ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Шанс

 

 

Дождь прекратился только ночью, ветер продолжал завывать на улице, оконные стекла слабо дрожали.

Михаил, как ни старался, не мог забыться во сне. Он уже принял две таблетки снотворного, запил вином, но не помогло. Мысли роем кружились в голове и, похоже, еще очень нескоро собирались успокоиться. Провалов дол-го лежал, сдернув одеяло, и почти не моргающим взглядом смотрел на серый потолок. Было тошно. Какая-то вонючая, скользкая гадость, смердящая гни-лью, хотела вырваться наружу. Будто поселился внутри мохнатый паук с мно-жеством хрустящих лапок, и теперь теребил, мучил сердце.

Чего-то ужасно хотелось. То ли вскочить с постели и начать метаться по комнате, как тигр, запертый в клетке, биться головой об стену, разбу-дить соседей шумом. Пойти подраться с ними и увидеть, как из-под кулака вылетают окровавленные зубы. Такое великое множество странного и нехоро-шего нахлынуло так неожиданно, что казалось, будто бы в этом потоке пу-гающих событий можно захлебнуться и утонуть, если тотчас не принять ника-ких действий.

Темнота окутала его со всех сторон и молчала. Михаил попытался успо-коиться и, закрыв глаза, принялся думать о храме. И сразу же вспомнился слепой юноша, а затем сам по себе всплыл образ старухи. Заерзав на крова-ти, Провалов повернулся лицом к стене и принялся бессмысленно водить ног-тем по обоям, будто хотел написать что-то пальцем.

Его терзали все те же призрачные сомнения об истинности пути, по ко-торому он идет и ведет следом братьев. Вот уже несколько лет существует некое подобие религиозной организации, где Михаил проповедует идеи любви к Богу. Но если так, то почему же до сих пор нет спокойствия в душе и хо-тя бы слабой уверенности в том, что он все делает правильно, как надо. Да и те, кто был рядом, не очень походили на пламенных верующих, а скорее на запрограммированные машины.

С братьями в последние несколько месяцев начали происходить довольно странные вещи, которые Миша не ожидал увидеть. Их лица со временем начали меняться, приобретая совсем неестественную улыбку. Вроде было в ней доб-родушие, но все равно она больше походила на звериный оскал. А глаза тех, кто слушал каждый раз лекции-проповеди, блестели одинаковым хищным огнем. Монахарцы будто уже готовы рвать и бить любого, кто думает иначе и не служит их Богу.

Их Богу. Звучит чудовищно.

Только в эту тускло-осеннюю, хлипкую ночь Миша понял, что люди во-круг него менялись, будто переставая быть самими собой. В чем же причина этого? – пытался понять он, и не мог. В его лекциях вроде и не было ниче-го такого, способного вызвать подобные эмоции. Ведь каждое слово в них – это призыв к добру во имя Монахара, к деятельности по распространению идей братства, к сбору средств для поддержания храма.

Почему же последователи, собирающиеся почти каждый день в церкви, постепенно начинали превращаться в нечто однообразно аморфное, бездумное и послушное? А где же одухотворенность, упоение верой, блаженство нако-нец? Их нет. Тут наверняка есть причина, о которой Провалов не знал.

А причина эта, как ни странно, всегда была рядом. Она, подобно тени, вечно стояла за спиной…

 

 

Суворин после похорон отца остался один. Бабушка уехала в Сибирь, пообещав, что по-прежнему будет пересылать ему деньги. Женя отказался, заявив, что он уже давно материально независим благодаря церкви. Та в от-вет покачала головой и сказала:

- Женя, уходи ты оттуда. Сатанинская вера у вас.

В ответ он промолчал, не считая нужным что-либо доказывать.

После скудных поминок, на которые пришли одни собутыльники отца, Же-ня решил прибраться в квартире. Отдал дружкам папы все пустые бутылки, которым они были очень рады. Хорошо подмел пол, вычищая дом от окурков. После долгой, затянувшейся до позднего вечера работы, он улыбнулся, по-няв, что такая изнурительная и капитальная уборка должна стать последней. Теперь некому мазать, бить посуду и превращать дом в свинарник.

