Глава первая. Дети

Пидорку привезла тетка Наталья, приехавшая на материны похороны. Там на кладбище Вера, старшая, трясла на руках неумело замотанного в одеяло трехмесячного Юрочку. Он заходился плачем, как будто чувствовал, что потерял мать, а главное, еду и возможность выжить. Шел сорок седьмой год, второй год после победы, и шестой год голодной и холодной жизни. Кладбище за эти годы разрослось так, что впору было, по словам соседки тети Маруси, автобус пускать. Тетка приехала перед самыми похоронами. Никто не обратил внимания на невысокую худенькую и до глаз замотанную в темный платок, женщину. Юрочку утром покормила соседка Бася, но она еще на прошлой неделе стала жаловаться, что молока не хватает, и чтобы Юрочке искали другую мамку. Ее Сашуне было почти полтора года, он ел кашу как большой, но ночью требовал мамкино молоко, а молоко у Баси уже пошло на убыль. Рыдая над маминой могилой, Вера не обратила внимания, когда кто-то забрал у нее из рук Юрочку, и поняла, что брат замолчал только когда все разошлись, и семья осталась стоять над свежей могилой. Надя и Люба, младшие Верины сестры, утром пролезли через дырку в заборе в парк, и набрали на стадионе букеты ромашек. Ромашками и засыпали мамину могилу. Тетка Наталья, взяв младших за руки, и медленно повела их по дорожке к выходу с кладбища. Отец, скрипнув протезом, обнял за плечи Веру и огляделся, ища сына. Женщина в черном платке сидела с ним на траве в тени дерева. Размотав платок и прикрыв одним концом грудь, она кормила Юрочку. Вера с отцом подошли ближе.

- Ти ж мій малесенький, ті ж мій хлопчик гарний, ти ж моє сонечко, - приговаривала женщина. – Голоднесенький, худесенький, мамку поховали, як ми без неїі будемо жити? Хто хлопчика нагодує? А хто помиє? А ти вже обрепузився до вухів! Ти ж мій малесенький! – ворковала над мальчиком она.

- Кто это? - спросила Вера у отца. - Она с тетей приехала, что ли.

- А, - отец словно проснулся, - с Наталкой… - Он со всхлипом вздохнул, и они с Верой молча наблюдали как женщина ловко переложила пеленки сухой стороной к маленькому и снова завернула его в одеяло. Она завязала свой черный платок и, подхватив уснувшего Юрочку, поспешила за теткой, которая остановилась и вместе с Любой и Надей поджидала остальных в конце аллеи.

Вера с отцом тоже пошли за ними. В молчании они погрузились на подводу и так же молча поехали домой. Люба с Надей плакали, уткнувшись с двух сторон в теткин подол. Вера, забрав у незнакомки ребенка, невидяще смотрела перед собой.

Дома соседи уже вымыли полы и собрали на стол. Бася сварила борщ, тетя Маруся нарезала винегрет и отварила чугунок, привезенной теткой молодой картошки. Вера положила спящего Юрочку в кроватку и принесла из кухни хлеб и две луковицы. Дядя Гриша, муж тети Маруси выставил поллитровку. Взрослые молча выпили. Чуть позже пришел с работы Басин муж Миша, принес селедку. Тетка Наталья быстро почистила ее и подала к столу. Незнакомка молча сидела у самого края стола, ела борщ, хлеба взяла полкусочка, водку пригубила. Платка она так и не сняла. Когда завозился Юрочка, она первая вскочила со стола к нему, и села кормить.

- Це сусідка моя, - объяснила, наконец тетка. – В неї дитина померла, вчора поховали. Нехай у вас живе, Юрка годує. Вона самотня, ані родичів, ані чоловіка, нікого не має.

 

Отец лишь безразлично кивнул, пусть живет, мол. Скоро совсем стемнело и тетка Наталья, помыв посуду и отослав младших спать, стала собирать вещи. Она забирала близняшек к себе в село, а потому сложила в узелок их летние платьишки и штанишки с майками. Вера засунула в завязанный уже тючок позабытые теткой Натальей сестрины панамки. Незнакомая женщина сходила во двор, потом расстелила на полу возле Юрочкиной кроватки старое ватное одеяло, подложила под голову маленькую подушку в цветастой наволочке, и сбросив старые тапочки, легла. Платок она так и не сняла. Вера брезгливо оглядела ее черные пятки и ушла в кухню, где отец все так же безучастно сидел за столом глядя на их семейный портрет. Этот портрет делали в Фотографии на главной улице. Маму только выписали из родильного, она была еще очень слаба, но храбрилась, улыбалась, и фото получилось на зависть. Мать с отцом оба красивые и с невозможно счастливыми лицами сидели на стульях. Юрочка в одеяле, завязанном лентой с большим бантом, лежал у них на коленях. Двойняшек Любу с Надей рассадили по обеим сторонам родителей, а Вера, как старшая, стояла позади. Такая вот хорошая последняя фотография получилась.

Тетка Наталья подсела к отцу, стала гладить его по спине, что-то неразборчиво приговаривая. Вера разобрала «в тебе ж діти». Тетка Наталка с отцом говорила только по-украински. А Вера все понимала, но отвечала всегда по-русски. Она училась в русской школе, и дома всегда говорила по-русски и с отцом, и с мамой. Люба с Надей месяцами жившие в селе у тетки, старательно подражали старшей сестре, но между собой говорили по-украински. В сентябре им пора было идти в школу. Отец хотел отдать их в украинскую школу, но Вера настаивала, чтобы они ходили вместе с ней в школу возле входа в парк. Мама тоже хотела, чтобы Вера водила сестричек в школу, все-таки она старшая, присмотрит за малыми. Люба с Надей родились в конце августа сорок первого года. Город уже был занят немцами. Роды принимала соседка тетя Маруся, она же и выхаживала маму, которая больше месяца не могла оправиться после тяжелых родов. А Вера с первого дня занималась малышками. Мама, чуть поднявшись на ноги, стала ходить с тетей Марусей «на поденку». Они наладились обстирывали новое начальство и их жен и «профурсеток». Иногда их звали и на кухне помогать, это когда к начальству приходили гости. Платили мало, но хоть и впроголодь, а оккупацию они пережили. А в сорок четвертом, сразу после освобождения города, вернулся отец. Вера помнит, как он пришел на костылях в новой шинели и с солдатским сидором за плечами. Она его сразу узнала, стала обнимать, повисла на шее, чуть не свалила его на пол. Люба с Надей, которые никогда отца не видели, дичились, не подходили к нему, прятались за диван. Когда мама забеременела Юрочкой, тетя Маруся советовала ей «скинуть», но маме казалось, что теперь все беды позади, муж вернулся, война закончилась. Мама так и не отошла после родов, и через три месяца после рождения Юрочки умерла. Слезы у Веры от этих воспоминаний ручьем потекли, и она схватила кухонное полотенце и стала их вытирать. Она села за стол рядом с отцом и приникла к его плечу, слушая рассказ тетки Натальи о незнакомке, спавшей на полу рядом с Юрочкиной кроваткой.

- Вона сирота, жила у двоюрідного дядька з милості. А він парубок показний, ну і сподобалася вона йому чимось, вже не знаю як у них склалося, але взимку сорок другого повінчалися вони з Іваном. Вона року через півтора дитинку народила, тільки помер він. Потім в сорок четвертому Іван пішов з німцями, а її вагітною залишив. Вже не знаю, чому з собою не взяв. Хлопчик у ней народився, такий вже гарненький. А вчора помер синочок її від глотошной. У селі ж до трьох років цицькою годують, то молоко в неї є. Вже вона плакала за дитинкою, так плакала! Це ж усе що від її Івана лишилося. Сам він або згинув, або в чужих краях ховається. А до нас в село енкаведисти приїжджали, ну чекісти. Все питали, хто і чим при німцях займався, як виживали, та хто поліцаєм був. Іван її конюхом при німцях служив. Але злякався залишатися, і з німцями пішов. Нехай вона у вас поживе, Юрка вигодує, потім шукати перестануть, в село повернеться. Сусідам кажіть, що небіжка мого чоловіка. Добре?

 

(- Она сирота, жила у двоюродного дядьки из милости. А он парень видный, ну и приглянулась она ему чем-то, не знаю как у них сложилось, но только зимой сорок второго повенчались они с Иваном. Она года через полтора ребеночка родила, только умер он. Потом в сорок четвертом Иван ушел с немцами, а ее беременной оставил. Уж не знаю, почему с собой не увез. Мальчик у ней родился, уж такой хорошенький. А вчера помер сыночек ее от глотошной (дифтерии). В селе до трех лет грудью кормят, молоко у нее есть. Уж она плакала за ребеночком. Это же все что от ее Ивана осталось. Сам он либо сгинул, либо в чужих краях прячется. А к нам в село энкаведешники приезжали, ну чекисты. Все спрашивали, кто и чем при немцах занимался, да как выживали, да кто полицаем был. Иван ее конюхом при немцах служил. Но побоялся остаться, и с немцами ушел. Пускай она у вас поживет, Юрочку выкормит, потом искать перестанут, в село вернется. Скажете соседям, что племяшка мужа моего. Хорошо?)

