Алла потеряла мужа почти пять лет назад, осталась нестарой вдовой. В ее возрасте многие австралийки только начинают думать, как бы еще разок замуж сходить, либо объявления в газету дают, что ищут молодого мужчину для совместного времяпрепровождения. Тася, подружка задушевная, на ее месте пустилась бы во все тяжкие!

Она, Тася, чуть не полжизни отработала в Останкино, пока не поняла, что никто из знаменитых ее всерьез не принимает. Поматросить – пожалуйста, а жениться – извините. Хорошо, подвернулся Тасе Митенька, скромный тихоня-рентгенолог, и она, наконец, трезво оценив обстановку, вышла за него замуж. До отъезда в Австралию Тася еще и дочку родить успела, так что за океаном они приземлились уже втроем.

Алла про Тасины Останкинские романы внимала уже лет тридцать. Стоит упомянуть артиста или режиссера того, давнего времени, как Тася сразу же вспоминает свой с ним роман с приключениями. А Алла всю жизнь только слушала и завидовала. У Аллы и было-то всего двое мужчин за всю шестидесятилетнюю жизнь – муж, Володя, и еще один человек. И Тасе она об этом человеке как-то под настроение рассказала. Может и зря рассказала, потому что Тася сразу стала пальцы загибать – подсчитывать, и все поняла. Хотя, подружка она верная, еще школьная, тайны хранить умеет.

Аллину идею съездить в Россию Тася одобрила.

-А что, - сказала она, - поезжай, посмотри, как там сейчас люди живут, небось, все изменилось. По нашим местам пробежишься, потом мне расскажешь. Ну, и фоток наделаешь…

Тася докурила сигарету, затушила в пепельнице длинный тонкий окурок, и, вздохнув, подняла глаза на Аллу.

- Ты в Казань поедешь, я знаю, что поедешь, - она махнула рукой, отметая все Аллины возражения, - увидишься с ним. Руками не маши на меня, я тебя сколько лет знаю? Правильно, - не дав Алле и рта раскрыть, продолжала Тася, - столько не живут! И потому говорю: ты особо не напрягайся, и не ожидай встречи с молодостью! Жизнь прошла врозь, и он, любимый твой, наверное, теперь лысый, грузный, беззубый старикашка. Это здесь семидесятилетние еще вовсю девочек молодых в койку тащат, а там, чуть пятьдесят стукнет - старик.

Алла года два прособиралась. Все-таки, и деньги большие, и у дочки никак с работой не определялось. Потом как-то все устроилось: и Мариша, наконец, нашла интересную и перспективную тему, и деньги сами собой накопились. Алла почти совсем перестала есть вне дома, как раньше с мужем, и наряды ее больше не интересовали, - не для кого наряжаться. У детей своя жизнь, свои друзья, а после выхода на пенсию Аллины бывшие сослуживцы как-то отдалились. Одной идти в ресторан не интересно, только с Тасей они изредка куда-нибудь выбирались.

Перед отъездом Алла позвала детей и Тасю на субботний ужин. Потом дети ушли, Митенька уселся смотреть футбол, а они с Тасей долго сплетничали сначала за чаем с пирожками, и далее за коньяком.

- Считай, что ты летишь, чтобы завершить затянувшийся роман, - повторяла Тася. – Никаких глупых мечтаний, никаких надежд. И осторожно там языком болтай, а то жена его тебе все волосенки повыдергает!

С этим «никаких надежд» Алла назавтра и улетела в Москву.

Когда они летели с Володей в Австралию, Мишеньке было пять, а Марише два. Страшно было: дети малые, родных никого, страна чужая, и специальности, считай, никакой. Хорошо, Володя почти сразу нашел работу. А она днем с детьми, а вечерами училась. Потом получила диплом, работу нашла, и все постепенно наладилось. А вот дети выросли австралийцами! Для них Россия – просто страна, Москва – экзотика, типа Гонконга, а Казань - совсем непонятное поселение на краю света.

