Туча надвигалась медленно-угрожающе, словно большой неуправляемый дирижабль. Днище её, на мгновение, осветилось пурпурным, затем вновь стало иссиня-чёрным, словно чья-то невидимая рука на совесть просмолила основание воздушного корабля.

По краям «дирижабля» клубились кипельно-белые многослойные облака, и создавалось впечатление, что это морская пена во время шторма бьётся о борт.

 

Егор, сидя на колченогой лавке подле дома, заворожённо наблюдал за происходящим. Он жаждал грозы! Жаждал всем сердцем, каждым нервом, пожалуй, также сильно, как жаждал когда-то появления на свет сына…

Надвигалось что-то страшное! Но в этом страшном была необъяснимая, чудовищная красота! Воздух наэлектрилизовался так, что стало трудно дышать.

- Ну же, давай! – хотел он крикнуть туче, но в плотно сжатых губах его не родилось ни единого звука. Прищурив серые, точно грозовое небо, глаза, он пристально вглядывался вверх. В утробе тучи уже вовсю полыхало, но грома пока не было слышно.

Ещё мгновение, и земля соединится с небесной хлябью, жадно принимая в своё лоно живительную влагу.

 

Егор всегда, сколько помнит, любил грозу. Разгул стихии, её дьявольская мощь и сила, находили в его мятежной душе отклик, восторг и даже преклонение.

- Горяч ты больно, Егор. Охолонись! – часто слышал он от мужиков в свой адрес. Не раз Егор бывал бит, а бывало, и сам, в горячке, навешивал тумаков обидчику.

 

Резкий порыв ветра взъерошил его редкие седые волосы, сорвал с берёзы листья, и, забавляясь, как кошка с мышью, понёс в неизвестном направлении.

Туча вдруг исторгла утробный звук, и тут же яркая зигзагообразная вспышка пронзила волглое пространство от неба до земли. Егору показалось, что стекло в старой раме треснуло от мощных раскатов, следовавших один за другим. Он пристальным взглядом окинул мутное, засиженное мухами, окно, покосившийся косяк двери, позеленевший от времени шифер крыши. Сколько лет он не занимался ремонтом в доме?.. Впрочем, какая разница!

 

- Егорушка, как сына назовём? – Аня взглянула на мужа с благоговейным обожанием, нежно погладив округлившийся живот.

- Тебе рожать, ты и называй.

- Давай Андреем назовём?

- Хорошо, пусть будет Андрей.

Роды оказались стремительными. Схватки, точно гроза, начались внезапно. Воды отошли мгновенно, проливным дождём окропив мятую белую простынь. Егор, поймав попутку, едва успел довезти жену до Роддома. Он сбился со счёта, сколько выкурил сигарет и сколько намотал километров, пока дежурил у крыльца больницы.

На его вопросы «как там? что?» дежурная медсестра пожимала плечами.

 

Он еле сдерживал себя, чтобы не послать всех к «едрёной матери», или, в крайнем случае, не разбить стекло в приёмном покое.

- Вы Егор Красильников? – пожилой доктор, снимая очки в толстой роговой оправе, взглянул на него с участием и даже, как показалось, с жалостью.

- Я, - дрожа всем телом, ответил Егор.

- Пройдёмте в кабинет.

 

- У вашего сына – серьёзные проблемы со здоровьем, - доктор откашлялся, с трудом подбирая слова. – К тому же, роды оказались тяжёлыми. Конечно, при надлежащем уходе вы сможете добиться некоторых результатов, поставить сына на ноги, но… На это понадобится очень много времени, а главное – сил.

- Доктор, не тяните кота за хвост!

- Вы вправе отказаться от ребёнка. В любом случае, принимать решение будете вместе с супругой. Моё дело – предупредить.

Егор едва сдержался, чтобы не схватить доктора за грудки. Дабы избежать этого, крепко зажал трясущиеся ладони между угловатых коленей.

- У вас есть время подумать, недели две-три. Извините, меня ждут.

 

Егор принял решение гораздо раньше. Спустя три дня, он собрал вещи и уехал туда, где тайга подступает к самому крыльцу, а в распадке, где кедр соседствует с реликтовой сосной, местные охотники часто встречают медвежьи следы.

 

Молния, словно разъярённая кобра, сделал решительный бросок, и ударила так близко, что Егор зажмурил глаза.

- Ну же, давай! – он не мог насытиться ощущением опасности и близости смерти, словно пытался в сотый раз что-то себе доказать. Расписавшись однажды в собственной трусости и сидя теперь на покосившейся лавке, он старался доказать обратное. Кому доказать? Без малого, два десятка лет прошло с той поры, как он ушёл, вернее, сбежал от жены и сына.

 

Наконец, небо сжалилось, и хлынул дождь, по-осеннему холодный, упругий. В мгновение ока он прибил к земле высокий бурьян у калитки, кусты малины, перемешал с грязью стебли укропа.

Егор, запрокинув голову, с наслаждением подставил худое скуластое лицо дождевым струям.

 

Да, он наказывал себя все эти годы, как только мог! Сначала крепко и беспробудно пил. Потом, с трудом подавив тягу к алкоголю, до изнеможения работал на лесоповале. Спустя пару лет, от звонка до звонка, отсидел за драку.

И вот теперь, сотрясаясь худым старческим телом от холода, шепча посиневшими губами «давай!», он вдруг почувствовал, что наконец-то смог себя простить. Простить то жалкое и трусливое, что гнездилось в душе все эти годы… Или ему только показалось, что простил?

 

Увлекая за собой остатки влаги, туча быстро удалялась на запад. Последние тяжёлые капли, словно поставив точку в этом мракобесии, упали на землю. Нежная светлая лазурь растеклась вдоль линии горизонта.

В сенях неожиданно зазвонил телефон.

Егор поспешил на звук, оставляя за собой мокрые лужицы, машинально вытер мокрые ладони о мокрые штаны, нажал кнопку ответа.

- Алло! Пап, ты где пропал? Битый час не могу до тебя дозвониться!

- Андрюша, сынок! Прости, не слышал звонка.

- Что-то случилось?

- Всё в порядке, сынок. Просто гроза.

- Гроза?

- Да, была гроза, но уже закончилась. Всё хорошо!