Что хочет автор. Литературные конкурсы

— Еще бы! — усмехнулся в густые усы хохол и после непродолжительной паузы, на которую он не был способен, ударился в рассуждения. — Знаешь, я раньше думал, что только в американском кино существуют нелегальные бои без правил. Режиссерский прием для остроты ощущений. И на тоби!!! Виявилося правдою. И де? У нас!!! И все как в кино: богатые, опьяненные от денег, готовы платить за кровавое зрелище. Ставки, пари, тотализаторы. Гладиаторы, одним словом. Это ладно, но… чтобы Илюха согласился участвовать в этом? Просто уму непостижимо. Как он только согласился на такое?!

— Чувствовал силу и уверенность. Неплохо тот китаец, что часто гостил на заставе, обучил Илюшу за полтора-то года. Это мы с тобой не захотели постичь тайны восточных единоборств, а Илья настырный. Целеустремленный. Каждый день занимался до изнеможения. Вот и результат.

— Все одно! Пять боев подряд – это же самоубийство.

— Победителей не судят. Илья теперь у нас богатенький Буратино. Долларов настриг нехило.

Илья, вслушиваясь в разговор сослуживцев, невольно улыбнулся. Они еще не знали, да и не узнают уже, что он все свои сбережения поставил на тотализаторе на собственную победу. И ставка сыграла. Было ему, за что жилы рвать на ринге. Теперь в его рюкзаке покоилась весьма внушительная сумма в валюте.

— Эх, душа-то горит. Не сидится, не лежится – душа просит похмелиться. — Иван почесал волосатую грудь в распахнутой рубахе. — Буди чемпиона, лечиться будем.

Микола приподнялся, заглянул другу в лицо и тихонечко подул чесночным ароматом:

— Рядовой Арефьев! Подъем!

— Уже? — Илья приоткрыл один глаз.

— Пора, — широко, от всей необъятной души улыбнулся Микола.

Арефьев стал спускаться с полки, и снова боль двух переломанных ребер дала о себе знать. Он заскрипел зубами и сморщился.

— Болит? — сочувствующе поинтересовался Ваня.

— Сейчас полегчает, — отшутился Илья и взял стакан, наполовину наполненный водкой, что немного удивило друзей.

— А раньше ты вообще не пил. Ну, вчерашнее застолье понятно. Дембель, все-таки. А сейчас чего?

— А! — отмахнулся Илья и опрокинул огненную жидкость. Обожгло горло, побежало тепло, разлилось по всему телу приятной истомой, затуманивая боль, притупляя чувства.

Друзья последовали его примеру. Хлеб и колбасу не резали, а ломали руками на большие куски. Через некоторое время лица парней порозовели, выступил пот, тягостное ощущение испарилось. Разговор потек в медленном, даже ленивом русле. Ваня взял в руки гитару и неспешно перебирал струны, наполняя атмосферу какой-то тихой грустью. Беседа постепенно перешла на тему завтрашнего дня, в смысле планов на ближайшее будущее.

— Слушай, Илья, а что ты будешь делать с такими деньгами? — поинтересовался Савченко. — Только не думай, что я тебе завидую.

— А я завидую, — внес свою поправку Иван. — Только «белой» завистью.

— Да что вы, пацаны, — покачал головой Илья. — Были бы деньги, а…. Вообще-то, хочется жить нормально. Я же деревенский и мало чего повидал в жизни. А сейчас вон мать пишет, что совхоз наш обанкротился. Молодежь уезжает семьями в поисках нормальной жизни, кто в столицу, кто на север. Деревня постепенно вымирает. А в городе? Короче, я думаю, что деньги надо вложить в какое-нибудь дело. А ты, Микола?

— И те шо я? Батька мой имеет АЗС, при ней – небольшая гостиница для дальнобойщиков. Буду его дело продолжать, расширять и приумножать. Как-никак, а я его единственный наследник, — поделился своими радужными мечтами Микола, и они разом посмотрели на Ваню.

Тот отложил гитару и сорвал крышку со второй бутылки. Холодная влага полилась с приятным звуком в стаканы.

— А я, наверняка, покину наш любимый край.

— Куда это ты? — изумился Савченко. — Переконання було! Держаться всем вместе, дружба навек, взаимовыручка, и т.д.

— Брат мой переехал жить в Тольятти. И бизнес там открыл: торгует запасными частями. Завод же там, Вазовский. Вот и меня зовет. Настойчиво.

— Понятное дело.

— Но это же не значит, что на дружбе нашей я ставлю жирный крест, — засмеялся, но с натяжкой, Ваня и поднял стакан. — За вас, мужики!

— С Богом! — сошлись стаканы в громком звоне.

— Главное: не спешить жениться, — подвел черту разговора Микола. — Надо крепко встать на ноги.

— Вот это правильно гуторишь.

— В институт надо восстанавливаться, — думая о чем-то о своем, промолвил Илья.

— Какой? — не понял хохол.

— Я же на юрфаке учился.

— А чего тебя в армию побрили? — удивился Ваня.

— А! — как-то обреченно махнул рукой Арефьев. — Неприятность одна. Не хочется даже вспоминать.

— И не вспоминай, — «разрешил» Ваня и пропел под гитарные аккорды песенку голосом героя любимого мультфильма. — Неприятность эту мы переживем!

Учеба в институте отнимала много времени и сил. Илье не без труда давался «гранит наук», особенно профильные предметы. Приходилось заниматься дополнительно, просиживать часами за книгами, поглощая в огромном количестве библиотечную пыль.

К тому же, Илья подрабатывал барменом в ночном клубе по графику «ночь через две». И после каждой смены он чувствовал себя опустошенным, в голове не откладывалось ни йоты информации. Потом приходилось самому вникать в смысл лекции, донимая расспросами однокурсников, и опять же читать дополнительную литературу. Как-то помог, по доброте душевной, новому знакомому из архитектурного института с чертежами (Илья еще в школе слыл специалистом по черчению), так нерадивые студенты повалили косяком. Арефьев ворчал про себя, но за чертежи брался, лишними деньги никогда не бывают. Понимал, что мать в одиночку не сможет пять лет тянуть его учебу. Там еще и сестренка Зоя подрастала. Отец, конечно же, был и даже жил с ними под одной крышей, но… это было больше похоже на соседство. Все в своей жизни он променял на горячительные напитки и участия в жизни семьи почти не принимал.

Илья приезжал в деревню редко, да и то наскоками: вечером приедет, утром – обратно. Друзьями, с которыми можно и душу излить, и мечтами поделиться, он так и не обзавелся. Интересы местных парней как-то сосредоточились лишь на ночных гонках на мотоциклах, выпивке на танцах и рандеву с девчонками на сеновалах. Арефьев же любил поэтов серебряного века, футбол, путешествие и историю. Любимыми книгами для него были всевозможные энциклопедические словари и справочники. Зойка в шутку называла брата «профессор около всяческих наук».

Но это знаменательное лето ему пришлось провести в деревне. Без постоянного хозяйского присмотра провалился погреб, свалился забор, у бани сгнили нижние венцы. На отца было мало надежды. Вот односельчанам он помогал с великим удовольствием, потому как за работу те рассчитывались «жидкой сорокоградусной валютой».

И в первый же вечер произошла встреча, которая так резко изменила привычное и размеренное течение жизни.

Они столкнулись у калитки. Молодая, вполне симпатичная девчонка, с отличной, точеной фигуркой, которую можно было разглядеть даже сквозь широкий джемпер. Каштановые, чуточку вьющиеся волосы были собраны в два легкомысленных «хвостика» при помощи разноцветных ярко-ядовитых ленточек. Коричневые, коньячного цвета глаза отражали окружающий мир, приумножая его красоту и очарование. На носу – мелкая россыпь веснушек. Над верхней губой – маленькая родинка.

Молодые люди растерялись и удивленно смотрели друг на друга. Первым из легкого шокового состояния вышел Илья:

— Кто ты, о дивное творенье,

Мечта поэтов все мастей,

Художников эпохи Возрожденья?

Эрато ли тебя послала мне?

Изумление в ее прелестных глазках возросло в геометрической прогрессии.

— Я Олеся, — слегка подрагивающим голосом ответила она.

Пришло время крайне удивиться Арефьеву:

— Олеся? Захарчук?

Девчонка только кивнула головой.

— Боже мой! Как же время быстро мчится. Да ты стала настоящей красавицей!

Олеся смутилась, покраснела до кончиков волос. И стала еще красивее в столь непритворном смятении. Какое-то непонятное и пока необъяснимое чувство накрыло его с головой. Словно организм выплеснул гормон счастья сразу весь, без остатка. Но как тут можно было сдержаться, когда перед тобой стояла сама Чистота, Свежесть и Невинность? Илья все же взял себя в руки и лишь вздохнул тяжело, да и Олеся помогла:

— Мне пора, — и проскользнула мимо парня, задев немножечко плечом. Он только посмотрел ей вслед.

Весь день она не выходила у него из головы. Что бы он ни делал, мысленно же был в недавнем прошлом. Школа, дискотеки в местном ДК. Старался вспомнить Олесю в те годы, случайные встречи, мимолетные разговоры. Но не мог. Захарчук была младше его на пять лет, училась вместе с Зоей. Ну, бегает смешная рыжая девчонка с прикольными жиденькими косичками, и что? Не заострял внимания, не замечал. А вот теперь она выросла и как в сказке превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Ей теперь шестнадцать лет. Прекрасный возраст, самое время для первой влюбленности, для душевных переживаний, для больших глупостей.

Несколько раз за день он порывался напрямую расспросить сестренку об ее подружке, но так и не решился. Зойка была остра на язычок, частенько мысли опережали язык, и сестренка просто «убивала» собеседника своими умозаключениями и критикой. Потом только каялась и вымаливала прощение у оскорбленных и обиженных. Все знали и не горели особым желанием становиться предметом ее шуток и намеков.

— И чего это мы молчим все время? — поинтересовалась она у него за обедом. Летом они предпочитали обедать на открытой веранде, откуда открывался вид на их улицу, утопающую в зелени и цветах.

«Вон там, напротив и чуть наискосок, и живет Олеся. Кудесница леса», — мысли по-прежнему плыли в одном направлении. А сестренке ответил:

— Он все время молчит.

Верный признак

Его одиночества.

— Что? Хокку?

— Не совсем. Это трехстишье моего знакомого. Не укладывается оно в общепринятую схему настоящего японского хокку. Вот и выдумал новый жанр. А может и не новый.

— Понятно, — она поковыряла вилкой в тарелке, откладывая в сторонку ненавистный ей жареный лук. — Значит, одиночество?

— Одиночество.

— Ни за что не поверю, что у тебя никого нет.

Илья решил «добить» сестренку, к тому же настроение способствовало наплыву из памяти поэзии знакомого:

— Я проснулся, крикнул «здравствуй»,

Но в ответ лишь тишина.

Даже эхо от меня сбежало.

— Во, дает! — Зоя, наконец-то, бросила «мучить» картошку и отложила вилку. — Только не надо тут прибедняться. Такие парни, как ты, всегда востребованы у девчонок. А ты же зачем-то ударился в поэзию, да еще с философским подтекстом.

— Я просто повзрослел, — с грустью заявил Илья.

— И поумнел? — сарказм был плохо скрыт, но Илья не отреагировал.

Он и в самом деле вдруг почувствовал, что чего-то он упустил в столь короткой жизни, безвозвратно потерял что-то доброе и милое. Осознал всей душой, и грусть обволокла его сердце.

— Юность моя пролетела.

Легко и как-то незаметно.

Я попрощаться с нею не успел.

Сказал и встал из-за стола.

Мерный перестук колес, принятый алкоголь, который на время притупил физическую боль, никак не могли сыграть роль снотворного и погрузить Арефьева в сладостные объятья сновидения. Душевная боль не ко времени проявилась, оттесняя все остальное куда-то на затворки сознания. Память дозировано выдавала яркие моменты из прошлого, словно показывая все то, что он потерял. И возможно утратил уже навсегда. Нельзя вернуть прошлое, невозможно распилить опилки. Возможно, будет другая любовь, другое счастье, другая жизнь. И будет так же светить ярко солнце, и речка отражать весь спектр, делая больно глазам. Все будет. Но уже по-новому. И не будет уже в новой жизни той, которая….

Илья даже заскрипел зубами от досады. И звук ему показался громким, побоялся, что может разбудить друзей. Но те сладко спали и сами не менее громко похрапывали. Он снова закрыл глаза.

«О внешности Алиеноры Аквитанской известно не очень много. В конце XII век Ричард Девизский, монах из Уинчестера, посвятил Алиеноре произведение, в котором описывает её как несравненную женщину, красивую и целомудренную, могущественную и умеренную, скромную и красноречивую, наделённую качествами, которые крайне редко сочетаются в женщине» – выплыла из памяти статья о королеве Англии и Франции.

— И это все о ней, — сказал вслух Илья, думая далеко о не средневековой красавице. Милый образ Олеси вновь возник перед глазами. Да не хотелось вновь терзать себя уже напрасными обвинениями и несбыточными мечтами. История не знает сослагательного наклонения, так к чему это все? Попытался переключиться: — Надеюсь, что за неделю нашего пути у меня сойдут синяки и гематомы. И я предстану перед родней во всем параде, счастливый и немного пьяный. От вина, от свободы, от нектара деревенского воздуха. И начну все с нуля. Институт, подработка, дискотеки и клубы. Может, и девчонка. — В конце концов, он понял всю напрасность своих попыток отогнать мысли о прошлом, вздохнул обреченно и прошептал в сердцах.

— Мое прошлое мешает

В настоящем, и завтра

Вряд ли отпустит меня.

И снова погрузился в то далекое, прекрасное и ласковое лето.

Прежде чем приступить к ремонту забора, Илья решил попить чайку, помянув народную парадоксальную мудрость: «Чай не пил, какая сила? Чай попил – совсем ослаб». Пока ждал, когда закипит чайник, внимательно рассматривал забор, прикидывая, как и с чего лучше начать восстановительные работы. От невеселых раздумий его оторвал бархатный голос за спиной:

Обернувшись, Илья не смог сдержать счастливую улыбку: перед ним стояла Олеся.

— А Зоя дома?

Зоя с матерью ушли на окучивание картофеля и обещали прийти домой только ближе к вечеру. Однако коварство взяло верх над благоразумием:

— Она скоро подойдет. Садись, я налью тебе чая.

Трудно было просто так отвести от девчонки глаза, и он откровенно любовался ею. И было чем. Олеся в топике и шортиках выглядела соблазнительно и сексуально. Аж дух захватывало, и волна жара пробегала по жилам.

Быстро накрыл на стол: чай, конфеты, печенье. Олеся без жеманства присела за стол напротив хозяина. Обхватила бокал руками, словно грела их. Смущалась, ибо Илья продолжал рассматривать ее. Как художник, пытаясь запечатлеть в памяти каждую черточку, каждый штрих, каждый нюанс.

— Что ты так смотришь на меня? — наконец-то не выдержала она и посмотрела на него своими большими шоколадными глазками в оправе густых ресниц.

— И почему ты такая красивая?!

И Захарчук вновь смутилась, вспыхнула, краска залила ее лицо. Однако она довольно таки быстро взяла себя в руки:

— А знаешь, что благодаря тебе, у меня имеется кличка как у какого-нибудь мальчугана сорвиголова.

Илья даже поперхнулся чаем, сделав большой глоток.

— Как? — удивился он. — Причем тут я?

— Вот видишь, ты даже этого не помнишь. Ты оканчивал школу, а я училась в шестом классе. И вот как-то на перемене, проходя мимо, ты просто дернул меня за косичку и сказал: «Пеппи». Сказал и забыл, а одноклассники мои только так и стали окликать меня.

— Прости, — выдохнул Илья. Он, и правда, не припоминал такого случая. И теперь чувствовал неловкость за столь глупейший поступок. Досада слишком ярко нарисовалась на его лице, чем и рассмешила Олесю:

— Да ничего. Это не смертельно.

— Сейчас ты совсем не похожа на Пеппи.

— А на кого? — в глазах заплескалось ожидание.

— Не знаю, — растерявшись как-то, ответил Илья. Он никак не мог подобрать какой-нибудь красивый и оригинальный эпитет. Что-нибудь не банальное, не затертое, но не смог пробудить память. Просто взял ее ладошку и легонечко сжал:

— Ямочки на щечках, родинка на шее, складочки около глаз, морщинка на лбу, веснушки на носу. Такая очаровательная композиция, — тихо, с театральными паузами, сказал он и почувствовал, как слегка дрогнула ее рука.

— Я, пожалуй, пойду, — ошеломленно прошептала Олеся.

— Пусть лучше она ко мне подойдет, — девчонка вскочила и в спешке покинула веранду.

Илья только проводил взглядом до самого ее дома. Потрогал лоб, тот был горячим, в бисере холодного пота. А сердце колотилось бешено в груди, и с губ сорвались строчки:

— Стукнула дверь,

Но шаги не твои.

Одиночество снова вернулось.

Привокзальная площадь оживленно бурлила, демонстрируя бурную деятельность. Пассажиры, провожающие, носильщики, таксисты и торговцы сновали туда-сюда. На первый взгляд беспорядочно и хаотично, вызывая приступы охлофобии, даже если вы ранее не знали подобного страха. Однако, присмотревшись, понимаешь, что все тут заняты по существу одним делом: не опоздать. Не опоздать на поезд, успеть проводить, как можно быстрее продать, опередить конкурента таксиста и захватить простоватого пассажира. И если от мельтешения пестрых красок спасают затемненные очки, то от амбре перемешанных запахов…. Парфюм, перегар, пот, горелое подсолнечное масло, выхлопные газы. К этому надо еще привыкнуть, особенно если ты прибыл с дальней заставы, что затерялась в лесах Дальнего Востока.

Арефьев не без любопытства рассматривал суету родного города, открывая его, по сути, по-новому. Наконец-то сослуживцы распрощались с гостеприимной проводницей, пообещав наивно писать и не забывать, соскочили на перрон.

— Город! — с небольшой грустинкой в голосе подтвердил Илья.

— Что, мужики, посидим за рюмкой чая на посошок? — Микола кивнул на небольшой ресторанчик, откуда доносилась легкая музыка, и аппетитно пахло шашлыками.

— Ну, здравствуй, город! — громко воскликнул Ваня. — Распахивай двери перед своим сыночком. Дембельнулся я! — лишь несколько прохожих посмотрели на него, продолжив свой путь. — Парни, а я ведь живу – отсюда всего две остановки на трамвае. Поехали, а? Родители сейчас такой стол организуют, мм! Когда еще увидимся? — он по-детски, в предвкушении праздника, заулыбался.

— Во-во, — подхватил тему Илья. — Это и надо нам серьезно обсудить. И лучше всего на нейтральной территории, — и первым направился к ресторанчику.

Он был старше своих сослуживцев на три года, что как-то сразу сделало его лидером в их компании, да и парни не особо противились. Наоборот, уважительно относились к его жизненной позиции и всегда прислушивались к советам. Вот и теперь они безоговорочно направились следом за ним.

Ресторанчик их приятно удивил чистотой, обслуживанием и доступными ценами. Может, просто они отвыкли от расценок средней полосы России. Заказали молдавский коньяк, салат и мясное ассорти.

— Итак, — хохол взял инициативу в свои руки. — Письма писать мы, конечно же, не станем. Це и дитяти зрозумило. Но вот встречаться регулярно мы просто обязаны. Живем в одном городишке, да и Илюха скоро тут же восстановится в институте. Давайте договоримся о времени и месте наших встреч.

— Я, кажется, уже говорил, что уеду к брату в Тольятти, — не без толики сожаления в голосе пробурчал Ваня.

— Прямо завтра, чи шо? — возмутился Микола.

— Нет, конечно.