А Казань оказалась вполне современным мегаполисом.

…Такси уже десять минут стояло в пробке, и Алла закрыла глаза и стала вспоминать Эрмитаж.

Тетя Маня тогда повела Мишеньку вместе со своим внуком в Летний сад, потом на экскурсию «на кораблике», и еще в детское кафе. У Аллы неожиданно оказался свободный день, и она сбежала в музей. Целый день бродила она по залам, вновь встречалась с любимыми полотнами, переглядывалась со знакомыми с детства дамами и фрейлинами, улыбалась рыцарям и богатырям, и в который раз благоговейно разглядывала библейские сюжеты. В тот день в Двусветном зале почти никого не было, и Алла подошла к своей любимой картине совсем близко.

– Здравствуй, - сказала она Мадонне Бенуа. – Как ты здесь без меня?

Эта мадонна была ее любимицей. Созданная гением великого Леонардо, мадонна была совсем девочкой, не утратившей младенческой милоты, которая заставляет даже самых суровых мужчин улыбаться детям. Толстоногий головастый младенец, наоборот, был не по-детски серьезен и смотрел на цветок так, как будто обдумывал трактат о божественной красоте мира.

– Сама еще дитя, - думала Алла, глядя на тоненькую шейку в пухленьких складочках, - а уже такого бутуза на руках таскает, тяжело ведь!

Про тяжелых младенцев Алла знала не по наслышке. Ее собственный ее младенчик Мишенька в год весил четырнадцать килограмм, а в зимних одежках и все восемнадцать.

- Вы на нее очень похожи! – прервал Аллины мысли голос за спиной. Она обернулась: невысокий парень в синей футболке смотрел ей прямо в глаза. – Очень похожи! – подтвердил он. – Обе такие милые! Вот бывает, - продолжал он, не отрывая темных глаз от Аллиного лица, - встретишь человека впервые, а, кажется, что знаешь его сто лет. Душа родная встретилась! У вас так бывает?

- Бывает… - прошептала Алла.

Они ходили из зала в зал до закрытия музея. Его звали Айвар. Через месяц должна была состояться его персональная выставка, и он приехал, чтобы решить организационные вопросы. Профессиональный художник, окончивший знаменитое Казанское художественное училище, он открыл для Аллы картины Эрмитажа с совершенно неожиданной стороны. Он затащил ее даже в почти пустые залы соцреализма, и все показывал ей «какой удачный элемент» и «вот только за такой взгляд и остаются в истории». Но потом Эрмитаж закончился, и они оказались на продуваемой всеми ветрами площади. И расставаться ни ему, ни ей не хотелось, а хотелось, чтобы день этот никогда не кончался. И они дошли до края бесконечной площади, где Айвар поймал такси, и они подъехали до какого-то ресторана на Невском. Из ресторана Алла позвонила тете Мане узнать, как там Мишенька, и что-то лихо соврала про подругу, у которой останется ночевать. Когда она сказала про «ночевать», то закраснелась, но обратной дороги уже не было. Алла знала только одного мужчину – мужа. И любила только его одного. А Айвар – это просто помрачение разума! Может она раз в жизни поддаться главному инстинкту?

Айвар жил в квартире друга, обитавшего летние месяцы на даче. В квартире было чисто, темно и как-то безлико, словно для того, чтобы они с Айваром понимали, что все то, что происходит с ними – ненадолго. Встретились – Земля сделала круг - разошлись. Но в ту ночь Земля для Аллы остановилась. Вот летела по орбите миллионы лет, а потом сделала остановку специально для того, чтобы Он и Она могли медленно переживать мгновения настоящей любви – древней как мир и яркой, как Солнце, которое дает этой планете жизнь. В сумрачном свете белой северной ночи они с Айваром говорили до рассвета. Они не пили вина, как пишут в книжках про любовь, не давали друг другу обещаний. Они просто переживали эти мгновения полного всепоглощающего счастья.

