Предисловие.

 

Перед вами история человека (Тиховской Нины Андреевны), которого Великая Отечественная война застала еще в юном возрасте. На его долю выпали нечеловеческие трудности: жизнь без взрослых, когда тебе нет 9 лет, а на руках двое младших братьев, вокруг холод, голод - война. Но все это пережито и не забыто. Жизнь восстановлена из руин руками обычных людей, тех, кто рядом с нами из дня в день. Они, как правило, молчат о том, что им пришлось пережить, потому что каждое воспоминание о войне - это нестерпимая боль потерь, навсегда запечатленная в сознании переживших ее людей. Но именно такие рассказы, если их удается запечатлеть, могут поведать, пусть отрывочно, о грозном образе военной жизни. Они, в совокупности, дают целостный образ войны, представшей перед обычными людьми - у каждого из которых своя трагическая история -подобно тому, как из набора масляных штрихов создается художественный образ, представленный на картине. Сравнение это не случайно, т.к. оценить подвиг этих людей возможно только на расстоянии прошедшего времени, ведь всем, что мы сейчас имеем, мы обязаны им.

 

До войны.

 

До войны мы жили в Казахстане в городе Джетыгара. Отец работал на руднике в механизаторском цехе, имел начальное и фабрично-заводское образование, в то время считался образованным. Мама имела среднее образование и работала завучем по фабрично-заводскому образованию - преподавала в ликбезе и работала дежурным в радиоузле, поэтому у нас был радиопродуктор - большая черная тарелка с подставкой и регулятором громкости - на всех жителей нашего переулка. В теплое время года он всегда стоял на подоконнике раскрытого окна и вешат на всю улицу.

 

До войны жили все очень хорошо, т.к. работали на добыче и мытье золота. Жили соседи очень дружно, уважая старших, лелея детей, которые ходили в детские сады и школы. Любили слушать новости и читать. Сестра мамы работала в библиотеке, приносила красивые, умные книги. В ту пору не все читали, поэтому в основном по воскресеньям и праздникам читали и дискутировали вслух. Часто спорили. Мы, дети, были рядом, вернее, недалеко от взрослых и были рады, что на нас в то время просто не обращали внимания, и мы были предоставлены сами себе.

 

В день объявления войны - воскресенье - несколько женщин с детьми от 5 до 10 лет в обеденное время на бричке поехали на брошенные шахты, где добывали мел - белая, красная и желтая глина, а мужчины собрались у нас во дворе, вели мирные беседы, играли в домино.

 

Глину заготавливали летом впрок, ею белили в доме и снаружи, т.к. извести не было Детей от 5 до 10 лет сажали в большое ведро, привязанное к длинной веревке, вручали небольшую лопатку и опускали в отработанную шахту. Там было сыро, холодно и почти темно. Мы ковыряли глину, откладывали в ведро, а, наполнив его, дергали веревку, и женщины поднимали глину. Потом поднимали копальщика, уже замерзшего, посылали другого, и так чередовали пока не набирали нужное количество.

 

В один из таких воскресных вечеров мы возвращались домой. Подъехав к нашему двору, мы удивились тому, что вся наша улица была занята людьми, в том числе и не с нашей улицы. Женщины встречали нас плачем, а мужчины были хмурые и молчаливые. Мы услышали страшное слово - война. Все соглашались с мнением старого деда, который заявил: «Мы стрелянные, нас много и мы их шапками забросаем!».

 

Война.

 

В течение месяца на нашей уже улице не было молодых мужчин - дети, женщины и старики. В начале 1942 года забрали молодых женщин и девушек от 18 лет. Мы, дети, уже понимали, что принесла война: голод, холод, слезы о погибших. В конце 1943 г. стали привозить пленных немцев, сосланных азербайджанцев - мужчин. Пленные жили за колючей проволокой, азербайджанцы - в бараках, т.к. они работали на шахтах.