Принесли заказ, лишний раз прибавив авторитета: рюмки чистые, салат свежий, мясо хорошо прожаренное. Микола разлил благородный напиток, выпили молча, не произнося высоких слов.

— Месяц можно отдохнуть, привыкнуть к гражданке, почувствовать ритм жизни. Вот и предлагаю встретиться ровно через месяц. Можно и здесь. А там уж и обсудить планы и перспективы, — подвел черту едва не разродившегося спора Илья.

— Згоден! — поддержал его Савченко, Ване оставалось только согласиться.

— За мудрость! — он поднял рюмку.

Лишь на мгновение Илья задержал сосуд в руке, глянул на напиток и подумал: «Цвет ее глаз», и тут же опрокинул горючую жидкость в рот.

Зоя и Илья собрались по грибы в лес, который раскинулся своими красотами и дарами всего в трех километрах от деревни. Поэтому единогласно решили совершить поход на велосипедах. И пока Илья приводил транспорт в порядок, ибо тот простоял в сарае почти год без должного ухода, сестренка куда-то потихоньку смоталась. Илья уже начал было сердиться на нее, время таяло, солнце катилось к зениту, обещая знойный и душный денек. Но когда она вернулась, то злость испарилась в одно мгновение, словно росинка, к которой прикоснулся лучик солнца. Ибо сестренка была не одна. Рядом с ней стояла Олеся, придерживающая свой велосипед и корзину. Олеся!!! Кроссовки, джинсы, легкий свитер, на голове ярко-зеленая косынка, гармонирующая с ее цветом волос, чьи пряди выбивались кокетливыми локонами. И опять, как говорится, Илья «поплыл». Творилось что-то у него на душе, кипело и бурлило, словно варилось в чугунке зелье колдовское.

— Привет, — она прятала взгляд.

— А куртки я все-таки возьму. Не ровен час, а дождь нам не станет сюрпризом, — Зоя бросилась в дом.

Илья замер истуканом, молчал, пока в голове не всплыло очередное трехстишье.

— Лицо прикрыла ты руками,

Но испил твои глаза

Взгляд близорукий мой.

Олеся вскинула на него изумленный взгляд, при этом прищурив глазки.

Тупиковую ситуацию спасла Зоя.

Пока катились неспешно до леса, Илья развлекал девчонок рассказами о городе и веселой жизни студентов. Убеждал в необходимости поступления в институт, ибо образование теперь выходит на главные роли в социальном раскладе жизни. Но в основном шутил, читал стихи, устроил импровизированный диспут: «сорил» цитатами великих мыслителей, противоречащих друг другу. Это было так необычно, забавно и в то же время весьма поучительно. Три километра преодолели как-то незаметно.

Оказавшись в этом смешанном лесу, настроение резко сменилось. Ушел куда-то лирический и смешливый настрой. Просто лес своей загадочностью привораживал, захватывая незваного гостя целиком. Разнообразие цвета, игра света сквозь листву, ароматы, едва уловимые звуки и шорохи пробуждали первобытные чувства осторожности, восхищения и удивления. Свежая прохлада обнимала плечи, пробуждая азарт «тихой охоты». Лес был знаком с детства, но каждый раз умел удивлять, умел казаться абсолютно незнакомым и готовым приоткрыть завесу таинства.

Они разбрелись по разным сторонам, изредка устраивая перекличку.

Илье крупно повезло. Он почти сразу же наткнулся на поляну с грибами. Корзинка наполнилась в одно мгновение ровными как на подбор подосиновиками. Даже было немного обидно, что потратил на поиски так мало времени, и он не успел насладиться всеми прелестями леса. Вернулся на поляну, где они договорились встретиться с девчонками. Сел на кочку, прислонившись спиной к старой березе с шероховатым стволом, закусил травинку и закрыл глаза. «Что происходит со мной? Сам ощущаю, что меняюсь. Может, и правда, юность уходит? В двадцать один год? Мало как-то. Хочется быть всегда молодым и беззаботным, да только жизнь, увы, никого не щадит. Грустно ужасно. Уже столько трудностей у меня было, но всегда только преодолевал их. Никогда и ничто у меня не получалось легко и просто. И, наверное, труднее будет дальше мне идти. Но все-таки впереди замерло в ожидании что-то большое и светлое. Я чувствую, что стою на пороге нового этапа. И хочется, и колется, и мамка не велит».

От невеселых раздумий его оторвал шорох за близстоящими кучкой деревьями. Вскоре на поляне появилась Олеся. Илья вскочил и помог девушке донести до места привала полную корзинку.

— Ух, ты! — восхищено сказал он, рассматривая грибы. — А ты молодец.

— Стараюсь, — она сняла косынку, на которую налипла паутина с мелкими листочками, и тем самым освободила «из плена» шикарные каштановые волосы, которые веером развалились на ее плечах. Солнце заиграло в них богатством бликов. Илья протянул руку и потрогал шелковистую прядь. Олеся недоуменно глянула на него. Но не оттолкнула, не отшатнулась, словно дала молчаливое согласие на продолжение его тайного желания. Илья притянул ее, прижал крепко к груди и жадно отыскал губами ее маленькие, чуть влажные губки. Жар пронзил его насквозь. Реальность таяла мгновенно. Да вот только старому ворону, доселе мирно дремавшему на ветке сухого клена, что-то не понравилось. И он от души гаркнул, развеял тишину и гармонию. Вздрогнула Олеся, оттолкнул парня, и смутилась, затеребила кончик косынки слегка дрожащими пальчиками. А у него на сердце клокотало счастье, как лава в кратере вулкана. Такого он никогда не ощущал, хотя и имел отношения с противоположным полом.

— Вечность слезы лил,

Чтоб к губам твоим

На мгновенье прикоснуться.

Зоя на этот раз появилась как-то не ко времени, не дала шанса развиться сюжету. Олеся бросилась к ней, как к спасательному кругу.

На обратной дороге Илья снова попытался вернуть антураж романтики и лирики. Но, ни анекдоты, ни шутки-прибаутки не подействовали. Зоя устала, по ней это было хорошо видно. Олеся вообще находилась в какой-то прострации и даже на вопросы отвечала невпопад. Да и у него самого не было особого желания резвиться и играть словами.

Когда они прощались, Илья успел шепнуть Олесе:

— Приходи сегодня вечером на речку. Где две ивы склонились.

Она метнула на него красноречивый взгляд, но промолчала.

Арефьев взял билет на автобус последнего рейса, проходящего в несколько километрах от родной деревни. Не хотелось случайно встретиться с земляками. Не хотелось засветло появиться в деревне. Лучше уж было отмахать тройку километров в сумерках осеннего дня и выйти к родному очагу со стороны огородов. Тем более в это время суток почти все население деревни заседает около телевизоров. Смотрят очередной сериал про красивую и, увы, не доступную жизнь богатых.

Время, что оставалось до отправления автобуса, он посвятил пешей прогулке по улицам и переулочкам города. И мелко моросящий дождь ему абсолютно не мешал, а как будто разделял его душевное состояние. Такая же промозглая, муторная слякоть. Разбросанные мысли, разобранные чувства, ощущение тупика.

Автобус двигался мягко и плавно. Осеннее солнце катилось к закату и приятно согревало через окошко. Илья прислонился к нему щекой и смотрел на пробегающую мимо панораму. Мелькающие столбы, деревья, проплывающие поля и перелески, изредка встречающиеся люди и деревушки. Эти меняющиеся, как в калейдоскопе, картинки обычно действуют как снотворное. Утомляют и убаюкивают одновременно. Взгляд становится безразличным и пустым, а потом веки тяжелеют, глаза закрываются, с каждым дыханием нарастает спокойствие. И ты засыпаешь.

Илья даже попытался применить искусство самовнушения, которому научил его один китаец. Он закрыл глаза и стал медленно, с продолжительными паузами, произносить: «Тебе уютно и тепло. Веки становятся тяжелыми и опускаются. Хочется закрыть глаза под их тяжестью. Ты ощущаешь расслабленность и сонливость. Вспомни что-нибудь приятное, погрузись в эти воспоминания. Движение продолжается, оно как будто бесконечно. Оно расслабляет и слегка укачивает. Дыхание становится совершенно спокойным. Приятно быть полностью неподвижным и расслабленным. Не хочется шевелиться. Подумай, что ты можешь обрести что-то новое, хорошее там, куда приведет тебя дорога».

Тщетно. Аутотренинг не помогал. И чем ближе Илья был к родной сторонке, тем учащеннее начинало биться сердце, отгоняя зародыши расслабленности и покоя. Воспоминания были столь красочны и сочны, словно произошли накануне этого осеннего плаксивого дня.

Время неумолимо шло, поглощая настоящее. Олеся не приходила. Илья стоял около самой кромки воды и задумчиво смотрел на течение речки. Вот уже и луна величаво выплыла из-за туч. Полная, ярко-желтая, с черными прожилками. Отразилась на поверхности воды, и речка попыталась унести ее вниз. Тщетно. Отражение рябило, прыгало на гребнях мелких волн, но держалось уверенно, стояло на своем. Вот и Илья ждал, терпеливо, без намека на гнев и обиду. Просто стоял и ждал. А надежда между тем таяла, медленно и верно. А потом и вовсе плюхнулась в речку, понеслась по течению ее куда-то к устью, пока не скрылась за поворотом. Илья тяжело вздохнул, и тут же шестое чувство нашептало, что на берегу он не один. Он обернулся, прищурив глаза, попытался что-то разглядеть в темноте. Через мгновение ему это удалось: обняв плакучую иву за тонкий стан, Олеся наблюдала за ним. Сердце в груди подпрыгнуло, захлебнулось от радости. И он бросился к девчонке, но в метре от желаемого был остановлен. Олеся властным жестом ладошки погасила его безумный порыв:

— Илья! — выдохнула только и замолчала, словно боялась говорить. Боялась того чувства, что клокотало на душе. Да вот только учащенное дыхание и блеск шоколадных глаз были красноречивей любых слов.

— Я уже отчаялся.

Олеся оторвалась от спасительной ивы, сделала в сторону пару шагов. Помолчала, любуясь отражением на воде ночного звездного неба.

— Ты удивительный человек, Илья, — наконец-то сказала она. — Правда. Ты совсем не похож на всех наших деревенских мальчишек. — И вновь многозначительная пауза, после которой по всем законам логики, по всем канонам сюжетного развития, должно было последовать столь ненавистное «но». А дальше – отказ, причины, порой смешные, нелепые и далеко беспочвенные. А девочка тянула, мялась и никак не решалась произнести это короткое слово. Наверное, потому, как не было убедительных доводов. Илье пришлось помочь ей:

— Ты не хочешь со мною встречаться? — ударение упало на слово «не хочешь». И он угадал.

— Мои родители будут против этого.

— А ты? — он не давал и короткой передышке, не дал мимолетного облегчения после трудных слов. Олеся же опять ушла от прямого ответа:

— Они и так сердятся, что я дружу с Зоей.

Семейство Арефьевых не снискало уважения среди односельчан. Вся родня по отцовской линии славилась тунеядством и пьянством. Были среди них и самоубийцы, и уголовники, и распутные женщины.

— А ты? — повторил Илья, настаивая на скором ответе. Все остальное в данный момент его мало интересовало.

— Ты все сам прекрасно знаешь, на каком счету твоя родня. Мама говорит, что наш народ самый умный, и он не мог ошибиться, утверждая, что яблоко от яблони… — не стала говорить дальше, лишь обреченно махнула рукой.

Илья подошел к ней близко-близко. Он осторожным движением приподнял ее лицо за подбородок и взглянул в самую глубину темных глаз, словно хотел прочесть все тайные и сокрытые мысли. Усилий и не понадобилось: ответ, как и лунный свет, плескались на поверхности.

— В часы одинокие ночи

Люблю я, усталый, прилечь –

Я вижу печальные очи,

Я слышу веселую речь;

И грустно я так засыпаю

И в грезах неведомых сплю...

Люблю ли тебя – я не знаю,

Но кажется мне, что люблю!

Пришли на ум стихи Алексея Толстого, которые он с жаром и произнес, а потом нежно и трепетно, словно жаждущий, припал к ее прохладным губам. Она вздрогнула, но Илья не дал ей возможности упереться кулачками в грудь и оттолкнуть. Лишь еще крепче прижал ее тонкий стан к себе и долго так не отпускал.

— И чего ты нашел во мне? — женская логика выдала вопрос не совсем по теме.

— Ты очень красивая, — откровенно ответил он, любуясь ее глазами, игрою чувств в их глубинах.

— Неправда. В деревне полно по-настоящему красивых и привлекательных. А уж просто симпатичных – еще больше. Пруд пруди. — Пыталась разговорами тянуть время, чтобы прийти в себя после каскада жарких поцелуев.

— Правда, — уверил в обратном Илья, но нут же сморозил глупость. — Есть в тебе неуловимое совершенство.

Олеся тут же отреагировала:

— Вот именно: неуловимое! — и голос совсем по-детски обиженно дрогнул.

— Но я разглядел, — Илья бросился исправлять свою оплошность, — а это значит… — он замолчал, лихорадочно ища достойное продолжение.

— Что это значит? — заинтригованно спросила Олеся.

— Это значит, что только вместе мы обретем истинное счастье, — скатился на банальность Арефьев, но это сейчас было и не так важно. — Мы с тобою – две половинки единого целого. Мы нашли друг друга, что само по себе огромная удача. И любовь наша будет жить, и процветать целую вечность.

— Ой! — Олеся рассмеялась. — А не рано ли о любви заговорил? Да еще о любви до гроба. Такими словами не разбрасываются, — добавила она уже серьезно.

— Конечно, я понимаю, что любовь проверяется годами.

— И расстояниями, — подхватила Олеся. — И преградами жизненного пути.

— Согласен, — Илья тоже стал серьезным. — Но вот влюбленность я точно ощущаю. Это, конечно же, не совсем любовь, но ведь и влюбленность может перерасти в настоящее, огромное чувство. Все зависит от нас и только от нас.

Олеся выскользнула из его объятий, подхватила с земли веточку ивы, обломленную во время последней грозы, и затеребила ее в руках, отрывая уже пожелтевшие листочки.

— А ведь может случиться так, что ничего и не получится. Несмотря ни на наше желание, ни на наше старание. — Совсем по-взрослому она озвучила свои опасения. — Нам не стоит трубить на весь мир о чувствах, пока еще зеленых и неокрепших.

— Хорошо, — быстро согласился с ней Илья, радуясь тому, что она согласна. — Давай попробуем, и никто не узнает о нашей дружбе. Поиграем в партизан.

Олеся лишь натянуто улыбнулась, словно плохие предчувствия не давали радости раскрыться в полной мере.

— Хорошо, попробуем.

— Слышишь? — загадочно спросил он.

— Остановись и послушай,

Как в высокой траве

Кузнечики куют наше счастье.

И вновь жадно припал к ее губам.

Ночь опустилась слишком быстро. Упала сверху темнота и окутала мир непроглядным покрывалом. Илья, до сих пор шедший не спеша, непроизвольно прибавил шаг. Взобрался на пригорок и попытался осмотреть окрестности. К своему большому удивлению, на месте, где раскинулась деревня, не было видно ни единого огонька. Он даже засомневался в правильности выбранного маршрута. Хотя: вот и старый дуб проглядывается, вон и заросший барский сад, где яблони давно перестали плодоносить, вон и кладбище староверов. Вышедшая на мгновение из-за плотного слоя свинцовых туч луна слабо осветила тропинку. Нет, Арефьев не ошибся. Почувствовал, как за два года сильно постарела деревня, утратив молодецкий задор и романтизм. Медленно и верно катит по пути полного краха и исчезновения с карт России. Поля зарастут, дома обвешают и развалятся, кладбище придет в упадок.

Куда ты катишься, Россия,

Какой наметила рубеж,

Была когда-то духом сильной,

Теперь зияет в днище брешь.

Дай ответ. Нет ответа.

К дому Илья подошел, никем не замеченный. Собака успела околеть от старости, а щенка еще не приобрели. Он подошел к окошку и осторожно заглянул в дом. Ничего в комнате не изменилось, и щемящее чувство накрыло парня с головой. Даже глаза по-девичьи повлажнели. Мама сидела в своем любимом кресле и, низко наклонившись, вязала носки. Работал телевизор, явно с приглушенным звуком, жирный кот лениво наблюдал за клубком шерсти. Илья вошел во двор и внимательно осмотрелся. Над крыльцом тускло горела лампочка, и это помогло ему сделать невеселое заключение:

«Отец, видимо, совсем перестал заниматься хозяйством. И забор опять требует косметического ремонта, калитка, вон, держится на одной ржавой петле. Дрова не колоты, а ведь зима уже вон за тем поворотом. Да и крыша в сарае, наверняка, протекает». — В подтверждение и половицы на крыльце как-то жалобно заскрипели. Он постучал в дверь.

— Кто там? — раздался такой родной и почти забытый голос матери. Добрый и ласковый, да так, что захотелось заплакать. Просто как в детстве.

— Это я, мама.

— Ох, — воскликнула мать. Потом торопливые шаркающие шаги. Волнение помешало сразу отыскать крючок и распахнуть дверь. — Сынок, Илюшенька, — только и шептала она, обливаясь слезами радости.

А он молчал, крепко прижав ее, и жадно вдыхал аромат ее волос, так вкусно пахнущий щами, скошенной травой и парным молоком.

— Все хорошо, мама. Я вернулся. Теперь все будет хорошо. Пойдем, а то простынешь, — обнимая ее за плечи, переступил порог дома. И тут же что-то тревожное проскользнуло в душе. Промелькнуло и затаилось. А мать никак не могла насмотреться на сына, прикасаясь нежно к волосам, к щетине на щеке, к плечам. А потом бросилась к плите и начала суетиться, накрывая на стол. А Илья прошелся по дому, переоделся, присел на краешек кровати. При этом громко вдыхал такой родной запах отчего дома. С кухни донесся аромат жареной картошки. И он почувствовал, что и по ней, родимой, он тоже так сильно соскучился. Никто так вкусно не мог жарить картофель, как это делала мама. Аппетит проснулся мгновенно. А на столе уже красовались и грибочки в сметане, и колбаска, и копченое сало с мясными прослойками, и хлеб, который тоже выпекала мама. В центре возвышалась запотевшая бутылка водки.

— А где отец?

Мама словно обессилела от его вопроса, устало опустилась на табуретку. Тревога вылезла из своего укрытия.

— К Маньке, продавщице. Совсем ушел. — Она взяла себя в руки, продолжив метать на стол все, что было в доме съестного. Смысл сказанного с трудом доходил до Ильи, а когда в голове сложилась ясная и четкая картинка, не выдержал, чертыхнулся:

— Да с год уже. Не писала тебе, расстраивать не хотела. Да и Зойке запретила.

— Вот кобелина старая, — вырвалось у Ильи.

— Нельзя так, Илюша, — осадила его мать и добавила извиняющим голосом: — Отец все же.

— Ладно, мама, — успокоил ее Илья.

— А вот и картошечка подоспела, с пенками, как ты любишь.

— Как же ты тут одна-то?

— Ничего, привыкла уже. Зоя каждую неделю приезжает, иногда с подружками. Картошка в этом году хорошо уродилась. Дрова вон купила, нанять кольщика надо. Ничего, сынок, потихонечку да с Божьей помощью. — Она собиралась откупорить бутылку, но после недельного кутежа в поезде на нее и смотреть-то не хотелось.

— Не надо, мама, — остановил он ее. — Я не буду.

— Ну и ладненько, — обрадовалась женщина.

С упоением наблюдала, как сынок поглощает домашнюю снедь, с наслаждением слушала его голос, не вникая в смысл сказанного.

