Казалось бы, простое коротенькое слово, а сколько бед, разрушенных судеб, бессмысленно потраченного времени несет оно, не сказанное или сказанное не вовремя! Как легко, на самом деле как порой невероятно трудно произнести решительное НЕТ!

Наш герой не стал исключением, так до конца жизни и не научившись отказывать. Более того, это слово отсутствовало в его лексиконе.

Неумение отказывать было свойственно не только ему, а и его матери, особенно в отношениях с мужчинами. По крайней мере, не было сказано его отцу. Тот, впрочем, и не спрашивал.

Залетный маньяк-насильник-убийца – страшилище огромного роста и невероятной силы – он совершенно случайно оказался в их маленьком городке. Слух о нем стремительно разлетелся по округе, в результате чего жители городка с приходом темноты решительно прятались по домам. Не пряталась лишь его будущая мать – чувство страха ей было неведомо. Взглянув на нее хоть однажды, нетрудно было догадаться почему. Устрашающая внешность являлась залогом ее безопасности. Даже собаки переставали лаять, завидев ее, прятались в подворотнях, поджав хвосты и жалобно скуля. Так что встреча их была предрешена.

Маньяк впотьмах варварски надругался над женщиной, и совсем уж готов был пустить кровь, однако перед смертью та изъявила последнее желание: попросила повторить содеянное, что изумленный насильник исполнил, но с гораздо меньшим рвением. Это показалось ей также недостаточно, тогда он с трудом снасильничал ее в третий раз, да с такими извращениями, что привели бы в ужас гулящую девку со стажем. Жертва впала в неописуемый восторг, а изувер, понимая, что попался и близится расплата, поднес к ее горлу нож, дабы утихомирить распоясавшуюся нимфу, и тут на нее случайно упал луч света. Господи, не дай пропасть! Маньяк выронил нож и стал вырываться. Бесполезно, она держала его мертво, страстно прижимаясь. С ним случился удар, после чего он впал в кому, в которой пребывает и по сей день.

Его жизнедеятельность поддерживается в областной клинике, предостерегая от легкомыслия и благодушия девушек и женщин, съезжающихся со всей округи поглядеть на страшилище…

Жестоко изнасилованная женщина понесла, и через положенные девять месяцев на свет явился наш герой. Когда пришло время ей рожать, медперсонал единственного в городке роддома всеми правдами и неправдами старался избежать своего участия в этом знаменательном действе – у всех одновременно заболели дети, полетела сантехника, приехали родственники и т. п.

С трудом отыскали видавшую виды полуслепую глухую акушерку, а также медсестру, прятавшуюся в больнице от находившегося в запое мужа, который рыскал по городку с топором, намериваясь произвести ей трепанацию черепа. Когда показалась головка малыша, у акушерки поплыло в глазах от ужаса, и вертикальное положение она удерживала лишь за счет того, что держалась за голову младенца, трудно выходившего из сопротивлявшегося лона матери, пока не вырвала его, опрокинувшись навзничь.

В роддоме роженицу держали в отдельной палате, хотя мест в больнице катастрофически не хватало – женщины лежали даже в коридоре. К ней в палату не рисковали никого подселять, поскольку у попадавших туда рожениц воды отходили сразу же, как только она появлялась в поле их зрения, это же происходило с женщинами, лежавшими на сохранении, да и вовсе не беременными женщинами. Впрочем, одну роженицу все же подселили – та наотрез отказывалась рожать, полагая, что рассосется само собой. Увидев соседку, она родила тут же в палате прямо на полу сама без стимулирования и помощи медперсонала.

Наш герой родился крупным ребенком: шесть килограммов, шестьдесят сантиметров. Появился на свет, по-видимому, зрячий, ибо заорал благим матом без всяких шлепков по попке, увидев умиленное лицо матери. Мать также завопила – глядеть без ужаса на порожденное ею создание было невозможно.

На мальчике (как и на его отце) лежала печать всех рас и народов: европейский лоб, глаза азиатские, нос индейский, рот африканский, подбородок (его отсутствие) аборигенов Австралии, цвет кожи – неопределенный и менялся в зависимости от части тела и времени года.

Мать не могла без содрогания смотреть на свое чадо, поскольку как в зеркале видела в нем себя, свое же отражение она давно не наблюдала по причине отсутствия в доме зеркал – все разбила, а стекла на окнах и в шкафах не мылись специально, дабы лишний раз ее не пугать. Не выдержав испытания, она бросила ребенка, бежав из города, навсегда покинув отчий дом. В городке ее больше не видели.