 

Весной 1944 (или 1943) привезли семьи ингушей и чеченцев. Для нас начался ад, т.к. они начали грабить: если днем им кто-то что-то не так сказал, ночью они его сожгут. Кто имел животных - в основном коров, у тех чеченцы их воровали: разбирали крыши и резали животных прямо в сараях, выбрасывая «добычу» через дыры, а хозяев - в основном женщин - запирали. А коровы - вся наша жизнь, т.к. они давали не только молоко, но еще и тепло: летом навоз превращали в кирпичи и сушили, а зимой этими кирпичами топили. Первые годы войны вокруг города еще росли березки, потом их вырубили на дрова. Рубили специальными топориками - и женщины, и старики казахи, - а из лесу увозили на коровах, как на быках. Таким образом, чтобы уберечь животных, а значит и самих себя от голода и холода, жители вынуждены были забирать коров на ночь в дом - жили с животными. Тогда ингуши стали жечь сено - чтобы нечем было кормить. Днем они вели себя мирно, но их боялись, т.к. у них были большие семьи: парни, мужчины. Нас же было - женщины до 18 лет, дети и престарелые.

 

В школу я пошла в 1943 году. Зимой в школе не топилось, тетрадей не было: вместо них учительница рвала книгу без картинок и давала несколько страничек. Ручка - перо, привязанное к палочке, а чернила делали из окалины, которая, высохнув, осыпалась, поэтому «тетрадки» были черные, а руки всегда грязные. Иногда кто-нибудь приносил марганец, тогда делали темный раствор и им писали. Буквы были розовые, но через несколько дней выцветали, и к концу тетрадки уже ничего не было видно.

 

В классах было очень холодно и, чтобы чернила не замерзали, бутыльки с ними держали под мышкой: макнешь перо, пузырек прячешь, но если замешкаешься, то замерзнет перо. Чтобы согреть руки и ноги, учитель периодически нас поднимал из-за парт, мы становились рядами и прыгали, хлопая в ладоши, и пели, иногда кричали всем классом: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали, замерзли, мы немножко отдохнем, и опять писать начнем». После таких разминок в классе пыль стояла коромыслом, и с задних рядов учителя было плохо видно.

 

Перед уроками - зимой в коридоре, летом во дворе - ежедневно делали физическую зарядку. Начальные классы - под руководством учителя, старшие - военрука. Если кто-то от холода сам не мог двигаться (или не хотел), его толкали, растирали, пока он сам не начинал активно прыгать и двигаться.

 

С наступлением холодов ежедневно на большой перемене всем выдавали по 75 г. хлеба. Горбушка, натертая чесноком, считалась деликатесом. На следующий день отсчет начинался с того, кому она досталась сегодня. Тем, у кого зимой кровоточили десна, горбушку давали два дня подряд. Мы все шли в школу в мороз в основном для того, чтобы получить кусочек черного, но такого вкусного хлеба! Перед занятием директор заходил в класс, считал присутствующих, и на большой перемене учитель шел получать хлеб, а мы сидели тихо-тихо. Кто не приходил, пропускал уроки, тот не получал хлеб. Т.к. в семьях было по несколько учеников, а обуви не было, то лишь старшие могли решить, чья была очередь идти в школу в непогоду.

 

С наступлением весны мы оживали. После уроков (иногда и вместо них) нас водили на природу. Там мы собирали разные коренья, дикий лук, чеснок, какие-то пупыри и ели их. Иногда ходили на бывшее картофельное поле и искали оставшиеся клубни. Весной они высыхали, становились белыми, хрустящими, сладкими - настоящий деликатес! Сырые клубни, которые удавалось найти, несли домой и пекли - для всех был праздник.

 

Все жили холодно, голодно, но дружно, помогали друг другу. Нам тоже помогли выжить соседи, когда мама заболела брюшным тифом. Ее увезли в больницу, мамина сестра была на фронте, мне было неполных 9 лет, одному брату 7,5 лет, другому брату - год. Двое -сестренка и братик - уже умерли. Нас обворовывали ингуши, и без помощи соседей мы бы все умерли.