- Может, ты попробуешь что-то изменить? – спросил Айвар на прощание, протягивая ей листок из блокнота. – Вот адрес. Я никогда не перееду оттуда, это наш родовой дом. Ты всегда сможешь меня найти.

…Алла еще раз сверилась с адресом, который она два года назад занесла в память мобильника, и зашагала вверх по улице. Дом и в самом деле производил впечатление родового гнезда: добротный, двухэтажный, с застекленной верандой и старыми яблонями у забора. На веранде за вышиванием сидели две молоденькие девушки и женщина постарше, видно мать. Алла остановилась у калитки. Одна из девушек, сидящих на веранде, подняла голову, вгляделась Алле в лицо, и вскрикнула. Женщина обернулась, посмотрела на Аллу и, торопливо сбежав по ступенькам веранды, открыла калитку и шагнула навстречу Алле.

- Я…, - начала Алла, не зная толком как объяснить свое появление в этом доме.

- Ты Алла, апа? Я тебя узнала! Добро пожаловать в наш дом! – женщина поклонилась. – Я – Миляуша, сестра Айвара.

Она что-то быстро сказала девушкам, сидевшим вместе с ней на веранде, и подхватила Аллу под руку, увлекая ее за собой.

- Как хорошо, что ты пришла, апа! Такое счастье! Я Айвару обещала…

Аллу усадили за стол на веранде. Старшая дочка Миляуши принесла расписной чайник и такие же чашки, младшая поставила на стол поднос со сладостями. Алла ела еще теплый пирог со сладким рисом, отрезала медовый чак-чак, запивала все это чаем из цветастой чашки. А Миляуша все подливала ей из расписного чайника.

- Айвар тебя ждал, апа, - быстро говорила Миляуша. – Всю жизнь ждал. Такое редко бывает. Наши мужчины считают, что любовь к одной женщине не дает познать всех земных удовольствий. Но если так случается, то это значит, что мужчина был поражен громом – знаком, который должен нести до самой смерти. Такая любовь - это сокровище, которым редко владеет земной человек.

- Так Айвар здесь живет? – удалось вставить Алле.

- Да, мы все вместе жили, - тут же переменила тему Миляуша. - Муж мой умер, родных у него никого. Я с детьми вернулась в родительский дом. Айвар детям вместо отца был. Тебя ждал, рисовал свои картины, и был счастлив.

- А где он, когда придет? – спросила Алла, запивая красным, клубящимся в чашке чаем, розовую пастилу.

Но Миляуша не слушала ее, она говорила без остановки, словно боясь, что гостья уйдет и не успеет выслушать все, что она, Миляуша хочет ей сказать.

- А ты появлялась почти на всех его картинах. Твои портреты… Люди приходили смотреть на твои портреты, как русские приходят смотреть на иконы. Десять твоих портретов… Я тебе потом покажу фотографии!

- Портреты? – недоумевала Алла. – А почему фотографии, разве самих портретов здесь нет?

Миляуша печально покачала головой.

- Мы все продали, когда Айвар заболел. Твои портреты висят в очень хороших домах. – У Миляуши перехватило горло, и она прижала руки к груди. Отдышалась, и заговорила снова. – Он говорил, что портретам будет хорошо там жить, потому что освещение правильное, стена широкая, и потолок высокий, не давит. Портрет должен хорошо смотреться.

- Айвар вам рассказывал обо мне?

- Почти ничего не рассказывал, апа. Только то, что ты прекрасна как солнце, а взгляд твой лучезарен и живителен как родниковая вода.

- У вас не голубые глаза, апа, - смущенно добавила старшая дочка Миляуши. – Они бирюзовые! Я думала, что дядя вас так рисует для красоты, и как-то я сказала ему, что таких глаз не бывает. А он: «Ты права, милая, не бывает, это глаза из райского сада! Глаза гурии!»