Он не сожалел по поводу смерти отца ни минуты. Наоборот, почувство-вал облегчение. Теперь его голова была занята лишь вопросами церкви, сво-ей ролью и местом в ее деятельности. В последнее время Суворин заметил, что лекции в храме, которые каждый раз читал Михаил, превратились в скуч-ную, надоедливую и, что самое главное, однообразную болтовню, которую во-лей-неволей приходилось выслушивать практически каждый день. Речи Прова-лова стали походить на некий бесконечный поток пустых лозунгов и воззва-ний, смысл которых практически всегда сводился к одному: «Поднимите глаза к небу, откройте сердца – и только тогда спасетесь».

«Чушь огородная», - думал Женя, убирая в кладовку веник и совок. Ему давно стало ясно, насколько лидер церкви Монахара был бездарен в пла-не ораторского искусства и совершенно не мог красиво подать публике ту или иную мысль.

Вот если бы за все это время хоть один раз дали слово Жене! Насколь-ко б больше людей, думал он, потянулись бы тогда в их стены, наполнили храм. Ведь поначалу народ шел, чтоб просто посмотреть на Провалова как на некую интересную диковинку, на нечто необычное. И, узнав о том, что он пережил клиническую смерть и вроде бы как разговаривал с Богом, утолив простое человеческое любопытство, удалялись прочь. Больше их ничто не держало, а сама идея веры в Монахара отталкивала.

Суворин часто разговаривал с Михаилом, неоднократно настраивал его на то, что пора что-то менять. В таком состоянии организация дальше суще-ствовать не может. Церковь стала больше походить на некую лодку или, вер-нее, простой деревянный плот, который то плыл по медленному течению куда-то вперед, то вовсе останавливался. Люди, что сидели на нем, от скуки бросались в воду и плыли к берегу, потому что ничего другого не остава-лось. И с каждым днем на борту оставалось все меньше и меньше народа. Только самые неистово страждущие куда-то плыть сидели, глядя на капитана. А капитан, хозяин судна, пытался управлять им при опущенных парусах в полный штиль, будто и не замечал всего этого, и, продолжая лениво зевать, сотый раз говорил одно и то же: «Поднимите глаза к небу, и только тогда спасетесь!»

Подобное поведение вожака надоедало многим. А Женю – так вообще бе-сило. Но его никто не хотел слушать, за исключением небольшой группы еди-номышленников внутри организации, которых удалось сманить на свою сторо-ну.

Михаил неоднократно говорил о том, что готовит какую-то книгу, где все основные идеи вероучения будут изложены наиболее полно. У Суворина тоже были свои идеи, и они резко отличались от тех, которые излагал в своем труде Провалов. Пока что все задумки Женя держал в голове, потому что не сформулировал и не продумал все до конца, да и заниматься такого рода творческой работой ему было просто некогда. Во-первых, до недавнего времени был буйный, вечно пьяный отец, который не дал бы спокойно порабо-тать дома. Во-вторых, Михаил требовал полной отдачи по сбору средств для пополнения казны церкви. Этой работой он и занимался. Кроме того, ему бы-ло поручено осуществлять все внешние связи - стучаться в двери к разного рода чиновникам, решая текущие дела организации, обивать пороги извечно занятых своими «важными делами» бизнесменов, внушая им необходимость включиться в работу церкви и помочь храму.

В моменты, когда какой-нибудь весьма упитанный богатей, недовольный тем, что Суворина вообще пропустили к нему, посылал его куда подальше почти благим русским матом, Женя начинал ненавидеть самого себя за то, что приходилось делать. А каплей, переполняющей чашу, становилось то, что бизнесмен указывал на красочную икону где-нибудь в углу над сейфом и за-являл, что он глубоко верующий православный и не намерен иметь контактов с ересью. Длинноногая секретарша, весело улыбаясь, но с холодным взором, извиняясь, заявляла, что их организация, к сожалению, не занимается по-добными вопросами, и вежливо просила покинуть кабинет.

Суворин уходил прочь, кутаясь в плащ, будто пытался спрятаться от их глаз. Весь трясся от злобы, еле-еле удерживая бурливший в нем вулкан эмо-ций. Ощущение, будто тебя как следует поваляли в грязи, а потом пинком вышвырнули прочь, долго не проходило. Хотелось кричать во всю глотку, а еще больше – пойти и запросто переломать кости им всем. Но, глядя на кир-пичные лица охранников у дверей, желание почему-то сразу же пропадало.

