Ночь бессонницы угрюмой сменилась утром валидолом. Сигара с капуччино, и неприятный вид с балкона. Я провинился, совесть гложет, горит торфяником внутри. В узде я чувства не сдержал, дал шанс эмоциям взорваться. В итоге я могу остаться. Один. На этом белом свете. Прощение твое – банально лучика света. Но как? Ценой любой? Так уваженье испарится. В понимании твоем. Да и в сознании моём. И глупо жалость вызывать, себя тем только унижая. Да вряд ли ты еще остыла, обида пахнет и цветёт. Слова прощенья унесёт вихрь чувств твоих нетленных. Письмо, быть может, написать? О, нет! Глаза твои мне видеть надо, отрытой книгою читать, И ажурно ощущать все перемены настроенья, Нюансы тонкие ловить, и говорить, и говорить. Желательно слова простые, тривиальны и наивны. Без пафоса, высоких фраз, про остроумие забыв. И возможно мой порыв принесет плоды желанья. Мой друг, ты обрати вниманье, Вон на асфальте, кто-то мелом по твоим следам шагает: «Маша прости» курсивом нервно, Чуть торопливо, чуть небрежно оставил ночью боль свою. Но тут машина отъезжает. И улыбку вызывает на лице моем печальном, Ибо «прости» - слово начало. А дальше боль иного рода, вся беспросветность бытия. Одна любовь, без веры, без надежды. А у меня? Всё поправимо, исцелимо. Цена мученьям – медный грош. Уж капуччино так прекрасен, и вкус сигары так хорош. И панорама навевает мне счастья завтрашнего дня. Где только ты, где только я. |