- Да где же он сам? – снова спросила Алла. – Где Айвар?

- Аллах взял его… - тихо прошелестела Миляуша. – Давно. Пятнадцать лет прошло.

- Айвар… Он умер? – не поняла Алла.

- Умер, апа. Он заболел, долго не хотел идти к врачам, потом я все-таки уговорила его. Мы лечили его, все продали, все картины. А он смеялся, говорил, что напишет еще, что во всей Казани стен не хватит, чтобы его картины вешать. За все время болезни он только книгу написал. Велел ждать тебя.

- Он не разрешил нам вас искать, - опустив глаза, сказала младшая дочка Миляуши. – Дядя говорил, что однажды откроется калитка, и в дом войдет счастье. И это будет Алла.

Аллино имя она почему-то произносила с ударением на последнем слоге – АллА.

- И вы пришли!

- Мама, значит, меня все же посватают за Мансура?

- Мама, теперь у меня будет сын! Теперь все будет хорошо!

- Она пришла, все как дядя говорил!

- Счастье в дом!

Девушки перебивали друг друга, дергали мать за руки, лица их светились от счастья.

- Дядя вам оставил книгу!

- Мы сейчас принесем ваши портреты!

- Алла-апа!

Миляуша остановила их, сказав что-то по-татарски. Девушки сразу замолчали, поклонились Алле, и ушли в дом.

- Я расскажу тебе, апа, почему они так расшумелись. Счастье покинуло наш дом после смерти Айвара. Сначала погиб мой сын. Потом жена его забрала моего единственного внука и уехала. Ее позвал замуж дальний родственник, он усыновил ребенка, мы теперь не можем даже повидаться с мальчиком. Старшая дочка вышла замуж восемь лет назад. А детей все нет и нет, и муж ее недоволен, все хуже с ней обращается. Младшей уже двадцать пять, и не замужем. Она встречалась с хорошим парнем, но родители не дают согласия на брак.

На глазах у Миляуши показались слезы.

- Утопающий и за змею хватается. Ты пришла, принесла с собой надежду.

- Да я… - пробормотала Алла. – Я…

Она совсем растерялась под напором того, что только что рассказала ей Миляуша. Смерть Айвара, портреты в хороших домах, картины, дети Миляуши. Выходит, она должна все изменить, прервать цепь неудач.

- Я не знаю, смогу ли я вам помочь, - проговорила Алла. – Я просто приехала повидаться с Айваром, хотела вспомнить нашу молодость.

- Эрмитаж, - подсказала Миляуша.

- И Эрмитаж! А откуда вы знаете про Эрмитаж? – удивилась Алла.

- Я сейчас принесу тебе твою книжку, - пообещала Миляуша. – И чай остыл, свежего заварю!

Она легко поднялась и ушла в дом.

Эрмитаж.

Алла оставила Мишеньку с тетей Маней и на следующий день. Айвар ждал ее у лестницы. Они молча взялись за руки и пошли к выходу. Алла старалась никогда не вспоминать, как было у них с Айваром. Грех это! Она мужу своему изменила, предала и его и Мишеньку! Но как часто ночная бессонница рисовала перед ней Айвара, стоящего подле кровати и говорившего в небо слова благодарности! Она запомнила только «рахмат эль рахим». Благодарность за мимолетную встречу и бесконечную любовь длиною в жизнь.

Дочка Миляуши внесла свежий чай, а сама Миляуша вынесла на веранду большую папку, которой обычно пользуются художники.

- Вот Алла-апа, посмотри. – Она положила открытую папку на стол.

