Свире привиделась покойная бабушка.

Она трясла нерадивого внука за плечо и причитала:

- Вставай, охламон, замёрзнешь насмерть!

Свиря разлепил тяжёлые веки – с чёрных небес на него летели снежинки. Держась руками за витиеватую изгородь, он с трудом поднялся. Носом пошла кровь.

Последнее, что вспомнил Свиря – гранёный стакан и кислый, до изжоги, солёный огурец.

Перебирая чугунные прутья, словно музыкант – струны арфы, он побрёл на звуки, доносящиеся со стороны большого здания.

Словно вспышка молнии озарила вдруг сознание - он здесь бывал. Петергоф!

 

- Вы уволены по статье!

Два года назад директор швырнул ему в лицо трудовую книжку, но Свиря не расстроился. Между метлой дворника и стаканом с «зелёным змием» он выбрал второе.

Свиря хорошо помнит каждую аллею, каждую тропинку в Петергофе. Вон там, левее, дворец Марли, Нижний Сад…

Свиря повернул за угол и обомлел: окна Петергофского дворца ярко светятся, по периметру Дворцовой площади пылают факелы. В воздухе витает ощущение торжества!

Отовсюду съезжаются экипажи, каждый из них - верх изящества и совершенства.

 

- Фильм, что ли, снимают? - Свиря зачерпнул пригоршню снега и потёр лицо. Стало немного легче.

На слабых ногах он осторожно приблизился к карете, стоявшей на отшибе. Кучер, неподвижно сидевший на облучке, едва повернул голову в его сторону.

- Товарищ, минералки, случайно, нет?

Кучер немного походил на Деда Мороза – так же бородат, с такими же кустистыми бровями и крупным носом. Он странно посмотрел на Спирю, перекрестился:

- Ступай, братец, с Богом!

Свиря вздохнул и поплёлся к центральному входу.

 

Вокруг творилось нечто несусветное!

Суматоха, беготня, смех, гвалт. Русская речь – вперемежку с французской.

Мимо, в белых накрахмаленных колпаках, носились поварята с подносами. Сдобные, будто булочки, в широких юбках с оборками, порхали барышни. А у парадного крыльца, украшенная серпантином и игрушками, красовалась высокая ель!

Швейцар в красной, расшитой золотом, ливрее, вытянувшись в струну, отворял двери первым гостям. Духовой оркестр расположился в холле, и звуки прекрасного менуэта были слышны даже на улице.

 

- Государыня еду-ть! – послышалось со стороны Главных ворот.

Свирю оттолкнули, и он, чуть ли не по колено провалившись в сугроб, застыл в немом оцепенении. Вдоль красной дорожки, ведущей к парадному, в почтительном поклоне, замерла многочисленная свита. Мужчины – в бархатных кафтанах чёрного и голубого цвета, расшитых серебром и золотом, в светлых панталонах и туфлях на высоком каблуке.

Дамы – в атласных платьях, отороченных мехом, в жакетах и палантинах, увешанные, словно новогодние ёлки, драгоценностями.

 

Грянул залп фейерверков! Тёмное январское небо расцвело диковинными цветами – красными, жёлтыми, изумрудными.

Оркестр заиграл праздничный туш.

 

Императрица Екатерина Вторая (Свиря узнал её!) в белом парчовом платье, отороченном мехом горностая, в кокетливой шапочке, важно плыла по ковровой дорожке, брошенной прямо на снег. Подле неё – многочисленные слуги, камердинеры, камер-фрау…

Императрица сделала повелительный жест – всё мгновенно стихло. Кажется, даже снег перестал лететь!

- Первого генваря сего года, - властно сказала императрица, - велено было вам явиться во дворец на бал-маскарад, дабы отведать всевозможных явств и сделать друг другу подарки.

 

- Виват! – закричала толпа.

- С Новым годом, люди-и! – поддавшись общему настроению, крикнул Свиря, подкинул в воздух шапку и громко икнул.

Толпа вдруг расступилась. Императрица, шагнувшая было на крыльцо, обернулась, и Свиря оказался один на один с удивлённым взглядом государыни.

Кто-то дал тычка, и он полетел к ногам императрицы. Свиря вдруг отрезвел, осознав всю нелепость своего положения.

- Чьих кровей будешь? – строго спросила императрица.

- Свиря я.

- Смелый, али дерзкий?

- Никак нет, матушка! – заикаясь, ответил Свиря. – Я… у меня… Подарок для вас, Ваше Высочество.

- Коли подарок, дари, - снисходительно улыбнулась императрица. – Встань с колен-то.

Она внимательно оглядела его с ног до головы:

- Чёрт! Ей-богу, чёрт! Ряженый? До Святок, почитай, ещё неделя.

 

Свиря и впрямь был похож на чёрта: лицо опухшее, под глазом – багровый синяк, на голове – несуразный малахай.

Свиря покрылся холодным потом. Кроме старого мобильного телефона и мелочи в карманах ничего более не было.

- Государыня, это вам! – Свиря поклонился и протянул императрице сотовый телефон.

- Эка от тебя разит! Диковинная штука. Что это?

Свиря, не обращая внимания на шёпот за спиной, нажал на кнопку. Экран засветился, послышались звуки рингтона.

- Шарман! – воскликнула Екатерина. – Неужто, музыкальная шкатулка?

- Почти, - замялся Свиря.

- Благодарствую. А ты, батюшка, более не пей, не богоугодное это дело! Кабы не Новый год, не простила б дерзости, - улыбнулась императрица и спрятала телефон в муфту. Она наклонилась к фавориту и что-то шепнула. В тот же миг рядом появился лакей с серебряным подносом. На нём красовалась изящная, тёмного стекла, бутылочка.

- Это ответный подарок. Опохмелись, и на том – довольно!

- Спасибо, государыня.

Свиря бережно взял бутылочку и сунул за пазуху...

 

Он кое-как выбрался за ограду и оглянулся – Петергоф утопал в огнях!

Свиря отвинтил крышку, жадно сделал глоток. Жидкость обожгла нутро, горячей магмой потекла по венам. Свиря дёрнулся и потерял сознание…

 

Очнулся от того, что кто-то, чертыхаясь, тащил его в неизвестном направлении.

- Мил человек, как ты не замёрз? – удивлялся сторож Степаныч, обходивший утром участок. Он приволок Свирю в свою сторожку.

- Степаныч, ты бутылочку не видел?

- В левом кармане. Красивая штучка, я такую впервые вижу.

Свиря открыл бутылку и пригубил. В ней оказалась обыкновенная вода!

С того памятного дня Свиря не пьёт. Совсем.

И вообще, никакой он не Свиря, а Свиридов Игорь Михайлович. Так-то!