Воспитанием мальчика занялась полуслепая бабушка, что исчерпывалось его кормлением. С утра до ночи она всю себя отдавала этому важному процессу. Ел мальчик плохо, но отказывать бабушке не смел. Давился, мучился, напихивал утробу и толстел. Бабушка все-таки добилась своего: мальчик научился хорошо и много кушать, настолько много, что она уже не в силах была его прокормить – на пенсию не разгуляешься. По мере увеличения веса мальчика бабушка соответственно тощала, превращаясь в живую мумию. Когда к шести годам вес мальчика перевалил за центнер, бабушка умерла голодной смертью.

Им занялась тетка. Принципы воспитания у нее были суровые. Мальчик безропотно подчинился. Она вознамерилась вырастить из племянника вундеркинда. Обильное кормление прекратилось, отчего он вначале страдал, зато перестал толстеть, да впал в другую крайность – стал расти и к двенадцати годам достиг двухметрового роста.

Чем он только ни занимался! В школе тетя насильно записала его в хор. Он обладал удивительно низким голосом, близким к инфразвуку. Когда юноша начинал петь своим трубным голосом, выдержать такое не удавалось никому. Сладкоголосые сирены, виновницы многих кораблекрушений времен Одиссея, “отдыхали” рядом с ним. Самые отъявленные хулиганы и забияки школы впадали в смиренное оцепенение. Остальные школьники превращались в зомби, ходили по школе только строем и парами, зубрили что ни попадя, были прилежны и тихи. Администрация школы приветствовала такое положение дел. Беда сказалась в другом. Учитель пения исчез. Найти его так и не смогли. Лишь позднее отыскали в психлечебнице, где он предупреждал окружающих о скором пришествии Армагеддона…

Тетя на этом не успокоилась и, как племянник не умолял ее, записала его в музыкальную школу. Через неделю мальчик перестал туда ходить, не оттого, что был начисто лишен слуха, а потому, что школу спешно закрыли на ремонт.

В студии живописи он также не задержался, отличаясь небывалым размахом (монументальностью) при создании произведений искусства, которые никак не помещались на листах формата А4, не помещались они и на больших листах ватмана. Принялся рисовать граффити на стенах домов, приводя этим в восторженный ужас жителей городка, принявшихся огораживать свои дома высокими заборами.

Тогда предприимчивая тетка заняла племянника изучением иностранных языков. Его память имела странную избирательность, не воспринимая ни одного из европейских языков, зато легко переваривала сложности африканского языка суахили. Увы, учить мальчика суахили было некому – довелось постигать самостоятельно. При этом он стал стремительно забывать родной язык и вновь взялся за букварь.

В силу своей безотказности он никогда не выполнял домашних заданий, потакая многочисленным просьбам родственников, одноклассников, друзей, учителей, прохожих, трудно переходя из класса в класс вместе со своей партой, специально для него сконструированной.

 

Шло время. Как-то в школу приняли учительницу изящной словесности в помощь начинающим литераторам и поэтам. Тетя ничтоже сумняшеся записала юношу в организованный учительницей литературный кружок, где тот в основном тупо молчал, поскольку не мог зарифмовать ни единой строчки. На этом все и завершилось бы, если б преподавательница – девица с повышенным гормональным фоном – не предложила однажды позаниматься с ним отдельно, имея в виду, разумеется, совсем другое – устрашающего вида юный гигант невероятно раздражал ее либидо.

Интимная обстановка, он абсолютно не понимал – чего от него хотят, голова плыла, работал лишь рефлекс. Дева сняла с себя все, кроме очков.

– Мамочка! – впервые вспомнил юноша свою родительницу, и закрыл лицо руками. Довелось раздевать и его. Почему-то преподавательница начала с брюк. Освободив же то, что она намеревалась упрятать в себе, она тут же села на пол сраженная, ибо единственное слово, характеризовавшее увиденное, было “увечье”. Завершить совращение ей все же удалось, нескоро, впрочем, и с немыслимыми издержками.