Илья думал, что вот сейчас он завалится на любимую кровать и провалится в глубокий и спокойный сон, как минимум, на сутки.

Однако по привычке проснулся рано. В доме висела непривычная тишина, и только старые ходики нарушали ее абсолютность.

Велосипедные поездки в лес стали постоянными. Вошли во вкус, устроив некоторое состязание. Матери и Арефьевых, и Олеси недоумевали, не успевали обрабатывать и консервировать. Подберезовики, подосиновики и маслята, благодаря нередким дождям, уродились на славу. И дети продолжали «тихую охоту». Зоя, по наивности своих лет, не замечала, что каждый раз становилась победителем, а вот брат и подружка все меньше и меньше наполняли свои корзинки. Удовлетворение и лавры победителя застилали ее глаза. Ведь Илья и Олеся совсем не стремились по грибы. Они просто устраивали для себя романтические свидания. Илья для рандеву отыскал посредине чащ густого ельника небольшую поляну, поставил со временем шалаш, скрытый от людских глаз. Все-таки пионерское прошлое с его постоянными играми в «Зарницу» пригодилось. Они весело проводили время. Как оказалось, много общего было у них: любили одинаковые фильмы и книги. Не всегда понимание прочитанного романа совпадало, потому они и спорили, доказывая друг другу свою точку зрения. Открывали для себя друг друга, и это было прекрасно и крайне интересно. Иногда Олесе казалось, что Илья уступает ей, легко соглашается с ее мировоззрением, хотя где-то в глубине души оставался при своем мнении. Радовалась этому обстоятельству прямо по-детски, не скрывая восторга.

— Удивительно.

— Ты словно сошедшая с рекламных роликов: два в одном.

— То есть? — она не всегда могла сразу понять его замысловатые аллегории, и применяла свое тайное орудие: прищуривала глазки и прикусывала кончик губы. Коварство, видимо, в каждой женщине было заложено на генетическом уровне.

— И умная, и красивая. Одновременно. Большая редкость, надо признаться, — разговор катился, как часто бывало, в шутливо-игривом настроении.

— Ты мне льстишь.

— Я констатирую факты. А может, тебе не приятны мои комплименты? Наверняка, они ужасно банальны и местами пошлые.

— Нет, нет, — поспешно ответила Олеся. — Мне очень даже приятно. Редко кто называет меня красавицей. Умной, еще, куда ни шло, а вот….

Она положила голову на колени согнутых ног и стала наблюдать за божьей коровкой, которая карабкалась по ромашке. Илья любовался этой картиной, и на душе было так покойно и радостно. Только теперь он почувствовал всю глубину крылатой фразы «Остановись, мгновенье. Ты прекрасно!». Можно было, наверное, бесконечно смотреть на нее в минуты задумчивости, в минуты неподдельной радости. Как жаль, что в жизни так все скоротечно и непостоянно.

— Смотри, — Олеся показала на большой лист лопуха. — Видишь, какой он? Да на нем тонкий слой пыли. Хотя откуда она тут взялась? — жеманно пожала плечами.

— Космическая пыль, — предположил Илья. Его всегда восхищало умение Олеси видеть такие прекрасные мелочи, которые, как оказалось, окружают нас постоянно.

— А вот это след от росинки. Чисто-изумрудный. Такая тяжелая капля скатилась по нему.

Илья тут же откликнулся в тему, радуясь в душе на свою память:

— Оставляя чистый след,

Прозрачность утратив свою,

Скатилась росинка с листа.

— А у твоего знакомого поэта оригинального жанра что, трехстишья на все случаи жизни написаны?

— Наверное.

— Мне кажется, что он так пишет, потому что не умеет рифмовать или не может уложиться в классические каноны стихосложения.

Илья задумался на некоторое мгновение, а потом ответил:

— Мне тоже казалось, что написать три нерифмованных строчек – легко и непринужденно. Но у меня ничего не получилось. Глупость какая-то получалось. Анекдот, не более. А вот у тебя, наверняка бы, получилось.

— Ты тонко чувствуешь поэзию. Ты видишь красоту там, где сплошной слой серой неприглядной пыли. — Чем поразил и порадовал девчонку. Она прильнула к его груди:

— Мне так хорошо с тобой.

— Мне тоже, — и грустно вздохнул. — Мне кажется, что мы слишком мало времени проводим вместе. Не успеем расстаться, а я уже скучаю. Приходи сегодня на речку. А Зое скажешь, что мать не пустила на танцы.

— Где ивы? — счастливая улыбка коснулась ее губ.

— Ау! — голос Зои заметался среди деревьев и кустарника. — Ау!

Теперь и она вздохнула с грустью:

— Не спишь уже? — в комнату заглянула мать. — А я уже оладушки напекла и мёд растопила.

— Сейчас, — Илья нехотя вернулся в реальность. Пока одевался, успел подумать: «Надо же, как прошлые счастливые воспоминания ворвались в настоящее. Даже запахи перестал ощущать».

Аромат свежеиспеченных оладий просто блуждал по дому, вызывая обильное слюноотделение. Кот, например, уже заполучил свою порцию и теперь с недовольным рычанием, так, на всякий случай, жевал блин. Чай на травах, мед гречишный и оладьи – что может быть прекраснее и заряжающее на весь день хорошим настроением и оптимизмом? Еще добавьте уют и тепло родной кухни и неспешные разговоры матери. Ничего на свете лучше нет.

Деревенские новости из уст матери сыпались в хронологическом беспорядке. Она начинала говорить про одних соседей, потом перескакивала на других и снова возвращалась к первоначальной теме. Кто родился, кто умер, кто и куда уехал. Илье и половину было не интересно, и слушал он в пол-уха, но не перебивал, иногда вставлял для убедительности многозначащие местоимения. Но вот мать добралась, наконец-то, и до семейства Захарчук, и Илья даже бросил прихлебывать ароматный чай.

— Павел Захарчук стал фермером. Взял в совхозе землю в аренду, купил трактор и десять коров. Короче, работают они всей семьей, не покладая рук и спин не разгибая. Олеся уехала учиться, приезжает очень редко. Мария и Федор уволились, работают вместе с сыном. Молоко сдают на переработку и торгуют маслом, сыром и сметаной. Семейный подряд называется. Хорошо стали жить, но здоровье надо. Ох, — она вздохнула, перевела дух, глотнула чаю, и «понеслась» дальше вдоль порядка. Илья перебил ее предложением:

— Мама, а давай, и мы тоже уедем в город. Продадим этот дом, я добавлю денег, имеются кое-какие сбережения, купим квартиру. Будешь сидеть в тепле и уюте да вязанием заниматься.

— Нет, нет, — замахала мать руками. — Никуда я не поеду, и даже разговора не заводи. Ну, к чему мне на старости этот город? Что я там делать-то буду? Сидеть в четырех стенах да телевизор смотреть? Нет! Ни с соседями поговорить, ни в лес сходить. А огород? А мои георгины?

Доводы были весьма неубедительными, но Илья понимал, что для матери они значимы. Тяжело менять уклад жизни в столь преклонном возрасте. Нельзя вырывать старые деревья с корнями, в новом месте они могут и не прижиться. Засохнут, завянут, зачахнут.

— Спасибо большое за завтрак. Оладьи, как всегда, просто божественны. Пойду-ка я.

— Куда это?

— На школьный стадион. Побегаю, зарядку сделаю.

Мать с приятным удивлением посмотрела на повзрослевшего и возмужавшего сына.

Время не пощадило и школьный стадион. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что жизнь и тут замирает. Футбольное поле зарастает сорняками, краска на баскетбольных щитах облупилась, сетки вообще отсутствовали. Асфальт на беговой дорожке изобиловал выемками, приходилось смотреть не вперед, а под ноги, чтобы не травмироваться на ровном месте.

— Надо выгнать из организма недельную вакханалию, — проворчал себе под нос Илья и приступил к тренировке. Как учил его обрусевший китаец, который ежедневно приходил к ним на заставу. Начальство одобрило желание китайца и даже поставило его на довольствие. Старик обучал солдат искусству единоборства и достижения душевной гармонии. Он сам не мог определить стиль боевого искусства, все смешалось: китайское кунг-фу и японское айкидо, корейское тхэквандо и бразильское джиу-джитсу. Начинали заниматься все бойцы. Но изнуряющие тренировки и непомерные требования беспощадного учителя выдержали не все. А вот Илья Арефьев вообще был самым усердным и оставался на дополнительные занятия. Благодаря этому он и достиг кое-каких успехов, да и денег сумел заработать.

Тренировка уже подходила к концу, Илье осталось лишь пробежать один круг по беговой дорожке, когда он увидел парня. Он явно ждал его. Трудно было узнать его. Сейчас все поголовно носили куртки из кожзаменителя, спортивные штаны и натянутые на самые глаза шапочки. Но чем ближе к нему подбегал Илья, тем более узнаваемым становился человек, и тревога предательски нарастала в душе. Это был Павел Захарчук, старший брат Олеси. Он и Илью был старше на три года, в школе они не общались, так, крайне поверхностно. Он остановился на расстоянии двух метров и стал приводить дыхание в норму.

— Бегаешь? — с сарказмом поинтересовался он, старательно пытаясь породить конфликт. Илье совсем не хотелось нарушать волшебство осени грязными словами и мордобитием, потому и остался безучастным. — Хочу предупредить тебя, — продолжил Паша, досадуя на молчание оппонента. — Не трогай Олесю. У девочки новая жизнь, новые друзья, новая и чистая любовь.

Ударение на слове «чистая» резануло слух, но уроки китайца не прошли даром, Илья оставался внешне спокойным и отрешенным.

— Даже через свою сестренку Зойку не ищи ее, иначе этой сучке не поздоровится. — Павел перешел на откровенные угрозы. При этом он обозвал горячо любимую сестренку, чего Илья уже не смог снести. Два метра он одолел в долю секунды и нанес мощный удар. Захарчука словно скосили. Он и сам до конца не понял, как оказался валяться на дорожке, и почему невыносимая боль разливается по всему телу. В горячках, было, вскочил на ноги, но новый приступ боли сложил его поперек. Илья же просто похлопал его по спине:

— Не трогай ни мать мою, ни Зою. Я уже давно не мальчик для битья, и слов таких я не прощаю. — Не добавляя больше ничего, он отправился домой.

— Привет, — Олеся появилась неожиданно, словно чертенок из табакерки, именно так иногда Илья называл ее. Появилась и оторвала его от невеселых раздумий. Накатывают иногда какие-то не всегда обоснованные грустные мысли. О настоящем и будущем. Пессимизм нередко одерживал верх, и в эти минуты так мучительно сильно хотелось вновь оказаться маленьким, бегать босым по теплым лужам и устраивать в густых зарослях чертополоха тайные места, где можно и покурить, и посмотреть карты с голыми тетками. Наверное, это тоска по ушедшему детству, которое своими безоблачностью и беззаботностью будет всегда гореть яркими красками воспоминаний.

— У нас сегодня романтика? — продолжила между тем Олеся, присаживаясь в непосредственной близости от костра. — Праздник? Повод? Юбилей? — она бросила вопросительный взгляд на Илью. А тот просто любовался девчонкой, отблесками костра на ее милом лице. — Ну, скажи что-нибудь.

— Театрально шипели поленья,

Расширяя темноту

Всполохами искр.

Она улыбнулась уголками губ. Тонко прочувствовала его настроение и тут же поубавила пыл своему юношескому задору:

— Откуда это все в тебе?

— Сам удивляюсь, — Илья же, напротив, попытался отогнать минорность настроения, хотя это и плохо получилось. — До встречи с тобой я не замечал за собой ничего подобного. Постоянная лирическая задумчивость, любовь к поэзии, далеко идущие мечты. Я стал каким-то латентным пленником своих иллюзий. Изменился очень.

— И в какую сторону?

— Если честно, то не знаю. Я сам себе и прежний нравился. А к новому еще не привык, не присмотрелся, и потому немного страшно. У меня пропало желание творить что-то такое большое, весомое и не всегда разумное.

— Чего тогда боишься? — удивилась Олеся.

— М… как же точнее подобрать определение? — он усердно потер лоб. — Вот! Я был как Есенин.

Удивление мгновенно переросло в крайнее изумление:

— Ты пишешь стихи? — изумление ее было очаровательное. — Может, это твои трехстишья?

— О, нет, — пришлось разочаровывать ее. — Я просто был хулиганом.

— Озорной гуляка? — догадалась Олеся.

— Меня знала каждая собака, — улыбнулся Илья.

— А что сейчас изменилось?

Илья не спешил с ответом, подогревая ее нетерпеливость. Он веткой пошурудил угольки костра, искры взметнулись к небу. Потом присел рядом с Олесей, обнял за плечи и поцеловал в шейку, где красовалась маленькая темная родинка.

— Мне сейчас хочется только одного: уединения и покоя, но при наличии одного условия.

— Какого? — лукаво спросила Олеся, хотя догадывалась, на что намекает Илья, и тот не стал обманывать:

— Чтобы ты была всегда рядом, — он немного помолчал и неожиданно спросил. — А я не стар для тебя?

— Не говори глупости, — нахмурила бровки Олеся, огорчаясь, что Илья резко сменил приятную тему и, чтобы разговор не скатился на грустные рельсы, спросила: — А что у тебя в пакете?

— Вот сейчас костер догорит, и я поджарю сосиски.

— Сосиски? — Олесе это блюдо было в диковинку.

— Ага, тебе понравится, я уверен. — Он откинул ее челку с лица, долго смотрел в глубину темных глаз, словно пытался заглянуть в самые глубины души, вздохнул и поцеловал кончик носика. — Я люблю тебя.

Олеся почему-то решила все свести к игре. Ответила таким же легким прикосновение губ:

— Я люблю тебя.

— Не радуйся: ее поцелуй

Был всего лишь

Комнатной температуры.

— Обманщик, — весело рассмеялась Олеся.

И новый поцелуй был намного горячее даже костра, около которого они сидели.

Всю неделю Арефьев занимался по хозяйству. Давно примечено народом, что дом, оставшись без хозяйского присмотра, быстро приходит в упадок. Дерево гниет, камень крошится, железо ржавеет, а потом все это очень быстро зарастает сорной травой. Отчий дом был не совсем без хозяина. Но женских рук было явно недостаточно. Да и мужики, которых мать нанимала за «беленькую», не особо-то и старались, не для себя делали.

Вечером – пьяница, утром – лентяй. Очередная народная неоспоримая мудрость.

Илья заменил пару сгнивших столбиков у изгороди, сменил петли на калитке. В сарае залатал крышу и заменил старую электропроводку. Из всех стихийный несчастий пожар вызывал большее опасение. Как говорится: вор хоть стены оставляет, огонь же забирает абсолютно все. И только потом Илья приступил к самому своему любимому занятию: колке дров. Березовые чурбаки были достаточно сырыми и кололись легко. Дрова будут гореть отменно, но будет выделяться обильно смола, которая налипнет на стенках дымохода. Тат что надо будет купить еще осиновые или ольховые дрова, которые и горят без сажи, и способны выжигать сажу.

Мать частенько уговаривала сына передохнуть, что и пытался несколько раз Илья сделать. Но в минуты полного бездействия на него накатывали воспоминания. И они не всегда были радужно окрашены. Работа же отвлекала от грустных мыслей. К тому же отец, который, наверняка, слышал, что сын вернулся из армии, так и не пришел на него посмотреть. Неприятно, муторно делалось на душе.

А в субботу прикатила из города Зойка. Прямо с поросячьим визгом она бросилась на шею брата. Она нисколько не изменилась. Небольшого росточка, щупленькая, с теми же жиденькими косичками. Вот только глаза повзрослели. Взрослая жизнь нанесла первые штрихи.

Мать устроила настоящее пиршество, стол буквально ломился от вкусных и всеми любимыми блюд. Они долго сидели за столом и разговаривали. Вспоминали детство, забавные случаи школьной поры, смеялись и подшучивали друг над другом. Тему отца все тактично избегали, словно и не было его никогда. Неправильно, наверное, но так не хотелось портить этот праздник, которые так редко стали выпадать в их жизни.

Уже около полуночи мать, уставшая и счастливая, отправилась спать. Илья и Зоя убрались на кухне, и вышли во двор подышать свежим воздухом перед сном.

— Куришь? — поинтересовалась Зоя.

— И даже армия тебя не научила?

— Я впитывал только хорошее, — отшутился Илья.

— Да ну тебя, — махнула рукой сестренка и достала из кармана пачку сигарет. — Маме только ничего не говори.

— Дань моде?

— Да, — она закурила, — баловство, не более.

— В кольцах дыма сигаретных

Вижу ясно я

В будущем непрожитые дни.

— Слушай, — Зоя малость поперхнулась дымом и грозно нахмурила бровки. — У тебя на все припасено трехстишье? И армия не выбила из головы твоей эту романтическую и поэтическую дребедень?

— Я ходил в каске, — вновь пошутил Илья и перевел вопросом тему разговора. — Лучше расскажи-ка мне, сестренка, о своей жизни студента. Как учеба, какая погода в общежитии, как твой молодой человек, как новые подруги?

— Старый друг лучше новых двух, — теперь и Зоя попыталась шутками уйти от разговора. Но брат настаивал:

— А если серьезно? У тебя все хорошо?

— Нормально.

— Нормально – понятие растяжимое.

— Пошли в дом, я замерзла. Да и чая горячего после пельменей хочется.

Они вернулись в дом, где Зоя заварила свежего чая.

— И? — Илья продолжал давить, надеясь хоть что-то узнать про Олесю. Так и произошло.

— Учеба дается легко. В общаге – все хорошо. Парня пока нет, я акцентирую на слове «пока». Близких подруг, какой, например, была Олеся, у меня нет. Так, знакомые и соседи по комнате. Все! И Олеси, по большому счету, тоже нет.

— То есть, — не без труда выдавил Илья и уткнулся в чашку с чаем, чтобы, не дай Бог, сестренка заметила его состояние.

— Да уехала она два года назад. Представь, даже нашу школу не стала заканчивать. И все, как в воду канула. Ни привета, ни ответа.

— И куда ее сослали? — вырвался вопрос именно с таким подтекстом, но Зоя не обратила на это никакого внимания.

— К какой-то дальней родне. Я уже и адреса-то не помню. Блокнот потеряла. Где-то на Волге. Присылала она пару раз открытки. — Дальше Зоя все-таки начала рассказывать о своей студенческой жизни. Как весело, как привлекательно, как счастливо это время.

«Хоть у тебя все хорошо, слава Богу», — устало подумал Илья.

Тайные встречи на берегу речки стали регулярными. Олеся говорила подружкам, что ее родители не отпускают ежедневно гулять. Илья и раньше не баловал своим присутствием местную дискотеку. Так что они не особо боялись, что их рандеву в ближайшее время станет явью. А преодолеть потребность встреч было просто невыполнимо. Они просто не могли наговориться друг с другом. Как будто до этого они оба жили на разных необитаемых островах, а вот теперь встретились, и…. Какое-то дикое желание общения. Темы для разговоров были разнообразные. Могли часами обсуждать небольшое стихотворение одного из поэтов серебряного века. Могли долго спорить что вкуснее: картофель фри или картофель пай. Доказывать, что астрология – это целая наука, молодая и перспективная, а не шарлатанство, как утверждал оппонент. Вместе выискивали «плюсы и минусы» поп-музыки и русского рока. Играли в словесные игры и буриме. Каждое свидание было непохожее на предыдущее, потому и ожидание его было томительное и прекрасное. А иногда они, нацеловавшись до боли в губах, просто сидели в обнимку и молчали. И молчание то дышало полным спокойствием и гармонией.