 

Отец покивал тетке, потом тяжело поднялся, и скрипя протезом ушел спать. Вера легла с теткой Натальей. Легла она с краю, готовая ночью вскочить к Юрочке, но братик за всю ночь даже не пискнул. Вера впервые выспалась, а утром обнаружила, что завтрак приготовлен, чайник на столе, а Люба с Надей умытые и одетые уже готовы ехать. Тетка Наталья обняла Веру, расцеловалась с отцом, и ловко вскарабкалась на козлы. Вера махала сестричкам рукой пока телега не повернула на Хмельницкое шоссе и пропала из виду.

Отец за столом допивал чай. Женщина в черном платке сидела у Юрочкиной кровати.

Вера подошла к ней поближе. Женщина оказалась совсем молодой, с чистым розовощеким личиком, курносым носиком и полными губами. Она несмело улыбнулась Вере.

- Как вас зовут? – спросила Вера, и поправилась. - Як вас звати?

Сзади подошел отец, обнял Веру за плечи.

Женщина встала, лицо ее приняло испуганное выражение.

- Как же тебя зовут? – повторил отец.

- А Пидорка… - прошептала она.

- Как? – не поверила Вера, смеясь – Апи-дор-ка?

- Федора, значит, - объяснил отец. – Не бойся, Пидорка, никто тебя здесь не обидит. Живи без страха. За Юрой смотри, ну, может что по хозяйству поможешь. Вот, Вера у нас старшая, она тебе все покажет. А я на работу пойду, - вздохнул он. – Все, на людях буду, забудется… Эх, Танечка…

Вера показала Пидорке кухню, рассказала про правила в квартире, где стирать, да как мыться. Вместе с Юрочкой сходили они в угловой магазин, принесли хлеба. Тетка Наталья вчера оставила картошки и полмешка моркови и молодых бурячков. Пидорка покормила Юрочку и прошмыгнула на кухню варить борщ. Мама варила все овощи, потом натирала на терке, а картошку добавляла уже в самом конце. А Пидорка нарезала ножом сырые овощи, и валила в кастрюли все вместе.

- Так разварится же картошка! – удивилась Вера.

- Ні, - прошептала Пидорка, - буде гарній борщ. У нас в колгоспі всі так варять!

- Вот кАал-хоз-ни-ца! – возмутилась Вера. Она умела варить борщ, и считала, что знает все тонкости, мама научила. – У нас в кАлгоспе!!!

Вечером отец ел борщ и нахваливал. Вера злилась. Юрочка хорошо ел и спал теперь всю ночь напролет. А Пидорка мышкой сновала по комнатам. Домашние дела, раньше занимавшие все Верино время, она делала играючи. И в магазине успевала очередь выстоять, когда на карточки крупы давали, и рубашки отцу выгладить. И у Веры впервые после рождения брата появилось свободное время. В конце лета приехали Люба с Надей, им пора было в первый класс. Пидорка нагладила им платья, а заношенные тапочки она непонятно чем отполировала, и приготовила девочкам белые носки. Как-то получилось, что она стала членом семьи, и сразу стала всем нужна. Юрочка поправлялся, Пидорка уже сажала его в подушки, чтобы он мог смотреть на сестричек. Отец немного отошел от горестей, снова стал улыбаться. И денег как-то хватало на еду, даже на конфеты-подушечка, совсем не так как раньше, когда вечно занимали у соседки Баси до получки. Вера подслушала как тетка Наталья, привезшая Любу с Надей, шептала Пидорке: -І не думай у село сунутись. Енкаведисти про тебе питали. Казали, що у тебе повинні бути цінності що у євреїв відбирали!

(«И не вздумай в село соваться. Энкаведисты про тебя спрашивала. Говорили, что у тебя должны быть ценности что у евреев отбирали!»)

Подружиться с Пидоркой у Веры не получилось. Но и отыскать недостаток в ней тоже не выходило. Все Пидорка делала молча, не поднимая глаз. Она тихонько улыбалась Юрику, гладила ею же заплетенные косички сестричек, преданно ухаживала за отцом. Веру она явно боялась, слушалась, и всегда смотрела на нее с опаской. Пришла холодная осень, а из одежды у Пидорки была только телогрейка и тот самый черный платок. Даже чулок не было. Да что чулок! Вера поняла, что у нее и штанов-то нет, и с удовольствием рассказывала об этом на коммунальной кухне Кате, дочке тети Маруси. А сама тетя Маруся услышала, да пошла за Пидоркой, завела ее к себе в комнату и подарила ей две пары трико и ночную рубашку. А Веру пристыдила. И с Катей они в тот вечер поссорились. А все из-за этой колхозницы!

Ну, с Катей они, конечно, помирились, но Вера с той поры рассказывать про Пидорку остерегалась. а отец велел Пидорке носить материно пальто. И дал тете Марусе денег, чтобы она Пидорке чулки купила. Туфли материны ей подошли, а зимой она и кофту мамину надевать стала. Хорошо отец мамины бурки белые Вере отдал, они хоть и большие пока, но настоящие взрослые. И Вера уже почти взрослая. И почти отличница, и звеньевая. И Мотя из десятого Б на нее засматривается и до дому провожает. А сестрички, вот глупые, к Пидорке ластиться стали, обнимают ее после ужина, а она их спать укладывает и песни им поет. Поет неплохо, с чувством поет. И отец слушает, и сама Вера иногда увлекается. Зима пролетела. На Пасху приезжала тетка Наталья. Рассказывала новости. У них в селе шесть человек забрали в НКВД. И тех, что на немцев работали, и тех, кто из этой проклятой Неметчины вернулся.

- А ти сиди! – наставляла тетка Наталья Пидорку. – Не в колгоспі за трудодні робиш. Дівчатка тебе люблять, Юрко за мамку вважає. Сиди тихо, може ця біда повз пройде.

( - А ты сиди! – наставляла тетка Наталка Пидорку, - Не в колхозе за трудодни работаешь. Девчонки тебя любят, Юрка за мамку считает. Сиди тихо, может эта беда мимо пройдет.)

В субботу короткий день, и отец приходил с работы пораньше. Они с Верой должны были пойти на кладбище подправить мамину могилку. В прошлый выходной поставили ограду и крест с табличкой, теперь надо было красить. Краска в банке уж месяц как стояла в сарае. Вера, посланная в сарай, банки не нашла. Отец тоже ее не обнаружил. Пришли из магазина Пидорка с Юрочкой. Ребенка она держала одной рукой, а в свободной несла корзинку с молочными бутылками и кирпичом хлеба.

- Фарбу не шукайте, я вже пофарбувала, - сказала она. - Учора день хороший був, соняшний. Ми з Юрком і пішли. Він спав на горбочку, а я фарбувала. Фарба, тільки, вся пішла. - тихо и виновато добавила вона.

(- Краску не ищите, я уж покрасила, - сказала она. - Вчера день хороший был, сонечный. Мы с Юрком и пошли. Он спал на пригорке, а я красила. Краска, только, вся ушла.)

Вера помогала отцу срезать дерн и обкладывать холмик на маминой могиле. На зеленый теперь холмик она положила букет ромашек. Они присели отдохнуть на лавочке у ограды.

- Почти год прошел, - вздохнул отец. – Как повезло, что Наталка привезла к нам Пидорку.

- Пфф – выдохнула Вера, - эту колхозницу!

- Ты язык свой попридержи, - прикрикнул отец. – Девчонки в ней души не чают. Юрочка бы без нее помер. – он помолчал. - Хорошая она женщина. – Отец снова долго молчал, и вздохнув, добавил: - Я, наверное, женюсь на ней.

- Ты что!!! – Вера вскочила с лавочки. – Папа, даже не думай, я против, я… - она задохнулась. – Пусть едет назад в село, в свой колхоз! Папа, ну ты сравни ее с мамой, как же так можно!

- А на четверо детей кто пойдет. – резонно заметил отец. – А жить бобылем совсем не сладко. Мне сорока еще нет, что ж мне рядом с Танечкой ложиться? И жили хорошо, и любили друг друга, но ее-то больше нет!

- Ты не можешь! Ты на этой Пидорке не можешь жениться! – Вера затопала ногами и побежала к выходу с кладбища.

Дома она исподлобья смотрела как Юрочка, переваливаясь, косолапит от отца к Пидорке, потом к Любе, потом обратно к Пидорке.

