Корабли

 

Зима в этом году прокрадывалась в город незаметно, стесняясь, как

девица-институтка. Облизывала по утрам лужи, приводя их в застывший ужас,

трогала мягкой лапой деревья и, наконец, оглядевшись, вступила в свои законные

зимние права. Осень еще топталась на пороге – то пошлет последний солнечный луч,

то вскрикнет в небе отставшей перелетной птицей. Но люди уже торопились поменять

куртки на шубы, доставали по ночам теплые одеяла, и осень отступала шаг за

шагом, осторожно, словно боясь споткнуться.

 

Игорь сидел в полутемной комнате и смотрел, как в нежном синем сумраке

двора играют ребята. Они мелькали среди деревьев на фоне яркого снега бесшумно –

то есть Игорю казалось, что бесшумно - он-то был с перевязанным противным

компрессом горлом за плотно закрытыми окнами, и только тихий звук мурлыкающего

радио за стеной нарушал плотную завесу тишины и безнадежности.

Игорь сел было на кухню к маме, но она пекла булочки и торопилась, да к тому же

в сотый раз, наверное, спросила, где он умудрился так простудиться. Он не

ответил – мама все равно бы не поняла, что это Кира с Колей поспорили между

собой, будто Игорь не съест горсть свежего снега и не дойдет до дома без пальто.

Мама бы не поняла, что Игоря называют маменькиным сынком, слабаком, а если бы и

поняла, то, конечно, огорчилась, а потом, пожалуй, стала бы спрашивать почему…

Да, с мамой сидеть в этот вечер не хотелось определенно.

Она пекла эти проклятые булки специально для него, хотя Игорь еще утром робко

попытался объяснить, что у него нет аппетита. Она, конечно, все равно пекла –

чтобы доставить ему удовольствие, а он, хоть и был только двенадцатилетним

мальчиком, уже понимал, что у взрослых нельзя отнимать мелкие повседневные

радости. За мелкие они цепляются больше, чем за крупные, и сильнее переживают,

если все же теряют их. Мама, правда, говорит, что нельзя растрачиваться по

мелочам, иначе можно «измочалить нервы», но какая в конце концов разница, если

человеку приятно?

 

У них была нормальная, крепкая семья – с папой-инженером нынешним и старшей

сестрой – инженером будущим. «Самолеты летают, - часто говорит папа, - а мы

остаемся тут, на земле. Но это все равно, потому что в небо взлетают наши

детища! Наши, можно сказать, дети!»

Игорю было странно, почему он, тоже папино детище, не только не взлетает, но и

не может взять в длину метр шестьдесят по прыжкам.

Верка вторила папе писклявым голосом: «Ради того, чтобы рассчитать нагрузку на

крыло и стоит жить на этом свете!». Игорь всегда неопределенно хмыкал при этих

словах. Нет, сестру он любил. Но порой она просто выводила его из себя своим

пафосом и немерянными амбициями. Своей бесконечной девчачестью. Правильнее было

бы сказать - женственностью, но господи, какая в Верке женственность?! Она, как

заправский сорванец, еще каких-то три года назад гоняла с ним в футбол, приводя

в восторг всех дворовых парней, а потом почему-то перестала, не объясняясь. В

один далеко не прекрасный день Игорь вернулся домой и увидел, как Верка, достав

мамину косметичку, приоткрыв от напряжений рот медленно рисует карандашом

«кошачий глаз»…

Тогда Игорь окончательно понял, что сестра уходит, убегает от него семисаженными

шагами в будущее, превращается в «ого-го девицу», как сказал их сосед Толик, а

он сам остается низкорослым маменькиным сынком.

Он сделал еще одну попытку вырвать сестру из лап непонятного и страшного ему пока

взросления, пожаловался, что в кружке юного натуралиста родители и старшие

братья-сестры помогают младшим сколачивать клетки для новорожденных крыс, но

Вера, никогда раньше не боявшаяся не только крыс, но даже серьезных чудесных

богомолов, лишь отбросила эффектным движением головы прядь волос со лба и

сказала: «Обратись к папе!».