— Удивительная вещь. Вот все вокруг меня знают, что именно мне надо в этой жизни. Все дают дельные советы, требуют полного их соблюдения. Я должна и хорошо учиться, чтобы получить достойное образование, и скромно одеваться, ибо скромность – украшает человека. И научиться готовить, и шить, и стирать. Просто обязана разнообразить речь. Знать азы психологии, чтобы не ошибиться при выборе будущего мужа. Кто-то говорит, что замуж надо выходить только по большой любви, а некоторые наоборот: только по расчету. С милым рай и в шалаше, но во дворце лучше. А я и сама толком еще не определилась, чего хочу, к чему стремиться, и планов у меня нет никаких.

В своих рассуждениях Олеся была непредсказуемой. Иногда выдавала мудрые, с глубоким философским подтекстом, вещи, а иногда – совсем по-детски смешные и наивные. Но всегда было интересно и даже поучительно.

— Смотри-смотри, — она вскрикнула почти в полный голос. — Звезда падает! Загадывай быстро желание. — И сама жадно смотрит на светящий след звезды, а губы шепчут слова самого сокровенного желания. Оборачивается на Илью. — Ну, успел загадать?

— Упала звезда,

Вселяя надежду,

Кто сидит в эту ночь у окна.

— Ну, вот, — разочарованно протянула Олеся. — Можешь ты испортить торжественность момента голым пессимизмом. Нельзя так, Илья. Надо верить в чудеса, надо до старости читать сказки. А иначе вся жизнь будет казаться скучной, унылой и постылой.

— А может, ты еще и суеверная?

— Да. А что? — Олеся уже была готова обидеться, но Илья все же рискнул:

— На перекрестке дорог

Мы грустно смотрели

С черным котом друг другу в глаза.

— Да, — повторила Олеся и демонстративно отодвинулась от него.

— Ты – чудо!!! — громко закричал Илья, крепко обнял и чмокнул в щечку. — С каждым новым прожитым днем я все больше и больше убеждаюсь в этом.

— Ох, ты и лис! — счастливо рассмеялась Олеся, и река понесла этот смех вниз по течению.

Илья снова проснулся ни свет ни заря. Нежиться в теплой кровати не стал, а тут же вышел во двор. Вдохнул полной грудью и почувствовал прохладу. Это особая, совсем иного рода прохлада. Это осень разыгралась.

И вроде солнце все так же светит ярко, да только не слепит глаза. Солнечный свет смягчился, пожелтел. Не жарит, не печет, как бывало летом.

И небо изменилось. Опустилось, стало ближе.

И даже ветерок как-то самобытно блуждает по улочкам, переулочкам, садам, где колышет ветви деревьев совсем в ином музыкальном ряде. Качает на ладони паутину, доносит из леса аромат хвои и грибов.

Одно только радует глаз: все было засыпано осенней листвой, яркой и сухой. Фантазерка-осень расплескала буйство красок. Одна листва деревьев и кустарников чего только стоит. Желтая, багряная, золотая. А еще пестрые цветы и хруст нежно-соломенной сухой травы. Ярко-красные ягоды шиповника, гроздья рябины, румяные яблоки и золотые груши в садах. И воздух наполнен новыми осенними ароматами – запахом сухой травы, опавших листьев, сырости, спелых яблок, осенних цветов.

Речка тоже переменилась. Не шалит бурными всплесками, лишь катит уныло потемневшие воды, неся в неизвестность листья и сучки.

И звучит осень по-особому. Шумит ветер, звенит дождь. Палая листва приятно шуршит под ногами, словно играет прощальный мотив. Не слышно летних песен сверчков, но по-прежнему жужжат пчелы и осы. Безмятежное летнее чириканье птиц сменилось тревожными криками. Совсем уж скоро птицы большими стаями потянутся туда, где и зимой тепло.

Осень – красивая, переменчивая и нескучная пора. И оставаться равнодушным к ней было просто невозможно.

— И с каждой осенью я расцветаю вновь, — процитировал великого поэта Илья, заканчивая обязательную тренировку. — Хотя «унылая пора» подходит больше.

И с грустью в глазах посмотрел на тропинку, которая, петляя и извиваясь, спускалась к речке, где заросли ивняка склонились ветками до самой поверхности вод. Это они, плакучие ивы, видели, как расцветала их любовь. Это они знают все тайны, все слова обещаний и клятв. Все их планы и мечты. Немые свидетели страстных ночей и горьких минут расставаний. Сколько раз он порывался посетить это место, но каждый раз не хватало решительности. Знал, чем обернется прогулка к прошлому. Валидольная встреча. Потому и готовился морально, и даже это приносило мучительно чувство невосполнимой утраты. Казалось, что сейчас он ничего не боится, и все сможет перенести, а какое-то там предполагаемое рандеву с воспоминаниями пугало и бросало в дрожь. И уговаривал себя, и ругал, и смеялся над страхом. Ничего не помогало.

Но сегодня все-таки решился и свернул на тропинку, которая уже порядком заросла.

— Мне уже двадцать три года, я давно не безусый юнец. Меня не должно, по логике вещей, трогать юношеская сентиментальность и романтизм. Что было, то прошло. Прошлое должно оставаться в прошлом. Жизнь идет, и пора уже принимать в ней активное участие. Надо смотреть вперед и строить фундамент будущего, — повторял он, весело шагая к реке. Но стоило ему ступить на прибрежную поляну, как напускная самоуверенность испарилась в одно мгновение. Боль и отчаянье поднялись из недр души и накрыли его с головой. Арефьев медленно сел на ворох листьев, что собрал ветерок под ивой, прислонился спиной к стволу и закрыл глаза. Те предательски вмиг повлажнели, размывая картину прошлого счастья.

— Ведь было счастье, было.

Я им дышал, его я пил,

Но разменял на пятаки.

Боже мой! Ну, почему я так поступил? Почему? Струсил и сбежал. Как мальчишка! Почему не настоял? Почему не боролся за свою любовь? За ее любовь. Боже, зачем позволил мне совершить эту непростительную ошибку? И винить ведь некого! Я сам! Я сам собственными руками вырыл могилу светлому чувству. Мне судьба дала такой шанс стать счастливым и любимым. А я….

Эх! А ведь считал себя мудрым, учил жизни и Олесю, и Зойку. Незряче я профукал свою удачу. Не смог понять, прочувствовать, разглядеть.

Трус! Испугался? Испугался. А что теперь? Теперь уже ничего не изменить, не переписать на беловик, не исправить ошибки. Но есть время на то, чтобы вымолить прощение. Хотя….

Порой даже «прости»

Сказать очень сложно,

Не то, чтоб ошибку исправить.

У Олеси в разгаре буйствовал переходный период. Настроение менялось мгновенно. Каждый день таил в себе новые сюрпризы, и не всегда они были из числа приятных.

Как говорила мама, обсуждая Зою, что у девочки закончились цветные мелки, а взрослая жизнь, в основном, черно-белая. Ей бы наедине с собой побыть, прислушаться и разобраться, а тут взрослые рядом, постоянно. И сыплются советы, как из рога изобилия, дополняя, а порой просто парадоксально противоречат друг другу.

Вот и Олеся ежедневно демонстрировала внутренние метания и поиски. Кардинально менялось мировоззрение и принципы, стоило только что-то прочесть, посмотреть или услышать. Что вчера казалось «черным», сегодня шло на «ура». И попробуй только не согласиться. Обида вспыхивала на ровном месте, но так стремительно и буйно, что дух захватывало. Стихийное бедствие.

— Ты читал интервью латиноамериканской поп-звезды в «МК»? — поинтересовалась Олеся, увлеченно плетя венок из полевых цветов.

Илья же просто лежал и наслаждался тишиной, покоем и прекрасной панорамой. Даже отвечать было лень.

— Знаешь, она тоже советует, что замуж надо выходить по расчету, — продолжила между тем Захарчук.

И это уже породило вспыхнувшие где-то в глубинках души тревогу и сомнения. Латиноамериканка была для Олеси просто кумирам. Она могла ослушаться отца, проигнорировать советы любящей матери, но эту певичку слушала с широко распахнутыми глазами и открыв ротик. Впитывала, как губка, все ее слова и наставления, примеряя на себя.

— А почему не по любви? — негу как корова языком слизала. Даже жар разлился по телу.

— Жизнь, как известно, всего одна. И мне совсем не хочется прожить ее так, как мои родители. От зарплаты до получки считать копейки, экономить, во многом себе отказывать. Ну, что они видели в своей жизни? Да ничего хорошего. Ни разу не были на море, не пробовали экзотических блюд, не плавали на белом теплоходе. Нет! Такая жизнь не для меня.

— Вилла, яхта, черная икра? — Илья попытался, и совсем неудачно, перевести разговор на шутливые рельсы.

— Я так далеко не замахиваюсь. Но достойно жить собираюсь.

— Значит, будешь искать богатого жениха?

Олеся оставила едкое замечание без внимания, продолжила плести венок.

— Ты надеешься, что стерпится – слюбится?

— О, боже, — Олеся вскипела мгновенно. — Ты как моя мама. Одни и те же мысли и слова. Богатый – это не обязательно старый. Сейчас такое время, что каждый может открыть свое дело или устроиться работать в солидную фирму. Ты сам мне как-то читал трехстишье на эту тему. Там что-то про траву и асфальт. Я просто не помню.

Илья машинально ответил:

— Ты позавидуй траве,

Ее желанию жить,

Пробиваясь сквозь толщу асфальта.

— Вот! Именно.

— Это совсем про другое.

— Да? — искренне удивилась Олеся и в сердцах помяла почти готовый венок. — А я поняла именно так.

— Как? — Илья хотел остановиться, но вопрос уже прозвучал.

— Человек должен ради себя пробиться сквозь серость бытия к достойной жизни.

— Ты неправильно поняла, — как можно мягче сказал Илья, но Олесю уже было трудно остановить:

— Ага! Значит, надо было понимать все буквально, а не иносказательно? Без всяких аллегорий? Ты и на этот счет тоже декларировал своего любимого самородка. Как там?

И Арефьев вновь рефлекторно ответил:

— Каждое слова,

Как и все в этом мире,

Живет в трех плоскостях.

На большее его не хватило. Слишком ошеломлен был таким откровением Олеси. Получалось, что он-то и не входил в ее планы на будущее. Отводилось в ней только роль лучшего друга, не больше. Но он ошибся, и хвала всевышнему, когда Олеся спросила:

— Вот ты, например?

— Что, я? — Илья уселся по-турецки и весь обратился во внимание. А тревога между тем переросла в тоску, вынырнув на поверхность глаз.

— Кем ты хочешь стать после окончания юрфака?

— Прокурором.

— А почему не адвокатом? Сам прекрасно знаешь, что адвокат – это очень престижно и денежно.

— Денежно – это когда ты защищаешь бандитов, — сгримасничал Илья.

Олеся первый раз за весь разговор прямо посмотрела в его глаза. Многое, наверное, увидела и как-то сникла:

— Может, не будем говорить на эту тему? — ему даже показалось, что девочка снова кардинально поменяла свое мнение, но лишь горько ошибся. — Боюсь, что наши взгляды противоположны друг другу. Вряд ли тут можно отделаться шутками. И совсем нелегко найти золотую середину.

— Хорошо, — легко пошел на компромисс Илья, понимая, что именно сейчас переубедить, навязать иное мнение будет крайне тяжело. Да и аргументов, если уж быть честным, у него не было.

А была первая бессонная и тревожная ночь, которая в итоге вылилась в откровенное открытие. Прежде всего, для самого себя. Илья вдруг осознал, что так легко может потерять Олесю, и утрата эта будет катастрофической, ибо любовь, которую он испытывал, была настоящей. И надолго. Если не навсегда.

Чурбаки под умелыми руками и острым топором разлетались на ровные поленья. А вот боль не желала покидать душу, хорошо подогреваемая воспоминаниями и пасмурными мыслями. Хотя Илья и очень старался, но одного хотения, как оказалось, было совсем мало.

— Бог до поможе! — раздался за плечом густой хохлацкий говор.

— Микола! — обрадовался Илья, распахивая объятья.

— Здоровеньки булы! — они обнялись, похлопывая друг друга по спине.

— Каким ветром?

— Попутным. Дела тут у меня в райцентре вашем были. Вот решил и к тебе заскочить.

— Да что мы стоим посередь двора? Пошли в хату.

— Нажаль, брат. Я на минуту. Дела ждут, понимаешь. Просто решил тебе напомнить, что через неделю у нас намечена встреча. Не забыл? А то с Ваней мы часто перезваниваемся, а ты как отшельник. Мобильник еще не купил?

— А зачем? Да и в нашей деревне – он штука бесполезная.

— Хорошо в деревне, — Савченко огляделся и нарочито громко вдохнул воздуха. — Но только отдыхать. Глянь, какая осень ныне золотая: сухо и тепло.

— Вот и осень наступила,

И березки под окном

Мне демонстрируют стриптиз.

— Да я так, о своем, — Илья помнил, что хохол был совсем далек от поэзии. — Это хорошо, что ты заехал. Разговор у меня серьезный. В минуту уложусь, — поспешил он успокоить армейского друга. — Присядем на завалинке, поговорим за жизнь.

— Погутарим, — согласился Микола.

Уселись на завалинку, Савченко прикурил.

— Понимаешь, мне надо как-то легализовать свои деньги после турнира. Опасаюсь что-то крупное покупать. Налоговая, милиция, рэкет.

— А вот это правильно. Голова! Ни хату купить, ни в банк положить. Да и грузом мертвым они не должны лежать, работать обязаны. А с нашей плавающей экономикой и политикой так и вовсе могут сгореть почем зря.

— Вот и я о том же.

— И те, шо мени потребно?

— Ты говорил, что у твоего отца свое дело. АЗС, кажется. Так может, у него есть на примете толковый и немного алчный юрист или нотариус. Желательно надежный к тому же и не болтливый.

— Мнимое наследство? — вот в деловых вопросах Микола плавал хорошо.

— Да лучше заплатить налог на наследство, причем само наследство показать символическое, чем постоянно бояться проверки.

—Спритно. Найдется такой нотариус. А вот у отца больше нет своего бизнеса. — Увидел удивление друга и довольно рассмеялся. — Отошел он от дел, старость. Мне передал. Так что теперь я хозяин и автозаправки, и небольшого отеля при ней. Слушай, у меня рядом прикуплено небольшое помещение. Пустует. Хочешь, я тебе его продам. Сам займешься делом.

— Да я в этом ничего не понимаю.

— Жизнь сама научит. Набьешь пару шишек и вмиг научишься. Да и я рядом, подскажу, если шо.

— Там видно будет. Мне сначала компьютер надо освоить. Сам знаешь, без PC никуда.

— Знамо дело. И такое есть. Брат мой двоюродный, хакер что надо, — Савченко грузно поднялся. — Извини, брат, но и, правда, пора.

Они тепло попрощались.

Каждый вечер областное радио оповещало жителей о новом температурном рекорде, установленном знойным и засушливым летом. Каждый раз требовательно просило быть крайне осторожными с огнем. В лес вход был закрыт. Спасались только тем, что днем плескались на речке, а перед сном принимали душ или смывали пот в банях.

Вечера тоже не приносили долгожданную прохладу. Жизнь в деревне как-то заметно замедлилась, потекла лениво и тягуче.

Олеся задерживалась, и Илья решил освежиться. Сначала он плавал недалеко от берега, нырял, пытаясь у самого дна отыскать спасательную прохладу. Ведь на поверхности вода тоже была температуры парного молока. Потом решил переплыть речку, благо луна висела прямо над головой и достаточно освещала окрестности. Уже возвращаясь, на полпути, Арефьев заметил, что кто-то плывет ему навстречу, шумно гребя, с множеством брызг. Так плавала только Захарчук.

— Привет, — Олеся прекрасно держалась на воде.

— Привет, — он обхватил ее за талию и крепко прижал к себе. Они смотрели друг другу в глаза, и сначала на их губах играли радостные улыбки долгожданной встречи. Но потихоньку улыбки таяли, а потом они словно с цепи сорвались и слились в страстном поцелуе. Почти обнаженные мокрые тела, приглушенный лунный свет, блики на поверхности реки, которая что-то там нашептывала, вскружили молодым людям головы. Не выпуская из крепких объятий друг друга, они то опускались под воду, то с шумом вновь поднимались на поверхность. Медленно передвигались к берегу, где Илья подхватил обмякшее тело Олеси и отнес под сень ив, где валялась его верхняя одежда среди кудрявой травы. Он продолжал жадно осыпать горячими поцелуями ее губы, щеки, глаза и шею, а руки осторожными, еще пугливыми ласками бегали по молодому упругому телу. Но с каждой секундой эти ласки наглели, становясь откровенными и требовательными. Девочка не сопротивлялась, не шептала банальное «нет», а так же страстно отвечала на его поцелуи и теребила его волосы на затылке. Он был у нее первым.

А потом она как-то торопливо оделась, и не только купальник, но и блузку с джинсами. Села, положив голову на колени согнутых ног, и стала смотреть на речку. Молчала. Молчал и Илья, все еще находясь во власти райского наслаждения.

И вдруг в этой звенящей тишине, когда даже сверчки и цикады молчали по причине все той же жары, он услышал ее легкий всхлип. Его словно электрическим током подбросило. Вскочил, подполз к ней и попытался заглянуть в глаза. Но Олеся крепко зажмурилась и только две большие хрустальные слезинки сорвались с пушистых ресниц.

— Девочка моя, — нежно прошептал он, обнимая за дрожащие плечи. — Прости меня, родная. Прости меня, дурака такого.

Он гладил ее по влажным волосам, прикасаясь к ним легонько губами, и шептал. Все время шептал о своей любви, вымаливал прощение, проклинал себя.

Наконец-то, Олеся успокоилась, тыльной стороной ладошки утерла слезы и открыто посмотрела в его глаза.

— Прости, — в сотый раз повторил он.

Она слегка улыбнулась:

— Я не из-за этого.

— Просто мне так хорошо с тобой. Я… — она вздохнула. — Я очень счастлива. Я люблю тебя, Илюша.

Он крепко обнял ее. Так, обнявшись, в полном молчании они встретили рассвет.

В знакомый привокзальный ресторанчик Илья пришел за полчаса до намеченной встречи.

Месяц отдыха, который он наметил себе после демобилизации, только утомил, отобрал последние силы, и не только физические. Душа, как самому чувствовалось, за это время сильно поизносилась. Состарилась и покрылась множеством морщин. Родная деревня, воспоминания о двух месяцах безграничного счастья и любви, выпили все жизненные соки. Два месяца полного счастья. Много ли это, или мало? Глупый, риторический вопрос. Конечно же, это ничтожно мало.

— Разрешите, — рядом со столиком остановился парень. Такой типичный для современности. Герой нашего времени. Короткая, почти «под ноль» стрижка. Кожаная куртка, спортивные, почему-то обязательного зеленого цвета штаны. И золотая цепочка в распахнутой рубахе. Нет, не цепочка, а привязная цепь грубого плетения.

— Занято, — рефлекторно Илья внутренне напрягся и был готов, если понадобится, резко вскочить на ноги ответить ударом на удар.

Но парень все равно сел, игнорируя ответ Арефьева.

— Надо одну тему перетереть, Илья Муромец, — акцентировал он последнее словосочетание, давая понять, что и Илья должен обратить на это пристальное внимание.

«Муромец» — пронеслось молнией в голове, и через секунду стало невыносимо жарко в прохладном помещении. Именно под таким именем он выступал на ринге по боям без правил. Но это ведь было давно, и на Дальнем Востоке, за тысячи верст. Просто совпадение.

— Я тебя знаю? — банальный вопрос послужил согласием на продолжение разговора.

— Главное, что мы тебя знаем, — парень подтвердил худшие предположения и положил на столик одну фотографию. Илья только взглянул на нее, не беря в руки. И так все было прекрасно видно: Илья Муромец после триумфального финала. Весь в синяках и кровоподтеках, но с чемпионским поясом на плече.