- Мама, смотри какой он смешной, - заливалась смехом Люба, а тихоня Надя обнимала Пидоркину руку. И Вера поняла, что ничего уже не исправить. Все! Покатилась семья под откос. Если эта Пидорка станет командовать отцом, то образования сестрам не видать, а Юрочка, бедный, вырастет таким как хлопцы на рынке, гогочущие и пьющие водку из горлышка. Тетка Наталка продавала на новом базаре картошку и кукурузу, и всегда брала Веру с собой в помощницы. Вера этого не любила, но терпела, потому что распродавшись, тетка всегда покупала ей подарок. В прошлом году, когда они с теткой ходили вдоль рядов, прицениваясь к туфлям, эти хлопцы стали к ней приставать, а один хулиган задрал ей платье. Тетка на них заругалась, но хулиганы только гоготали и кричали всякие гадости. Неужели ее маленький Юрочка вырастет таким, думала Вера. Наверное, в тот вечер у нее и сложился план, который она стала претворять в жизнь. Через год Вера окончила семилетку и поступила в медицинский техникум в Гайсине. Она еще зимой начала уговаривать отца, доказывая, что Пидорка справляется с домашней работой, а сестры уже знают дорогу в школу, и ходят вместе с соседским Семкой, а тот большой и уже в третьем классе. К весне отец сдался и разрешил. Вера окончила седьмой класс почти на отлично, и в техникум потупила легко. Тетка Наталья вызвалась отвезти ее в Гайсин и поселить у своей двоюродной бабки Мотри. Бабка за квартиру деньгами брать отказалась, ей нужна была помощница по хозяйству, и Вера была очень довольна, что отцу не придется ей помогать. Напоследок поиграла с Юрочкой, уложила его спать, и стала собираться. Когда на теткину телегу погрузили Верин чемодан и узел с постелью, Пидорка расплакалась:

- Дитина ж мала, куди вона іде від батька, хто там тебе нагодує, хто приголубить!

Вера и сама чуть не расплакалась, прощаясь с отцом, но сдержалась, потому что сестры на них смотрели. Про себя решила, что, она должна вести себя как взрослая – учиться едет, жить будет самостоятельно. Любу с Надей обняла, расцеловала, обещала приезжать хоть раз в месяц, и зашагала к телеге.

- Віронька, доця, а зі мною, - закричала вслед Пидорка, и побежала за ней по двору. Догнала, обняла, прижала к груди. – Бережи тебе Б-же! - И, к Вериному стыду, перекрестила ее на виду у всего двора. Вера бегом добежала до телеги, села рядом с теткой Наталкой и лицо руками закрыла. Ужас, пережиток какой!

Девочки махали им панамками, Вера глядела назад до самого поворота на Хмельницкое шоссе.

- І за що ти на Пидорку зла? Чим вона тобі не догодила? Батько одягнений чисто, дівчата доглянуті, Юрасик зростає. Якби не вона, то ти б у свій технікум не поїхала, сіла би вдома та й сиділа з дитиною, кінець навчанню! – говорила ей тетка дорогой.

(И за что ты на Пидорку злишься? Чем она тебе не угодила? Отец одет чисто, девочки ухожены, Юрочка растет. Если бы не она, то ты бы в свой техникум не поехала, сидела бы домас ребенком, и конец образованию.)

- А чего она лезет крестить меня, - огрызнулась Вера. – Я в комсомол вступать буду, а не в церковь ходить!

- Розумна дуже! Хрестить, бо ти хрещена! – прикрикнула тетка, но дальше ругать не стала, ехали они молча. Под вечер тетка Наталка свернула с дороги на Ковалевку. В этом селе у нее жила крестница, у нее они и заночевали. На другой день уже под вечер доехали, наконец, до Гайсина.

- А со своими повидаться ты на автобусе будешь ездить, - наставляла Веру тетка. – Без вещей, налегке, за полдня доберешься!

Наутро тетка уехала, ей надо было возвращаться поскорее, дни были горячие – страда. Председателя с трудом уговорила чтоб отпустил на пару дней. Она тоже перекрестила Веру, и только та открыла рот возражать, сердито сказала: - Цыть! - И так сказала, что у Веры пропало желание возмущаться.

Учиться в техникуме Вере очень нравилось. И классы, и практика в больнице. И относились к ним не как к детям, а как к будущим медработникам, и даже обращались к ним на вы, вроде как ко взрослым. Баба Мотря ее работой не нагружала, да и хозяйство у нее было небольшое. Утром курам насыпать, собаку покормить, коту молока плеснуть. В погреб бабке трудно было спускаться, Вера всегда сама лазила. И со стиркой помогала. Стирала баба Мотря сама, а воды натаскать уже нелегко было. И в баню ходить зимой баба Мотря боялась по скользким улицам. Но все эти обязанности нисколько не тяготили Веру, и она полностью сосредоточилась на учебе. Ей не было трудно, все-таки была почти отличницей в одной из лучших школ города. Да и учеба всегда давалось ей легко, она запоминала материал на занятиях, дома ей оставалось только повторить.

Впервые Вера поехала навестить домашних в конце сентября. Пидорка засуетилась, достала припрятанные конфеты и пряники, и все причитала, что не знала о Верином приезде, что с вечера не поставила тесто.

- А мука в нас є, - приговаривала она, - и хліба зараз дають досить, нам вистачає. Дівчаткам я з собою в школу даю, і Юра хліб їсть, навіть корочку гризе зубками. Такий вже гарний хлопчик!

Вера кивала ее словам, она видела, что Юрочка хорошо развивается, каждое слово повторяет, и ходит очень хорошо, ножки ровно ставит. Он и кашу ест ложкой, Пидорка только в конце докармливает, размазанное по тарелке собирает. Девочки прибежали из школы, обнимали Веру, приставали с расспросами. Взахлеб рассказывали о новой учительнице, у которой муж постовой милиционер. А сама учительница очень красивая, с косами, и у нее юбка в складках. А мама сказала, что из складок можно было еще одну юбку выкроить.

- Какая мама? – тут до Веры дошел смысл трескотни сестер.

- Мама Пидорка! – объяснила Надя. И снова начала рассказывать про новый класс и про трамвай, который идет до базара Каличи, а потом поворачивает обратно на вокзал, и гремит под окнами их класса так, что даже учительницы не слышно.

Пришел отец, обнял Веру как взрослую, стал рассказывать ей о своей работе, говорил почти как с равной, и Вера очень гордилась своим новым положением. Она держала Юрочку на руках пока Пидорка накрывала стол, но, когда все сели ужинать, мальчик стал тянуть руки к Пидорке, и Вере пришлось отдать его.

Вера погостила два дня, встретилась с подружками, сходила с соседкой Катей в парк, даже с Мотей Яблонским случайно увиделась. Они нос к носу в парке столкнулись. Мотя уже получил разряд и работал электриком на химзаводе, сразу после школы устроился, а в институт заочно поступил. Он, как и Вера был старшим в семье, надо было помогать матери, в семье двое младших.

- Деньги неплохие, мамке полегче стало нас тянуть, - рассказывал Мотя. – А на следующий год буду пробовать в школе устроиться, все-таки уже на втором курсе буду.

После ужина отец принес из спальни мамины серьги, маленькие висюльки грушками, и подарил их Вере. Сережки были дешевенькие, но очень ей памятные, их носила мама, и Вера расплакалась как маленькая, правда, скоро успокоилась. Но пока она всхлипывала, Пидорка успела прижать ее голову к своей груди и гладила ее по голове как маленькую. Вера убрала ее руки и вскочила со стула. Девочки ничего не заметили, а отец покачал головой, вроде с укором.

В следующий раз Вера приехала домой на Октябрьские праздники. И тетка Наталка приехала, подгадав, чтобы повидаться с племянницей. Снег в тот год упал рано, но мороз был совсем небольшой, для детей раздолье. Отец с Басиным Мишей уже залили для детей горку, и Вера разок прокатилась с сестрами на санках. Пидорка испекла пироги с капустой, наварила «свого» борщу, налепила вареников с творогом, - целый пир получился. Потом они еще долго сидели за столом, играли в лото. Пидорка с ними не играла, она сидела тихонько у стола с Юрочкой на коленях, а когда малыш стал засыпать, унесла его в спальню. Вечером они всей семьей пошли смотреть «иллюминацию» из разноцветных лампочек. И все бы хорошо, но отец, выйдя на улицу, привычно взял Пидорку под руку. Тетка Наталка подхватила его с другой стороны, а Вере осталось везти Юрочку на санках.

– Ну и ладно, - думала она, - пусть! Я все равно не дам ей решать важные вопросы, я с отцом договорюсь чтобы со мной советовался. Я уже взрослая, с моим мнением надо считаться!

Юрочка ехал на санках, Надя с Любой бегали вокруг них, поднимая снежную пыль, и хохотали.

- Ти, Вірунька, з пальтішка свого зовсім виріосла, - сказала ей по дороге домой тетка Наталка. – Я вже казала Павлові що дам половину. Нехай пошиють гарне пальто, бо ти в нас вже дівка на видання.

Вера рассмеялась и благодарно сжала теткину руку. На выданье в шестнадцать лет! Смешно!

- Ти не дуже зуби скаль, - рассмеялась и сама тетка. – В мене в шіснадцять років вже Маринка була, і я Петром вагітна ходила.