К папе Игорь, конечно, не обратился. Да и клетки, в сущности, кружку юннатов

были пока без надобности. Его огорчало Верино поведение. И ее тотальное

равнодушие к младшему брату.

 

Мама была рулевым семьи. Игорь представлял ее у штурвала корабля, рассекающего

носом серую волну какой-нибудь Атлантики, а себя с папой и Верой – юнгами. Мама

складывает козырьком руку и кричит: «Р-р-рифы по кур-рсу!».

Но, конечно, ничто не могло потопить судно их семьи, пока они были все вместе, и

не просто одной командой, а собранной в кулак пятерней. Культ семейных отношений

возвела, разумеется, тоже мама – некогда воспитанница детского дома. Слишком живы

были в ее памяти и полуголодное существование, и колотушки старших…

Игорь втайне жалел маму, но воспринимал ее рассказы только как страшные истории.

Невозможно было поверить, что она, такая смелая и сильная, веселая и серьезная

одновременно, жила в грязном бараке!

«Это хорошо, что они не верят, - говорила мама отцу, думая, что дети уже спят, -

это поможет им в будущем отсеивать то плохое, что на них сыпется». Казалось, что

мама занимается отсеиванием постоянно – мелочей от крупного, хорошего от

плохого, лень от усталости… Последнее относилось, конечно, к Игорю.

Он не мог точно сказать, как вышло так, что в их успешной семье он оказался

отстающим и не дотягивающим до планки. Это давило, давило и однажды грозило

придавить окончательно. Так сказать, размножить на тысячи маленьких Игорьков,

стремящихся успеть за всеми и во всем! Чувства долга и ответственности

преследовали Игоря по пятам, как бездомные собаки. Иногда ночью они

материализовывались в тонких высоких Николая и Киру и спрашивали: «Сколько еще

ты будешь тянуть семью назад?!».

 

Верка раньше, как могла, помогала Игорю. Она этого, конечно, не знала… Но каждый

раз, когда с ним на футбольном поле появлялась подтянутая стройная сестра, он и

сам приобретал какой-то вес в глазах окружающих. А уж когда они вместе

сколачивали на балконе ящики под рассаду..! Сестра орудовала молотком так ловко,

что у нее не смел погнуться ни один гвоздь.

«Верочка, нам бы тоже по ящику…» - просили старушки с одной подъездной площадки.

Когда-то они – еще ведь недавно! – были так близки, что даже почерки у брата с

сестрой были похожи. А теперь Верка поступила в институт и отдалялась –

медленно, но верно.

 

Неделю назад в их квартире раздался телефонный звонок. Игорь поднял трубку и

услышал молодой мужской голос.

- Вера дома?

Ни тебе «здрасьте», ни «могу ли я».

«Люди должны быть вежливыми! Даже по телефону…» - любила говорить мама. И

приучала всю свою семью быть культурной во всем: «Здравствуйте, это говорит

Игорь, позовите, пожалуйста, Вадика…».

Мужской голос в трубке, конечно, был невоспитан. А может быть – просто

торопился.

Вера еще не вернулась. Ее вообще в последнее время не было – первый курс института

все-таки, первая сессия…

Ухо резанули короткие гудки.

Когда Вера вернулась вечером домой, Игорь неожиданно для себя сказал зло:

 

- Тебе ухажер звонил. Даже имени не назвал!

- Игорь, - покачала головой мама, - ну что за тон у тебя такой?

- Не обращай внимания, - отрезала сестра, - он еще маленький, не понимает.

 

И тут Игорь почувствовал… Трудно объяснить. Злость? Да, возможно. Его впервые

назвали маленьким здесь, дома! Она бы еще добавила, как в школе, «маменькин

сынок»! Но она не добавила… И почувствовала, наверное, его настроение,

заторопилась «готовиться к экзамену», заперлась в комнате с телефоном.