Мысли работали быстро, даже как-то лихорадочно: «Рэкет. Передали по своим каналам с Дальнего Востока, что едет к ним парнишка с большими деньгами. И не спрячешься от них, не скроешься. Чужие деньки не дают покоя. А я ведь там уже отстегнул мзду. И больше они от меня ничего не получат».

— Денег нет, — заявил он и тут же начал оправдываться как нашкодивший первоклассник перед директором школы. — Неделя в поезде. Вино, молодая ненасытная проводница, друзья-сослуживцы.

— Да не надо нам твоих бабок, — немного разочарованно произнес качок.

Илья вопросительно посмотрел на него, ничего не понимая.

— Мой хозяин большой любитель кровавых зрелищ. У него целая команда гладиаторов. Он приглашает тебя.

— Нет, — перебил собеседника категорическим отказом Илья.

— Не спеши, — усмехнулся парень. — Можно поднять отличные бабки.

Хоть он и мешал нормальные слова со сленгом, которого Илья не хорошо понимал, смысл был очевиден.

— Я не в форме.

— Но проблем! — еще один малоприятный для слуха речевой оборот. — Не сейчас же на ринг. У нас свой спортивный комплекс. Потренируешься, подкачаешься. — Вальяжность и пренебрежение вызывали отвращение.

— Нет. — Более настойчиво и твердо повторил Илья. — С эти покончено.

— Это твое последнее слово? — теперь уже плохо скрываемая угроза скользила на поверхности.

Илья просто пожал плечами.

— Подумай, — он положил рядом со снимком визитку. — Как приспичит, позвони. — И гремя золотой цепью, тяжело поднялся из-за пластикового столика.

Первое, что почувствовал Илья, едва проснувшись, была паника. Чувство, что тебя обстоятельства зажали в тиски, и надо быстрее выбраться. Он вспомнил вчерашнее свидание, и волна страха накатила жаром.

«Что я наделал? Олеся, наверняка, мечтала, или как ей внушили, что честь свою необходимо донести до брачного ложа. А тут на тебе, здрасти, я со своим опытом ловеласа. Закружил девочке голову, забыла она материнские заветы, и все, поддалась дикой страсти». На короткое время он утратил ощущение реальности, выпал в осадок оглушения и отупения. Только ее глаза. Любовь и боль, восхищение и разочарование.

А чувство вины росло, как дрожжевое тесто на солнышке. Он вскочил и выбежал во двор, где окатил себя холодной водой из кадушки.

Лихорадочно искал выход или, на крайний случай, успокоение. Из многочисленных фильмов и книг он знал, что главное сейчас – не оправдываться. Ведь когда человек погружается в свою виноватость, ругает себя за совершенные ошибки, он не думает о том, как изменить ситуацию. Вместо того чтобы жить настоящим, он застревает в прошлом.

И только ответственность провоцирует активность, заставляя человека не копаться в прошлом и страдать о том, чего не вернешь, или о том, что неправильно сделано, а решать существующие проблемы и двигаться вперед.

— Да, знаний у меня хоть отбавляй. Но это всего лишь теория, а вот попробуй, примени ее на практике! Шиш с маслом! Да что это я, все о себе и про себя. А каково там Олесе?! Забыл, что ли, прописные истины. Чтобы быть хорошим – надо быть хорошим всегда. Чтобы стать плохим – достаточно сделать плохо только один раз.

Появилось дикое желание что-нибудь сделать для нее большое и прекрасное или подарить что-то. Нет, не в оправдание, не в уплату, а в знак благодарности и признания за столь великолепную ночь любви.

— К черту мотоцикл! К чертям собачьим «Яву»! — Илья бросился в дом, где достал из тумбочки свои сбережения, хранящиеся в старой коробке из-под чая. Выгреб все до последнего рубля. И никого не поставив в известность, бросился на автобусную остановку. Через полчаса он уже катил на попутке в город. Водитель КамАЗа попался словоохотливый. Говорил, не прерываясь, обо всем и ни о чем, травил анекдоты про дальнобойщиков и гаишников, ругал дороги и нерадивых автолюбителей. Илья слушал его в пол-уха и молчал, погруженный в свои невеселые размышления. Наконец-то, и водитель обратил на это внимание:

— Что случилось, паря? Ты сам не свой.

— Что можно подарить девчонке? — спросил Илья. Надо было выговориться, излить душу, а незнакомые попутчики, как известно, для этого и предназначены.

— Провинился? — мужчина с большим жизненным опытом сразу же попал в тему. — Бывает. Они, женщины, такие. Даже если она не права, то все равно извиняться придется тебе. Красивая?

— Как пела несравненная Мэрилин Монро в мюзикле 1953 года «Лучшие друзья девушки – это бриллианты».

— Ага, — саркастично усмехнулся Арефьев.

— Есть и другие камушки, — согласился мужик. — Ты, главное, не иди в ювелирную лавку, не трави душу, не дразни кошелек. Ступай сразу же в ломбард, сейчас их полно развелось. Жить стало тяжело, вот и несут пенсионеры свои семейные драгоценности. Там можно отличную вещицу приобрести, да за умеренную плату. Могу тебя прямо около ломбарда и высадить.

Золотая цепочка высшей пробы, кулончик в виде сердечка с гиацинтом в четыре карата коньячного цвета. Илья заворожено смотрел на произведение ювелирного искусства и мысленно примерял его на Олесю. Под цвет ее глаз.

— По красивой греческой легенде, бог Аполлон по случайности убил своего любимца, прекрасного юношу Гиацинта, на могиле которого выросли цветы, превратившиеся в этот чудесный камень. Гиацинт считается достаточно редким минералом, а потому стоимость золотых украшений с ним весьма высока. — К нему подошел хозяин ломбарда, бодрый старик с добрыми глазами.

Цена ошеломила его, денег немного не хватало, однако не убавило желание приобрести именно эту вещицу. Пришлось оставить все деньги, нательный серебряный крестик и часы, которые совсем недавно ему подарили. Домой пришлось снова добираться попутками за «красивые глазки».

— О, Боже!!! — в неистовом восторге вскрикнула Олеся, увидев роскошный, поистине царский подарок. Долго любовалась игрою света в камушке, бликами лунного света на тонком плетении золота. От ее смущения при встрече не осталось и следа. Теперь она не прятала стыдливо глазки. Теперь в них плескалось восхищение. Однако спустя пару мгновений оно сменилось грустью.

— Это тебе, — поспешно сказал Илья.

— Но ведь это, наверное, очень дорого. Я не могу принять.

— Давай, я одену тебе.

Олеся приподняла волосы, и Илья застегнул цепочку на ее тонкой шейке. Не сдержался, прижал девочку к груди и крепко поцеловал. Почувствовал, как затрепетало ее тело, натянувшись струною, как участилось дыхание, как забилось сердечко. И внутренне приготовился, что вот сейчас она оттолкнет и, может, закатит звонкую пощечину. Или бросится вон со слезами в глазах и проклятиями на губах. Но Олеся повела себя неожиданно: обхватила его голову и сама поцеловала страстным, полным томительного желания поцелуем.

И опять закружилась голова. И опять земля под ногами куда-то поплыла. И опять весь мир перестал существовать. Только она. Только луна. Только шелковистая трава.

— Подожди, Илья. Дай мне одеться. Ух, какой ты ненасытный.

— Мало, мне ужасно мало

Каждого сантиметра

Роскошного тела твоего.

— Что? — Олеся резко повернулась к нему, торопливо застегивая на блузке маленькие пуговицы. — Тебе мало меня? — в глазах резвились бесенята.

— Прости. Сморозил глупость, — он стал осыпать ее лицо короткими легкими поцелуями. — Простишь?

— Прощаю, — тихо и устало ответила она.

— Я люблю тебя, — в тон прошептал Илья.

От воспоминаний его оторвал Савченко. Хлопнул по плечу и пробасил над ухом:

— Здоровеньки булы!

— Здоровее видали, — не в масть ответил Илья. Савченко был здоровяком, косая сажень в плечах.

— Ви сталося? — обеспокоенно поинтересовался друг.

— Баюкает время

Память мою,

Навевая покой пустоты.

— Шо, шо? — не понял Микола, подзывая официанта.

— Да так, ничего. А где Иван?

— Теперь буде, — хохол поразительно изменился за столь короткий срок. Из простого вчерашнего солдатика превратился в задумчивого, временами сердитого бизнесмена. Во взгляде, жестах, походке проскальзывали нотки величия и независимости. Да и заказ он сделал соответствующий своему социальному статусу. — И что это около тебя Скважина крутился?

— Какая скважина? — удивился Илья.

— Не «какая», а «какой», — Микола всегда, когда разговор шел на серьезные темы, переходил на чисто русский язык. — Скважина – парень, что говорил с тобой сейчас. Первый рэкетир в городе. Деньги качает со всех и вся. А еще он – правая рука самого Сидора, теневого хозяина нашего городка.

— Познакомиться хотел, — ушел от прямого ответа Илья, и быстро свернул разговор в иное русло. — Лучше поведай о моих просьбах. Или позабыл? И все-то ты в делах, великий государь, аки пчела...

— Ха, — усмехнулся Микола. — Не забыл. Степа, двоюродный брат, с охотой согласился обучить тебя всем премудростям компьютера. А вот срок учебы зависит от полноты налитого стакана, то бишь бабок. — Извини, — он театрально развел руками. — Бизнес у нас в крови.

— Без проблем, — рассмеялся Илья.

— А вот визитка нотариуса. Свой, глубоко надежный человек. Предварительно я уже переговорил. Все на мази.

— Привет бойцам погранзаставы двадцать восемь! — раздался рядом радостный возглас Ивана.

Илья вскочил и обнял друга. Как раз и официант подоспел, неся на большом подносе заказ. Микола на правах хозяина раскупорил бутылку коньяка.

— Выпьем, друзья, за поднятие тонуса. Для смазки, так сказать, дружеской беседы.

Илья покрутил в руке бокал с благородным напитком, любуясь насыщенным цветом.

— Выпьешь, и прибывает

К радости – радость,

К боли – боль.

— Хороший тост, — согласился Ваня.

И потек разговор за жизнь в непринужденном и неторопливом русле.

Неспешными шагами уходило лето. Как-то незаметно август наступил. Отступила жара, заметней стали короткие дни, и ночи дышали обильно прохладой. Все чаще над речкой появлялись туманные дымки, вода под лучами ровного и спокойного солнышка уже не прогревалась. Купальный сезон завершился. Кое-где на деревьях появились уже первые пожелтевшие листочки, печальные предвестники осени.

—Жизнь летит без пауз,

Словно ручеек.

Вот уже и август

Скребется о порог.

Щемящая грусть скользила в каждом слове. Олеся вздохнула, задумчиво глядя на символично угасающий костер, и теребила веткой угольки.

— Да, — не менее печально отозвался Илья. — Нам остался только месяц.

— А дальше? — не на шутку, без грамма наигранности, испугалась Олеся.

— Дальше я уеду учиться, — он и не заметил ее тревогу.

— И что? — девочка пододвинулась к нему вплотную и заглянула в глаза. Испуг и неопределенность в ее взгляде были столь очевидны, что только глупец не мог прочитать этого. Илья обнял ее, уткнулся в ворох ее так вкусно пахнувших волос.

— Ну, что ты, Леся! О чем ты подумала?

— Поматросил и бросил, — дрогнувшим голосом поделилась мыслями она.

— Милая моя, — он осыпал ее мокрое от набежавших слез лицо. — Глупенькая моя девочка. Я никогда, слышишь, никогда тебя не брошу. Даже если судьба распорядится иначе, и дороги наши не сольются в единую, я все равно буду где-то рядом. И на помощь приду, если надо. Даже если ты попросишь уйти, я затаюсь, но буду рядом. Всегда. А сейчас просто мы станем реже встречаться, и все. Я обещаю тебе. Нет, я клянусь, что буду приезжать каждую субботу и все выходные проводить с тобой. Ведь я и сам долго не смогу без тебя. — Он крепко прижал Олесю, и поцелуи стали страстными и откровенными.

— Нет, — она кулачками уперлась ему в грудь.

— Почему? — он тяжело выдохнул.

— Не сейчас.

— Любви и нежности,

Отложенных на завтра,

Свидетелями станет воронье.

— Нельзя мне, — смущенно ответила Олеся и покраснела.

Смысл, наконец-то, дошел до него, и он просто улыбнулся. Счастливо и беззаботно. Мысленно он уже набросал несколько вариантов причин ее отказа. Парочка сюжетных линий мгновенно пронеслась перед глазами, одна печальнее другой. Но если только так…. Жизнь была удивительно прекрасна!

Заботы и дела, беготня и суета навалились как-то скопом, не давая на перекур и расслабления ни минуточки. Арефьев крутился как белка в колесе, а дела лишь приумножались. Но в этой суете и чувствовалась сама жизнь. Жизнь без забот – не жизнь, а незаконченные дела заставляют черпать внутренние силы. На втором дыхании, но двигаться вперед, к намеченной цели, к осуществлению мечты. Приходит усталость и раздраженность, безвозвратно горят нервные клетки, но результат пройденной дороги порождает оптимизм и самоудовлетворение, переходящее порой в гордость самим собой.

Илья не без труда восстановился в институте. Теперь предстояло заниматься с утроенным рвением и самоотдачей.

Знакомый нотариус Савченко с проволочками и массой бумажной волокиты оформил-таки мнимое наследство, за что, правда, был по достоинству вознагражден.

Налог с наследства был уплачен, и Илья облегченно вздохнул. Теперь можно было и делать дорогостоящие покупки, и открывать свое дело.

Квартиру, однако, Арефьев не стал приобретать. А пока снял однокомнатную в молодом и зеленом микрорайоне на окраине города. И цена устраивала, и обстановка была по душе. Классически спартанская, ничего лишнего. Холодильник, стол, пара стульев и огромная тахта, жалюзи на окнах. Холостяку только это и необходимо, нечего скапливать пыль, протер только полы – и опять в квартире свежо и чисто. Посуду, микроволновую печь и ноутбук пришлось, конечно же, приобрести.

Степан Савченко приходил каждый вечер и до поздней ночи посвящал Илью во все тонкости и премудрости компьютера. Усидчивость ученика и настойчивость педагога дали отличный результат. Илья быстро учился, вошел во вкус и даже пару хакерских трюков освоил.

Оставалась одна из главных проблем – вложение капитала. Трудоустроить сбережения, как шутил Илья. Много он передумал, много планов сам и разрушил по причине рискованности и неблагоразумия идеи. Кипы бумаг исписал, составляя бизнес-планы и сметы. Изучил все доступные пособия по налогообложению и предпринимательской деятельности. Голова просто разрывалась от количества информации, которая не желала усваиваться и систематизироваться. Пришлось признаться, что сам он не сумеет без потерь что-либо затеять. Нужна была профессиональная помощь, и лучше не кабинетного теоретика, а прожженного жизненным опытом практика. Захватив с собой исписанные расчетами и схемами тетради, Арефьев направился на встречу с Миколой, которая проходила в ресторане.

— У меня к тебе деловое предложение.

— Слушаю, — друг убрал с лица добродушную улыбку и весь обратился во внимание. Бизнес его окончательно захватил, он мог сутками заниматься делами.

— Ничего нового и дельного я не придумал, как только влить свой капитал в твой бизнес. Во-первых, сам я ничегошеньки в этом так и не понял. Вторая причина, как вытекающая из первого пункта, понапрасну рисковать не хочется. В-третьих, тебе тоже пойдет во благо расширение и укрепление.

— Что ж, идея, конечно, не новая, актуальная, но… — Микола сделал паузу, — что я могу расширить на старом месте? Ничего. Поставить дополнительные колонки, емкости, а зачем? Мы и с таким потоком машин вполне справляемся, иногда даже и простаиваем. А покупать землю на иных трассах? Так все давным-давно распределено, и мне тягаться с акулами бизнеса не по карману, не по здоровью.

— Ты говорил как-то, что тебе тут пустое здание принадлежит.

— Говорил. Оно и теперь стоит, на консервации.

— Так вот, — Илья подошел к главному. — Я предлагаю здание отремонтировать и открыть магазинчик запасных частей! — не без толики гордости он глянул на друга, ожидая реакции. Она последовала, но совсем иного плана:

— Запчастей? Зачем?

— Ты что, не понимаешь? АЗС, отель, запчасти, так и должно, по сути, и быть. А потом со временем можно и автомойку, и мастерские открыть. Все рядом, все компактно и удобно. Империей пахнет.

Радужный настрой потихоньку передавался и Савченко. Он поскреб бритый затылок:

— Красивы звуки.

— Вот, — Илья выложил на стол тетради. — Я тут провел небольшое расследование и анализ рынка. Количество магазинов, цены на запчасти, наличие у частников «Жигулей». Из всего этого вытекает совсем ясная картина – в городе нехватка запасных частей!!! А те, что имеются – слишком дорогие для среднего потребителя. Надо всего лишь завалить город дешевыми запчастями, и все. До сих пор удивляюсь, почему эта ниша пустует. Клиент попрёт как рыба на нерест.

Пока Арефьев раскрашивал будущие перспективы в сочные краски, Савченко перелистывал тетради. Наконец-то, он посмотрел на друга взглядом «доктора на тяжелого больного»:

— У меня всего два вопроса. И они же поставят крест на всей твоей бухгалтерии, — он хлопнул ладонью по стопке тетрадей. — Почему именно разговор идет о «Жигулях»? И второй: за счет какого резерва ты собираешься продавать запчасти по сниженным ценам?

— Вот! — более радостно воскликнул Илья. — В этом и вся соль!!! Как поступают запчасти на прилавки? Посмотри внимательно на эту схему. Видишь, сколько посредников между производителем и потребителем? Сколько наценок и накруток.

— Многовато, — согласился Савченко. — И шо?

— У нас же есть возможность работать только с одним посредником.

— Как? — наконец-то в его глазах появилась заинтересованность, и огонек стоящего дела заблестел в полный накал.

— А ты, Микола, что-то туго соображаешь для хваткого бизнесмена, — Илья не удержался и поддел друга. — Иван у нас где? В Тольятти. Чем он там занимается? Правильно, запасными частями. Где он их берет? Прямо с завода, то есть по себестоимости!

— Ё! — вскинул руки Микола, и многие посетители ресторана стали оглядываться. Савченко тут же перешел на шепот: — Отличная идея, Илья. Надо срочно переговорить с Ваней.

— Не спеши, — остановил порыв Арефьев. — Такие серьезные дела не оговариваются по телефону. Ты займись ремонтом пустующего здания, выбиванием разрешения в администрации города, пожарные, налоговая, и так далее.

— Без проблем. Моя стихия.

— А с Ваней договариваться поеду я.

— Вот это правильно. Иван тебе не откажет, ты для него авторитет. — Савченко уже поймал едва уловимый запах бурной деятельности и приятных хлопот. Довольно потер руки.

— Теперь насчет моего капитала. Мы с тобой, конечно же, друзья, но табачок, как известно, врозь. Надо все по закону, юридически, правильно оформить.

— И это не обсуждается, — легко согласился Микола. — Есть у меня знакомый юрист и толковый финансист. Сейчас пообедаем и поедем. Оформим все, как надо. Честь по чести, не нарушая ни йоту законности и наших с тобой интересов.

И друзья ударили по рукам.

Чем тверже становилась поступь сентября, тем тягостнее становилось на душе от мыслей о скором расставании. И обострялись все чувства, и поднимался градус рандеву. Казалось, что перед разлукой влюбленные только и говорят, говорят, говорят между собой. Чтобы потом, в минуты эмоционального всплеска печали, вспоминать эти разговоры, ища в словах второе значение и тешить душу надеждами.