В папке были цветные фотографии Аллиных портретов. Портреты разнились по цвету, по тематике, по технике исполнения. Алла недаром в детстве училась в художественной школе, могла рассказать о каждом портрете – идею, композицию, материалы. Но она была настолько переполнена происходящим, что горло перехватило и слезы, давно просившиеся наружу, выступили на глазах. Алла стала перебирать свои портреты. На портретах она старела, у нее поседели волосы, резче обозначились глаза, стали тоньше губы и похудели щеки. Непостижимым образом Айвар угадал, как она будет выглядеть в сорок лет, и в пятьдесят, и даже теперь. Самые первые портреты бесстыдно показывали ее молодое тело, упругие грудь и бедра, длинную шею и смуглую спину, плавно переходящую в высоко сидящую над длинными ногами попку. На одном из портретов она кормила грудью младенца. Он знал? Чувствовал? Алле стало жарко от чая и воспоминаний.

- И вот еще книга, - Миляуша протянула ей небольшую книжечку в кожаном переплете. – Айвар велел мне сжечь это, если в течение тридцати лет ты не придешь. Как хорошо, что ты пришла, апа, у меня бы рука не поднялась сжигать это. Айвар душу свою вложил в эту книгу!

Книжечка называлась «Алла». С первой страницы на Аллу глядел ее портрет тридцатилетней давности: глаза широко распахнуты, кудри растрепаны ветром, губы сложены треугольником углом вниз, как будто она сейчас расхохочется во все горло. Молодая, глупая, импульсивная…

«Я ее в Эрмитаже встретил.

Как росинка светла, как слеза,

А за нами с бессмертных полотен

Наблюдали мадонны глаза».

Каждая страница этой необыкновенной книги была украшена узорами, переплетающимися линиями, красивыми начальными буквами. Это была книга стихов, наивных для зрелого человека, очень душевных, пусть и не до конца профессиональных. Каждое стихотворение сопровождалось иллюстрацией. Алла раскрыла книгу посередине.

«Имя твое прощебечут мне птицы.

Алла! И мир предо мною кружится!

Алла! И имя твое напевая,

Мимо окон прозвенели трамваи.

Алла! Шуршит по асфальту машина,

Алла! А жизнь подошла к середине.

Алла! Мне сердце любовь разрывает!

Думал, такого теперь не бывает…

Слышится имя в мольбе с минарета.

Алла, любимая, где же ты, где ты?»

На картинке рядом с золотыми куполами голубой мечети, в небе парила призрачная Алла в длинном белом платье, сотканном из облаков, и со сверкающей золотой короной на голове.

Нет, она больше этого не вынесет! Алла встала.

- Я должна идти, извините… - забормотала она. – Мне нужно это все обдумать, я….

- Конечно, апа, - Миляуша обняла ее, погладила по спине. – Ты придешь завтра? А хочешь, я сама приду к тебе. В какой ты гостинице остановилась? Ты хочешь навестить Айвара?

Девочки вызвали для Аллы такси. В номере она, не раздевшись, упала на кровать и спала до утра. «Защитная реакция организма» как определила потом Тася.

Весь следующий день прошел для Аллы как один миг. Она с Миляушой ездили на кладбище, стояли у безликой могилы Айвара. Алла не видела его мертвым, и она не могла представить, что его нет. Все эти годы он жил в ее памяти, в ее ночных видениях. Она обсуждала с ним фильмы и картины, показывала ему музеи, в которых была.

- Как же теперь? – думала она. – Ведь его больше нет, значит, я не могу с ним говорить как раньше?

После обеда дочки Миляуши собрали посуду и ушли на кухню, оставив женщин вдвоем.

Миляуша расспрашивала Аллу о жизни в Австралии, о детях, о работе. Алла немного оттаяла, рассказывала о Мише и Марише, как они учились, как росли. Миляуша тоже сначала говорила о детях, потом стала рассказывать о брате.

