Май достиг своего апогея, наивысшей точки цветения, будто молодая девка – накануне свадьбы. Одновременно зацвели одуванчики и плодовые деревья, буйным огнём заполыхали тюльпаны. Ландыши выбросили тонкие стебли, усыпанные нежными лилейными соцветиями. Погода установилась тёплая и солнечная.

Маршрут мы специально не выбирали. Не важно – куда! Главное – вырваться из четырёх стен, ставших за долгую зиму настоящей клеткой. Мы положились на русский «авось» и на верный автомобиль «Нива», чей бензобак оказался полон, а желание покуролесить по дорогам – не меньше нашего.

День давно перевалил черту «полдень» и неторопливо приближался к едва заметной отметке «вечер». Солнце сменило свой гнев на милость, и теперь его лучи казались не такими жаркими, как в полдень.

Мы тронулись в путь…

 

Вот она, бескрайняя русская ширь!

Справа и слева – свежая зелень полей… невысокие покатые, убегающие за горизонт, холмы… Вдоль дороги, в нежном убранстве листвы – небольшие рощицы. Чуть поодаль виднеются тёмно-зелёные ёршики сосен… Островки изумрудной травы по опушкам перемежаются с пастельно-зелёными … А надо всем этим великолепием - бескрайнее море небес с белыми, почти неподвижными кудряшками кипельно-белых облаков.

Грунтовая дорога, бегущая вдаль, нетороплива и на удивление хорошо накатана. Видимо, заядлые рыбаки – частые гости в этих благодатных местах.

Небольшая речушка бежит где-то справа, угадываясь лишь по густым зарослям уремы и буйной растительности вдоль берега.

И урема, и зелёные холмы, и поля – всё залито мягким, словно медовым солнечным светом!

Напуганные непрошеными гостями, в небо то и дело взмывают резвые жаворонки. Зависнув в вышине и трепеща крылами, они оглашают округу своей переливчатой трелью, слышимой даже сквозь шум мотора.

 

Неожиданно на дорогу выскочил рыжий суслик. К счастью, водитель успел дать по тормозам… Испугавшись собственной храбрости, зверёк заметался, не зная, на что решиться – то ли бежать вперёд, то ли дать задний ход. Наконец, он выбрал второй, более надежный вариант, и вскоре скрылся в придорожной траве.

Сашка нервно рассмеялся, тряхнул головой и прибавил газ.

Сашка – это мой муж. У него серые глаза, прямой взгляд и непослушные, выбивающиеся из-под кепки, волосы. Он любит дорогу, свою машину и приключения с толикой авантюризма.

 

Дорога, повторив рельеф местности, сделала крутой поворот, и возможно мы поехали бы дальше без происшествий, но тут я заметила кое-что необычное.

- Саш, притормози! Посмотри-ка, что там?

Сашка – водитель опытный, мгновенно нажал на «тормоз» и высунулся в окно:

- Где? Ничего не вижу.

- Не туда смотришь! Вон там, левее, видишь?

Я показала в сторону уремы: однообразие диких зарослей вдруг сменилось аккуратными, посаженными словно по линеечке, кустами цветущей сирени. Создавалось впечатление, что сирень посажена здесь специально, чьей-то заботливой рукой.

 

- По-моему, за этими кустами виднеется крыша дома.

- Не может быть! Откуда здесь дому взяться? – Сашка всегда отличался здравомыслием и прагматизмом. - Насколько мне известно, на десятки километров вокруг – ни одного посёлка, ни одной деревушки.

- Саш, возьми немного левее, по-моему, это старая дорога.

- Точно! Ну, ты, Ирка, глазастая!

На самом деле, я часто замечаю такие мелочи, на которые муж не всегда обратит внимание. Тем не менее, почти десять лет назад, Сашка приметил меня, и с тех пор мы вместе. Сашка говорит, что я в его вкусе – невысокого роста, весёлая, лёгкая на подъём.

Сашка крутанул руль, и машина плавно заскользила по едва приметной, заросшей молодой травкой, заброшенной дороге…

 

Мы миновали голубовато-лиловые заросли сирени, заглушили мотор, посидели немного, прислушиваясь и присматриваясь, и, наконец, осторожно выбрались из машины. Сделали пару шагов и… остановились, как вкопанные! Зрелище невероятной красоты открылось перед нами…

На большой поляне, щедро залитой солнцем, возвышался единственный на всю округу, дом. Хватило одного взгляда, чтобы понять – дом не обитаем.