Илья и Олеся, видимо, были из другой породы.

Застыли слова,

Вместо беседы,

Они отдали дань тишине.

Они наслаждались тишиной в присутствии друг друга. И это казалось необъяснимо-полноценным счастьем. Такая коммуникативная невербальная единица общения. Олеся стала реже опаздывать на желанные свидания, хотя это и не всегда получалось. А минуты ожидания, к удивлению, не вызывали гнев, а наоборот, лишь усиливали накал страсти и всплеск нежности.

В тот злополучный вечер именно так и было. Вот только на сердце была необъяснимая тревога, и все попытки найти причины оказались тщетными. Но вскоре все само собой и прояснилось. Со стороны тропинки послышался шум, а потом и торопливые, тяжелые шаги.

«Это не Олеся», — только и успел подумать Илья, но в темноте было трудно что-либо рассмотреть. Но вот человек выскочил на поляну, слабо освещенную ночным светилом, так стремительно и быстро, что Илья ничего не смог понять. Потому как в следующее мгновение он получил резкий удар палкой по животу. Боль в секунду разбежалась по клеточкам, перехватила горло. Илья согнулся пополам, жадно хватая воздух, а вот выдохнуть никак не получалось. А соперник не останавливался и продолжал наносить новые беспорядочные удары то ногами, то палкой. Неконтролируемая злость вкладывала в каждый удар всю необузданную силу. Илья уже после третьего такого тычка свалился на песок. Боль застелила глаза, лишая возможности хоть как-то увернуться или смягчить очередную атаку. Лишь рефлекторно прикрыл голову руками и подогнул колени к груди. Парень опрокинул его на спину, уселся на грудь и сдавил свои орудием нападения горло Арефьева. Вмиг перед глазами поплыли разноцветные круги, а легкие буквально разрывались от нехватки воздуха.

— Пашка, прекрати! — донесся откуда-то издалека голос подбегающего мужчины, который через миг скинул с груди Арефьева душителя. Воздух с хрипом вырывался наружу и с шумом втягивался в ноющие легкие. Во рту скопилась кровь, и Илья, перевернувшись на бок, сплевывал ее на песок. — Ты же чуть не убил его! — его спасителем оказался дядя Федя, отец Олеси и Павла.

— Да его и убить мало! — шипел от злобы Павел. — Представь себе, как этот жеребец-переросток надругался над Олесей.

— Успокойся и отойди. Дай нам поговорить, — дядя Федя, в отличие от сына, сумел сохранить хладнокровие.

— Своими нечистоплотными руками он лапал ее тело, — Паша продолжал накручивать и себя, и отца. Но у последнего хватило мудрости не совершать самосуд. Он подошел и схватил сына за руку, пытаясь оттащить его подальше от Ильи, который продолжал тяжело дышать и корчиться от боли. — Готовься в тюрьму! — Павел перешел на угрозы. — Там из тебя быстро «петушка» сделают.

А вот эта мысль была для Ильи неожиданным откровением. Хотя, как будущий юрист, должен был подумать в первую очередь на утро после близости. Девочке едва исполнилось шестнадцать лет. И вырисовывалась совсем некрасивая статья УК РФ. Что там, на зоне, происходит с насильниками, все прекрасно знали. Книжный рынок был набит боевиками, где красочно описаны тюремные порядки и нравы. Страх тут же ворвался в сознание, парализуя здравомыслие и волю.

— Не было изнасилования, — с трудом произнес Илья и кое-как принял сидячее положение.

— Что?! — Павел просто взревел от такого заявления, да и Федор смертельно побледнел. — Ты хочешь сказать, гнида, что Олеся сама? Добровольно? Ах, ты, козлина!!! — он вырвался из цепких рук отца, подскочил к Илье и ударом ноги вновь опрокинул того на землю. Дядя Федя бросился к сыну, чтобы спасти, прежде всего, его самого от большой глупости. А Паша продолжал неистово кричать: — А ты знаешь, что она несовершеннолетняя? Да тебя педерастом сделают. Парашу хлебать будешь!

Илья в мыслях искал спасения, ибо слов оправдания тут быть-то и не могло:

— Я женюсь, — он никак не мог восстановить дыхание. Сдавленное горло болело, и каждое слово лишь приумножала боль.

— Вон куда замахнулся! Голь перекатная! Да никогда в жизни. Лучше уж вкусить позор, чем породниться с вами. От вашей грязи и не отмоешься.

Дядя Федя повернулся к сыну и повысил голос:

— Все! Хватит! Иди домой. Мы сами тут все решим.

— Отец! — возмутился Паша. — Неужели это сойдёт ему с рук?

— Цыц! — громко ответил Федор. — Мы с матерью уже все обговорили. Иди, — твёрдо, с непререкаемым металлом в голосе, повторил он.

Паша, не стесняясь отца, выругался матом и с неохотой покинул поляну, бросая через плечо недобрые взгляды. Старший Захарчук присел рядом, достал помятую пачку сигарет и протянул Илье. Тот лишь покачал головой. Говорить было больно.

— Что будем делать? — прозвучал вопрос как-то риторически.

Илья молчал. Получалось, что Олеся представила его как насильника. Что ж, ее можно было понять, с большим трудом, но можно. Строгие родители, архаические взгляды, закостеневшие нравы и порядки, боязнь людского осуждения. Смачно запахло тюремным сроком.

— Значит так, — после долгого молчания и пары выкуренных чередой сигарет сказал дядя Федя. — Замуж за тебя я свою дочку-лапочку не отдам, даже и в мыслях это не держи. Не для тебя я ее растил. Да и рано ей. Школу еще не окончила, а там и институт. И, в конце-то концов, ты ей совсем не пара. Моя девочка заслуживает гораздо больше, чем отпрыск Арефьевых.

— Значит тюрьма? — прохрипел Илья, сплевывая сгустки крови. Перспектива маячила ужасающая.

— И жизнь тебе ломать что-то не хочется, — после молчания тихо ответил Захарчук. Щелчком выбросил очередной окурок, и тот по высокой дуге оранжевым огоньком упал в воду. Тишина висела такая, что было слышно его предсмертное шипение. — Благодари мать свою, Наталью. Любил я ее в молодости. Без ума любил. Да выскочила она замуж за этого…. Короче, так, делай что хочешь, хоть институт ищи в другом городе, хоть в армию беги, но чтобы здесь как можно дольше не появляйся. Надеюсь, что через некоторое время дочь перестанет думать о тебе. Беги. А иначе – тюрьма. Это мое последнее слово, повторять не стану. Думай! — он тяжело поднялся и покинул берег реки.

Тольятти встретил его сумеречной прохладой и первыми ноябрьскими заморозками. Город гостеприимно зажигал огни, как мог, создавая уют и романтический антураж. Народа на улицах и площадях было мало. Старшее поколение укрылось по квартирам, молодежь скрывалась по клубам и дискотекам.

Арефьеву не хотелось теснить Ваниного брата своим незапланированным визитом, потому он взял такси и покатил к гостинице, по дороге пытаясь рассмотреть город, который внушал неоднозначное впечатление. Таксист, по счастливому исключению, попался не словоохотливый, задумчивый и немного сердитый. Молчал и Илья. Как известно: молчание не делает ошибок. Их сделано уже предостаточно, с лихвой хватит на пару жизней, для жаркого огня преисподней.

На одном из перекрестков, когда движение замерло у светофора, он неожиданно увидел ее. Олеся!!! Она стояла в проходе автобуса городского маршрута. Он не мог ошибиться. Как часто ему снился этот милый сердцу профиль. Илья, было, дернулся, пытаясь открыть дверку, но загорелся зеленый свет, и таксист нажал на газ.

— Подождите, — вырвалось из груди. Водитель, не сбавляя скорости, лишь вопросительно глянул на пассажира. — Нет, нет, ничего. — Илья откинулся на спинку, и устало закрыл глаза. «Ты ошибся. Сознание выдает желаемое за действительное, — уговаривал он сам себя. — Смотри, дружище, так ведь и до паранойи недалеко. Во всем коричнево цвете видеть ее глаза, в солнечных бликах – веснушки. Вздрагивать, услышав имя ее. Оборачиваться на мало-мальски похожий голос. Успокойся. Прими. Забудь». Но душа заходилась в безмолвном крике: «Она! Она!! Она!!!»

Не на шутку разболелась голова. Боль давила на виски, вызывая туманность перед глазами. Он не помнил, как вселялся, как добирался до номера. Свалился на кровать, уткнулся в подушку и замер. Внутренняя пустота была куда страшнее окружающей тишины. Мысли роились, противоречили, наслаивались. Одна нелепее другой, иная страшнее прежней. И только под утро, выпив убойную дозу снотворного средства, Илья забылся в каком-то кошмарном забытье.

Проснулся через полтора часа. Уставший и разбитый, в каком-то разобранном состоянии. И только парочка чашек крепкого черного кофе вернула его в реальность.

Позвонил Ивану.

— Привет, Ванечка, — назвал так, как только сам его величал.

— О! Кого я слышу. Илья. Ты где?

— Здесь, в городе, к тебе приехал.

— Эх, а меня-то в Тольятти и нет. В Татарстане я.

— Ё-моё! А когда вернешься в родные пенаты? У меня к тебе дело одно стоящее назрело.

— Я только завтра с утра выезжаю. Как у тебя со временем?

— Хорошо, завтра вечером и встретимся. Я позвоню, — Иван отключился.

Нежданно, незвано свалились без малого два дня выходных. И радости от такого подарка судьбы не было абсолютно никакой. Кардинально противоположные чувства вызывал этот простой. Необходимо было просто чем-то занять себя, иначе полное одиночество грозило сумасшествием. Оставаться наедине со своими воспоминаниями и мыслями было крайне нежелательно. А чем заняться в незнакомом городе? Бесцельно бродить по улочкам-переулочкам? Лицезреть местные достопримечательности? Кино, театр, футбольный матч? Или безвылазно сидеть в номере и пялиться в телевизор? Да, варианты были, но спасением от них даже и не пахло. Невозможно было окунуться с головой, погрузиться целиком, без остатка, без секунды на размышления. И пока он стоял посередине тротуара, взвешивая каждый вариант, сердечко вновь затрепыхало: «Она! Она!! Это была Она!!!». И через мгновение он, поддавшись всплеску эмоций, начал действовать.

Справочную он нашел довольно быстро. За столиком сидела совсем молодая, симпатичная девушка, но со следами стервозности на лице. Устала, наверное, от нервной работы с посетителями, которые, хоть и правы, не всегда ведут себя адекватно. Но коробка конфет, дежурная улыбка и оригинальный комплимент волшебным образом подействовали на нее. И перед вами уже приятная, доброжелательная и отзывчивая сотрудница. А купюра в двадцать долларов сблизила их настолько, что девушка была готова вскрыть все засекреченные файлы. Ее тонкие пальчики, словно бабочки, порхали над клавиатурой.

— Увы, Захарчук Олеся Федоровна, 19N года рождения в нашем городе не зарегистрирована. — Улыбка была грустно-вымученной. — Вы ошибиться не могли?

— Мог, — честно признался Илья. — Я не видел ее два года.

— Два года огромный срок, — согласилась девушка, и догадка озарила ее лицо. — Подождите. — И снова пальчики застучали по клавишам. — Сочетание имени и отчества очень редкие, а может она замуж вышла.

Илья непроизвольно очень уж громко сглотнул ком и, наверняка, побледнел.

— Извините, — смутилась девушка. — Вот, — она развернула монитор, чтобы Илья сам мог посмотреть выданную информацию. А точнее всего, одну фамилию. Арбузова Олеся Федоровна, 19N года рождения, адрес, телефон. — Вкусная у нее фамилия.

— Распечатайте, пожалуйста.

Он поспешил вырваться на улицу, где с жадностью глотнул морозного ноябрьского воздуха.

«Она!!!» — упорно твердила душа. Она вышла замуж?! Он только теперь понял, какой именно мысли так боялся. Отгонял в зародыше, резал на корню. Но это произошло. Неумолимо, несгибаемо, неумолимо, стоически, неколебимо. Крепко, бескомпромиссно, упорно, железно, мужественно. Стойко, твердо, несокрушимо, упрямо, незыблемо. В голове вихрем пронеслись полтора десятка синонимов. Одно горше другого.

Набрал номер, который с одного взгляда крепко врезался в память. Ответил мужчина. Илья, испугавшись как школьник, тут же отключился.

«Подумает еще, что это его жене звонят. Ревность откроется на пустом месте», — мелькнула мысль, и он тут же повторил звонок.

— Алло, — все тот же густой бас.

— Ой, опять я к вам попал. Это ведь не «Гарант»?

— Это квартира.

— Извините.

Стало невыносимо душно, в горле пересохло, как утром после праздника. Захотелось пить, а лучше – выпить. И Арефьев зашел в первый попавшийся по пути ресторанчик.

Долгие раздумья над перспективой серого будущего порождает трусость, к тому же, обильно приправлено оправданием.

Размышлениями и занимался Арефьев после ночного избиения и тяжелого разговора с дядей Федей. Отлеживался, глотая обезболивающие средства. В основном болело горло, даже говорить было затруднительно. На лице, слава Богу, следов побоев видно не было, что исключало необходимость разборок с матерью и гестаповских расспросов сестренки. От унылых мыслей Илья спасался литературой, но и это плохо помогало. Постоянно перескакивал со строки на строку, перечитывал один абзац по несколько раз, но никак не мог сосредоточиться и поймать идею автора. Однако упорно продолжал бесполезное занятие. В доме больше никого не было, и эта тишина лишь окрашивала тоскливое настроение в мрачные тона. Впервые Илья почувствовал, что одиночество такое страшное, немощное и безвыходное. Он готов был выскочить на улицу, чтобы просто посидеть на лавочке и смотреть на оживленную улицу. Но тут скрипнула дверь, и раздался голос, до боли знакомый и милый:

— Есть кто живой?

Он вышел в прихожую. Олеся! Увидев его, она слегка побледнела, бросилась навстречу, уткнулась в грудь. Плечи ее мелко задрожали, и слезы брызнули из глаз:

— Прости меня, Илюша, за все меня прости. Я знаю, что поступила нечестно, сказав, что ты изнасиловал меня. — Она подняла голову, глянула в его глаза. — Ну, не молчи, Илья. Скажи что-нибудь. Я не могла поступить иначе. Понимаешь? Они увидели цепочку с кулоном и устроили форменный допрос. Говорили, что такие дорогие подарки за просто так, за красивые глазки, никто и никогда не дарит. Прости меня.

— Все правильно, — прохрипел Илья.

— Я на минутку вырвалась из дома. Теперь я под домашним арестом. Мы, наверное, теперь не скоро с тобой увидимся.

— Очень долго, — не только боль в горле, но и душевные раны, ограничивались короткими словосочетаниями.

Олеся вздрогнула, отпрянула:

— Неужели они все-таки решились посадить тебя? — не дождавшись ответа, она горячо поспешила успокоить. — Нет, только не это. Я никогда не стану писать заявление. Я больше не струшу. Поверь мне, пожалуйста. Веришь? — столько детской непосредственности и разочарования взрослого перемешались в ее взгляде, что он не мог обмануть:

— Что же будет теперь с нами?

— Не знаю, — честно ответил он.

— Не знаешь? — девочка растерялась. В свои шестнадцать лет она еще не привыкла самостоятельно принимать решения в столь сложных вопросах.

Да только Илья слишком погруженным был в свои проблемы, чтобы заметить этого. И потому с губ сорвалось то, о чем он потом долго сожалел:

— Тебе решать.

Струсил! Опять он струсил, переложив на хрупкие, еще детские плечики эту непомерно тяжелую ношу.

Она только вскрикнула, закрыла лицо руками и выскочила из дома. Никакая сила не могла сдвинуть Илью с места. Он словно окаменел. Порыв догнать, попросить прощение, поцеловать, в конце концов, утереть слезинки был настолько мимолетный, настолько неуловимый, что Илья так и не прочувствовал его.

А утром рано, с первыми петухами, он укатил в город. Забрал документы с института и пошел в военкомат. Судьба на ближайшие два года была предрешена.

Не успело кафе открыться, как на пороге появился первый посетитель. Администратор стушевался, уведомил, что заказ придется ждать больше обычного. Но Илья, а это был он, заверил, что ему спешить сегодня абсолютно некуда, и он намерен просидеть тут долго и выпить кофе не одну чашку. Он выбрал столик с таким расчетом, чтобы из него был виден парадный подъезд дома, в котором теперь и проживала Олеся. Арбузова Олеся. Решимости у него было хоть ложкой ешь. Пора было поставить либо жирную точку в их отношениях, либо многоточие. На второе и надеялся где-то глубоко в душе Арефьев. Не отпускало его прошлое, не давала покоя любовь, отравляли жизнь сновидения со счастливым концом.

Глотал неспешными маленькими глоточками кофе и вел в душе нескончаемый диалог со своей совестью:

«Зачем я здесь? Зачем?

Хочу просто увидеть ее.

К чему плодить очередную боль и себе, и, возможно, ей? Она замужем, она счастлива.

А если нет? Если мудрость стерпится-слюбится не сработала с Олесей? Неужели ради куска хлеба с черной икрой стоит жертвовать? Спокойствием, здоровьем, счастьем, в конце-то концов?

Ну, а если она вышла замуж вопреки тем детским рассуждениям, по любви? Что тогда? Любовь ко мне сильнее. Это ее первая любовь. А она не испаряется, не исчезает бесследно. Засыпает, замирает, впадает в анабиоз. Но не умирает!!! Олеся увидит меня, и прошлое ворвется и сметет все на пути своем. Закружит в вихре бешеного танца. Она будет моей!!! У нас обще охватывающая совместимость. Мы созданы друг для друга. Две половинки единого целого.

Чем ты сейчас ее завлечешь? Романтикой, поэзией? Девочка давно выросла.

Расскажу про свой бизнес. Поделюсь планами. Я стану востребованным адвокатом, буду защищать самых богатых и влиятельных клиентов. Заработаю кучу денег. Мы поплывем в кругосветное плаванье на белой яхте. Я одену ее в меха и бриллианты. Я весь мир брошу к ее ногам.

Какой пафос! Какая возвышенная чушь! Изменить себя, предать свои принципы, наплевать на кодекс чести?

Кажется, я ради нее готов на все. Даже на сделку с самим дьяволом».

Спорил и едва не упустил ее. Не видел, как Олеся с мужем вышли из подъезда. Увидел лишь то, как мужчина, старше Олеси, поцеловал в щеку и сел в поджидающее такси. Олеся помахала ему вслед рукой. Такой знакомый жест. Сама же направилась через парк. Года еще не успели поработать над ее фигуркой. Все такая же точеная. Под стать параметрам модельного бизнеса. Одета по последнему писку моды: во все кожаное. Сапоги, брюки, короткая куртка и даже беретка, из-под которой выбивалась прядь каштановых волос. Расплатившись по счету, Арефьев выскочил на улицу и пошел следом за Олесей. А душа, извиваясь, захлебывалась от собственного крика: «А если она счастлива? Остановись!!! Не мешай ей. Не надо. Давно пора перечеркнуть прошлое.

Года меняют все,

И внешность, и души.

И встречаться уже ни к чему».

Но Арефьев упорно шел, набираясь мужества окликнуть. Когда Олеся свернула на аллею, прилегающую к зданию института, Илья все-таки позвал ее. Она резко остановилась, а потом медленно, очень медленно стала оборачиваться. Наверняка, узнала его голос, но никак не решалась убедиться в своей догадке.

— Ты? — выдохнула она. Сумочка скользнула по плечу и упала в снег, который накануне выпал, прикрывая осеннюю неприглядность. Олеся даже бровью не повела. Стояла и смотрела на Илью, словно и сейчас не доверяла глазам. Ступор. Обычно он происходит, когда человек видит что-то необычно прекрасное или что-то отвратительно ужасное. Илья подошел к ней, поднял сумочку, отряхнул влажный снег и протянул ей.