И улыбка пропала с ее лица. Петро с войны не вернулся, и младшие Володя и Василько там же сгинули. А Маринка, старшая, померла в стылую голодную зиму тридцать третьего года. Тогда же помер и муж тетки Наталки. Похоронив мужа, собрала она детей и пешком отправилась с ними в город к брату. Как дошли, и как прошли кордоны, один Б-г знает, но дошли, спаслись тогда, а на войне спастись не довелось. Вера обняла тетку за плечи, потерлась щекой о пушистый мех ее кожушка.

В конце декабря начались каникулы, и Вера с теткой опять свиделись в городе. Пидорка с гордостью показывала темно-синее сукно для Вериного пальто.

- Нічь висиділа під дверима крамниці, але ж дивись який файний колір вибрала! – восхищалась она.

Дядя Йося, отец соседки Баси, закончил шить Верино пальто к концу каникул. Вера в нем казалась сама себе совсем взрослой. Ей даже в автобусе на Гайсин какой-то взрослый парень предлагал познакомиться. Знакомиться она не стала, уж не дура, но внимание ей польстило.

Так вот с редкими побывками дома еще целый год пролетел. Второй семестр третьего курса показался Вере очень тяжелым, появилось много специальных предметов, и она не приезжала домой с нового года до самых майских праздников. В конце апреля приехала нагруженная зимними вещами. И пальто зимнее привезла с собой, чтобы в мамином шкафу оно дожидалось зимы. Вешая пальто в шкаф, Вера заметила, что в нем появилось незнакомое платье, а на самом дне шкафа лежали два отреза материала. Любопытство пересилило, и Вера пощупала платье, которое оказалось мягким и шелковистым, а потом вытащила из шкафа материал. Один отрез был голубой с цветами по краю, второй красный в белый горошек, - мечта, а не расцветка. Она аккуратно уложила все обратно. Неужели это для нее? Вера уже привыкла, что к каждому ее приезду Пидорка что-нибудь ей покупала. То новые чулки, то белье, то клеенчатую сумочку как у соседки Кати. К прошлому ее приезду Пидорка пошила ей две новые ночные рубашки из белого с цветочками ситца. Она освоила мамин Зингер, и все время что-то строчила, то торбочки, то новые наволочки, то юбочки для Любы и Нади.

После ужина, когда младшие ушли спать, отец рассказал Вере о том, как появились в доме эти вещи. В село на имя старой Галины, соседки Пидорки, привезли посылку. Посылка была вскрыта и наполовину пуста, кто знает, что там еще было, и что липкие руки проверяющих не захотели отдать по адресу. Но и половина ящика была полна нездешних вещей, темно-синее с кружевным воротником нарядное платье, три разных отреза материала, и детский матросский костюмчик. Тетка Наталка отдала старой Галине один отрез потемнее, и забрала остальное. – Це Іван Підорці прислал! – догадалась она. Энкаведисты приезжали в село, допрашивали старую Галину, но она ничего не знала, ни кто ей прислал, ни кто такой отправитель посылки Джон Мазур.

– А вещи из посылки я по селу раздала, сыночки, - оправдывалась старуха. – И не помню уже кому, девятый десяток разменяла.

- Живий мій Іванко, - радовалась Пидорка, узнав про посылку. – Тепер дівкам сукні пошию, а мій хлопчик гарний на парад у костюмі піде!

- Пидорка, так ты все еще своего Ивана любишь?- допытывалась Вера.

- Він мій чоловік , ми вінчани, - тихо отвечала Пидорка.

- А папу ты любишь? Вы же давно вместе спите, - не отставала Вера.

- З Павлом во гріхе живемо. Не можна вінчатися коли чоловік живий, - объясняла Пидорка.

Вера смеялась. Да как же это? И тот не муж, и этот не муж!

- От нащо це даремно базікати, - защищалась красная лицом Пидорка. – Так життя зклалося, ми вже це змінити не можемо. – И предложила: - Давай будемо сукню твою шити, блакитню з квіточками!

Пидорка обмерила Веру, подросшую и оформившуюся за последний год, и стала кроить ей голубое платье.

- Материал какой мягкий, тоненький, через кольцо протянуть можно! - с завистью сказала, заглянувшая к ним соседка Бася.

Глава вторая. Внуки

Когда Вера приехала на летние каникулы, голубое платье ждало ее в шкафу, отглаженное и даже с пряжкой на поясе. Из красного отреза вышло два летних платья Наде и Любе, Пидорка добавила белого полотна на кокетку и планку, и рукавчики тоже сделала полотняные. Платья получились просто загляденье!

В воскресенье днем отец взял их в парк, и Вера даже не очень сердилась, что он шел под руку с Пидоркой. Перед выходом она насильно сняла с Пидорки платок, а ее густые каштановые косы уложила короной на голове, пришпилив булавками. И платье из посылки заставила надеть, ну, чтоб отцу не стыдно было с ней в парке гулять. Получилась Пидорка очень даже ничего, и тетя Маня и Бася одобрили. Вера с сестрами шла впереди, все трое в новых платьях, да красивых каких, люди на них глазели, прямо оборачивались!

Вечером Вера снова пошла в парк уже с соседской Катей, дочкой тети Маруси. Билеты они никогда не брали, влезали через дырку в заборе, но по аллеям ходили важно, как большие. Катя была старше Веры, ей уже сравнялось девятнадцать, у нее были виды на одного паренька, и она хотела встретить его в парке как будто случайно. Катиного парня они не встретили, хотя гуляли долго. Зато встретили Мотю, Вериного школьного ухажера. Тот был в новом костюме, в шелковой рубашке и даже в галстуке. Мотя сразу стал рассказывать, что его выдвинули на работу в райком, и он скоро станет «номенклатурой». Хвастался, конечно, но выходило что все это правда. Потом Катя встретила каких-то своих знакомых, и отошла, оставив их с Мотей на скамейке. Мотя сразу придвинулся к Вере поближе и предложил назавтра сходить в кино. Или на пляж, или просто погулять. А еще можно взять в райкоме машину и покататься за городом. А еще… Тут вернулась Катя и напомнила, что они обещали быть дома в одиннадцать, а уже без четверти, и надо бы поторопиться. Мотя проводил их с Катей до дому, и уговорился встретиться с Верой назавтра в шесть у кино.

- Верка, он на тебя запал! – восхищалась Катя. – Еще бы, такое платье! Цвет яркий, за сто метров видать. Заграничный материал, конечно. Пидорка ваша, небось, на базаре отыскала. И пошито по-модному! Она зоркая, все видит! Счастливая ты Верка, такую мачеху отхватила.

Они разошлись спать, но Вера еще долго ворочалась, не могла уснуть. Мачеха! Вот же слово какое злобное. Пидорка не злая, она глупая, некультурная, в школу не ходила… Тут Вера подумала, что Пидорка, наверное, и читать толком не умеет.

- Ні, не вмію я читати. - ответила ей утром Пидорка. – Навіть літерів не знаю. Рахувати гроші можу, але не багато. Та в мене ніколи багато й не було.

Лето пролетело быстро. Вера виделась с Мотей почти каждый день. В конце июля он пришел к ним домой знакомиться. Пидорка напекла пирогов «треба вшанувати!», называла его по имени отчеству, чем смешила и Веру и Мотю, и даже отца. Когда сели за стол, Пидорка постелила Моте на колени вышитый рушник.

В Гайсин Мотя отвез Веру на райкомовском «газике». И обещал приезжать и ее проведывать. И в машине на прощание стал обнимать и поцеловал в губы, Вера даже увернуться не успела. Потом еще целовал, и еще. А потом предложил пожениться немедленно, прямо здесь в Гайсине в ЗАГСе и записаться. Тут у Веры туман в голове прошел, и она из машины поспешно вылезла, а Моте сказала, чтобы даже и не мечтал жениться. Ей училище оканчивать надо, да и до восемнадцати лет отец ни за что не позволит, и потом…

- Правильно! – сказал Мотя, вытаскивая из машины ее чемодан и корзинку с гостинцами для бабы Мотри. – У тебя в апреле день рождения, значит, свадьбу сыграем на майские праздники. А с отцом твоим я сам поговорю, - успокоил он Веру на прощание.

Весной и сыграли свадьбу. Пидорка добыла Вере новые босоножки, и веночек ей сделала из белых розочек. Вере веночек показался мещанским, но соседки так восхищались, что она решила веночек оставить. Моте уже выделили комнату в райкомовском общежитии, они с Верой вместе ее побелили, вымыли окно, а Пидорка пошила занавески. Перед свадьбой Пидорка позвала Веру в спальню, и выдвинула из-под кровати большой чемодан.

- Це твоє вэно, ну, придане. Тут постільна білизна, рушники, халати нові, сорочки. Я весь рік шила, знала що Матвій твій чекати не буде, одружитися зхоче. А подушки Наталка завтра привезе. І ковдру вона вам приготувала. Червону, блискучу! Я мануфактуру побачила в рядах на базарі, а грошей при собі не було. Бігом до Павла на роботу бігла, аж захекалась, і назад бігом. Але ж купила! – с гордостью рассказывала Пидорка.