Мы, с Сашкой, не сговариваясь, двинулись было к нему, но в нерешительности остановились возле калитки. Вернее того, что от неё осталось - пара досок, прибитых к перекладине ржавыми гвоздями.

 

Духмяный, удушающе-сладкий аромат уловило моё обоняние. Слева от калитки, утопая в цвету, тянули к небу кряжистые ветви две яблоньки. Деревья цвели так щедро, словно в первый и в последний раз в жизни! Листьев в кронах почти не было видно, лишь крупные, бело-розовые соцветия, словно взбитые сливки – на кофейном напитке, полностью покрывали ветви.

Многочисленные пчёлы и крупный мохнатый шмель, затесавшийся в пчелиную компанию, деловито гудел, перелетая с одного цветка на другой и совершенно не обращая на нас внимания. Солнечный луч, заблудившийся в ветвях яблони, озорно подмигивал, словно забавляясь.

Рядом, в кустах, тревожно закричала, закрякала дикая утка, обнаружив своё местонахождение.

- Ах, ты моя красота! На гнёздышке сидишь? Ну, сиди-сиди, мы тебя не обидим.

 

- Ирка, не отставай! – издалека крикнул Сашка и призывно взмахнул рукой.

Пока я любовалась яблонями, он, оказалось, удалился на приличное от усадьбы расстояние.

Едва заметная тропка повернула и повела меня в сторону реки, петляя между зарослями крапивы, затем круто побежала вниз…

- Сашка, подожди меня! – испуганно крикнула я и пошла догонять мужа. Именно пошла, а не побежала, осторожно переставляя ноги и всматриваясь в изумрудную сизаль травы - мало ли кто может жить в этих непроходимых джунглях!?

 

Чем ближе я подходила к реке, тем громче слышался лягушачий хор. Лягушки заливались и верещали на все лады – то грубо и раскатисто, то нежно-воркующе. Жаль, дирижёра лягушачьего хора разглядеть не удалось!

Откуда-то с кроны ивы, потревоженная нашим присутствием, лягушкам вторила потревоженная нашим присутствием сорока.

На моём пути неожиданно возникла преграда – камыши и сухая прибрежная трава встали непроходимой стеной… Но тропинка манила, звала всё дальше и дальше! Внезапно камыши расступились, и в лучах заходящего солнца, точно большое зеркало, оставленное кем-то в этом забытым Богом краю, открылся взгляду пруд! Края его уже подёрнулись нежным налётом ряски, точно зеркало – ржавчиной, но середина ослепительно блистала золотой «чешуёй». Спокойную гладь водоёма тревожили лишь солнечные блики да жуки-водомерки, да мелкая рыбёшка, снующая у поверхности воды.

В прибрежных кустах вдруг что-то зашуршало… Бр-р-р! Страшно! Я прибавила шаг, и наконец, догнала Сашку. Он недвижимо стоял в тени раскидистой ивы и созерцал открывшийся пейзаж. Пейзаж, сотворённый Природой и достойный кисти настоящего художника.

 

Я остановилась рядом с мужем, и мне удалось под другим ракурсом взглянула на то место, откуда мы пришли… Невероятное зрелище! На небольшом пригорке – высокий бревенчатый дом, чуть поодаль – покосившаяся банька, почти полностью утонувшая в зарослях крапивы и малинника. По периметру усадьбы – остатки деревянного штакетника… А над нашей головой – синий разлив небес… А у самых ног – прозрачная гладь пруда, в которой отражается небо цвета «льна»…

 

- Ну что, заглянем в дом? – То ли спросил, то ли пригласил к решительным действиям Сашка. – Любопытно всё-таки узнать, кто там жил раньше? Правда, Ир?

Напрямик, через жёлтое одуванчиковое поле, мы гуськом двинулись к дому. Я старалась успевать идти за Сашкой след в след, мало ли что – мыши, змеи.

