Весенний воздух горчит. При каждом вдохе он въедается в глотку, вызывая першение и спазм. Воздух чёрным туманом окутывает плечи, холодной тишиной звенит на дне колодца. Такой весны Лида не припомнит! А вёсен в её жизни случилось немало... Но одно Лида знает точно – эту весну она запомнит навсегда! У крыльца, словно чёрная метка, её поджидает первая мартовская проталина. Запах сырой земли щекочет ноздри. Лида осторожно обходит проталину, стараясь не испачкать сапог. Поднимает голову: с длинных, свисающих с крыши сосулек, срываются капли воды и, словно шрапнелью, пробивают подтаявший рыхлый снег. Гулкий звук над головой идёт по нарастающей, и Лида, с замиранием сердца, наблюдает, как самолёт, протаранив розовое облако, берёт направление строго на запад. Снег на горизонте, в лучах заходящего солнца, отливает пурпурно-красным… Неясный шорох за спиной вывел женщину из состояния оцепенения. Соседка баба Соня, прозванная за глаза «Сорокой», сверлит её подозрительным взглядом сквозь щель в заборе. - Лидк, а Лидк! Звонил? Куцая шаль на птичьей старушечьей голове повязана крест-на-крест так туго, что бабка с трудом разжимает челюсти. - Нет, не звонил. Лида поворачивается к Сороке спиной, чтобы уйти. - Слыхала, вчера в Ивантеевку солдатика привезли? Говорят, сгорел заживо. Старуха суетливо, мелко крестится. Ноги больше не держат Лиду... Подхватив мгновенно отяжелевшее ведро с колодезной водой, она спешит в избу. Не разуваясь, опускается на стул тут же, в прихожей, подле трюмо. Поспешно жмёт на кнопку старенького телефона. Входящих звонков – ноль. Прислонившись спиной к стене, сидит долго, не раздеваясь, в сотый раз возвращаясь мыслями в тот день, когда видела сына в последний раз… В пёстрой и разноголосой толпе мобилизованных её Степан – на голову выше многих. Он из тех, кому предстоит тяжёлый и опасный путь, усеянный не лепестками роз, а опасными лепестками-минами. Твердолобый, как отец, с горячим норовом, Степан частенько не церемонился там, где нужно было защитить слабого или наказать обидчика. Сколько раз Лиду вызывали в школу! И стыдили, и увещевали, и просили принять меры по отношению к сыну… Лида плохо помнит, какие напутственные слова говорили призывникам в этот день. Запомнились только обрывки фраз – «специальная военная операция», «фашизм»… Господи, что это? Страшный сон или страшная правда современной жизни? Откуда взяться фашизму? Вот они, стоят перед глазами – взрослые мужики и совсем ещё мальчишки… Румяный, кровь с молоком, парень Андрей из соседнего села. Его похоронят, спустя пару месяцев после призыва. А на руках жены останется двое, совсем ещё маленьких, ребятишек… Мобилизованные напоминают лицедеев из балагана, одеты все вразнобой – джинсы, куртки, спортивное трико, зимние ботинки, берцы. Кто-то нервно дымит сигаретой, кто-то звонит по телефону, кто-то успокаивает плачущую мать. - Не пущу! Не имеете права! Мой сын болен! Вот справка! – Седая расхристанная баба трясёт в воздухе какой-то бумажкой. - Мама, не позорь меня! – Высокий детина не знает, куда спрятать глаза от стыда. Лида вот-вот заплачет… Степан смотрит на мать в упор, и она читает во взгляде: - Не смей делать так же. Слышишь? Сын позвонит домой, спустя почти две недели. Лида потеряет голову от радости: - Сынок! Ты как? Ты где? - Пока на учениях, ма. Я теперь – командир отделения. - Очень трудно? - Нормально. Ребята потихоньку привыкают, осваиваются. Правда, вчера одному пришлось заехать в зубы. - Стёпа, ты опять за старое? За что? - За то, что мокроту развёл! Типа, за что воюем, кому это надо?.. А так всё нормально!.. Как Барс с Ладой? Охрану исправно несут? Полуовчарку Барса и дворнягу Ладу сын подобрал возле городской заправки, когда возвращался с вахты домой. Голодные щенки, словно новогодние ёлки, были обвешаны насосавшимися крови клещами. Кота Ерофея и кошку Марусю Степан подобрал за околицей пару лет назад… А теперь тот, кто спасал от смерти бездомных животных, волею судьбы, должен взять в руки оружие и сеять вокруг смерть! Справедливо ли это? У Лиды от таких мыслей закружилась голова. Что такое есть «человек» и почему он не может жить в мире с себе подобными? Лида никогда и ни с кем в деревне не ссорилась. Всего-то пару раз с бабкой Соней из-за огородной межи и кустов вишни, оккупировавших её, Лидин, огород. Но эти распри – не в счёт… Лида набирает из ведра