 

Когда узнали, что мама заболела, приехали врачи из городской больницы (несколько километров от нас), обработали все в доме хлоркой, так что бело было, и уехали, оставив нас, детей, одних, без взрослых. В больнице тогда даже не топили, поэтому все теплое: одежду и одеяла врачи забрали с собой для мамы. После санитарной обработки наш ватный матрац (единственное, что нам оставили), на котором мы спали, весь промок, и мы положили его сушиться на печную плиту. Конечно, через некоторое время он загорелся, и мы положили его на улицу в снег - остывать. Так как обуви не было, то на улицу выбежали босиком, а так как холодно, то на улице долго не пробудешь, и мы вернулись в дом. Когда, отогревшись, вышли забирать матрац - его уже не было.

 

Мой брат ходил к маме в больницу - относил еду. Я оставалась дома, т.к. был еще годовалый брат. Однажды, когда брат шел к маме, у нас выкрали все запасы еды, хранившиеся в сенях. Узнав об этом, наша соседка стала помогать нам с продуктами, хотя ей самой, порой, было нечего есть.

 

После войны.

 

Об окончании войны мы, дети, узнали по дороге из школы домой. Как и в день объявления войны, взрослые, уже почти все женщины, так же стояли около наших окон, но встречали нас улыбками со слезами, обнимали и говорили, что все плохое пережили, что скоро придут отцы, и что заживем еще лучше, чем до войны.

 

Война женщин не озлобила. Мимо нашего дома была дорога, ведущая на овощные склады, где заготовленные овощи хранили для общественного питания, эти продукты предназначались в том числе и для пленных. К концу войны их у нас было много, они перебирали овощи и носили себе продукты (строем под конвоем). Они были тощие и длинные (еще и потому, что у них шинели были серые и длинные - до пят). Весной была непролазная грязь, их водили строем - полубосых по ручьям и лужам. Обратно в казармы они шли, неся на носилках бочки по 70-80 кг. квашеной капусты. Т.к. они были больны или непригодны к работе на шахтах, то шли с трудом, скользили по грязи. Когда кто-то спотыкался и падал, вся колонна останавливалась, поднимали упавших и устанавливали на носилки опрокинутые бочки, пленные собирали в грязи капусту, складывали ее обратно. Некоторые умудрялись съесть несколько горстей капусты, иногда вместе с грязью. Видя это, женщины даже плакали, и по возможности кто-нибудь выносил несколько картофелин для пленных. Конвоиры разрешали женщинам подходить, но детям кричали, чтобы не подходили и вообще шли на проталины и поляны, продолжали играть.

 

С наступлением тепла дети находились на улицах группами. Старшие присматривали за меньшими, помогали им во всем: перетаскивали через ручьи, овраги с грязью по дороге в школу и обратно, никогда не дрались.

 

Летом и осенью стали возвращаться домой оставшиеся в живых. Мой отец вернулся лишь весной 1946 года, т.к. был ранен в Берлине 9 мая после объявления мира. С его возвращением жить стало лучше, но далеко не беззаботно. Было трудно, но жили так же дружно, но уже по выходным в домино и карты никто не играл.

 

Зимой в школу ходили только до -40 °С включительно, а если мороз был сильнее -сидели дома. После войны развлечений дома почти не было - была одна большая старая книга, которую читали очень бережно. В основном дети сидели на печи. В один из таких дней мне с братом захотелось мороженного - мы помнили его вкус еще с довоенных времен: немного пломбира ложили между двумя вафлями - вот и все лакомство. После войны, конечно же, такой радости еще не было, поэтому мы с братом делали мороженное так. В кружку наливали молока и выносили на улицу в снег, а получившийся «молочный лед» и являлся мороженным. Конечно, такое мороженное сладким не было, но для нас, детей, лучшего лакомства в то время было не найти.

