В гравитационном колодце земли старые космические души выстраивались в очередь для отправки на землю. Они

засыпали на угольных стержнях ночи, посылая накопленные импульсы в синоптическую сеть болевых тел.

Домоправитель сосредоточил давление в простуженных клапанах, окропляя мертвой водопроводной водой

запыленные меблированные склепы. В клетушечном сознании пронумерованного домовладельца теплилась мысль об

его успешности. Греясь под своим одеялом, он эмоционально втягивался в виртуальные знакомства, астральные

турне, вампирические пустоты черных дыр, оставляя на темной стороне планеты импульсы своей уникальной

подписи.

Вода усилила электронную плазму модифицированного человека и растворила в гиперпространстве его сознания

заряд беспробудного лета. Отлеживаясь во влажном, голубом тумане шипевших под потолком батарей, я ждал шанса,

который никогда не представиться. Светившая в окно инфракрасная лампа перемолола звездные камни в сгущенном

акварелью куполе вокзала, создав эффект контражура в перечеркнутом названии станции. Я поднялся на чердак,

вскрыл щит управления, блокируя мысли, которые привык считать своими. Тот, кто обнаружил мое

подпространственное тело, нацелился на захват питавшего его источника. Световой шнур соединил в кольцо

железнодорожные линии, курившим в тамбуре пассажирам ничего не оставалось, кроме как ловить нужный поток

времени в общем ходе его движения.

Вагон встал в туннеле. Из грунтовых стоков дамбы в дренажную призму откачивалась отфильтрованная вода моих

воспоминаний. В слоях белого золота я обнаружил слежавшиеся пласты горняцкого братства. Рыбак - Ребушка,

проходчик - Шкода, туберкулезник – Руденко кололи меня драчливым кайлом, цепляли мой самокат ручной тягалкой

под банкетом набросанных камней. Фара моего роллера, как зонд гастроскопа, осветила туннель водосброса,

концентрируя в рефлекторе иллюзию жизни. Прикрывая йони золотом волос, в лоно большой воды вошла Ольга. Она

склонила к союзу повелителя вод, заставив его держать над выходным порталом копьевидную голову и следить за

слиянием течений в донной яме водоворота. Из бездны медленно поднялся корабль, освещенный шахтерскими

фонарями. В оптическом камуфляже моего сна незримо присутствовал Дериган Джорме. Он неустанно казнил мое

бившееся о рвотный люк тело скопленным на кончике жала гормоном счастья.

Я лежал на пологой стороне белого террикона, швыряя камни в составы, стоявшие по обе стороны платформы.

Домоправитель разрушал меня изнутри. Разгулявшаяся в тумане осень превратила мою кровь в красную ковровую

дорожку на перроне. Пассажиры отражались на маслянистой поверхности пленки и, сами того не зная, увозили домой

дышащие любовью образы. В оконный фильтр, забитый крупицами детских тревог, прокралась чревовещательная

темнота. Разогревшая пароду бурильная машина привела во вращение раскаленные жилы камней. Виртуальная

камера моего внешнего, независимого сознания вошла в горящую атмосферу экзопланеты. В щупальцах подземного

спрута засветились кибер-бордели и торговые автоматы. Каждый вздох нес минимум драгоценного кислорода,

разряженный воздух делал кровь густой, а ночь несговорчивой, не готовой впустить под свои непрозрачные одеяния.

В режиме ночного видения я рассматривал выращенные из живых клеток скафандры секс-кукол, оценивал жесты и

мимику человекоподобных секс-ботов. Я был окурком, застрявшим в дымном тоннеле в ожидании стыковки западного

и восточного портала, мечтавшим распасться на искры в глубокой затяжке с Ольгой.

Домоправитель поменял поршень в заклинившей дрели. В наступившей тишине жильцы услышали траурное соло

кенара, узнали голоса женского хора, прорвавшиеся сквозь разбитую плавуном перемычку. Ольга ощущала, как

грязь заполняла каверны, поднимая ее по дублеру уходившего в небо тоннеля. Ее душа лежала на леопардовой

шкуре облаков, наблюдая за скоплением воли и мужества в пороховых слоях войн. Отяжелев свинцовым дождем,

она пролетела через грозовой фронт и простилась с мокрым, взъерошенным парнем на вершине террикона.

Дериган Джорме появлялся в кошмарах жильцов в минуты агонии организма и запускал в апартаменты чешуйницу,

превращая в хитин фолианты накопленного человеческого опыта. Состриженная с людей органика превращалась в

биотопливо для освещения дома, и жизнь улетучивались через шлюзовые камеры с приходом анабиоза.

Домовладелицы вели тихую жизнь в опустевших гнездах, растратившиеся в собесах старушки не улыбались на

улицах. Сваренный из первичного бульона человек возвращался в рациональный мир, в котором сложные комплексы

чувств держались на громоздких ментальных конструкциях разума.

Огненные муравьи балансировали с семенами мимозы под багровым небом лаунж-зоны, выступая экспромтом на

дворовом диджитал-перфомансе. Красные, синие, зеленые лазеры захватили жемчужную россыпь частиц вложенных

миров и поместили духовное солнце чистого сознания в каркас топиари. Над домом засияла звезда, напоминавшая

своей яркостью Ольгу. Я сжал своим щупом ее корону. Под ней не было живого ветерка, способного залезть мне под

кожу, стрекота сердечной жемчужины, гула атомной станции, пропускавшей через себя волны слов и принимавшей

их на веру. По кольцу наших бионических рук побежали огни биоэлектрических потенциалов. Я вспомнил свою

первую встречу с Ольгой и зародыши планет, двигавшиеся вокруг ее талии.

Дериган Джорме разорвал коммутационную медь и отправил тысяча жилых камер в космос бессознательного.

Защитный механизм срабатывал, когда фара роллера упиралась во сне в скальную стену. Я возвращался под купол

вокзала и, как всякий, крестился и притворялся, что верил в покровительство духа-хранителя. Живое,

иллюстрировавшее меня начало выкатывалось из сырого, необжитого пузыря на белое яблоко зацикленной

пластинки о лете и оттесняло обесточенные тела моих товарищей. Их горняцкие жизни, служившие разменной

монетой в слоте игрового автомата, залогом чужих планов и финансовых обязательств, рождались в этот мир заново,

прохлаждаясь в электрическом озоне полосато-пижамного утра. Роботизированная рука сжала в шурфе горстку моих

костей, сшила из лоскутов и наполнила матерью разорванное вакуумом тело, подняв меня, словно выигранный приз,

над первым опытом любви, над правилами, усвоенными в школе, над куполом вокзала, соединявшего судьбы. У

перистых башен въездного туннеля в кольце сигаретного дыма спала моя Ольга.