Я долго недолюбливал чужбину, где от саманов пахло требухой, где туча на закате гнула спину, как будто буйвол шёл на водопой. Не понимал я песен и обрядов, не принимал на веру всякий жест. И не скажу, что были очень рады мне чужеземцы, жившие окрест. В табачной лавке пахло керосином, а в женских склянках царствовал сандал. Протяжный крик слепого муэдзина в окно, как шар бильярдный залетал. Ни свой я, ни чужой - всё как-то между… Казалось, зыбкий жизненный бархан уходит из-под ног. Одна надежда была на бегство. Жёлтый чемодан поглядывал пытливо с антресоли - в него я сны уже упаковал, с бессонницей сдружившись поневоле. Гудел призывно Северный вокзал, а я всё медлил, медлил, ждал чего-то, ходил на службу, пил на посошок, но посошок не сдвинул ни на йоту мой переезд в родительский Торжок. Как будто я прирос уже ступнями к песочной пыли сбитых мостовых. И перистые плыли оригами, не признавая гаваней иных. Держали камни, шумные базары, когда /в седьмом колене христианин/ нетрезвый под раскидистой чинарой я горло драл, как новый муэдзин. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