 

Т.к. отец после ранения на руднике работать не мог, его направили работать в фельдсвязь. На фронте он был связистом и разведчиком, но больше - связистом. Он служил в рядах Красной Армии с 28 июля 1941 по май 1946 года. По его медалям и орденам можно определить его фронтовой путь: Первый Украинский и Второй Белорусский фронт.

 

Его кабинет был на почте, и все издаваемые произведения (периодическая печать) шли через почту для библиотек, и отец имел возможность приносить домой новенькие, тщательно обернутые, книги. По вечерам после работы соседи, мужчины и женщины, приходили к нам домой, и начинались «вечерние чтения» новых принесенных с почты книг.

 

Мне было поручено после ужина вымыть руки, постелить чистое полотенце у себя на коленях, развернуть книгу, положив ее на полотенце, и читать вслух. В то время, пока я читала очередную новинку, женщины вязали, пряли, а мужчины чинили или шили обувь, заготавливали дратву и т.д. - работали, лузгали семечки и внимательно слушали. Если попадались неразрезанные страницы, то их разрезал специальным ножом только отец. Так были прочитаны книги «Белая береза», «Один в поле воин», «Семья Рубанюк» и др.

 

Детям старше 10 лет разрешалось слушать вместе с родителями, но их всех загоняли на русскую печь или лежанку, а если места не было, то усаживали их на подстилки на пол. Ни звука не было произнесено детьми во время чтения, т.к. если кто-нибудь себя как-то проявлял, запрет на посещение был всем.

 

Приходили именно к нам, потому что на всей улице только в нашем доме был электрический свет: мимо нашего дома шла линия электропередач на мясокомбинат, и мы были к ней подключены. Электричество подавалось с 18 до 24 часов, поэтому обычно все уходили в 23 ч. 45 минут.

 

Когда из-за аварий на линии электропередач отключали свет, зажигали лампу, и я дочитывала главу. Потом шло обсуждение услышанного, рассказывали похожие ситуации из фронтовой жизни, а когда кто-либо говорил, что автор выдумал то или иной эпизод, то дискутировали.

 

Книги были про военные действия, о наших героях, поэтому те, кто прослушивал эти книги, гордился перед своими сверстниками и пересказывал услышанное.

 

Такие чтения и посиделки продолжались с осени до весны. Летом, с ранней весны и до поздней осени, все, от мала до велика, работали в огороде, поле, помогали заготавливать сено, камыш. С фронта вернулись не все, а вернувшиеся все были раненые, контуженные, больные. Поэтому работали после работы на производстве группами 4-5 семей по очереди. Сажали картошку, кое-что сеяли. Дома восстанавливали все вместе, у детей и взрослых здесь были свои обязанности. На нашей улице жили, в основном, переселенцы из Украины, поэтому разговаривали на смешанном украинско-русском языке: и украинцы, и русские, и казахи, и даже ингуши, которые притихли по возвращении мужчин с фронта.

 

После войны жили трудно, по возможности старались делать для себя всё: пряли, вязали, шили, валяли валенки, стежили одеяла и пр. Все делалось коллективно, но не у всех получалось хорошо - к тем, у кого получалось лучше, шли за советом, все друг другу помогали. По праздникам собирали застолья вскладчину, веселились и очень хорошо пели и танцевали. При клубах и школах в обязательном порядке организовывались кружки, где ученики, молодежные коллективы занимались хоровым и сольным пением, танцами. По сравнению с военными годами все трудности казались легкими затруднениями. Люди мечтали, планировали лучшую жизнь, и она постепенно налаживалась. Все зависело только от тебя самого.

 

Война - это холод, голод, слезы, утрата близких и дорогих людей. В трудные периоды жизни люди, пережившие войну, говорят: «Лишь бы не было войны... Все переживем, все преодолеем, все вытерпим, лишь бы не было войны...»

 

Ноябрь 2005