В их квартире вдруг стало неуютно и холодно.

«Корабли постоят и ложатся на курс», - пело радио. Он, двенадцатилетний мальчик,

пацан, думал, что тянет корабль их семьи, как якорь, назад. А оказалось, что

корабль продолжает лететь вперед, и на нем то и дело пополняется команда.

 

Кира с Николаем поспорили, что Игорь не дойдет до дома без пальто и не съест

горсть снега. Он услышал это совершенно случайно в школьной раздевалке,

разыскивая пропавший пуховый шарф. Они не видели его и перешептывались, ставили

деньги, как на лошадь, и что было особенно обидно – Кира, лучшая девочка в

классе, самая, как он считал, порядочная среди фифочек в розовых кофточках,

спорила с особым азартом. Это был удар.

Он послушно зачерпнул снег. Послушно снял пальто. Послушно пошел.

Мороз пощипывал кожу, до дома было двадцать минут пешком быстрым шагом, но Игорь

шел медленно, словно ему не было холодно, а вокруг скакал Николай и кричал:

«Хороша зима! Ветреная! Может, оденешься? Оденешься, может?»

Он бы оделся, но позади шла Кира, буравя его затылок немигающим взглядом, и

Игорь не посмел. Нос и руки совсем ничего не чувствовали, когда он добрался,

наконец, до подъезда и, не оглядываясь на тех двоих, вошел в двери.

Мама посмотрела на Игоря и ничего не сказала. Только вечером, как всегда,

заметила отцу: «Мальчику надо купить хорошую куртку. Пальто уже никуда не

годится».

 

Теперь Игорь сидел в ставшей совсем уже темной комнате, не зажигая света, а

внизу все так же играли ребята. Он потрогал компресс – тот успел остыть и не грел,

только горло чесалось от одеколона – и снял его.

По-прежнему шелестело радио. Игорь слышал, как пришел с работы отец, а следом

Вера, и, наверное, задремал ненадолго, потому что слова сестры были выдернуты из

какой-то фразы:

- … Леша придет знакомиться с семьей.

- Что ж, пусть приходит, - ответила мама.

- Эхх, Верка взрослая совсем стала, женихов домой таскает! – хохотнул отец.

 

Эти трое сидели с гостиной, и Игорь, почувствовал вдруг себя совсем маленьким,

никому не нужным, одиноким. Их семья, бывшая такой цельной, вдруг стала

стремительно распадаться – так ему показалось. Верка считает его глупым

несмышленышем, мама с папой, наверное, тоже, и теперь они отделились от него,

обсуждают личные проблемы и не зовут к себе.

Надо было что-то делать. Что-то резкое и неожиданное, что исправило бы положение

и возвратило все назад!

 

Прошло несколько дней. На горизонте отчетливо маячили новогодние праздники, и

город преобразился, оделся в гирлянды. Казалось, будто на улицах изо всех сил

пахнет мандаринами.

Дома царила суета - исподтишка, будто ее и не было вовсе, но Игорь болезненным

детским чутьем понимал, что что-то происходит. Мама снова без устали пекла

пироги и ставила борщи. Папа принес мохнатую ель. Сестра без толку толкалась по

дому и радовалась.

А Игорь затаился, как охотник. Он видел в книжке такую картинку – в кустах

пасется олень, а двое мужчин, вскинув ружья, целятся в животное. Вот и ему

пришла очередь затаиться и ждать, чтобы нанести решающий удар. Удар, который

сплотит их семью до невозможности!

 

Однажды они пришли – высокий белобрысый парень с родителями и Вера. Мать с отцом

сделали вид, что удивлены, хотя стол уже ломился от тарелок.

Парень был красив, Игорь не мог не отметить это с какой-то ревностью и сладкой

болью. Вот уж кого не обзовут слабаком!

- Алексей! – представила Вера парня.

- Очень приятно! – эхом отозвался отец. И они пожали друг другу руки. Будто отец

одобрил Веркин выбор. Это было просто невероятным предательством!