Удержать случившееся в тайне она, понятно, не могла и поделилась с подругой – преподавательницей иностранных языков. Та, не мудрствуя лукаво, пригласила несмышленого гиганта дополнительно позаниматься с ним английским языком. От ее предложения он отказаться не посмел – учительница как-никак. И хотя преподавательница была подготовлена подругой, ее постигла та же участь – полуобморочное состояние. Видя, что дополнительное занятие, скорее всего, не состоится в силу недвижности преподавательницы, лежавшей с вытаращенными остекленевшими глазами, юноша возжелал уйти, но сделать это ему не удалось, поскольку, падая, женщина ухватилась именно за то, что привело ее в восторженный ужас. Пришлось задержаться. Оклемавшись, преподавательница долго примеривалась, и лишь к рассвету отпустила юношу домой.

С этого момента юный гигант себе уже не принадлежал. Теперь все вечера и выходные дни юноши были заняты дополнительными занятиями по литературе и иностранному языку, чем привел в неописуемый восторг свою тетю, не ожидавшую от него такого прилежания.

То, что знают две женщины, знают все! Слухи о юноше, не обделенном (мягко говоря) природой, поползли по школе. Школы, как известно, полны незамужних преподавательниц, мечтающих опутать себя узами Гименея, а если это не удавалось, то хотя бы поразвлечься. Для нашего героя это стало великим испытанием. Жизнь его в корне изменилась.

Надо ли говорить, что уже через месяц он стал изучать все науки, преподаваемые в школе, включая домоводство и вышивание крестиком. Тетя была поражена успехами племянника, не подозревая, что все его свободное от занятий время, да и несвободное, было расписано поминутно, и не имело ничего общего с изучением каких-либо наук, кроме одной. А как объяснить такую несуразность, что юношу, обладавшего завидной тягой к учебе, оставили на второй год в последнем классе? Выпускать его из школы не входило в намерения любвеобильных носительниц знаний.

Школу он все же закончил. Его выручило то счастливое обстоятельство, что все преподавательницы школы детородного возраста “понесли”…

 

Слухи о юном гиганте просочились за стены школы. Содом и Гоморра! Оскорбленные демографией, изголодавшиеся женщины городка, включая замужних, страдающих от бесполезности не выходивших из запоя мужей, просто не давали ему прохода, зазывая в гости. Он умолял женщин оставить его в покое, но отказать не осмеливался. Поначалу ему это даже нравилось – молодые приятные на ощупь, они его вкусно кормили, поили, и после тщательных замеров (к чему?) проделывали с ним всякие непристойности, сопровождая это нелепыми телодвижениями и нечленораздельными возгласами. Зачем его измеряли, стало понятно лишь после. Женщины, падкие на знаменитостей, спали и видели, что их любимец попадет в книгу рекордов Гиннеса, а с ним, соответственно, и они.

“Существует ли чувство меры”? – спросят одни. “Несомненно, – ответят другие, – но мера должна быть большая, ну очень большая”!

Новоиспеченный Казанова перестал выходить на улицу, прячась дома. Тогда женщины стали наведываться к нему, отказать в гостеприимстве он не решался.

Это, наконец, дошло до его тети. Она пришла в ярость, поначалу разогнала всех, да, разобравшись, поостыла, а спустя время сама приняла в этом участие, радуясь, что ее племянник “столь глубоко” востребован. Нет, она не пользовала его сама, а упорядочила процесс, организовав очередь по предварительной записи. Брала деньги по прейскуранту: за визуальные, тактильные и прочие ознакомительные мероприятия и далее по списку... Так что с утра до ночи наш герой был занят.

В это самое время бедного юношу постигло еще одно испытание. В их городке проживал один единственный гей. Мотаться по району в поисках партнера ему порядком надоело. Прослышав же о безотказности нашего героя, решил испытать на прочность его ориентацию, и к своему удивлению не нарвался на отказ, а лишь недопонимание. И не миновать молодому человеку потери еще одной иллюзии, если бы приверженцу сексуальной дезориентации не пришлось отказаться от своих намерений, исполнение которых угрожало ему травмами, несовместимыми с жизнью…

 

Доползли слухи о нашем герое и до служителей церкви. Они никак не могли понять, отчего количество прихожан женского пола стремительно падает? Когда же проведали, ярости их не было предела! Предали анафеме своего конкурента, накликая на него кару небесную. Их гневные отповеди исчадию ада звучали и в православном соборе городка, и в синагоге, и в евангельских общинах. Что знаменательно, это привело к прямо противоположному результату: церкви опустели, а популярность вынужденного Казановы возросла до небес – женщины молились теперь другому идолу, а мужчины, осознавая свою несостоятельность и ненужность, предавались пьяному разгулу.