В довершение ко всему их деятельностью заинтересовалась местная пре-ступная группировка. И эта связь оказалось решающей в улучшении финансо-вого состояния церкви. Руководитель группировки, очевидно из соображений собственной безопасности, предложил Суворину совершать визиты к состоя-тельным деловым людям и просить у них пожертвования на благотворительные цели. После того, как Женя получал отказ, к ним приходили крепкие парни и внушали, что так делать нехорошо и не пристало богатым людям скупиться на святое дело. Во время следующего посещения Женя уже назначал конкретную сумму и ему ее, как правило, отдавали. Конечно, львиная доля от этих де-нег доставалась мафии, но и того, что оставалось, вполне хватало на без-бедное существование организации.

Об этой связи Женя никому не говорил, даже Михаилу, полагая, что сведения о ней излишни и небезопасны. Кроме того, он считал, что его роль в организации недооценивается, несмотря на то, что церковь существу-ет только благодаря его усилиям. Женя был уверен, что он мог бы управлять всей организацией более толково, нежели Миша, считая себя намного талант-ливей нынешнего руководителя церкви Монахара. Ему казалось, что он спосо-бен и на формирование религиозных основ, отличных от тех, которые пропо-ведует Михаил. Да и сам образ жизни Провалова, его бездарное, как считал Женя, руководство организацией стали все больше и больше его раздражать. Он видел, какая огромная пропасть находится между членами организации и их лидером. Михаил просто сидел, или гулял по городу с Кристиной, потом изредка говорил что-то на лекциях, к которым, похоже, никогда и не гото-вился, а так – спонтанно нес все, что приходило в голову.

Нет, этого так оставлять нельзя. Нужно проработать и хорошо обдумать план дальнейших действий. А пока…

Он лег на диван после изнурительной уборки и задремал, пытаясь ото-гнать прочь тяжелые мысли и попробовать немного отдохнуть.

Перед его мысленным взором стоял образ последователей. Его последо-вателей, и их было много. Женя говорил с ними, стоя в храме. Они рукопле-скали, реагируя на живые слова пламенной речи, восторгались им, безропот-но повинуясь, выполняли все его распоряжения.

Суворин улыбнулся, постепенно проваливаясь в ласковую дрему.

 

***

 

Все это глупо, решил Михаил.

Не имеет смысла, потому что изначально не несет ни малейшей искорки света. Пора что-то делать. Или ломать, или просто уходить. А может, по-пробовать как-то поменять курс. Последнее казалось самым маловероятным, да и попытки эти наверняка останутся бесплодными. Сама созданная им сис-тема была кривой.

Провалов понял, что с того самого момента, когда ударился головой о камень и до сего дня постоянно совершал одни только глупости, которые, слава Богу, пока не повлекли за собой страшных последствий. Сама по себе идея создать церковь уже была глупостью. А он и не создал на самом деле никакой церкви: то, что называлось братством Монахара, по сути представ-ляло из себя мелкую полукоммерческую организацию и ничего более. Миша не мог сказать точно, знает ли то, во что верят люди, собравшиеся рядом под одной крышей храма?

В Монахара. Может быть. Но кто этот Монахар? Бог… Да, а точнее, нет. То, что должно быть Богом, непременно несет в себе нечто большее, нежели свет каких-то лучей и отсутствие культа. Кто знает, а вдруг культы на са-мом деле не несут в себе никакого вреда, а, наоборот, в какой-то мере по-могают человеку стать лучше и добрее.

Михаил не спал всю ночь. Кровать скрипела под ним, он ерзал, будто пытался уснуть, лежа на острых иголках или гвоздях. Никак не мог найти себе места и успокоиться. Что же означали слова старухи о крысе и очках? В церкви Монахара самым видным членом общины, носящим очки, был Евгений Суворин. Но при чем здесь он? А фраза о стогах сена на поле человечьем. Что-то очень похожее на… могильные насыпи.

Он вскочил. Изнутри, будто готовое разорваться на клочки, рвалось сердце. Дышать стало тяжелей, пот ручьями стекал по горячему лбу. Прибли-жалось утро. Вот уже скоро забрезжит на горизонте первый луч солнца.

Похоже, этой ночью не удастся заснуть, решил Провалов. Миша открыл шкаф и достал оттуда джинсы. Долго не мог найти свитер – куда же он его закинул, когда вчера вернулся домой? А, вот же он, под кроватью.

Затем зашел в ванную и долго смотрел на себя в зеркало. Припухшее после бессонной ночи лицо, воспаленные красные глаза.

- И это лидер нового духовного движения? – спросил Михаил то ли у себя, то ли у зеркала. Умылся, открыв кран холодной воды. Хотел сбрить отросшую щетину, но, посмотрев на нервозно дрожащие ладони, понял, что, если возьмет в руки бритву, непременно порежет все лицо.

