлечиться, да она почему-то с этим не торопилась. Как в воду глядела. Начались драматические события на Украине. Мы вместе с ней следили за происходящими там событиями, пытались понять, разобраться. А дальше… дальше пришла весна. Мартовским солнечным утром я разбудил любимую, нет, не пожеланием доброго утра, о чем корю себя до сих пор, хоть и не имел никаких задних мыслей, просто пошутил по-дурацки: – Вставай, Крым наш! Она не поняла моего сарказма, вся как-то сжалась, испуганно на меня поглядела, и, опустив голову, тихо согласилась: – Да, ваш… Моя милая как-то сразу переменилась: потухший взгляд, тихая, напуганная, все больше молчала. Я побоялся, что болезнь вновь возвращается к ней, спросил: – Ты не летаешь во сне… наяву? – Мне не до полетов! – ответила. У нее появились проблемы на работе. Приходила мрачнее тучи. Поинтересовался, в чем дело. Призналась, что, не выдержав бесконечных разговоров сотрудников об "исторической справедливости", обрушившейся на Россию, как-то высказала им, что вся их справедливость легко умещается в двух строках басни Крылова “Волк и ягненок”: “у сильного всегда бессильный виноват”, “ты виноват уж в том, что хочется мне кушать”… Я предчувствовал: что-то должно было случиться, старался не беспокоить ее понапрасну, давал возможность самой разобраться в сложившейся ситуации, принять как данность нелепость противостояния между Россией и Украиной. А тут началась война на Донбассе. Однажды летним вечером, вернувшись с работы, Ирину дома я не застал, не было и ее вещей, на столе нашел записку, в ней всего несколько слов: “Спасибо за все, мне было очень хорошо с тобой. Нагостилась, пора домой”. Позвонил ей – она вне зоны. Лишь спустя час дозвонился: – Ты где? – выдохнул. – Улетаю на юг. Господи, вновь стала летать? – Дождись меня, не улетай! – Поздно. Самолет через полчаса. Миленький мой, любимый, теперь нам невозможно жить, как прежде. Между нами – пропасть. Если б ты знал, как на работе обрадовались, узнав, что я отбываю на родину, заулыбались, стали добрыми, ласковыми, хотя до этого сторонились меня, точно я прокаженная. Здесь все так: в лицо улыбаются, сочувствуют, а в спину глядят – дыры прожигают. Мне очень жаль, что так получилось. Не твоя и не моя в том вина. Давай подождем. Может, это всеобщее безумие скоро пройдет как страшный сон?.. – Пройдет, скоро? Пять лет минуло, а конца этому что-то не видать! – не удержалась Ирина. – Моя любимая улетела в Одессу, – продолжил Игорь Владимирович, – даже не потрудилась поговорить со мной, как-то объясниться, да просто проститься. – Я вижу, вы смертельно обижены на нее за это, но я поступила бы точно так же. – Почему? – От вас немыслимо уйти просто так. Когда вы рядом, не подчиниться вам, вашей воле дьявольски трудно, практически невозможно. Такое по силам разве что очень сильной волевой женщине. Что было дальше? – Ничего. Конечно, мы с Ириной не разорвали отношения. Связываемся по вайберу. Живет она с матерью. Мать болеет. Оставить ее даже ненадолго она сейчас не может. У нее появились проблемы психологического характера. Довелось обратиться к психологу. Вроде все нормализовалось. Работает она в порту. Мне порой сдается, что у нее кто-то появился, уж больно она спокойная… Игорь Владимирович умолк, налил себе коньяк, сделал большой глоток. Долго сидел, понуро склонив голову. Казалось, он забыл о своей собеседнице, наконец, заговорил: – Я по ней очень скучаю. А совсем недавно она неожиданно прислала мне вызов на приезд в Одессу. – И? – Я еще не ответил. Легко сказать приехать! Переселиться к ней? Мотаться между Одессой и Москвой? Ирина с изумлением глядела на одного из ведущих психиатров страны: хранителя психического здоровья людей, сильного, уверенного в себе мужчину, выглядевшим таким потерянным. Она уже пожалела, что вывела его на этот разговор. Уж лучше бы смотрел на нее откровенным мужским взглядом, говорил комплименты, вводил в транс, становясь властителем ее мыслей, души, тела! И, Господи, как же ей захотелось обнять его, приласкать, прижать голову к груди, захлебнуть эмпатией! Но неожиданно для себя вдруг посоветовала: – Поезжайте! Только рядом с любимой к вам вернется душевный покой, а с ним любовь и надежда на будущее. Удастся вам, удастся и другим. Чем больше будет таких как вы, тем скорее наступит мир, закончится это коллективное помешательство. Нельзя так долго ненавидеть, пора начинать любить, прощать. С чего-то ведь надо начинать?.. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