Все ли женщины вожделели прислониться к всенародному любимцу? Отнюдь, да и не хватало его на всех. Богобоязненные девы, неистово крестясь, проклинали святотатца, погрязшего во грехе. Представительницы древней профессии не очень им интересовались, работать в экстремальных условиях – слабое удовольствие, да притом еще бесплатное, но были ему благодарны, добавилась клиентура из-за возросшего числа незанятых мужчин. Просто любопытствующие женщины ограничивались визуальным и тактильным ознакомлением, на большее не решались, но как же они качали головой, как томно закатывали глазки, как всплескивали ладошками, рассказывая небылицы об испытаниях, коим подверглись! Более всего вынужденный Казанова “пришелся по душе” темпераментным женщинам, страдающим сексуальной недостаточностью, и дамам, что никогда в жизни еще не испытали наслаждения от процесса любви. Первые, пользуясь безотказностью юноши, дорвались, вовсю упражняясь, принуждая ко всякого рода бесстыдствам и неприличностям, вторые из понятных соображений рассчитывали, наконец, познать то, чего были по жизни лишены, и многие из них в этом не обманулись.

Оставим за скобками небылицы о трепетной женской любви, ее душевных порывах. Когда получаешь доступ к этакой монументальности, для сердечных переживаний места не остается, страдающая же от нераскрывшейся любви душа на всякий случай перемещается в пятки…

 

Продолжаться без последствий все эти безобразия не могли. Первой ласточкой стала одна из барышень сверх преклонного возраста, неосмотрительно вклинившаяся в очередь любительниц экстремальных ощущений.

Как-то наш герой, сопровождаемый женщинами (из группы поддержки), подошел к переходу, где нерешительно мялась бабуля – божий одуванчик. Он подумал, что она не решается перейти улицу, по которой машины проезжали не чаще нескольких раз в день, взял ее за руку и совершил галантный поступок. Старушке на другую сторону дороги вовсе не требовалось, она просто примеривалась поднять с земли копеечку, но отказать не посмела – уж больно устрашающий вид имел вынужденный благодетель. Переведя старушку через дорогу, тот по умоляющим ее глазам понял, что совершил оплошность и принялся ее исправлять. Старушке таки удалось поднять копеечку, теперь ей и на самом деле понадобилось на другую сторону, что сердобольный юноша и помог осуществить. Бабуля почему-то нашла в этом занятии удовольствие, и весь день весело прогуливалась, пересекая улицу взад-вперед под руку с рослым кавалером в сопровождении свиты разъяренных дев. Понравилось это и юноше. Уж лучше так, чем с утра до ночи, не зная ни сна, ни отдыха, заниматься бог весть чем! Весь день они утюжили переход. Возможно, так бы все и продолжалось, и они бы протоптали подземный переход, если б завистливые дамы из группы поддержки не просветили старушку, что прогуливается она со знаменитым на весь город Казановой, у которого имеется нечто, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Услышав такое, любознательная старушка предложила безотказному кавалеру зайти к ней в гости отведать борщеца. Проголодавшийся юноша не стал отказываться! Гостеприимная хозяйка накрыла роскошный стол с закусками и выпивкой. После третьей рюмки ее потянуло на подвиги, стала бросать на гостя игривые взгляды. Бог ты ж мой, бабка, а туда же! Успокоила молодца:

– Милок, одним глазком – нешто правду говорят?

Отказать он не посмел ну, и…

– Гошподи, крашотища-то какая! – прошамкала пораженная старушка, выронив вставную челюсть, и... сомлела.