Вера полная благодарности даже обняла Пидорку. Но ее «захекалась» все равно резало ей слух.

Через два дня после свадьбы Вера уехала обратно в Гайсин, до дипломных экзаменов оставалось две недели. Окончила училище Вера в числе лучших, и Мотя настоял, чтобы она сразу же поступала в медицинский институт. Вера поступила, успела порадоваться удаче, а в конце августа поняла, что беременна.

- А я у вас на що, - вытирала ей слезы кухонным полотенцем Пидорка. - хіба погано я Юрасика доглядала? Такий гарний хлопчик, розумний, здоровий, хоч зараз в школу віддавай! Я і вашого пригляну, і вашого вирощу, і нема чого плакати. Дитина від Б-га, раз посилає вам, то треба родити.

- Вот видишь, Верочка, - радовался Мотя, - как все устроилось! Счастье что у нас Пидорка есть, не работает, дома сидит, и нам помочь сможет.

Танюшке сравнялось три годика, когда появился Алешка. Вера еще училась, но стараниями Пидорки, академический отпуск в институте не брала, и через две недели после родов уже вышла в больницу на практику.

- Мамадора, мы с бабой Дорой вместе за Алешкой смотрели. Она меня спать укладывает и велит чтобы я следила за Алешкой, ну, чтобы он из коляски не убежал. Я его караулила и уснула. Но он все равно не убежал! – докладывала Танюшка вечером, обнимая Веру.

- Что это еще за мама-дора? – укоряла Вера дочку. – Говори правильно, не выдумывай!

- Баба Дора – это дорогая бабушка, - обстоятельно объясняла малышка, значит, дорогая мамочка – мамадора!

- Це Бася придумала, - улыбалась Пидорка. – Казала, що Пидорка – це Дора по-їхнему. А дітям так легше - баба Дора тай годі!

Переубедить Танюшку оказалось невозможным, и Пидорка стала бабой Дорой для всех внуков.

Она вынянчила Танюшку, потом Алешку. Потом Надину Валю, а после еще и Юрочкину Анжелу. Всех детей отвела в первый класс, постояла в уголочке на торжественной линейке, любуясь своими «малими», и пошла домой готовить обед, «бо ж ввечори прийдуть діти». И дети приходили часто, и с удовольствием ели Пидоркины борщи и вареники, и пирожки, которые она неизменно пекла на каждый день рожденья, непостижимым образом запоминая их даты и не пропуская ни одной.

Надя, Люба и, конечно, Юрасик называли ее мамой, и только Вера звала ее Федорой, но и она после «бабы Доры» потеплела и стала называть ее Пидоркой.

А посылки приходили каждый год. Сначала из Англии, потом после большого перерыва из Австралии. В посылках были теплые кофточки, отрезы на платья, шелковые косынки. Старая Галина давно померла, но тетка Наталья уговорилась с почтальоншей, и втихаря забирала посылки, отдавая той какую-нибудь вещь. Пидорка шила платья Вере, Наде и Любе, а теплые кофточки распускала на нитки и вязала свитера для Юрочки. А когда отец заболел, она преданно за ним ухаживала, да так, что даже строгий врач Вера, не смогла сделать ей ни одного замечания. В день похорон отца Пидорка снова надела платок, и уже никогда его не снимала.

Они выросли, выучились, переженились, обзавелись своими детьми, и остались очень близкими, собираясь на все праздники в старой родительской квартире. Вместе пережили они раннюю смерть Вериного Моти, и неожиданную гибель Любы, похоронили тетку Наталку. Вместе перевезли Пидорку обратно в родное село, а в их старой квартире поселился Верин сын Алексей с семьей. Юра и Надин муж Вася отремонтировали старую Пидоркину хату, и весной во дворе уже цвели мальвы. Пидорка теперь с утра до ночи обихаживала огород, чтобы дети, изредка навещавшие ее, увозили в город свежие овощи и «свою» картошку. Она никогда их не тревожила их, просто всегда ждала и всегда была им рада.

В конце восьмидесятых семья стала больше зависеть от Пидоркиного огорода. Весной Юра с Васей сажали картошку до самого оврага, а Вера с Надей даже перед хатой под мальвами сеяли редиску. Приезжали теперь уже с внуками каждые выходные – и детям раздолье, и Пидорке радость. Она уже не справлялась сама с огромным огородом, но исправно варила борщи для всей «родини». Внуки всегда просились к бабе Доре, и когда дети были заняты, Вера сама везла их в село, благо, Мотя покойный ее обучил вождению, и машина бегала исправно. Огорчало Пидорку только то, что ее любимый Юрасык очень от нее отдалился. Юра стал известным в городе хирургом, женился на дочке зампредисполкома, и теперь даже сестер редко приглашал к себе. Надя с Васей в его круг «не вписывались», а Веру он не звал чтобы не обидеть Надю. К Пидорке он с женой приезжал и вовсе изредка.

Вера сама возила к бабе Доре его дочку Анжелу. Но повзрослев, и Анжела уже не хотела часто ездить в село. А Пидорка и у Нади, и у Веры выспрашивала новости о своем Юрасыке: здоров ли, готовит ли его жена «жидкое», «бо без борща люди хворіють», и чистые ли у него рубашки, бо «на нього хворі люди дивляться, і хто ж буде йому довіряти якщо він нефайно вдягнений».

Однажды, встретив Веру и накормив ее борщом, Пидорка не стала сразу расспрашивать про Юрасыка, а протянула ей неоткрытый конверт.

- Ось! Я так чую, що це лист від Івана, - сказала она. – Прочитай-но мені, ти ж знаєш що я неписьменна.

«Добрий день, люба моя Підорко! – читала Вера. - Пише тобі твій чоловік Іван. Сподіваюся ти в доброму здоров'ї. Люди кажуть, що зараз за листи з-за кордону до в’язниці не забирають, то вирішив написати. Немає мені пробачення що покинув тебе, але не мав я надії вижити в тому пеклі, то хтів хоч тебе й дитинку зберегти. Хто у нас народився? Як доля твоя склалася? Пишу і не знаю, може тебе вже й на цьому світі немає, а може ти собі чоловіка знайшла і щаслива з ним.

Я вже тридцять років живу в країні Австралії. Тут є трохи наших з України, то тримаємось разом. Будували величезну електростанцію, а потім поїхали до міста Брісбена, бо тут теж коїться велике будування.

Напиши мені, люба, прийшли мені звісточку, Пидорка, хоч два рядки попроси когось написати. Хто в селі нашому живий, хто помер, не повіриш, я всіх до єдиного пам'ятаю, кожного в обличчя, кожен куточок.

До цього, твій чоловік Іван»

Глава третья. Проводы

«..А Павло сильно поранений був, на протезі ходив. – диктовала Вере Пидорка. - Жінка в нього померла, а хлопчик малесенький залишився без мамки, то й він помер би якби не була я з молоком. Як Петрика поховали, Наталка Грищенко мене вмовила їхати до Вінниці, до брата її, бо ж енкаведешники були б забрали. Двадцять шість років я у місті прожила, Павлових діток виростила, одружила, щей діточок їхніх до школи винянькала. Жили ми з Павлом як чоловік з жінкою, він мене ніколи не ображав, дуже чемний й лагідний був. А як поховали його, то й поїхала я до нашої хати доживати. Діти мене провідують, допомагають, нема на що скаржитись й дуже я їм за це вдячна…

Ти питався, чи я стала дуже груба, так не стала, така як була. Не тяжке життя прожила, не в селі, той не набрала.» - Пидорка перестала диктовать, подперла рукой щеку и тяжело вздохнула.

- Віронько, доця, ти ж читала що Іван мене до себе кличе в цю Асралию. І що мені робити? Їхати боюся, а як не Їхати, він же ж мій чоловік вінчаний.

- Так, Пидорка, не спеши, дай мне время обдумать, посоветоваться. Австралия – не ближний свет, обратно не наездишься. Если уедешь, то с концами, сюда не вернешься, - пыталась успокоить ее Вера.

- Та я ж кажу, Віронько, - сморкалась в фартук Пидорка. – Я й сама не хочу вас покидати, але ж ми вінчані. Я ось ходила до батюшки в сусіднє село. Він каже що з Павлом я во гріхах жила, а якщо Іван мене прийме, то повинна я їхати до Івана. От якби усім разом їхати, і діти й онуки…

Вернувшись домой, Вера позвонила Юре и Наде и назавтра они приехали к ней. Вера жила в самом центре, в доме, который в народе называли обкомовским. Квартиру эту получил Мотя, который всю жизнь проработал в горисполкоме. Когда-то их было четверо, а теперь Вера осталась в этой просторной квартире одна. Она уже могла выйти на пенсию, но одиночество просто изматывало, и она продолжала работать, но и после работы старалась не оставаться в квартире надолго, придумывала причины, чтобы не сидеть дома. Большая комнате с блестящими бордовыми портьерами на окнах, которые когда-то так нравились Вере, теперь нагоняла тоску.

