Когда в замке лязгнул ключ, Валентина была занята приготовлением ужина.

-Николай, ты? Опять тебя на работе задержали? -из кухни громко окликнула Валентина своего гражданского мужа.

 

Мужчина 40-ка лет, небрежно одетый и с неприятным душком недавнего возлияния, ввалившись в прихожую, начал разуваться. Было заметно, что это давалось ему с трудом.

 

Выйдя ему навстречу, Валентина в ожидании наблюдала, что же дальше произойдёт. Наконец, освободившись от тесных ботинок, Николай шагнул вперед, но голова у него закружилась, он потерял равновесие и, как подкошенный, рухнул набок прямо на пол. Громко икнув, тот час же захрапел.

 

-Вот же свинья…-резко сказала она и, брезгливо морщась, принялась шарить по его карманам, поворачивая безвольное тело из стороны в сторону. На пол покатилась мелочь, за ней вывалилась связка ключей.

-Пусто! А…чтоб тебя…-выругалась Валентина, не обнаружив ничего приличного в карманах.

 

Раздраженно сплюнув, вернулась на кухню. Мясо в сковороде уже подрумянилось и теперь было важно его не сжечь.

 

«…Ну и чего я психую? Подумаешь, выпил… а кто сейчас не пьёт? …»

 

И в самом деле! В кафе, где она трудилась сначала посудомойкой, а теперь уже официанткой, каждый перерыв не обходился без бутылки вина или пива.

 

Сама Валентина не была приучена к выпивке. И долго отнекивалась, ссылаясь на гастрит. Родилась и выросла она в деревне. Там могли пить свободно, не боясь быть запозоренными только мужики. Поэтому женщинам было стыдно опрокидывать стаканы. Было большой редкостью, когда баба напивалась. А если уж такое и случалось, то для этого нужна была очень веская причина.

 

Мужчины же наоборот, частенько собирались под вечер у чьего-либо двора, когда уже вся работа по хозяйству была выполнена и, выпив самогона, да на скорую руку закусив чем Бог послал-будь то огурец из погребка иль солёный гриб на вилке, кто-то из них доставал гармонь и начинал петь частушки.

 

Тут же в воздухе пыль столбом вздымалась от их босых ног. Плясали в полном смысле до упаду, но редкие ботинки обычно берегли, их предусмотрительно убирали в сторону. Затем, спохватившись пропавшего мужа, подходила супружница и уносила обувь с собой домой. Но чаще всего и жёны присоединялись попеть да поплясать.

 

Кто-нибудь из мужчин начинал:

-На-аа горе-ее стоит ко-озёл,

Оннн уша-ами ма-ашет…

Каа-мары его ку-у-сают-

Оон в прися-ядку пля-яшет!

 

Тот час подхватывали другие:

-Раньше были времена-аа

А теперь мгновени-ия!

Раньше чаще поднима-алась наша настроения-яя!

Ээ-эх, ра-аз, да ищщо ра-аз!

Ищ-що многа-многа ра-аз!

 

Но это всё грубые деревенские частушки, их пели подвыпившие мужчины. У женщин имелся свой репертуар:

-Аа-х, топни но-ога,

То-опни пра-авенькая!

Всё равно ребя-ята лю-юбят,

Хо-ошь и ма-аленькая!

 

И на всю деревню шум-гам-тарарам! Очень быстро охрипшие собаки сдавали свои позиции, ведь людей им всё равно не перекричать и, обреченно лязгнув цепями, устраивались на ночлег.

 

-Вот ужо им не спится! -ворчали и старики, нетерпеливо ворочаясь в своих постелях.

 

Следом, влекомая звуками гармошки, собиралась и молодежь. Они обступали кругом веселящихся родителей, лузгали семечки и несмело обсуждали, переговаривались в пол голоса. Старших было не принято высмеивать, поэтому вели себя сдержанно, с уважением.

 

Нередко гулянка затягивалась далеко за полночь! Намаявшись за день, жёны долго не выдерживали-скоро подъём и вновь за работу! Начинали нервничать. И, наконец, вскоре разыгравшихся «непутёвых» мужей уводили домой да укладывали спать.

 

Отец Валентины пришёл калекой с войны. Ногу он потерял под Сталинградом, в адском котле. Поэтому очень и не любил вспоминать об этом, всё больше старался отмалчиваться или отшучиваться, если кто и начинал его спрашивать.

 

Пил страшно и смертным боем избивал мать, молоденькую Нюру. Казалось, он вымещал всю свою злость и обиду от перенесенного. В такие минуты он не думал о том, что отыгрывается на ничем не повинной, беззащитной женщине.

 

Дочь ни раз своими глазами видела, как отец своей костылюшкой сбивал мать с ног и нещадно без разбору молотил куда мог достать-по голове, спине и в особенности, когда жертва падала, по ногам. Это ли не было проявлением мести? Лишённый одной ноги, он в ярости был готов и из жены сделать калеку. К тому же, вся коварность заключалась в том, что он нападал без предупреждения, неожиданно. Казалось, он объявил жене партизанскую войну.

 

В результате бойни, мать что и могла, так это лишь уползти от изувера, так как не могла самостоятельно подняться. А после долго обессиленная лежала.

 

В таких случаях, маленькая Валюшка убегала за соседкой. Та быстро приходила и волоком втаскивала мать в избу. Отпаивала настоями трав, смазывала раны от побоев.

 

-Ирод…вот ирод…-приговаривала при этом, жалеючи мать. И тут же принялась рассказывать, как её покойный свёкор истязал жену.

-Посодить её в погреб, прикажеть сидеть смирно, крышку опустить а сам за волосья в щёлочку тянеть, пока не выдереть…изверг рода человеческого…

 

Матери от этих признаний ни лучше, ни хуже. Лежала вся бледно-синяя, с закрытыми глазами. Валюшка то и дело подбегала и смотрела на неё-жива ли? И, убедившись, что та едва дышит, успокаивалась и возвращалась на лавку у окна, откуда удобнее наблюдать за ней.

 

Теперь уже, в наше время, когда учеными всего мира активно изучается наука Психология, такому отвратительному массовому поведению есть определение-посттравматический синдром.

 

Он наблюдается у людей, перенесших страшные ситуации-войны. Психика у людей разная и каждый человек по -своему реагирует на этот ужас. В любом случае, известно одно- любая война не проходит даром. Это всегда смерть, боль, искалеченные жизни не только бойцов, но и их близких.

 

В литературе не принято писать о таких вещах. Однако, истории известны многие подобные случаи, когда люди с тонкой психикой возвращались с поля боя сущими изуверами.

 

-Ба! Да у вас, батенька, посттравматический синдром! -вынесет вердикт умный психиатр и отправит бойца в реабилитационный центр, где ему помогут обрести себя. В чем, конечно же, и будут правы.