— Привет, — как можно спокойней сказал он, и это получилось. Словно расстались они только вчера, и очень мирно.

— Откуда? — у нее пересохли губы, и морщинка около четко обозначилась.

— Из прошлого.

— Зачем? — этого ожидаемого вопроса он больше всего и опасался.

— Я люблю тебя, — все, что он хотел сказать и даже репетировал, теперь уместились в три слова. Самых главных на свете. Как открытую книгу, открывающую все тайны, он читал ее мысли в манящих глазах цвета темного шоколада.

— Я замужем.

— Но ты любишь меня.

— Он многое сделал для меня. Я многим ему обязана. — Олеся повзрослела. Обрела силу духа и мудрость. Для восемнадцатилетней девчонки даже удивительно так рационально смотреть на жизнь. Романтизм и взбалмошность испарились бесследно. А если это только маска? Илья сделал шаг, пытаясь встать с нею впритык. Но Олеся буквально отскочила на такое же безопасное расстояние.

— Нет, Илья, — решительно остановила она Арефьева.

— Почему? Я же вижу по твоим глазам совсем обратное. Ты любишь меня, по-прежнему любишь.

— Это была не любовь, — она нанесла ощутимый, очень болезненный удар. — Какая-то нечеловеческая страсть. — Она покраснела и опустила глаза.

— Олеся, — умоляющим голосом сказал Илья. — Я не могу без тебя. Каждый день я думаю о тебе. Да и по ночам ты мне часто снишься. Готов молиться на тебя, да нет ни одной фотографии. Прошу тебя, не отталкивай меня. Вспомни, что было между нами. Это была любовь. Самая настоящая любовь. И мы должны быть вместе, ибо только так сможем жить в гармонии и счастье.

— Может быть в следующей жизни, — тихо ответила она и добавила уже громче. — Прощай, Илья.

— Олеся, — он вновь попытался вразумить ее.

Но она повернулась и уже не так бодро и жизнерадостно побрела по аллее.

— У каждого своя звезда,

И даже если умру я,

Мы не встретимся с тобою.

Прокричал отчаянно он ей в спину. Она вздрогнула, остановилась и снова медленно обернулась. И неожиданно ответила так же трехстишьем:

— Эта ночь озарилась

Мною сожженных мостов.

И ушла. Сама поставила жирную точку. Рухнула последняя надежда, обращая в прах само существование. И мир в одно мгновение свою прелесть. Потускнели краски, обеднели запахи, сбился ритм. И время, нарочито из-за вредности, вдруг остановилось, чтобы насладиться несчастием Арефьева, который в этот миг потерял самое главное – желание жить.

Нахлынула боль,

И стрелки в часах.

Нарочито замедляют бег.

Как точно прочувствовал поэт, наверное, и сам пережил подобное. А тут еще и снег повалил, так символично засыпая ее следы.

Тоска была больше самой вселенной. А душу словно прополоскали в серной кислоте, и теперь она, как решето, зияла страшными дырами. И он смотрел в нее и видел лишь пустоту. Такая густая и черная. Как крик, который он задушил в себе.

Как добрался дома, Арефьев и не помнил, в необъяснимой находясь прострации. Закрылся в квартире, отключил телефон, занавесил шторы. Никого не хотел ни видеть, ни слышать, ни чувствовать. Хотя и оставаться наедине со своей болью тоже было панически страшно. Даже детский страх темноты вдруг вернулся из прошлого. И снова приходилось спать при включенном свете, телевизоре и радиоприемнике. Хотя и сном-то было трудно назвать то состояние, в которое он иногда впадал. Забросил утренние пробежки и тренировки. Перестал принимать пищу, умываться и бриться. Какая-то механическая игрушка с металлическим сердцем в груди.

И только Микола иногда приезжал наведать друга. Привозил свежее пиво. Ставил на плиту большую кастрюлю с сосисками, которыми потом кормил насильно Илью. В душу с расспросами, и уж тем более с советами, он не лез. По горькому опыту знал, что бесполезно. Надо было просто ждать. Арефьев – сильный парень, и сам рано или поздно выкарабкается из этой пропасти. Загружал разговорами о бизнесе, погоде, о результатах футбольных и хоккейных баталий. Илья лишь тупо смотрел на Савченко и иногда кивал, как китайский болванчик, головой. Дни шли, и Арефьев с каждым разом все больше кивал и даже отвечал изредка. Душа потихонечку, полегонечку оттаивала. В глазах зарождался интерес к жизни.

— Вчера мне Ваня позвонил. Они с братом, наконец-то, все обсудили и приняли наше предложение. Осталось обсудить кое-какие юридические и финансовые мелочи. Жду факса.

— Хорошо, — Илья впервые с аппетитом поглощал настоящие домашние пельмени, обильно приправленные горчицей.

— А магазин, я думаю, недели через две будет готов. Можно открываться. Гастарбайтеры работают, не покладая рук.

— Выпиши им премию.

— Ага! — возмутился Микола. — Они и на эту зарплату согласны. А если жалеть всех нищих и нуждающихся, никаких денег не хватит.

— Тебе виднее, — равнодушно пожал плечами Илья.

— Благотворительность – это хорошо, когда куры денег не клюют. А нам пока еще рано.

— Делать добро, выбирая время? — Илья горько усмехнулся.

— Слухай, брат, — хохол начал заводиться. — Я використав, щоб бути, що ви дийсно не помитив.

— Злий шо ви стали.

— Душа – полынь,

Слова – крапива,

А жизнь – настойка на спирту.

— Во! — Микола махнул рукой, пельмень сорвался с вилки, и по большой дуге свалился за холодильник. Парни только проводили взглядом. — Вот эта твоя японская философия. Прочитал я в Интернете про хокку. Ни рифмы, ни созвучия. Одна философия.

— Мудрость.

— А зачем? Зараз мови идее про гроши.

— Да, действительно, зачем? — тихо спросил Илья, задумавшись. — Мы давно наплевали на мудрость. Мы честь и гордость поменяли на жвачку и сникерс. Мы суррогатным вином залили души.

Савченко не без труда достал из-за холодильника пельмень, с каким-то сожалением посмотрел на него, словно тот был единственным в голодный год. Вздохнул и выбросил в ведро.

— И вся твоя философия сводит с ума. Особисто я не розумию це.

— Я и сам не всегда понимаю.

— А может послать все к черту. А лучше к японской матери. Давай, рванем в баньку. Возьмем девочек, вина, закуски. Попаримся от души, смоем все плохое, наболевшее. Иначе ты совсем скиснешь. Не загинути не за фунт тютюну. — И не стал дожидаться согласия друга. Схватил телефон и отдал короткие, но такие объемные приказы.

И спустя полчаса Илья уже лежал на лавке в жаркой парилке, а банщик колдовал над ним березовым веником. И ведь прав был старый курилка, чувствовал, как неспешно и неохотно, но уходит усталость, боль и разочарование. А за стенкой слышится звон стаканов и задорный девичий смех. Как приятно осознавать, что тебя ждут, что ты еще кому-то в этой жизни нужен.

«Неприятность прошлого не стоит смаковать, — уговаривал сам себя Илья, возвращаясь из бани. — Не надо зацикливаться на мысли. Нелепо перекраивать совершенные поступки. Психологи утверждают, что полностью избавиться от негативных мыслей невозможно. Но стремиться к этому просто необходимо. Надо сосредоточиться на том, что важно сейчас. Историю не переписать. А иначе и настоящее замрет и ничего хорошего не принесет».

Он шел домой пешком, отказавшись от помощи Савченко. Холодный зимний ветер выдул остатки хмеля, а с ним и приятное настроение. Все вворачивалось на круги свои, хотя Арефьев и пытался, как мог, противится. В квартиру подняться он не спешил. Там, видимо, надолго прописались одиночество, серость и уныние. Илья уже собирался вспомнить трехстишье по этому поводу и задрал голову к звездному небу, и тут заметил свет в своем окне.

— Опять не выключил, — пожурил он себя, но заметил мелькнувшую на кухне тень. — Интересно, кто же это может быть? Ключи у меня и у хозяйки. Либо грабители, что маловероятно, либо хозяйка нагрянула с ревизией.

Илья легко преодолел лестничные пролеты, а вот в квартиру вошел бесшумно, готовый к любым неожиданностям.

— Ну и бардак он тут развел, — послышалось ворчание из кухни, и Илья облегченно вздохнул. Это была Зоя. Он и забыл, что третий комплект отдал ей. И даже предлагал переехать к нему, но сестренке было удобней и веселее в общежитии.

— Привет, — он вошел на кухню.

Зоя отпрыгнула от раковины, которой пыталась придать божеский вид с помощью рекламируемого средства.

— О, Господи! — вскрикнула она и схватилась за сердце. — Напугал. Чуть сердце не выскочило.

— Она сказала: «сердце бьется».

Я был приятно удивлен

Наличием его.

— Вот еще новость! — возмутилась Зоя. — Я что, по-твоему, тварь бессердечная? Я, значит, пришла прибрать его свинарник. Пыль под ногами скрипит, пауки в раздолье размножаются. Раковина больше мусоропровод напоминает. В холодильнике гуляет ветер. Ты хоть ешь иногда? И где ты ходишь в такой поздний час?

Ворчанием своим она напомнила мать. Даже грустно как-то стало.

Тут же озорная улыбка заиграла на ее губах, и она голосом героини знаменитого фильма сказала:

— Девушка, зачем ему баня? У него в квартире есть ванна.

— В бане друзья и девочки.

— И водка? — а вот брови она хмурила как отец.

— Только пиво.

Зоя вернулась к раковине. И чтобы не дать ей шанса вновь обрушить на него каскад риторических вопросов, Илья сам завалил ими, не дожидаясь ответов:

— Как твои зубы? Не сломала об гранит наук? Как сама? Как жизнь в общаге? Деньги еще имеются? Я могу подбросить, но только немного. Вложил в один бизнес. Домой когда ездила? Как там мама?

— Жалуется, что тебя так долго нет, — Зоя ответила на последний вопрос, а потом счастливая улыбка озарила ее лицо. — Кстати, Олеся объявилась. Представляешь, после стольких лет полного молчания прислала мне письмо.

Остатки хмеля как корова языком слизала. Вспыхнуло мгновенно предчувствие чего-то плохого. Ох, не зря Олеся прислала весточку. Знает, что мы с сестренкой очень дружны, что Зоя обязательно поделится с ним новостями. А значит, послание это больше написано больше для него. И спрашивать он не спешил, не разобравшись пока в своем желании: знать или не знать. Да только Зоя, по наивности прожитых лет и отсутствия жизненного опыта, ничего не скрывала и тараторила:

— Она недавно вышла замуж. И очень удачно. Муж оказался приличным и добрым человеком. Бизнесмен средней руки. Трехкомнатная квартира, машина, дача на берегу озера. По выходным – казино и рестораны. Везет же людям.

— Везет, — согласился Илья, думая об этом Арбузове, которому досталась столь прекрасная жена. Настроение окончательно испортилось.

— Собирается навестить родителей на Новый год, — продолжила цитировать письмо сестренка.

«А это совсем некстати. Если рубить, то рубить с плеча. Если сжигать, то и лодочку не оставлять. Нам встречаться ни к чему».

— А ты где собираешься встречать Новый год? — Олеся долгожданно сменила тему разговора.

— Со своей девушкой, — брякнул первое, что пришло на ум, Илья. — А ты?

— У тебя есть девушка? — изумилась Зоя, закончив наводить чистоту и поставив чайник на плиту. — Надеюсь, что ты не сегодня с ней в бане познакомился?

— Нет, — рассмеялся Илья, и вроде получилось искренне.

Зоя глянула на часы:

— Мне пора.

— Да поздно уже. Я провожу тебя.

— Не надо. Саша обещал приехать за мной в половине двенадцатого.

— Ты не хочешь меня с ним познакомить?

— Сегодня уже поздно, а завтра еще рано.

— Ух, ты!— теперь он улыбнулся по-настоящему искренне. — Загнула же ты!

— От тебя заразилась. А маму все-таки навести. Не тяни. Беспокоится она.

Илья проводил сестренку до двери, закрылся на все замки и прошел в комнату. Тут царила идеальная, как в операционной, чистота. Пахло горной свежестью и домашним уютом. Он с размаху плюхнулся на тахту.

— Засохло сердце без любви,

И я к матери спешу,

Взаймы немного попросить.

Все говорят порой, что время лечит...

Ты потерпи – и боль твоя пройдет.

Со временем немного станет легче,

А после – боль и вовсе пропадет!

Какая наивная глупость. Время не лечит, лишь небрежно притупляет боль. Шрамы затягиваются и не кровоточат. Потому нам кажется, что все прошло, а мы просто забыли о ней. Человек привыкает жить с этой болью. И все! Любимая не может стать просто прохожей, знакомой или другом. И стоит памяти нас потревожить, как все начинается вновь.

Илья «убивал» все свое время. Тренировки, учеба, погружение в бизнес, освоение Интернета. У него просто не оставалось возможности оставаться с самим собой наедине, чтобы испытывать боль утраты прошлого счастья и упущенной любви. И вроде жизнь стала налаживаться, новые дела и заботы начали приносить радость и удовлетворение от самой жизни. И вдруг….

Павел Захарчук появился на его пороге нежданно, негаданно. Даже в изощренных кошмарных снах не могло такое привидится. Несколько минут они просто смотрели друг на друга. Илья с недоумением, Павел с покаянием побитой собаки. Молчали. И только шестое чувство нашептывало Арефьеву, что Паша приехал с бедой. От былой злости и обиды и маковой росинки не осталось. Он пригласил его:

Они обошлись даже без традиционного приветствия и пожелания здравия друг другу. Прошли на кухню, где Павел без дополнительного приглашения тяжело опустился на табурет. Пошарил глазами по столешнице, не увидев пепельницы, спросил:

— Закурить можно?

Илья поставил перед ним пустую консервную банку, потом включил электрочайник. По-прежнему ничего не спрашивая и не говоря.

— А покрепче ничего нет? — Павла бил крупный озноб. Может от холодной промозглой погоды, а скорее всего, от нервного напряжения. Илья достал из холодильника бутылку водки, налил сразу половину граненого стакана. Павел выпил залпом, занюхал кружочком колбасы. — Я к тебе со своей бедой. Просто не знаю, к кому еще можно обратиться. Мы в отчаянии. А ты единственный из нашей деревни, кто хоть чего-то добился. Ходят слухи, что у тебя свой бизнес, связи, знакомства, богатые друзья.

— Давай по делу, — Илья даже поморщился от такого пролога, смачно пахнущего лицемерием и подхалимажем. И горло, странный образом, опять заболело, словно опять его придавили палкой.

— Олеся попала в беду.

— И? — злость закипала.

— Она вышла замуж, — Захарчук курил одну за другой. Часто делал значительные паузы, подбирая слова, теребя мочку уха. — И все у нее было хорошо. Да только оказалось, что Арбузов, это муж Олеси, оказался профессиональным игроком в покер. До поры до времени меру-то он знал. А тут сорвался и проиграл. Все проиграл. Бизнес, квартиру, машину. Ему бы остановиться, да видимо вошел в раж, отыграться хотелось. Проигрался, короче, в пух и в прах. И задолжал он невероятно огромную сумму денег какому-то криминальному авторитету. Время шло, проценты за долг капали. Его прижали. И как ты думаешь, Арефьев, что этот козел некастрированный придумал? А? — он посмотрел Илье в глаза, что до этого старательно избегал.

«Что-то серьезное, — подумал Илья. — Раз даже у такого сурового мужика по-бабьи повлажнели глаза». А вслух поторопил:

— Он отдал им Олесю! — истерично выкрикнул Паша.

— То есть?! — опешил Илья.

— Расплатился за карточный долг моей сестренкой, — уже спокойно сказал Захарчук. — Теперь Олеся в борделе. Она как-то там ухитрилась, позвонила нам.

Илья встал и прошелся по периметру небольшой кухни. Он был в шоке. Нет, не оттого, что такое возможно в наше время. Где крутятся огромные деньги – возможно абсолютно все. В этом он и сам убедился еще там, на востоке, когда участвовал в подпольных боях без правил. По большому счету, человеческая жизнь не ценилась. Грош цена. Потрясло его совсем иное. Это произошло с Олесей. С его Олесей! Такой любимой и желанной!!! От злобы он заскрипел зубами и сжал кулаки так, что пальцы побелели.

— Успела еще назвать хозяина. Боксер. Либо профессия, а скорее всего, кличка. Что делать, ума не приложу. В милиции надо мной только посмеялись. Заявление приняли, но, — он обреченно махнул рукой. Илья и сам понимал, что этот вариант заведомо проигрышный. Одни нервы. — Денег сейчас у нас нет. С фермерством у меня никак не получается. Налоги и сборы такие, что еще и должен государству остаюсь. А скрывать доходы не научился.

Он сам себе налил еще полстакана водки и опять только занюхал колбасой. Алкоголь его не брал. Арефьев набрал номер Ивана.

— Вань, мне нужна информация об одном крутом в Тольятти.

Иван на том конце провода замолчал. Илья прекрасно представил, как друг стушевался и замялся.

— Я не знаю такого. Ты лучше приезжай, тут у нас проблемы с нашим договором поставки образовались. Разобраться надо.

— Постараюсь, — машинально ответил Илья, но догадка тут же осенила его. Иван просто не хотел говорить про Боксера по телефону. Видать, очень большая фигура этот Боксер. — Раз надо, то надо. Жди. — Отключился и следом набрал номер Савченко. — Микола, мне нужна машина с водителем на пару дней в Тольятти.

— Не проблема. Коли?

— Прямо сейчас.

— Гаразд. — Микола никогда не лез с лишними расспросами и нравоучениями. Строго придерживался правила: «Человек, помоги себе сам». Тем более в ситуациях, когда его о том не просят.

Город встретил их низовой поземкой, сильным ветром и морозом. Всю дорогу Павел прикладывался к бутылке с водкой. Лил пьяные слезы, грозил кому-то и, в конце концов, алкоголь победил. Захарчук забылся в тяжелом тревожном сне.

Совсем иного рода было забытье у Арефьева. Илья не шелохнулся, не поменял позы на всем пути следования. Смотрел в окно. Пробегающие за окном пейзажи полностью соответствовали его настроению. Мрачновато, скучновато, муторно. После щедрой на краски осени наступившая зима не баловала глаз. В душе, однако, маячила богатая палитра чувств. А в голове проносились мысли всевозможных оттенков серого цвета. И лишь ее шоколадные глазки мелькали средь голых веток берез, наполнены до краев болью и отчаяньем.

Прошлую боль

Я уже забываю,

Ибо новая у порога стоит.

Иван теперь жил в отдельной собственной квартире, и потому Илья не мучился неловким чувством, не боясь стеснить армейского друга. Пашу выгрузили и уложили спать. Водитель, вкусно поев, тоже отправился отдохнуть. Устал от постоянного напряжения, что было вызвано непогодой и тяжелой трассой. Иван и Илья остались вдвоем, закрылись на кухне, где поглощали чай с вареньем.

— Расскажи мне о Боксёре.

— Зачем он тебе?

— Потом как-нибудь я все тебе расскажу. Когда закончится, — пообещал Илья, подумав: «если вообще закончится».

— Понимаешь, — Ваня мельтешил, заминался. — Он большой человек в нашем городе. Вор в законе, еще той, совковой, закалки. Свято чтит воровские законы, строго следит за их соблюдением. И если ты, Илюха, задумал что-то против него, то тебе не жить. Да и мне не жить.

— Сам лично знаком с ним?