 

«Разве ты не понимаешь, - пыталась поговорить накануне с Игорем Вера, - я его

люблю! Мы пожениться собираемся, глупая твоя маленькая голова! Почему ты меня

огорчаешь? Неужели ты еще не в состоянии вникнуть в человеческие отношения?

Мужчины и женщины – это как созданные друг для друга замок с ключом, нам порознь

нельзя. Понимаешь?»

Игорь вспомнил Киру и ее пари с Николаем. Если это сестра называет человеческими

отношениями мужчины с женщиной…

«Почему ты маме наговорил, что Леша невоспитанный? Ты его что, знаешь? Не

знаешь. Поэтому у тебя нет никакого права клеветать. Ты ведь меня расстраиваешь.

Расстраиваешь, Игорь! Ты уже большой мальчик!»

Большой мальчик – словосочетание само по себе абсурдное.

«Я не хочу больше в футбол играть – слава богу, уже вышла из этого возраста. А

ты продолжаешь думать, что я тебе чем-то обязана. Чем я могу быть обязана, если

ты на Лешку наговариваешь? Между прочим, я его, повторяю, люблю!»

Сестра начинала кипятиться, кричать. Игорь молчал и смотрел в окно – в электрическом столбе света из окна танцевал снег.

«Не смей завтра слова ему плохого сказать! И называть его будешь «дядя Леша»!»

Вошла мама, увела Веру, вернулась: «Игорь, не обращай внимания. Ну что ты

обижаешься? У тебя ведь есть друзья, нельзя же всю жизнь цепляться за сестру,

она уже взрослый человек…»

Взрослый человек! А он, значит, конечно, маленький. И о каких друзьях она

говорит? Мама никогда ничего не понимала в его жизни!

Отец зашел с другой стороны: «Мужик, ты же понимаешь, детство кончилось. Зато на

свадьбе погуляем! Верка выросла, мужик! Та девчонка, сколачивающая табуретки,

стала дамой».

«Оставь, папа! – кричала сестра из комнаты. – Ну что ты с ним возишься? Он все

равно не понимает!»

 

Игорь не стал их расстраивать. Он не сказал Алексею ни слова. Он мило попрощался

с его родителями. Он не разговаривал с сестрой и не попадался ей на глаза.

В конце января Вера уезжала на две недели в Москву – искать платье для свадьбы и

отдыхать после сессии. Алексей оставался в городе, писал дипломную. «Еще одна

семья инженеров грядет» - улыбалась мама. Верка сверкала от счастья.

 

Перед отъездом она подошла к Игорю и поманила его в детскую.

- Помиримся?

- Мы и не ссорились, - ответил он равнодушно.

- Тогда у меня к тебе поручение. - Ну конечно, просто так бы она не подошла. - У

Алексея будет день рождения. Ты должен передать ему вот этот конверт. Это

сюрприз, понял? Не потеряешь?

 

Когда сестра уехала, Игорь подержал конверт над паром и вскрыл его. «Лешенька, с

днем рождения, любимый!» - начиналось трехстраничное послание.

Игорь посидел немного, невидящим взглядом смотря на улицу, где уже поднималась

метель.

Потом взял ручку, достал тетрадь и принялся что-то писать.

 

Мама ходила на цыпочках, думая, что он делает уроки. Отец по-прежнему был на

работе.

Спустя полчаса мальчик откинулся на спинку стула и полюбовался на свое послание.

«Леша! Извини, но я тебя больше не люблю. Так сложилось. Отношения между

мужчиной и женщиной таковы, никогда не знаешь, что будет дальше. Я специально

уехала, чтобы лично не передавать тебе это письмо, мой любимый младший брат

отдаст сам. Не ищи меня! В Москве меня уже ждет муж, а ты был всего лишь

эпизодом. Прощай».

 

Игорь подышал на конверт и заклеил его.

 

«Корабли постоят и ложатся на курс, но они возвращаются сквозь непогоды», -

снова пело радио за стеной.