- Каких только девушек ему не сватали, как ни просили. Я сама уговаривала, ведь понятно было, что ты – чужая жена. Вот так сверкнет молния, опалит небеса, - и все, погасла. Идет дождь и заливает пожар небес. А у Айвара пожар в душе остался. И огнем этим он картины писал. И в Москву покупали, и в Петербург. Из Турции заказы были. Местные за его картины чуть не бились. Весной он всегда на Волгу ездил, на берегу ему хорошо работалось. Осенью у тетки в деревне подолгу жил, а зимой здесь в мастерской рисовал. Поднимусь, бывало к нему, принесу чаю, а он оторваться не может. Словно чувствовал, что рано уйдет, старался успеть побольше.

Над двориком повисли ранние казанские сумерки, и Алла стала прощаться. Назавтра она уезжала в Москву, оттуда в Петербург, повидаться с родными. Через две недели приедет домой и постарается забыть Миляушу и этот дом, где она чувствовала себя виноватой, и эти портреты, так поразившие ее.

- Девочки сделали для тебя копии портретов, - Миляуша подала Алле пластиковую папку. – И книгу возьми, это Айвар для тебя сделал. Она твоя.

Миляуша погладила книгу, прижала ее ко лбу, расставаясь, и протянула ее Алле.

- Ты ни в чем не повинна, апа, - сказала на прощание Миляуша, - не вини себя. Так сложилась жизнь, и мы не вольны ее изменить.

У калитки они обнялись как сестры. Наверное, они и вправду стали родными за эти два дня.

Алла положила книжку и фотографии на дно чемодана, и вынула их только дома. Дети, получив свои подарки, ушли к телевизору, а Тася с Аллой остались в спальне.

- Посмотри! – Алла протянула подруге папку с фотографиями.

Тася молча и внимательно пересмотрела Аллины портреты. Аккуратно сложила их в папку, помолчала, и вдруг зарыдала. Перепуганная Алла пыталась ее утешить, но Тася рыдала и стучала кулаком по подушке, повторяя «Никогда! Никогда! Никто!»

- Что «никто», горе мое, - Алла трясла подругу за плечи, - что «никогда»? Да говори ты нормально, истеричка!

- Сколько у меня мужиков было! – прорыдала Тася. – Сколько романов! И никто!!! Никто, понимаешь!

- Не понимаю! – рассердилась Алла. – Немедленно перестань выть и скажи мне нормально, чего ты рыдаешь?

- Меня никогда так не любили! – выкрикнула Тася, и залилась слезами. – Так, чтобы … -последние слова ее Алла уже не разобрала.

Книжку она показывать Тасе не стала. Но на следующий день уложила «Аллу» в папку с документами. Пусть дети после смерти посмотрят. Ни Мишенька, ни Мариша по-русски не читали, значит, стихи прочесть не смогут, а иллюстрации пускай на память остаются.

Через год пришло письмо от Миляуши с подробным рассказом о свадьбе дочки.

- Жаль только, что сестра не смогла прийти на свадьбу, - писала она. – Роды были тяжелыми, ребенок крупный, две недели в больнице лежала. Но теперь все хорошо. Девочки передают тебе привет.

Весь год после поездки в Россию, Алла не могла заставить себя открыть свою книгу. А в тот вечер, после чтения письма Миляуши, она достала ее, и долго рассматривала иллюстрации к стихам.

Алла открыла последнее стихотворение и залюбовалась своим портретом: волосы убраны под белое покрывало, обшитое по краю золотыми монетками, из-под длинной юбки виднеются красные сапожки. На фоне старинной башни из темного кирпича белели строчки:

Ты рождена для стен высоких

Для мыслей чистых и глубоких,

Для счастья, красоты, тепла,

Моей ты так и не была,

Но сердце держишь ты в руке.

Двадцатый век. Сююмбике.

Она перевернула последнюю страницу. «Мы встретимся» было написано рукой Анвара на обложке.

Алла знала, что жизнь ее уже никогда не будет такой как раньше. Ни у нее, ни у Таси. И, наверное, она должна рассказать все Марише. Чтобы дочка не совершила такой ошибки. Даже по молодости. И даже по любви.