— Все мы, местные бизнесмены, с ним знакомы. Кто заочно, кто лично. Он фактически руководит этим городом. Ни одна копейка не проскочит мимо его кассы. Пока ты не встал на эту дорожку, подумай. Тысячу раз подумай.

Картина, которую обрисовал Ваня, была из разряда малоприятных.

— Я клянусь тебе, Ваня, нашей дружбой. Ничего плохого против Боксёра я не задумал. У меня чисто деловое предложение. Бизнес, чистой воды. Организуй мне, пожалуйста, с ним встречу. Скажи, что на меня можно положиться, что у меня имеется предложение, которое его заинтересует. От этого зависит жизнь одного человека, которого я боготворю, который бескрайне дорог мне. И я люблю ее больше жизни.

Иван и сам видел по глазам друга, что тот на грани отчаянья.

— Попробую, — он взял телефон и вышел на балкон.

Стрелки в часах остановились, по крайней мере, так казалось Илье. Мучительно долго тянется время ожидания, приумножая боль души и сердцебиение. Арефьев успел на нервах выпить три чашки чая и съесть полбанки варенья. Наконец-то, Иван вернулся.

—Он готов встретиться, — уставшим голосом произнес друг. Разговор, видно, ему дался совсем нелегко. Немало сгорело нервных клеток. Он положил перед другом блокнот. — Это мой учебник, как вести себя в разговоре с Боксёром. Сам составил, на личном опыте. Почитай в дороге, сейчас мы и поедем. Сам отвезу, ни к чему лишним глазам видеть, где живет Боксёр.

А жил вор в законе в настоящем замке, построенном по всем правилам средневековья. И ров, и поднимающий мост, и башни с бойницами. И в то же время, замок был оснащен последними средствами защиты. И видеокамеры слежения, и рамка металлоискателя, и охрана с автоматами и рациями, и добрая дюжина злых доберманов. Иван остался ждать друга в машине. Илью, после тщательной проверки, отвели к хозяину. В три стены кабинета были встроены огромные аквариумы. В одном плавали многочисленные миролюбивые рыбки, в другом – морские черепахи, а вот в третьем…. Огромный крокодил вальяжно поглощал тушку поросенка. По спине пробежал легкий холодок страха. Боксер, наблюдая за реакцией посетителя, громко усмехнулся.

— Мир вашему дому, Лев Иванович, — Илья справился с эмоциями.

— И ты будь здоров, человечишка, — он кивнул на массивное кресло. Арефьев присел на краешек, давая понять, какова огромная социальная разница между ними. — Слушаю.

— Я много хорошего слышал о Вас, Лев Иванович. Народ просто легенды слагает.

— Ладно, не лебези. Нет сегодня настроения дифирамбы твои слушать. Ванька-карбюратор, что ли, надоумил? — он еще раз неприятно усмехнулся. Достал из ящика стола дорогую сигару, прикурил от золотой зажигалки. — Давай сразу к делу. Вижу, человечишка ты в порядке, дельный. А может, и деловой. Ха! Нравятся мне смелые и отчаянные.

— Хочу у Вас девочку выкупить, — Илья никак не мог справиться с внутренним напряжением и легкой дрожью во всем теле.

— Вон чего! И какую же?

— Олеся Арбузова.

Боксер наморщил лоб, вспомнил и широко улыбнулся:

— А, это мое последнее приобретение, — аккуратно стряхнул пепел в позолоченную пепельницу. — Кто она тебе?

— Кузина, — обманул он сознательно, зная, что родственные отношения тут ценятся намного выше любовных.

— Понятно. И как ты допустил и позволил девочке выйти замуж за такого идиота?

Илья пожал плечами, врать больше не хотелось. Да и Боксёр не ждал оправдания:

— Твоя в том вина, — ах, как, сам того не зная, был он прав, ударил в самое больное место. Нажал на кнопку селектора и рявкнул. — Каркас, принеси мне досье на Арбузову.

И уже через мгновение в кабинет бочком вошел щупленький, болезненного вида мужичок, положил перед хозяином папку и тут же испарился. Боксер полистал листы в папке и жестом пригласил Илью тоже глянуть на бумаги. Новая холодная волна неуютности прокатилась по телу.

— Это смета, — пояснил Боксёр, показывая на столбцы цифр. — Сколько мне задолжал Арбуз, и сколько девочке придется отрабатывать. Хотя, может и быстрее управится. Девочка-то хорошая. Сейчас такие ценятся.

Арефьеву хоть и неприятно было слушать, как Олесю сравнивают с какой-то вещью, приходилось терпеть.

— Плюс расходы на косметику, врачей. У меня все чисто. Короче, — он ткнул толстым пальцем в цифру. — Вот долг Арбуза!

У Ильи поплыло перед глазами. Сумма была катастрофически большая, а уж с пересчетом на рубли, так вообще. Вор не замечал его состояния и продолжал нагнетать:

— Плюс десять процентов за моральный ущерб, пятнадцать за упущенную выгоду. Считай сам. Ну, как?

— Да, — только и смог выдавить Илья, сглатывая ком в горле.

— А ты что думал? Говорю же: девочка аппетитная, в самом соку. Каштанка. Чистая и свежая. Клиенты в очередь уже записываются.

— Мне нужна неделя, — брякнул Илья, сам не понимая, зачем нужна рассрочка. Денег таких не было. Ни у него, ни у семьи Захарчук.

— Понятно, что такую сумму ты в кармане не носишь, — усмехнулся Боксер.

А Илью уже понесло:

— Только у меня одна просьба. Можно эту неделю Олеся не будет работать?

— Можно, — легко, даже как-то радостно согласился Боксёр, чем приятно удивил Илью. Но через пару секунд миф о добродетели был полностью развеян. — Еще пять процентов.

— Согласен, — финансовая яма вырисовывалась глубокая и мрачноватая, в которую он готов прыгнуть. Но это было сейчас для него не так важно. Главное: Олеся эту неделю не станет…. Дальше даже думать было страшновато.

— Вот и ладушки. — Боксёр довольно потер ладони. — Писать бумаги и расписки мы не будем. Надеюсь, что ты человек слова.

Илья только склонил голову. Возмущению его цинизму не было предела, но выбирать и диктовать не приходилось.

«И зачем я его только таскал с собой?», — всю обратную дорогу задавался вопросом Илья, изредка бросая взгляды на пьяного Павла. Тот сладко спал. Прочие вопросы, едва зарождающие в больной голове, Илья старался откидывать. Ибо не знал ни одного вразумительного ответа. Будущее было покрыто мрачным покрывалом. И не замечал, а может просто не хотел замечать, как злость и обида растут в геометрической прогрессии, заполняя все клеточки тела. И когда он переступил порог квартиры, произошел взрыв. Весь негатив, что накопился за пару дней, выплеснулся наружу. Под горячую руку, некстати, попал Павел Захарчук, который никак не мог выйти из запоя. Арефьев обрушил на его голову каскад обвинений, упреков и обидных слов. Он винил во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях. Он распекал его сочным и богатым матерным языком, чему успел и сам подивиться. И даже, не сдержавшись, залепил мужику пару крепких пощечин. А потом затащил растерянного Павла в санузел, насильно завалил в ванную и включил холодную воду. А сам, от греха подальше, выскочил на балкон, где пытался привести нервы в порядок с помощью дыхательной гимнастики, как учил его мудрый китаец. Не без усилий он смог успокоиться. Вернулся на кухню, где сварил очень крепкий кофе. Павел как раз вылез из-под душа. И только после второй чашки божественного напитка Захарчук вернул способность здраво мыслить и соображать. Сумма, названная Боксером, ввергла Павла в состояние грогги. Ужас вспыхнул в его мутных глазах.

— Все, — обреченно сказал он и опустил глаза затравленного зверя. — Все пропало.

— Не распускай нюни, — прикрикнул на него Илья. — Вспомни, что ты мужик, в конце-то концов! Возьми себя в руки и начинай думать.

— А что тут можно придумать? Ну, продадим мы дом, это все, что у нас имеется. Да кто только купит его в умирающей деревне? Если только за копейки. Скотину мою сибирская язва покосила. Ранние морозы уничтожили посевы. На мне два кредита висят. Проценты грабительские, пени и штрафы. Бедная Леся.

Илья понял, что от Павла сейчас ни помощи, ни реально полезного совета не дождешься. Одна обуза. Он вызвал по телефону такси.

— Короче, сейчас на вокзал, и в деревню. Сиди и жди, если я через неделю не позвоню, то… — озвучивать перспективы совсем не хотелось. Но Захарчук ждал, преданно глядя в глаза. — То Олеся вернется только года через три.

— Три? — ужаснулся Паша.

Илья лишь слабо махнул рукой, сам находясь на грани отчаянья.

Проводив Павла, Арефьев поехал к Миколе, который допоздна проводил время в офисе.

— О, привет! Приехал?

— Вернулся, — Илья плюхнулся в кресло, схватил со стола пачку сигарет. Но прикурить никак не мог: руки предательски дрожали, ломая спички.

— Що сталося, Илья?

— Беда у меня, Микола.

— Скажи мени, — он отложил ручку, сложил на краешек стола все бумаги и приготовился внимательно выслушать друга.

— Мне нужны деньги. Много и быстро. — Илья озвучил сумму.

Микола удивленно присвистнул:

— Ничего себе аппетит! — усердно почесал бритый затылок. — Я не стану тебя спрашивать, куда и зачем. Так, як розумию, суть особисти.

Микола стал абсолютно серьезным и сосредоточенным:

— Илья, давай по чесноку, по-товарищески. У меня нет таких свободных денег. Сам знаешь, что я все вложил в дело. Кое-что, конечно, имеется на черный день. Но не такая сумма. Изымать же сумму из оборота – это нереально да и опасно. Можно в одночасье погореть.

— Я понимаю, — Илья плеснул минералки. — Скажи, а сколько на сегодняшний день моих денег в нашем бизнесе?

Савченко внимательно посмотрел на друга:

— Хочешь продать свою долю? — догадался и немного удивился он.

— Не дури. Дело выгодное, сам все прекрасно понимаешь, сам замутил его. Через год, полтора затраты окупятся и начнут давать прибыль. Хорошую прибыль.

— Да знаю я, — со злом ответил Илья. — Но человек дороже.

— Ну, разве только так. — Савченко позвонил финансисту и отдал распоряжение.

— Выпить найдется?

— Коньяк, виски, бренди?

— А горилка?

— Образа, — широко улыбаясь, ответил Микола. И быстро накрыл на стол: горилка, сало, балык, зелень и овощи. Выпили, но разговор дальше не клеился. Так в молчании и дождались финансиста. Савченко просмотрел документы, одобрительно кивнул финансисту, и тот покинул кабинет. Микола протянул бумаги Илье, которого интересовала только итоговая цифра. Сумма была равна половине долга перед Боксером. Илья, ожидавший большего, нервно потер бровь.

— Я готов выкупить твою долю. Не делить же бизнес с незнакомым человеком. Правда, придется выложить все до копеечки, весь НЗ. Но ради тебя…. Извини, но больше дать не могу, даже в долг.

— Спасибо, — Илья поднялся.

— Тогда завтра в десять у нотариуса. — Микола крепко пожал руку. — Надеюсь, это не значит конец нашей дружбе?

— Ни в коем случае, — горячо заверил его Илья и покинул душный кабинет.

А на улице уже припахивало весной. Хоть и дул пронзительный ветер, и мороз пощипывал, но все равно слабенькие нюансы приближающей весны витали в воздухе. Однако настроение от этого не прибавлялось.

Время капу заплетает,

Прибавляя каждый день

По одной морщине.

Арефьев никак не мог уснуть. Лежал на тахте и смотрел на потолок, где играли блики работающего телевизора. В голове было пусто, словно у младенца. Хотя, кто знает, что в голове у новорожденного. Интересно, сколько человек может обходиться без сна? Вот Клеопатра, например, могла не спать четыре ночи подряд. Наверное, тоже терзалась мучительным поиском выхода из лабиринта жизненных передряг. Наполеон, что Бонапарт, за десять минут сна полностью восстанавливал силы. Увы, я на такое не способен. И если я найду выход, если я завершу начатое дело, то, как минимум, буду спать сном Эхнатона. Шестнадцать часов подряд, почти тысячу минут. Вот только найти бы этот самый выход. Ни одной спасательной мысли, ни одного полунамека на зацепку.

И вдруг одно слово, произнесенное в ленте телевизионных новостей, особо резануло слух. Заставило сердечко учащенно забиться, кровь прильнула к голове, и мысли засуетились, забегали. Илья присел, зажмурил глаза, и память выдала отчетливую картинку. Бритоголовый парень в спортивной одежде, кожанке и с цепью на шее толщиной в палец. Микола тогда назвал его «Скважиной». Вспомнился дословно весь разговор. Илья вскочил, включил свет и стал лихорадочно копошиться в письменном столе. Наконец-то, нашел визитку Сидоренко А.А., с номером телефона и адресом. Тут же схватился за трубку, да пришлось отбросить:

— Время только три часа ночи. Все нормальные люди еще спят.

На душе стало немного спокойней. По крайней мере, забрезжил слабый свет в конце тоннеля, вселяя крохотную надежду. Время до рассвета тянулось мучительно вязко и вальяжно.

Утром Илья сделал интенсивную тренировку с большей нагрузкой, чем обычные занятия. Он поддерживал себя в форме и тонусе по совету учителя, словно чувствовал на подсознательном уровне, что это может пригодиться. После контрастного душа и чашки ароматного чая, он набрал номер Сидоренко.

— Это Муромец, — представился он после дежурных фраз. — Илья Муромец.

— А, боец! Гладиатор! Все-таки позвонил, паря. А я ведь знал, что так и будет. Следил за тобой. Студентам ведь денежки необходимы, а?

— Надо встретиться. Тему одну перетереть. — Илья перешел на сленг, которому немного научился в Интернете.

— Сейчас я за тобой Скважину пришлю, — сразу же пошел на контакт Сидор.

Сидоренко было далеко за сорок, но, видимо, наличие молодой любовницы заставляли мужика тщательно следить за собой, посещать салоны красоты и тренажерный зал. Он встретил Илью в китайском халате с дракончиками и трубкой, но без табака, в зубах. Жестом пригласил присесть в мягкое кресло напротив.

— Садись, дорогой. Что-нибудь пригубишь?

— Минералки.

— Ах, да, ты же спортсмен. Уважаю, — он громко позвал прихвостня. — Скважина, коньяк и минералку.

Скважина ловко и быстро сервировал журнальный столик: коньяк, минералка и заморские деликатесы. Арефьев ограничился лишь половиной бокала минеральной воды.

— Значит, денежки понадобились?

Илья, в отличие от манеры разговора с вором в законе, вел себя совсем по-иному. Во-первых, и Сидор был птицей не такого высокого полета, во-вторых, Илья не просил, а ставил условия. Это он нужен был Сидору. Потому он без лишних предисловий назвал сумму, на которую рассчитывает. Сидор усмехнулся:

— Губа не дура.

— Жизнь диктует.

— Ну да, конечно. Все мы пишем диктант от жизни. И торговля запасными частями – это лотерея. Прогорел? — он, видимо, не выпускал его из поля зрения. — И такое частенько бывает. В принципе, я могу помочь тебе. Сумма приличная, но вполне подъемная. Я выставлю тебя на бой с Акулой. — Он подошел к огромному, в полстены, телевизору, вставил кассету в видеомагнитофон. — Смотри.

Боец по кличке Акула был впечатляющим гигантом. Два метра роста, косая сажень в плечах, полцентнера сплошных мускул. Кулаки – словно кувалды, и наверняка, сила удара ими – запредельно большая. В глазах – полное отсутствие эмоций и чувств. Робот, а не человек. Записанный на пленке бой длился совсем немного. Акула своего соперника буквально поломал, превращая ринг в скотобойню. Кровь, крики, стоны. А над всем этим – ревущая и улюлюкивающая толпа толстосумов.

— Впечатляет.

— Ну, а ты как?

— Жаль, что времени на подготовку мало. Деньги нужны срочно. Месяц усердных тренировок и кассеты со всеми его боями.

— Месяц это много. Он в Москве проездом из Японии в Европу. Самое большое – два дня. Думай. — Сидор был категоричен и тут же предупредил. — Больше у меня нет никаких предложений.

— Я согласен.

— Хорошо. Тогда я позвоню, чтобы организовали бой. Тебя мало знают в этом бизнесе, так что ставки будут не в твою пользу. Хочешь заработать – должен победить. — Он в предвкушении потер ладони. — Поговорим о наших процентах.

Сидор требовал завышенную ставку, но Илья был немного в курсе, как распределяются выигрыши. Так что Сидору после непродолжительных споров пришлось поубавить аппетит.

Два дня Илья буквально не вылезал из тренажерного зала. Тренировался беспрерывно и просматривал единственную запись боя Акулы. Сделал для себя выводы. Акула, скорее всего, брал соперника массой и силой удара. Не подвижен, не изыскан тактиками, не приемлет сменой манера начатого боя. Значит, маневренность, быстрота, хитрость, граничащая с подлостью, могут принести результат.

Перед самим боем к Илье в раздевалку ввалился Сидор. Сообщил о ставках, коэффициенте, о собравшейся публике. Даже назвал несколько известных фамилий политиков, артистов, бизнесменов.

— Не боишься, что Акула сломает тебя?

— Я давно не живу,

И лишь по привычке

Сердце бьется, как прежде, в груди.

— Я медитирую, — отмахнулся от него Илья. — Не мешай мне.

Он пытался войти в нирвану, отключиться от окружающего мира, уйти целиком в себя. Необходимо было всю энергию тела и силу души в одно единое целое. Страха он не чувствовал. И тело подготовил к боли. Во всяком случае, на это надеялся, хотя и не питал достаточной уверенности. Что в итоге и сказалось.

Первый же серьезный удар от громилы, пропущенный им по корпусу, разлился по всему телу невероятной болью. Он слышал, как хрустнули ребра. И Акула профессионально почувствовал это. Усмехнулся злорадно и, словно маленькому ребенку, погрозил пальчиком. И не дал ни единого шанса Илье хоть как-то прийти в себя и собраться с духом. Обрушил на соперника каскад мощных, а главное, точных, болезненных ударов. И оказался, что удивительно при такой массе, очень подвижным и мобильным. Порхал над рингом, наносил удары, успевая поиграть на публику. Даже не сбил своего ровного и покойного дыхания, словно был выкован из каких-то сплавов. Чего нельзя было сказать об Илье Муромце. Арефьев падал, хватая жадно воздух, заставлял себя вновь подниматься, но получив очередной дублет увесистых ударов, с грохотом падал на ринг. Такое количество нокдаунов выдержать было нелегко. Силы его покидали, чего и публика давным-давно приметила. Толпа требовала выкриками и свистами добить Муромца. Илья уже где-то на подсознательном уровне был готов принять достойно поражение. В очередной раз тяжело поднялся на трясущие ноги и приготовился получить серию контрольных ударов, чтобы, наконец-то, впасть в нокаут и прекратить избиение. Да только неожиданно он увидел ее глаза. Так реально и ясно, словно она была совсем рядом. И две хрустальные слезинки в уголках шоколадных глаз. Короткое видение, которое волшебным образом вернуло силы и волю. Акула, забавляя публику гримасами и телодвижениями экзотического танца, не ожидал от полуживого соперника такой прыти. Илья ухитрился нанести, пожалуй, свой единственный акцентированный удар. Но он вложил в него остатки силы, нерастраченную злость и надежду на спасение. К тому же, удар получился очень точным, прямо в горло исполина. Словно подкошенный, Акула рухнул всей своей массой на ринг, и забился в конвульсиях. Его тренер и врач, не дожидаясь разрешения рефери, выскочили на площадку и склонились над ним.