Вера рассказала Наде и Юре о письмах и о том, что первый муж зовет Пидорку к себе в Австралию.

- Ну, я точно не поеду! – сразу откликнулся Юра. – А мама, если хочет, пускай едет. В конце концов, она уже столько лет одна! Вдруг там сложится, и поживет она сколько суждено в достатке. За границей против нас все богатые!

- Что ты говоришь! – возмутилась Надя. – Это ж не ближний свет, это ж навсегда с мамой прощаться! Она нас вырастила, а мы ее с рук долой!

- Жизнь идет вперед, - урезонил ее Юра. – Мы все не молодеем, а мама скоро совсем старенькая станет. Ты за ней ходить будет, или Вера? А за границей старики живут как в раю. Я на конференции в Швеции был, нас водили, показывали. Да мы за сто лет таких условий не обеспечим.

- В дом престарелых!? – ужаснулась Надя. – Да как ты можешь! Я сама за мамой ходить буду!

- А хочет ли мама чтоб за ней ходили? – спросил Юра. – И добавил, - Она еще сама хочет о ком-то заботиться.

Они помолчали.

- Такие перемены в жизни, - задумчиво сказала Вера, - не каждый решится. А Пидорка смелее чем я думала.

- Просто мама так понимает свой долг, - буркнул Юра. – На старости лет ехать неизвестно куда, да неизвестно к кому!

- Ну почему неизвестно, - вступилась за мать Надя. – Мама мне рассказывала, что у них с Иваном любовь была, и как он ее в старой юбке замуж взял. И дети у них были, только умерли. Мне мама и могилки их на кладбище показывала, когда мы с ней тетину могилу весной убирали.

- А я бы тоже хотела свою жизнь кардинально изменить, мне только отправной точки не хватает, - призналась Вера.

Она оглядела нарядную комнату, которой раньше так гордилась. Когда был Мотя, Танюшка, Алешка, - все было по-другому. А теперь Моти с ними нет, Танюшка с мужем-моряком живут в Севастополе. Алеша выкупил соседские комнаты в их старой квартире, и сделал шикарный ремонт. Получились четыре спальни и большая гостиная, сделанная из двух комнат тети Мани. И кухня огромная коммунальная, где теперь стоит большой круглый стол, сделанный когда-то отцом. И еще сто лет простоит…

- Ты человек свободный, внуки в школе, пенсию оформишь, -– вот тебе и отправная точка, лучше не придумать! - убеждал Юра. - Поезжай с мамой в Австралию, присмотрись к этому Ивану, что за человек, как к маме относится. А то вдруг бандит какой, обидит ее. Она ж у нас жизни не знает, не работала, детей нянчила да хозяйство вела.

- А сколько маме лет? – вдруг спросила Надя.

- Тетка Наталка говорила, что в сорок втором ей шестнадцать было, венчать было можно. Значит она… двадцать шестого года, - подсчитала Вера. – Это что ж получается, что она всего на одиннадцать лет меня старше! Я всегда думала, что она старая, ну, не старая, но старше намного! – она помолчала. – Это потому, что она всегда вела себя с нами как мать. Даже со мной…

- Лично я никуда не поеду, сказал уже, - повторил Юра. – У меня работа интересная, я такие операции делаю, что из Киева приезжают смотреть. А что я буду в этой Австралии делать? Десять лет пытаться экзамен на врача сдать? И не сдам, и квалификацию потеряю. Да экзамен этот еще не сдал никто!

- А ты, Надя, что думаешь? – повернулась к сестре Вера.

- Ну, я - как Вася скажет, - улыбнулась Надя. – Вот подлечится, выйдет из госпиталя, тогда и поговорим серьезно.

Вера только вздохнула. Она уже все знала и три дня мучилась, подбирая слова, и не зная, как сказать Наде.

Надиного Васю похоронили через три месяца.

- Доця моя рідна, красуня моя білявенька, сонечко моє, дитинонька бідна, - приговаривала, утешая плачущую Надю Пидорка, - А Вася ж тебе кохав, Вася тільки тобою й дихав, тільки на тебе дивився, тільки тобой і жив, серденько…

После поминок, когда друзья, наконец, ушли, а Алексей повез Пидорку домой в село, сестры убрали со стола, перемыли посуду, и потом долго сидели на диване. Каждая думала о бедном Васе, о рано умершем Моте, и о своем недолгом счастье. В тот вечер Вера и приняла решение.

Алеша не возражал, Танюшка тоже согласилась, что надо помочь бабе Доре. Надина Валя и Юрина Анжела сами загорелись ехать в Австралию, ну, хоть в гости.

- Бабулечка, - обнимали они Пидорку, - мы к тебе в гости приедем кенгуру посмотреть.

А Танюшка, приехавшая на проводы, потихоньку возмущалась: – Ну куда баба Дора прется на старости лет! Живет здесь в достатке, дети-внуки приезжают, все есть. На край света! Зачем?

- Так там у бабы Доры муж! – защищала Пидорку Валя. – Столько лет не виделись, а посылки ей всю жизнь посылал, помнил, значит, любил.

Вера вспомнила про свое голубое платье из первой посылки. Как давно это было, как хорошо им было с Мотей. Потом Пидорка платье это для Танюшки перешила. А материал был яркий, не выцветал, не снашивался.

- Да какая любовь у деда с бабой!? – удивлялись внуки. – Вот скажи, бабуля, - приставали они к Вере, - ты могла бы влюбиться по переписке?

- Все! – Вера хлопнула ладонью по столу. – Хватит разговоров. Мама приняла решение, давайте его уважать! – Она встала и оглядела длинный стол под яблонями, за которым собралась вся семья. - Не много счастья выпало на долю нашей мамы и бабушки. Она о нас заботилась как могла, жизнь свою нам отдала. Сложится в Австралии, мы все будем за нее рады. Не сложится, заберем маму обратно, сами будем заботиться! За мамино счастье! – Вера подняла свой стаканчик. Все молча выпили, стали закусывать, передавая друг другу хлеб и плетенку с пирогами. А Пидорка уже спешила из летней кухни с миской вареников и глечиком сметаны.

- Віронька, доця, яка ж ти в нас розумна! – тихонько сказала она Вере, присев, наконец, к столу. – Так гарно сказала, так добре вирішила. Боронь Б-же, не зможу я в тій Асраліі жити, поїду назад до вас. Тільки хату мою збережіть, не продавайте поки що.

Сказала так, и заплакала. Плакала Пидорка тихо, чтобы никого не беспокоить, как всю жизнь прожила, так и плакала: без всхлипов, без рыданий, только слезы текли по щекам, да дрожали прижатые к груди руки со въевшейся чернотой огорода. Сидевшая слева от Пидорки Надя стала ее утешать, прижала ее голову к груди и гладила по голове как маленькую. Юра вынул из кармана трубочку с валидолом, заставил мать взять таблетку под язык. Пидорка вскоре успокоилась, а когда Вера с Надей уже хотели разливать чай, встала и попросилась: - Віруня, я щось сказати хочу!

Взрослые зашикали на детей, все взгляды устремились на Пидорку, стоящую с «гранчаком» в руках.

- Діти мої любі, - начала Пидорка. – Їду я далеко, і так може статися, що ми й не побачимось на цьому світі. Я вже стара, нянькати малих не здатна, бо вони вже спритні для мене. Позвав мене мій чоловік Іван. Він за мене старіший, мабуть вже хворіє, доглянути нема кому. Хто ж піклуватиметься про нього, якщо не його дружина? Я батька вашого доглянула, дітей як своїх виховувала, за всю його доброту віддячила. Тепер повинна я йти до мого чоловіка. Дякую вам, діти, бо ніколи не бачила від вас нічого, окрім хорошого. Ви дали мені сім'ю та повагу. Нехай Б-же береже вас… А я вже поїду… – Голос у Пидорки сорвался, но подняла она свой стакан и не отрываясь выпила, а слезы из глаз так и бежали.

А у Веры, когда говорила Пидорка про уважение, и про то, что за их доброту сполна расплатилась, тяжело на сердце стало. Не уважала она Пидорку, а сама добротой ее пользовалась, подкидывая ей детей, а потом и внуков. Пидорка иной день и котлет для них нажарить успевала. И когда прибегала Вера забирать деток домой, ждал ее увязанный в теплый платок казанок или кастрюлька. И принимала она это как должное – взяли Пидорку в семью, вот, пускай для семьи старается. И платья из материала Пидорке присланного она с сестрами принимали как должное: они молодые, им нужнее, а Пидорка и не ходит никуда. Дарили они Пидорке домашние халаты из цветочного ситца и теплой фланели, тапочки домашние покупали, отдавали свои старые свитера и жакеты, а она вязала себе из ниток теплые шали. Вера вспомнила, как однажды принесла Пидорке зимние сапожки. Мотя покупал на спецобслуживании, да не угадал с иностранным размером, малы оказались. Ни Вере, ни сестрам они не подошли, и достались Пидорке. Как же она восхищалась модной обувкой, раз в жизни случайно к ней попавшей!

