Я тоже могу чудо устроить! Даже чудеснее, чем было утром в школе. Наши мужики, которые с войны вернулись, здоровски обновили школу. Она снаружи вроде головы: золотится крыша из новой соломы, блестят два окна, обведённые голубым, а между ними зелёная дверь вдыхает людей. Внутри я приметил на обычной стене из брёвен четыре короткие доски, которые туго сплочены и покрыты чёрной краской. Вскоре понял, для чего они. Училка чертила на чёрном яркие белые знаки. Называла, затем слепляла эти имена. Возникла мама и стала намыливать раму. Чудо, конечно, хотя и не очень: если мама чистоту наводит, это обычное дело. Галиванна сказала, что будет много другого, когда пройдём все знаки- буквы. И дала мне, как и другим первоклашкам, серую картонку, вырезанную из коробки. На картонке начерчено синим гораздо больше букв. Вернувшись домой, я увидел: папа уже смотался по работе в райцентр и прихватил там кое-что, чем не торгуют в нашем сельпо. Мне досталась вдвое сложенная белая картонка, на которой чёрные буквы и самолётик. Папа сказал, что книжка подождёт, пока узнаю в школе буквы. Но мне-то ждать!.. Стал узнавать у папы, но тот, отобедав, убежал на работу. Мама тоже мало помогла: накормив ораву, засеменила с младшими на огород. Мне позволила погулять у моего моря. Оно опять появилось на перекрёстке, где наша изба. Я отправлял одной рукой корабли-перышки, а в другой держал школьную картонку. Когда люди тормозили, соображая, как лучше обойти море, чтобы попасть в сельпо, или в медпункт с аптекой, или в клуб с киношкой, я подбегал и что-то узнавал о буквах. Осталось мало неизвестного, но мама крикнула из-за плетня, что пора к тетрадке. Тетрадку сделал я сам, нарезав из обёрточной бумаги листы, склеив по краю, разлиновав. Теперь на линиях надо выстраивать палочки, прямые и косые. Ну, скукота!.. Придвинул папину картонку. И пополз, пополз по ней. За раму. Видится вставший на старт самолёт одноместный, кабина без крышки. Лётчик напялил очки что консервные банки. Тёплые куртка, перчатки и шлем из коричневой кожи. Шёлковый шарф для фасона. Слышится крик «От винта!». Треск оглушительный, бешено крутится винт и себя растворяет. Плавно взлетаем и вдруг зависаем. Нас тормозят непонятные буквы. Мне удалось догадаться. Сильно штурвал на себя! Ужас весёлый – мир провалился знакомый зелёный. Я же пронзаю простор голубой. Беленький шарфик трепещет со мной. Тучкою моюсь, под солнышком греюсь, пониже спускаюсь, в лесочке бужу задремавшие листья, в речушке волну поднимаю, победно сажусь, ощутив под собой табуретку. Появлялось даже невидимое! Мои чувства. То есть лётчика... Осматриваюсь. Да, много могу показать видимого и невидимого. Но времени мало. Ну, обозначу, а подробности потом. Пишу на бумажках «двер», «акно», «палавик», «печ», «шкап», «ток», «сон», «едим», «фу», «цып», «мыш», «кот». Леплю куда надо. Нет, «мыш» не могу, уже не на кого. На Ваську лепить трудно, дёргается и орёт. Врывается мама с лопатой и малышками под мышкой, запашно дышит, потная. – Что тут такое?! И сама понимает. – Писсатель! Хочет добавить, освобождая руки. Я подныриваю – и в сени. Достаётся печке. Мама трясёт ладонь и возвращается к словам: – Быстрее к делу! Живо покончив с тетрадкой, делаю обычное. Развлекаю малышек, бегу в птичник и на грядки. Глядь, а мигнуло больше полвека. Учёба, дети, хлопоты по хозяйству, учёба в городе, обустройство самостоятельной жизни, работа, дети. Были, были писательские идеи, но рождались отчёты, заявления, объяснительные, в последние годы распоряжения. Теперь-то могу?! Да, напишу, как подступался к писательству, и реализую-таки темы. Загвоздка: мало что помню о намеченном. Лишь вот это – детально и будто сейчас перед глазами. Входишь и видишь напротив окошко. Если улыбчиво солнышко – здесь половик веселит разноцветьем тряпиц, нашиваемых мамой. Сверху свисает прозрачная груша, внутри червячок отдыхает, а позже он будет растягивать день. Жили недавно с настольной вонючкой. Витька соседский присел за уроки, так лампа взбесилась, огнём заплевала дневник. Витьку жалели, а он поделился секретом со мной. Очень удачно сожрал керосин дневниковую запись училки! Знатная порка грозила Витюшке. Справа от входа развёрнута боком большущая печка, сияет побелкой. Пахнет обычно варёной картошкой, хлебами, борщом, киселями. Редко мясцом, иногда же подпустит угара. Если истоплена, здоровски наверх залезть. С нею сравнима в сельпо продавщица: большая, напудрена, пахнет приятно (пока не закурит цигарку) и жаркая, как говорят. Шкап для одежды по левую руку. Если в него забираюсь, то вижу такое, что младшие слушают, рты забывая закрыть. Лёгкий ковёр на стене у витого железа кровати. Белые лебеди вечно плывут неразлучно. Мама гордится горою подушек, которая выше соседских. Дальше по стенам кроватки сестричек и кованый длинный сундук, на котором матрас для меня. Низкая ваза стоит у кроваток, на ней нарисованный милый цветочек краснеет, стыдится плодов неприятных, которые падают внутрь из сестрёнок. Это приходится мне выносить. Угол за печкой как будто живой уголок. Здесь золотистые шарики скачут, пищат и клюют размельчённый желток, полюбившийся им до рождения. Этим местечком довольны и мышки. Сытно, и кот не достанет за сеткой. Перед огромною пастью печной побледневший поскобленный стол для готовки, еды и уроков. Сидя за ним, отвлекаюсь на танцы огня и чудесные звуки печные. Песни сверчок распевает на входе, освоив уютный шесток для посуды, а дальше, в горячем горниле, ведут разговоры древесные духи. Если сидеть по-другому, смотреть на окошко, то можно за ним очутиться. Даже совсем улететь. И куда с этим? Повесить в Паутине? Глянул туда. Мамочки! Могут встретить вот так: «ф топку», «афтара ап стенку» и, опять же, «Писсатель!» Попробую смягчить критический удар. Так подпишу: Писсатель | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