Отпевали ее в церкви. На просветленном лице покойницы застыла счастливая улыбка, словно божья благодать снизошла на нее…

 

Еще одной проблемой в городе стали мужья женщин, причастившихся, по их мнению, к не вполне божьему промыслу. Их жены перестали исполнять супружеские обязанности. Сговорившись, группа обездоленных мужчин подкараулила юношу. Он понял, что настал его смертный час и дрался как лев. Если б они просто явились к нему и объяснили, что пришли его убивать, он не стал бы препятствовать им в их богоугодном намерении. Но они не сделали этого и поплатились многими жизнями. В результате им все же удалось свалить его. Стащили брюки, дабы лишить мужественности и… замерли в восторженной зависти. Это спасло юношу – на помощь к нему уже спешили воинствующие девы. Они с боем отбили своего кумира, подняли на руки и весь день носили по городу, распевая “боже царя храни”…

 

Самой же большой проблемой в их городке стал стремительный рост рождаемости. Разумеется, все меры предосторожности нашим героем соблюдались, но они мало помогали, разлетаясь в клочья. В результате, на родильные дома легла дополнительная нагрузка. И родственные связи многочисленных новорожденных были налицо – точнее на их лицах. Это обещало немалые сложности впоследствии, грозя будущему поколению горожан вырождением …

 

Молодой гигант из последних сил обслуживал большую часть лучшей половины городка, пока с прилавков аптек не исчезли раскупаемые женщинами афродизиаки. В этот спасительный для него период одна из девиц решила его охомутать, и, опередив на полкорпуса других претенденток, решительно повела под венец.

В доме бракосочетания жених с надеждой смотрел на распорядительницу, умоляя ее (глазами) прекратить насилие, та же, славя рождение новой семьи, спросила: согласен ли он вступить в брак? Сказать “нет” он не решился.

Так возникла новая ячейка общества. Жена хоть и страдала физически, но и гордилась – ведь теперь только ей он принадлежал весь без остатка и… с остатком.

В течение пяти лет они произвели на свет дюжину детей – парами и по три. Стремительно растущую семью следовало как-то содержать. Поскольку жена была занята детьми, забота о жизнеобеспечении семьи легла на мужа. Но делать ничего, кроме детей он не умел. И если в начале их семейной жизни жена не выпускала своего благоверного из дому даже за хлебом, поскольку это заканчивалось его пропажей на неопределенный срок в силу безотказности (не следует путать с безответственностью!), пусть и положительным образом решавшей демографическую проблему в городке, то в дальнейшем стала приветствовать – куда деваться? Ведь теперь из своих многочисленных выходов в город наш добытчик возвращался с деньгами и продуктами. Правда, случались казусы, и на пути домой его перехватывал какой-нибудь несмышленыш со словами:

– Папа у нас дома нечего кушать!

Наш герой не мог быть полностью уверен в родственных связях с просителем, но отказать не решался, отдавая все, что имел.

Дабы избежать недостачи, его супруга организовала в своем доме обставленную соответствующим образом комнату свиданий, что исключало потери и позволило ей осуществлять как бухгалтерский учет, так и другие финансовые манипуляции – к примеру, за взятки пропускать без предварительной записи…

 

Между тем ситуация в городке приняла неуправляемый характер. Никто ничего уже не понимал. Напрочь утерялись причинно-следственные связи. Вопрос: “who is who” стал актуальным, до риторичности. Назревало нечто из ряда вон выходящее!

На самом же деле все завершилось до неприличия просто. Благодаря нашему герою и естественному отбору смертность в городке сначала подскочила, затем упала до нуля, особенно это касалось прекрасного пола. В то же самое время рождаемость сиганула до небес. Областное руководство стало всерьез задумываться о присвоении их городку статуса районного центра. Прошедшие через “руки” нашего героя дамы, помирать не желали категорически, более того словно с цепи сорвались – рожали ни в себя. Мужчины, возможно, и умирали бы, но в отчаянии от своей мужской ненадобности разъехались на заработки.

Короче, помирать стало некому. Безутешная дама с косой металась по городку в поисках хоть какого задохлика. От одной старухи, наотрез отказывавшейся покидать бренный мир, она узнала, что в городке есть единственный человек, который ей в этом не откажет потому, как никогда никому не отказывал.

И, хотя наш герой был абсолютно здоров, ударом кулака опрокидывал быка, он не смог отказать костлявой и отправился в мир иной. Умер он замечательной смертью – в процессе любви, не уронив при этом своего достоинства, что привело к немалым сложностям при его захоронении и необычной конструкции домовины.

Хоронили его всем городом. В то время, как лучшая его половина безутешно скорбела, другая – веселилась и безудержно пила. Делают они это и по сей день.

Наш же герой предстал перед вратами рая и ада в ожидании приглашения. Он имел все основания рассчитывать на рай, но его по недоразумению, а может, шутя пригласили в ад. Верный себе он не посмел отказаться и отправился в пекло…