КАК ПИШУТСЯ СТИХИ.

Написав за свою долгую жизнь достаточно большое количество стихов, я вдруг задумался: что побудило меня выплеснуть на бумагу такое количество поэтических строчек самого разного содержания и качества.

Почему иногда поэзия буквально стучалась в виски и просила выхода, а были периоды, и довольно длительные, когда стихотворная муза куда-то исчезала, и я совершенно забывал про неё.

Некоторые стихи писались очень легко, с другими получалось что-то вроде укрощения, возведения в рельеф, а иной раз так хотелось найти собственную форму для кусочка "нечта", или "нечто", или чего-то именуемого поэтической реальностью...

 

Под ручкой строчки

И рифм созвучия.

Стихов листочки,

Как жертва случая.

У сучки - течка,

У рек течение.

На поле - гречка,

В лесах - растения.

 

Вербализация ощущения мысли, ах как прекрасно завернул выраженьице, - есть сложный процесс приведения к социальному знаменателю сугубо индивидуального.

Ведь язык - общий, а любое слово - произнесённое в тишине наедине с самим собой или же растиражированное в миллионе экземпляров - есть облачение личного в понятное, или потенциально понятное, другим людям.

Вот здесь и начинается самое сложное - потому, что художественное слово - всё же не полицейская констатация факта, в которой по определению не должно быть разночтений.

По сути любое слово - это тот же перевод, но с "личного-герметичного" на общедоступный...

И тут очень важно, какие художник ставит перед собой цели - передать свои ощущения как можно ближе к внутреннему звучанию, пусть и в ущерб понятности, или же сделать их наиболее легко дешифруемыми, даже если содержание и исказится в процессе "перевода".

Вообще-то говоря, написание стихов процесс чаще всего случайный и непроизвольный, не зависящий от воли и желания автора. Когда стихи складываются из словесного набора, как из конструктора, то получается некое творение возможно и приличное по форме и содержанию, но без той необходимой изюминки, которая и придаёт блеск настоящей поэзии.

Признаюсь, я никогда не забывался в порыве выразить себя настолько, что образы мои совершенно не поддавались бы расшифровке при помощи обычной логики, хотя некоторые читатели моих творческих потуг могут упрекнуть меня в том, что пишу иногда нелогично.

Вероятно, я стану и дальше балансировать меж этих берегов - и опять будет появляться, то более понятное и близкое читателю, то более запутанное, но зато близкое лично мне. А весь процесс - это постоянный и непрерывный поиск некоторой идеальной границы - когда в стихе и прозе "комфортно" и автору, и читателям.

В одном я уверен абсолютно: стихи не должны быть бесконечно длинными и предельно короткими.

Произведение достойно называться поэтическим постольку, поскольку оно волнует, возвышая душу. Ценность его пропорциональна этому возвышающему волнению. Но все волнения преходящи - таково свойство души. Та степень волнения, которая дает произведению право называться поэтическим, не может постоянно сохраняться в каком-либо сочинении большого объема. Максимум через полчаса волнение ослабевает, иссякает, переходя в нечто противоположное, и тогда поэтическое произведение, по существу, перестает быть таковым.

Я не поверю тому, кто будет рассказывать, что "Евгения Онегина" он прочитал за один присест и получил от этого громадное удовольствие. Не поверю! Великолепная поэма, но, чтобы получить наслаждение, читать её нужно частями.

Эдгар Алан По в своём " Поэтическом принципе" писал.- Можно надеяться, что в будущем здравый смысл столь возрастет, что о произведении искусства станут судить по впечатлению, им производимому, по эффекту, им достигаемому, а не по времени, потребному для достижения этого эффекта, или по количеству "длительных усилий", необходимых, дабы произвести это впечатление. Дело в том, что прилежание - одно, а дар - совсем другое ясно, что стихотворение может быть и неуместно кратким. Чрезмерная краткость вырождается в голый эпиграмматизм. Очень короткое стихотворение хотя и может быть блестящим или живым, но никогда не произведет глубокого или длительного впечатления. Печать должна равномерно вдавливаться в сургуч. Беранже сочинил бесчисленное количество произведений, острых и затрагивающих душу; но, в общем, их легковесность помешала им глубоко напечатлеться в общественном мнении, и, как многие перышки из крыл фантазии, они бесследно унесены ветром.