- Вне времени жизнь прожила наша мама, - проговорил Юра, садясь на Пидоркино место между Верой и Надей. – Как она там то приживется?

Они смотрели на Пидорку, а она споро мыла посуду, которую подносили ей Валя и Анжела. Юрина жена Наташа и Алешина Катя вытирали тарелки. День теплый, солнечный, ни облачка на небе. Женщины в ярких сарафанах, в легких босоножках. Только Пидорка в темном платье в мелкий горошек, белым платком повязана, да на ногах старые тапочки.

- Надо ей хоть пару нормальных платьев купить, - подумала Вера. – и тапки новые обязательно, а то опозорится перед этим Иваном. Он, наверное, уже давно австралийцем стал, в пиджаке да с галстуком, а тут к нему Пидорка из Вербки. З -пид Вербок!

Самолет стал снижаться, и Пидорка уже привычно ухватилась за Верину руку и закрыла глаза. - …іже єсі на небесі… - шептала она.

- Пидорка, да открой глаза, - тихонько уговаривала ее Вера, - посмотри какой красивый город Брисбен. Ты здесь жить будешь, неужели тебе не интересно глянуть с высоты? Смотри!

Пидорка опасливо приоткрыла один глаз, глянула в иллюминатор, зажмурилась, потом открыла оба глаза и испуганно зашептала: -…та буде воля Твоя… - но глаза уже не закрывала, с удивлением всматриваясь в чужой город, который раскинулся под ними во всю необъятную ширь.

- Мабуть ще й більше за наш Київ, - сказала она. Вера только хмыкнула. А Пидорка снова схватила ее за руку, потому что земля стала стремительно приближаться. Самолет покатился по летной полосе гася скорость, все захлопали, благодаря пилотов за мягкую посадку, и Вера тоже присоединилась к аплодисментам. Повернувшись к Пидорке, она с удивлением увидела, что Пидорка тоже хлопает в ладоши.

- Так усі плещуть, - смутилась та, - ну і я стала. А шо…

Вера сняла с ленты сначала свой чемодан, потом, откатив его к Пидорке, вернулась и нашла взглядом старый Надин чемодан, в который они уложили Пидоркины вещи. Они пошли по стрелке на паспортный контроль, и Пидорка, как испуганный ребенок, держалась за Верину руку, словно боясь затеряться в шумном улье аэропорта. Перед самым выходом в зал прилета, Вера оглядела Пидорку, поправила ей воротник платья, пригладила растрепавшиеся спереди волосы.

- Причепурила мене як наречену, - через силу улыбнулась бледными губами Пидорка. – Щей вельон прикрутити, тай можна весілля грати. Як Іван мене схоче, то схоче й негарну, бо хто вже файний мого віку… - руки ее дрожали, и она никак не могла просунуть руку в ремешок сумочки. – Не звикла я до ваших сумок, - оправдывалась она когда Вера помогала ей. – Ну, з Б-гом! – и шагнула к распахнувшимся перед ней дверям.

Глава четвертая. Иван

- Алло, Надя, связь пропадает, алло, ты меня слышишь? – Вера дождалась ответа и продолжала рассказывать. -У выхода в зал толпа народу, полно встречающих с именами на табличках, а мы мимо проходим, уже дошли до последнего встречающего, вышли в зал. И никто нас вроде и не встречает, а Пидорка уже плакать готовится, я, знаешь, тоже испугалась маленько. Вижу, стоит чуть дальше мужчина высокий такой и в вышиванке. Ну да, да, в нашей, в украинской рубашке. Я Пидорку под локоть толкаю и на него показываю. А она белая вся стоит и мне шепотом: - Це я, це ж я вишивала! – Да как кинется ему навстречу. А он к ней! Весь аэропорт на них смотрел рот открывши! Как они друг на друга наглядеться не могли, как обнимались… - Вера всхлипнула. – И ведь седые оба, и женаты были всего ничего, и так… Не понимаю! Ну да, есть машина, местная, Холден называется. И я первый раз слышу! Нет, не в квартире, а в собственном доме. С гаражом и беседкой. Ну все, я прощаюсь, меня к столу зовут. Тут Пидорка уже наготовила всего, и когда только успела! Мы вчера вечером прилетели и сразу спать легли. А сейчас гости пришли. Тут у нас, вроде, вторая свадьба. Нет, не смеюсь, а удивляюсь. Все, пока. Я завтра еще позвоню.

Вера положила трубку телефона обратно на комод, и подошла к зеркалу. Эту комнату Иван, когда показывал им с Пидоркой дом, назвал спальней.

- Я й дзеркало купив, й комод поставив, на тебе чекаючи. У шуфлядках пусто, ти свое нижнє сюди клади, а плаття у шафу вішай. – говорил он.

Пидорка вроде и слушала, но казалось не слышала его, только смотрела на него и качала головой и каждые пять минут принималась плакать.

- Вы ей лучше кухню покажите, - предложила Вера. – Она делом займется и плакать перестанет.

Иван потянул Пидорку в кухню, просторную, с окном в сад. Под окном рос куст жасмина, и запах его расходился по дому. Все окна были открыты, слышно было и пение птиц, и шум проезжающих машин. Пидорка сразу повязалась фартуком, и захлопотала, вынимая продукты из холодильника.

- А кастрюлі де в тебе, Іван? Ти мабуть друзів покликав, хтось прийде ввечері? А де овочі? І буряки є? – Пидорка суетилась у кухонного прилавка. – Ножи в тебе гарні, гострі! – похвалила она. – Ти борща пісного хочешь, або с кісткою?

Вера, присев на маленький кухонный диванчик, с удивлением наблюдала за Пидоркой, так быстро освоившейся в чужой кухне. А на плите, которую для нее зажег Иван, уже стояла кастрюля с кипящим борщом. Пидорка терла картошку на деруны, мыла помидоры и огурцы, звала Веру делать салат, и при этом безостановочно говорила с Иваном. Они перечислили всех, кто жил в селе, от первой хаты до последней у самого леса. Иван помнил все имена, спрашивал про детей односельчан, кем стали, куда уехали. Он подробно расспрашивал о родных и знакомых, но Пидорка чаще всего отвечала «забрали», «з Сибіру не повернувся», «на Донбас поїхав» или «помер».

- Майже півсела зникло! –жаловался Иван. – Нема вже нашої Вербки! Зпочатку голод, потім війна, та ще після війни катували! А що Віруня наша не розмовляє українською?

- Вона все розуміє, - защищала Веру Пидорка, - і розмовляти може. В місті мало хто розмовляє, бо багато російських шкіл.

- Може зараз щось зміниться, - вздыхал Иван, - побачимо. А я маю для Віруні дуже гарного хлопця, але він тількі украінською розмовляє. Він тут народився, батьки його мові навчили, а російську він і не чув ніколи. Гарний хлопець, чуєшь, Віруня?

Вера даже покраснела. При чем тут она к гарному хлопцу? Она уже давно ни о чем таком не думает, старая для хлопцев, бабушка. И вообще она здесь не за этим! Но вечером, когда собрались Ивановы друзья, она как бы ненароком разглядывала этого «хлопца». Был он высокий, энергичный, поджарый и быстроглазый, с седым чубчиком, и громким хорошо поставленным голосом. Андреем звали. Был он школьным учителем математики, преподавал в каком-то колледже. Одет был несерьезно – в майку и шорты, да в шлепанцы, но приехал на новой и блестящей машине. Оказался Андрей интересным собеседником, и просидели они с Верой на веранде часа полтора, все говорили о жизни, сравнивали «а як у вас».

Когда гости разошлись, и Вера с Пидоркой домыли тарелки, Иван обнял Пидорку за плечи и тихонько сказал ей:

- Ну що, жінка, веди свого чоловіка до ліжка…

И что-то было в этих словах только им двоим понятное, потому что поглядели они друг другу в глаза, и перестали замечать что вокруг них творилось. За руки взялись как дети и в спальню пошли.

Вере даже неудобно стало, словно она в замочную скважину подглядывала. Развесила она кухонные полотенца, и поспешила в свою комнату на первый этаж. Разделась, легла в постель, и задумалась. Старые Иван с Пидоркой, за шестьдесят обоим, неужели у них еще это самое может быть? Но как-то получалось что может, иначе не смотрел бы так Иван, со значением смотрел. И Пидорка бы не закраснелась вся… Выходит и в старости можно как молодые! А у нее после Мотиной смерти и в мыслях такого не было. И ворочалась Вера в постели, и думала о своей одинокой надвигавшейся старости. Вроде все у нее в жизни было ладно, и любовь с Мотей, и детки, и работа любимая. Было. А теперь? Ревновала она Пидорку, что ли, завидовала? Уснула она поздно, почти под утро.

