- Какой он всё-таки мальчишка! – плачет няня… Я в бескозырке, голубых штанишках, и чувствую спиной всю зыбкость трапа, Из провожающих – лишь няня с грустным папой, Вот-вот отчалит белый пароход, а мне седьмой пошёл сегодня год… Фотограф, словно пудель, суетлив! Установив свой новенький штатив, кричит: - Смотри, отсюда скоро выпорхнет синичка! Я знаю, никакой синички нет, и я не улыбнусь ему в ответ… На трапе – девочка с тонюсенькой косичкой, матрос усатый скалит жёлтый рот, гудит, как улей, петроградский порт… Моя кузина, или просто «Лизка», всё время строит глазки офицерам (и кто её учил таким манерам?) Велит, чтоб звали не иначе - «Сьюзи», у Лизки две пшеничные косы, а мордочка – как будто у лисы… Вчера она гуляла по аллеям с каким-то длинноногим шарлатаном, и этот длинноногий шарлатан, кузину взяв под острый локоток, твердил, как попугай: - Шарман, шарман! А после Лизка (волос – на пробор) Играла партитуру в «ля минор»… Вздыхала нянька: - Новый ухажёр. И в белый фартук тихо так сморкалась, а Лизка пуще прежнего старалась, Вот верно говорят – любовь слепа! И только добродушный мой папА, раскачиваясь в такт в уютном кресле, рукоплескал и всё кричал "прелестно!" Я, наконец, допил свой гоголь-моголь и шарлатану показал язык – подумаешь, какой нашёлся щёголь! А он вдруг зло блеснул пенсне в ответ и стал зелёным, словно мой берет… И, слава Богу, этот щёголь Лизкин нас проводить на пристань не пришёл, не нёс до парохода чемоданы, а здесь такая вонь и толчея: носильщики, и рыба, и бакланы, и барышни, и чопорные дамы… У этих толстых щепетильных дам (я как-то на картинке видел сам) в чулок ажурный не влезает ляжка, чулочек держит белая подвязка, а сверху белым облаком – рейтузы… - Я на тебе женюсь, - сказал я Сьюзи, - как только возвратимся в Петроград! ПапА велит запрячь кобылу в бричку, поедем, обвенчаемся с тобой. Я улыбаюсь… И седой фотограф мне машет на прощание рукой, ну вот и всё, лети, моя синичка!.. - Отчаливаем, Лизка! Ветер – вест! - Скорей бы уж добраться до Парижу. - Парижу я пока ещё не вижу. И вдаль смотрю, пока не надоест. … Париж, Париж! Там заросли настурций, Там орхидеи, может быть, цветут и кофе с круассаном подают на серебре фамильном по утрам… Скорей в Париж, бегом от революций и прочих, неприятных сердцу, драм! Давно растаял вдалеке причал… - Ты слышала, папА вчера кричал, что не оставит родины и флота? - Ты думаешь, мы не дождёмся фото? - Пойдём-ка лучше, милый, по местам… Приснилось мне, наверно, через год: под сапогом усатого солдата красивый снимок - мальчик, пароход (история – она не виновата!) каллиграфически в углу на фото дата – семнадцатый для Петрограда год. В оранжереях вдруг зацвёл гранат, но только не для нас с моей кузиной... В Париже пахнет горькою чужбиной, и кровью пахнет милый Петроград. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