А вот и бревенчатый терем…

Странное чувство охватило меня, когда мы вплотную приблизились к усадьбе. Дом, несмотря на заброшенность, поражал какой-то горделивой осанкой, боевой выправкой, аккуратно возведёнными стенами (брёвнышко – к брёвнышку!) высокой крышей, добротными сенями. Дом (именно дом, а не изба!) напоминал русского богатыря, одиноко стоящего посреди бескрайних полей. Раненый, но не побеждённый!

Дверь в сенцы гостеприимно распахнула свои объятия, словно говоря:

- Входи, странник! Я рад любому гостю. И тебе – тоже.

 

Мы перешагнули порог и очутились совершенно в другом, тёмном и невзрачном мире. Затхлостью и обветшалостью пахнуло на нас изнутри, неприятным холодком потянуло из нежилых комнат.

Но, несмотря на это, повсюду чувствовалась умелая рука бывшего хозяина. При внимательном рассмотрении, рука мастера была видна и в удачной планировке комнат, и в широких, хорошо отёсанных досках пола, и в самодельной добротной мебели.

В задней комнате стояла ладно скроенная печь. Подле неё, почти у самого потолка – деревянная перекладина. Судя по всему, когда-то хозяйка подвязывала к ней лесной сбор для просушки. На припечке – забытый коробок спичек, ржавая консервная банка…

Мне показалось, что хозяева ненадолго покинули своё жилище, но вероятно, скоро вернутся… Это ощущение усиливалось ещё и тем, что на гвозде, у входной двери, висело два, потрёпанных временем, пальто. В их драповых тёплых складках пауки давно сплели целый паучий город.

 

Всё, что когда-то носило статус «мебель» - стол, тумбочка, стулья - оказалось беспощадно порушено чьей-то варварской рукой. Стеклянная посуда, в большинстве своём, была побита, ложки и вилки валялись тут же, под ногами…

В передней комнате – такая же удручающая картина!

От пола и мебели практически ничего не осталось, видимо, хорошую доску кто-то прибрал к своим нехорошим рукам. Стулья (ещё советского образца, с дермантиновыми заставками и высокими спинками, такие обычно устанавливали в залах партзаседаний) кое-как свалены в кучу. Всюду разбросана одежда, истлевшие газеты, личные вещи… Очевидно, кто-то предприимчивый возжелал поживиться чужим скарбом. И наверняка чем-то поживился.

 

Я заглянула в переднюю и обомлела: у печи висел хорошо сохранившийся, всё ещё радующий глаз яркими красками, ковёр - «Три богатыря». Надо же, за столько лет не выгорел, не пропал!

Вот они, герои былин и сказаний, славные защитники земли русской… Верхом на коне – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович. Ну, здравствуйте, ребятушки! Что-то давненько не видали вас в наших краях, не слыхали о подвигах ваших ратных.

Внешних врагов и интервентов мы победили, а тот лиходей, что внутри страны - остался. Перелицевался, приспособился! Устроился так, что сразу и не определишь. Только тень его нет-нет, да и промелькнёт то там, то здесь... А с тенью сражаться, сами знаете, всё равно, что с ветряными мельницами бороться…

 

- Ты чего тут притихла? – Сашка за это время успел обойти дом и теперь заглядывал внутрь через окно, которого, по сути, не было – вынесли вместе с рамой.

- Саш, смотри, какой коврик! Почти целый.

Я неловко сделала шаг в сторону, и чуть было не упала, споткнувшись обо что-то острое. Под ногой хрустнуло и звякнуло.

Я наклонилась и, ухватив деревянную раму за угол, потянула на свет божий… Не может быть! На меня, печально и осуждающе, смотрели глаза Спасителя. Я пошарила вокруг: среди мусора (язык не поворачивается сказать «валялась») лежала икона Богоматери.

- Сашка-а-а, - я уставилась на мужа глазами, полными мольбы. – Как же так? Это же иконы…

Сашка ничего не ответил, лишь отшатнулся, словно его ударили по щеке. А спустя минуту он уже стоял рядом, какой-то притихший, словно это был не Сашка, весёлый и шумный, а совсем другой человек.

- Саш, надо забрать иконы домой… Очистить, насколько это возможно… Ну, что ты молчишь?

Сашка, наконец, подал голос:

- Нехорошо это...

- А что же делать?