Назавтра вечером закомандовал Иван ехать в украинский клуб. Вы, мол, должны посмотреть на австралийскую еду, да на людей, кто что ест, кто как одевается. Пидорка, которая с утра глаз с него не сводила, даже слова возражения не вымолвила. У нее в шкафу с десяток платьев висело, что Иван купил, ее ожидая, выбирай любое. И косынкой он не велел «в люди» повязываться, хотя дома Пидорка все равно покрывалась платком. Принарядились они, в общем, и поехали. У клуба ждал их Андрей, Энди, по-здешнему. По всему видно было, что частенько ходили мужчины в этот клуб, почти все здесь друг друга знали. С ними здоровались, и Иван всех знакомил и с Пидоркой и с Верой. Про Пидорку говорил, что жена, а Веру называл падчерицей. И удивлялась Вера, как легко принял этот, проживший всю жизнь вдали от семьи, и жену и совершенно чужую ему взрослую дочку. Многие кто подходил к их столику, говорили по-украински: те что помоложе чуть запинаясь, а люди Иванова поколения словно всю жизнь в Украине прожили. Покончив с едой, перешли они на веранду. Андрей принес им с Пидоркой еще по бокалу вина, а себе и Ивану пива.

- Не люблю я цього вина, - шептала Вере Пидорка, - Ще чарку випити можу, а вино – це паньский напой! А ти випий, доця, може у вас з Андрієм зладиться.

- Это ты меня на что толкаешь? - удивилась Вера. – Это уже четвертый бокал сегодня.

- Я не штовхаю, Віруня, я раджу. Ти вже скільки років недоторкою живеш. І він без баби знудьгувався. А чоловікові сама знаєш яка ласка потрібна. Он-до Іван козликом скаче!

А Иван и вправду сегодня был другим. Он шутил, громко хохотал вместе с окружавшими его людьми, наслаждался вниманием, с которым его знакомые расспрашивали Пидорку о ее жизни. Все они улыбались, размахивали стаканами с пивом, и задавали вопросы с неподдельным интересом. И это тоже удивляло Веру: ну какое им дело до ее жизни? Но ведь спрашивают, да про такие мелочи как цвет докторских халатов, или сколько лет надо учиться чтобы стать доктором. Если говорили по-английски, то она смысл вопросов почти всегда понимала, но говорить по-английски не могла совсем, и за нее говорил Андрей. А если обращались по-украински, то она, привыкнув за годы работы говорить с пациентами на их родном языке, отвечала тоже по-украински. И то, что Андрей приобнял ее за талию уже казалось естественным, и его куртка накинутая ей на плечи, и то что они в обнимку спускаются по лестнице, а с веранды им свистят и смеются. Андрей усадил Веру на переднее сидение, пристегнул ремень и повез ее в темноту. Уснула она сразу же, всю дорогу проспала и не проснулась даже когда Андрей вытаскивал ее из машины. Открыла она глаза только когда утром разоралась прямо под окном ранняя птаха. Пела она странно, выводя целые музыкальные фразы. Вера немного послушала заморскую птицу, глядя в белый потолок и пытаясь сообразить, где она находится, а потом тихонько повернула голову и увидела спящего рядом Андрея. Она завозилась и поняла, что раздета, и спала в одной комбинации. Вера попробовала вспомнить хоть что-нибудь, но вспомнила только последний бокал вина, а дальше ничего вспомнить не могла. Так было или не было?

- Було, - словно отвечая на ее немой вопрос сказал, не открывая глаз Андрей. – Вже все між нами було, согрешили! – и потянулся обнять ее. – Швидко біжи до ванни, будемо ще грішити.

Вера из постели пружиной выскочила. Уже в ванной, умывшись и расчесав волосы, она вспомнила глупую призказку о том что «Поздно пить Боржом». Ну, раз уже было, то теперь глупо притворяться недотрогой.

К Ивану с Пидоркой они приехали аж к полудню. Андрей выключил мотор и взял Веру за руку.

- Я хочу повінитися, Віронька, - сказав он. - Вчора між нами нічого не було. Ти відразу ж заснула, а я роздягнув тебе, трохи помилувався тобою, та й ліг під бочок. Це мене Підорка навчила. Вчора мені каже: - Не обдуриш, не продаш! А ти така сором'язлива, взагалі не схожа на наших австралійських жінок. Ти б ще півроку збиралася!

- Ах ти ж... – начала Вера, но Андрей закрыл ей рот поцелуем, и задержались они в машине до тех пор пока на веранду вышел Иван и позвал их обедать.

Вера сразу прошмыгнула к себе в спальню переодеться, а Андрей, безо всякой неловкости сел к столу дожидаться обеда. Пидорка уже несла ему тарелку с дымящимся борщом когда Вера смущаясь поднялась к ним.

- Ти ж моя гарнесенька, - обняла ее Пидорка, - сідай істи, бо тобі треба сили. Андрій хоче взяти тебе за жінку. Ось у Івана питав благословення. Будеш у нього газдинею, знову очі заблищать як в молодості.

Вера, держась за руку Андрея, стояла перед высоким худым священником, и слова звучащие под высокими сводами, не достигали ее понимания.

Как же это получилось, что жизнь ее изменилась вдруг, в одночасье, без ее желания, да так круто, как будто две половины ее существования совсем не связаны друг с другом? Она была пионеркой, потом комсомолкой, злилась на Пидорку, убегавшую из дому на рассвете святить куличи в Пятничанской церкви, не давала ей окрестить Юрочку (хотя тетка Наталка с Пидоркой все равно окрестили брата, когда она уже училась в Гайсине). Она, Вера, прожившая полжизни с Мотей Яблонским, коммунистом и райкомовским инструктором, мама Тани и Алешки, известный в городе врач, глава большой семьи. Да когда она шла по главной улице с ней здоровались на каждом шагу! А здесь ее никто не знает, да что там ее не знают, она даже языка здешнего не знает, трех слов связать не может. Ни профессии, ни квартиры своей. Вера вспомнила как она гордилась своими бордовыми портьерами, как расставляла в серванте хрустальные рюмочки… И шубку каракулевую жалко, и шапочку норковую!

Андрей сжал ее руку, и Вера поняла, что обращаются к ней.

- Обіцяю, - сказала она, и другая половина ее жизни началась.

И все было в этой жизни: и любовь, и слезы, и ссоры, и подарки, и путешествия, и работа. Был и цветник перед домом и ремонт, и авария на новой машине, и болезни, и купание в океанских волнах, и неудачное замужество Нади, которая приехала на их с Андреем свадьбу, да так и осталась с Пидоркой. Но ни разу не пришлось Вере пожалеть, что благословила ее Пидорка связать свою судьбу с Андреем. И как двадцать лет прошли-пролетели, как эти годы растаяли?

После смерти Ивана Пидорка резко сдала. Еле-еле ходила, с помощью Нади спускалась в сад и сидела в кресле весь день. Почти каждый день пересматривала Пидорка дерматиновые привезенные с собой альбомы с фотографиями детей и внуков, и блестящий нарядный австралийский с фотографиями Ивана. И каждый раз повторяла с тоской: - Як там мій Юрасик... Хоч би ще разочок його побачити.

Ушла она тихо, никого не побеспокоив. Шла по комнате, держась за комод, а потом посмотрела на Веру и Надю, сидевших за столом и сказала:

- Вибачайте, донечки, але я мабуть далі не піду… - И медленно опустилась на пол.

Хоронили Пидорку рядом с умершим три месяца назад Иваном. Вера с Надей стояли возле могилы и слушали как хорошо говорил о Пидорке Андрей.

- Ми сьогодні ховаємо Підорку Іванівну Дацюк, уродженку села Вербки Вінницької області в Україні. Разом з нашою Україною пережила вона голодомор, жахи війни і повоєнні голодні й холодні роки.

Прожила Підорка Іванівна довге життя, і стільки всього було в її житті, що іншим не вистачило б трьох життів. Четверо дітей і четверо онуків виростила вона, була матір’ю багатодітної сім'ї, і для кожного знаходила ласку і добре слово. І зуcтрічала кожен день з посмішкою, і всі бідування для неї не були негодою, бо була вона великою працівницею! Вже літнєю Підорка Іванівна вирушила у кінець світу щоб доживати з коханим чоловіком. І ось вона ляже у землю поруч з ним. Поклоніться люди великій працьовитій неньці!

И при этих словах обруч, стягивавший много лет Верино сердце, вдруг лопнул. И слезы хлынули у нее из глаз, и с криком – Мама, мамочка моя любимая! – бросилась она к стоявшему у могилы гробу. Андрей перехватил ее, обнял и горькие Верины слезы впитались в его рубашку.

А когда опустили Пидорку в могилу, то Надя молча развязала старенький белый Пидоркин платок, в котором хранилась привезенная по ее просьбе «рідна земля з-під мальв коло хати» и высыпала на гроб.