пригоршню ледяной воды и подносит ко рту. Челюсти моментально сводит от ломоты… Вдруг некстати вспоминается случай, как Степан, будучи ещё подростком, явился домой изрядно навеселе. Лида тогда не стала ругаться, хвататься за ремень. Напротив, достала из серванта бутылку «беленькой», выставила на стол: - Что, понравилось? - Гы-гы-гы! – Пьяно засмеялся сын. – Прикольно! - Может, ещё рюмочку, чтобы стало ещё прикольнее? Похмелье у сына оказалось тяжёлым. Лида несколько раз подносила то таз, то кружку воды, то таблетку активированного угля. - Ну что, сынок, понравилось? Может, ещё рюмочку? - Ма-аа, ну хватит! – Сквозь рвотные позывы стонал Степан. - Ну, хватит, так хватит. Конечно, Лида тогда сильно рисковала! Но после того памятного случая Степана напрочь отворотило от спиртного. Иногда, правда, мог пива выпить с друзьями, но всегда в меру. За окном низким утробным басом залаял Барс. И кого несёт на ночь глядя? Судя по собачьему лаю, идут свои, на чужих Барс реагирует иначе. Негромкий топот в сенях… Бабка Соня просунула в дверь своё согбенное тщедушное тело: - Можно? Гляжу, свет не горит. Дай, думаю, загляну, мало ли что. Старуха, не ожидая приглашения, сняла коричневый, потёртый на обшлагах и карманах цигейковый полушубок, размотала шаль. - Да, Лида, дела… Лида не хотела обижать старуху, но сил и желания разговаривать не было вовсе. Баба Соня опустилась рядом на стул. В ранних сумерках серое лицо её, похожее на сморщенное мочёное яблоко, выражало скорбную озабоченность. - Вот ты скажи, баб Сонь, - Лида первая нарушила молчание, - неужто нельзя было обойтись без войны? Ведь Стёпка – единственный смысл моей жизни! Сорока пожамкала сухими потрескавшимися губами: - Моя покойная мать, бывало, говорила – «паны дерутся, у холопов чубы трещат». Знаешь, Лида, я малой девчонкой ишшо была, когда фрицев с нашей земли гнали… А теперича время совсем другое! Помню, раньше, и двери друг от дружки не запирали. Палочку али метлу к двери снаружи приставят – значит, хозяев дома нет. А как жили дружно! Особливо после войны. И хозяйство вместе, скопом подымали. А теперича што? Душу дьяволу готовы продать за нарядную тряпку али новую машину! - Всё так, баба Соня. Оттого и горько на душе. И страшно. - А ишшо моя бабка сказывала, будто в Святцах вычитала: мракобесие настанет, и земля-матушка от нашей непотребщины с ног на голову перевернётся! - Ой, не пугай, баб Сонь, и так на душе кошки скребут! У Стёпки болячек разных полным-полно. Беспокоюсь, как он там - в холоде да сырости, да под пулями? - Материнская молитва – могучая сила. Молись, Лида! Стёпка твой – славный, авось, Бог убережёт. Хочь бы и Россиюшку нашу от супостатов уберёг! - Ты прости меня, баб Сонь. - За шо? - А помнишь, за вишню с тобой воевали? - Да Бог с ней, с вишней-то, забыла давно. И тут Сорока сделала то, чего Лида никак не ожидала: обняла и крепко прижала к своей впалой старческой груди. - Храни, Господь, робятушек наших! Лида с шумом вздохнула. Напряжение последних дней лопнуло, как чирей, и она, наконец, дала волю горьким слезам… Проснулась Лида посреди ночи от того, что телефон звонил, не умолкая. - Стёпушка! Слава Богу, жив! Когда в отпуск?.. Как – в июне?! Вроде бы, раньше обещался? Последним, после всех, придёшь? Ох, Стёпа, Стёпа! Плохо слышно!.. У кого день рождения? У командира вашего? А как вы справляли, если кругом война? Лида слушала, не перебивая… Про то, как Степан подобрал голодного, обезумевшего от страха, пса и смастерил для него конуру. Про то, как в походных условиях научился жарить вкусные котлеты. Про то, как подкидывали они именинника в воздух, а после принятых «боевых сто грамм», горланили знакомое - «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам…» В качестве подарка командиру подарили найденную на пепелище и чудом уцелевшую книгу «Сто рецептов блюд из картофеля». - Эх, пацаны, вот вернёмся домой, всех жду ко мне в гости, в Самару! – листая книгу, улыбался виновник торжества. - Накормлю до отвала украинскими галушками, белорусскими драниками… И, конечно, печёной картошкой по-русски! - А водка? - А водку, за встречу, сам Бог велел. Лида слушала, и смеялась, и плакала: - А я тебе пельменей налепила! Мордовских, с фаршем, с лучком, с картошкой. Как ты любишь, Стёпушка! - И я тебя, ма, - тихо сказал Степан и дал отбой. А Лида не сомкнула глаз до самого утра… |