Он же писал.- Поэзии я отвожу область прекрасного - что включает и понятие возвышенного - просто-напросто по очевидному закону искусства, гласящему, что следствия должны проистекать как можно более непосредственно от причин, и никто не был еще столь слаб рассудком, дабы отрицать, что особое возвышение души, о котором идет речь, легче всего достигается при помощи стихов. Однако из этого отнюдь не следует, что зовы страсти, предписания долга и даже уроки истины не могут быть привнесены в стихотворение, и притом с выгодою, ибо они способны попутно и многообразными средствами послужить основной цели произведения; но истинный художник всегда сумеет приглушить их и сделать подчиненными тому прекрасному, что образует атмосферу стихов.

Полностью согласен с этими высказываниями.

Читая современную поэзию, особенно ту, которая размещается в интернете, я ловлю себя на мысли, что надо мною попросту издеваются, подсовывая нечто зарифмованное, бессмысленное и вульгарное, которое авторы даже называют поэтической лирикой.

Более ста лет тому назад Иеремия Бентам предложил человечеству свою систему принятия решений, названную им утилитаризмом. Он считал, что любой поступок надлежит оценивать по производимому им удовольствию или страданию. Бентам предлагал измерять страдание и удовольствие семью переменными: интенсивностью, продолжительностью, несомненностью или сомнительностью, временем появления, плодовитостью, чистотой и числом затронутых людей.

В те же времена Оскар Уаильд шокировал публику, привыкшую к салонным портретам, пейзажам и мифологическим сценам, своими высказываниями об искусстве.

Он писал.- Те, кто способны узреть в прекрасном его высокий смысл, люди культурные. Они не безнадежны. Но избранник тот, кто в прекрасном видит лишь одно: красоту. Не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено изображать все.

В сущности Искусство, в том числе и поэзия, зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь.

Искусство наших дней ушло далеко в сторону от традиционного волшебства, иллюзии жизни, творимой вдохновением художника, писателя и поэта.

То, что дал искусству XX век - поп-арт, ассамбляж, энвайромент, Хеппенинг, концентуализм, видеоарт -- к живописи, скульптуре и графике не имеет ни малейшего отношения и вообще-то означает конец целой эпохи, длившейся несколько тысячелетий. С отказом от поисков красоты ушла в прошлое эпоха обожествления искусства...

Это же в полной мере относится и к современным направлениям в поэзии.

Мне интересно, чем руководствуются так называемые поэты, предлагающие читателю своё "творчество"?

Когда-то на страницах Литературной газеты на последней странице юмора и сатиры я прочитал творение популярного персонажа писателя - людоведа Евгения Сазонова:

 

Почти как зуд, как мания,

До боли, по страдания

Навязчиво желание

Излить себя в стихах.

В башке уж рифмы носятся

И на бумагу просятся.

Свербит аж в переносице,

А не чихнуть никак.

Я прячусь за свои стишки,

Но коротки для них листочки:

Порой хватает для башки,

Зато вылазит зад за строчки.

 

Вот уж воистину - Ни на что не способные - способны на все.

И однажды сев за стол, я написал на листочке свои размышления о своём понимании поэтической "кухни" творчества.

 

Хотите знать, как я пишу?

Сажусь за стол, в затылке почешу,

Беру листок бумаги, карандаш,

Коль ручки нет, ищу типаж,

Затем каракули усердно вывожу,

Устав, сминаю всё, размяться выхожу.

А в голове движенье "шариков" и шум -

Работает усердно серый ум...

Рифмует строчки, ищет зёрна смысла,

Сластит слова, чтоб фраза не прокисла.

И чтобы было больше реализма

Меж собственных словес вставляю афоризмы.

Я роюсь в мыслях, словно бы гурман,

А вот по сути - просто графоман.

Когда же в творчестве я дохожу до точки,

То комкаю и рву листочки.

Так хочется писать! Писать красиво,

И быть в стихах весёлым, не плаксивым.

Чтобы, читая их, душа бы отдыхала,

Но что поделаешь, когда уменья мало.

Я не поэт, так горе - самоучка.

И с ним меня роднит одна лишь авторучка.

Вот шарик стёрся, вытекла вся паста,

И нет уже стихов, конец мечты и баста!