Сашка бережно отёр грязь с оклада, удалил паутину с уцелевшего стекла иконы Богоматери и водрузил обе святыни туда, где им дОлжно быть – на иконостас. Иконостас оказался тоже ручной работы, ладно сколоченным из досок и окрашенным когда-то в небесно-голубой, а теперь обретший грязно синий цвет.

Я живо представила себе, как хозяйка дома, засветив восковую свечу, осеняет себя животворящим крестом; как вымаливает у Бога отпущения грехов; как просит за своих родных и близких…

Русь моя! Святая былинная Русь!

Нет, не стать тебе великой державой, пока топчут веру и пока попирают святыни! Не подняться тебе с колен, пока процветает в твоих краях вандализм…

 

- Ириш, посмотри, - Сашка ткнул пальцем в странную конструкцию, прилепившуюся к стене, чуть повыше притолоки. – Ты знаешь, что это такое?

- Не знаю.

- Это гнездо ласточки!

- Ласточкино гнездо? – Я, с нескрываемым любопытством, тихонько дотронулась до гнёздышка. Оно было похоже на коричневый кулёчек, сотканный из травинок и скреплённый то ли глиной, то ли землёй.

- Сашка, смотри, вон там ещё два гнёздышка! Судя по всему, они старые, все в паутине. А вот это – совсем свежее! Жалко, что пустое... Я где-то читала, что ласточки селятся только в том доме, где живут добрые люди.

- Получается, здесь жили хорошие люди.

- Как думаешь, ласточки уже прилетели?

- Думаю, прилетели… Не переживай, ласточки в гнездо обязательно вернутся! И закипит здесь новая жизнь: закричат птенцы, требуя еды, засуетятся родители… Ну, что, Ирка, поехали домой? А то скоро стемнеет.

- Саш, а можно я коврик с собой возьму, на память?

- Какой коврик?

- Ну, который «Три богатыря»?

- Нет, Ир, нельзя. Всё, что здесь находится, принадлежит не нам.

- А кому? Хозяев-то всё равно нет.

- Как это нет? Всё теперь принадлежит одному хозяину - духу этого Дома. Поняла?

- Поняла.

- Поехали!

 

Мы вышли на свежий воздух.

Сашка, приминая густую траву, направился к машине.

Я остановилась подле яблони:

- До свидания, яблонька. Мы ещё вернёмся, отведать твоих вкусных яблочек… А может быть, это случится гораздо раньше!

- Ирка, догоняй!

- Иду!

 

Я удалилась от дома на несколько шагов и оглянулась… По этой улице когда-то бегали деревенские ребятишки, а пастухи гоняли к речке стадо коров… На лавочке перед домом сидели усталые сгорбленные старики… А влюблённые пары, скрывшись в зарослях цветущей сирени, шептали друг другу слова любви.

Как же не хотелось отсюда уезжать!

Старый дом не отпускал, словно держал возле себя невидимыми нитями. Утопая в лучах заходящего солнца, он гордо и одиноко взирал на меня с высоты пригорка, словно пытаясь что-то сказать, о чём-то напомнить на прощание…

Одна рама со стеклом отсутствовала полностью, поэтому со стороны казалось, что старый вояка окончательно ослеп на один глаз. Входная дверь, приоткрытая почти на половину, оставляла пусть маленький, но всё-таки шанс - шанс на возвращение…

Сердце моё ёкнуло от жалости!

И вдруг в этот самый момент в ветвях сирени запел соловей!

Оказалось, его не испугали ни наши голоса, ни шум заурчавшего мотора. Соловьиная трель, заглушая комариный писк, лягушачий хор и наши голоса, парила над крышей заброшенного дома, над утопающими в цвету яблонями, над гладью пруда и заливными лугами…

- Ты глянь, что вытворяет, шельмец! – восхищённо сказал Сашка, и по-детски наивная улыбка озарила его обычно серьёзное лицо.

Соловей же выкидывал такие коленца, что душа отзывалась на каждую ноту точно так же, как смычок – на руку умелого скрипача.

-Чив-чив! Чвирк-чвирк! Чиви-чиви! Чворк-чворк! Фьюи-фьюи…

И в эту минуту я отчётливо поняла: пока поют соловьи, пока цветёт земля, пока ласточки вьют гнёзда, а три богатыря охраняют наш покой, Руси – быть!