Надев плащ, он вышел из дома, не жалея видеть эти пустые стены. По крайней мере в ближайшее время. Миша устал от всего. Теперь его ноги сами вели туда, где сердце видело и чувствовало последнюю надежду и пристанище – он шел к Кристине, желая услышать от нее что-нибудь утешающее, доброе, что согреет душу и, может быть, избавит от тревог. Вспомнив ее глаза, тонкие кисти рук, нежный бархат и аромат волос, на его помятом лице поя-вилась улыбка. Представил, как самая любимая, единственная девушка на свете уже скоро, совсем скоро обнимет его, повиснет на шее, и маленькие пухленькие губки, поцеловав его, превратятся в ласковый, улыбающийся по-лумесяц.

- Не все потеряно, - сказал он сам себе. – Для начала я должен ви-деть ее. Вместе мы сможем решить, как быть дальше.

 

 

Кристина сидела в своей комнате и что-то напевала в пол голоса. Гля-дя на свое отражение в зеркале, она расчесывала непослушные волосы. На маленьких подушках-сердечках дремал пушистый котенок. Кристина отвлек-лась, посмотрела на него и засмеялась:

- Вставай, вставай, соня! Сколько можно спать!

Котенок промурлыкал что-то в ответ, затем отрыл большие круглые гла-за. Начал умываться, облизывая маленькие лапки.

Раздался резкий звонок в дверь. Котенок вздрогнул и спрятался под подушку.

- Странно, - Кристина бросила на стол расческу, и, на ходу застеги-вая пуговицы халата, побежала открывать дверь. – Кто бы это мог быть так рано?

На пороге стоял Михаил. Сначала показалось, что он в стельку пьян или, по крайней мере, где-то гулял всю ночь, а теперь вот под утро решил завалиться к ней в таком виде. Но потом, заглянув в его грустные, готовые вот-вот наполнится слезами глаза, она поняла, что все совсем не так. По-хоже, Миша находится на грани эмоционального срыва.

- Мишка, здравствуй. Прости, я тебя не ждала сегодня так рано. Что произошло?

Он промолчал, оставаясь стоять на месте.

- Ну проходи же!

Провалов с тем же угрюмым видом разулся и сел за кухонный стол. Дол-го молчал.

- Слушай! – Кристина пыталась его разговорить, - это ничего страшно-го, что я давно на лекции не хожу? Ты правда на меня не обижаешься? – по-думала, что Миша такой недовольный, потому что она практически отошла от дел церкви Монахара.

- К черту все лекции.

Услышав это, Кристина открыла от удивления рот. Хотела что-то ска-зать, но будто потеряла дар речи. Тут он улыбнулся и, положив ладонь на ее тонкое плечо, сказал:

- Знаешь, давай куда-нибудь уедем на время. Мне нужно оставить этот город, людей, меня окружающих, и в отдалении от этой мишуры подумать обо всем как следует. Что скажешь?

- Классно! – Она прижалась к нему. – Я даже знаю, куда! Скоро новый год, давай его встретим в деревне у моей бабушки в Сибири. В это время у них бывают необычные и очень веселые гуляния. Думаю, тебе понравится. Я даже не помню, когда гостила там в последний раз…

Она помолчала, недоверчиво глядя на него.

- А это ничего, что я тебя в деревню-то зову? Может, ты куда-нибудь еще хотел, я тебя перебила.

- Нет, что ты! Лучше и придумать нельзя.

- Правда?

- Ну конечно! – и он поцеловал ее. Обнимая Мишу, Кристина почувство-вала, как медленно по всему его телу начинает сходить напряжение. Он ус-покаивался.

- Спасибо тебе! – прошептал Михаил, гладя ее волосы.

- За что? – удивилась она.

- А не важно.

***

 

 

Телефон вывел Женю из легкой и приятной дремы. Он только что вернул-ся домой и, хорошо пообедав, решил поспать с часок. Теперь же, с недо-вольством протирая глаза, Суворин, слегка покачиваясь, зашагал в прихо-жую, откуда раздавался раздражающий звон.

- Алло, Жень? – услышал он бодрый голос Миши.

- Да, я. Привет, - зевнув, произнес он.

- Извини, что потревожил. Слушай, у меня к тебе большая просьба.

- Говори.

- Я вот хочу уехать недельки на две-три. Думаю, в конце декабря и где-то до середины января.

- Как? Зачем?

- Ну, скажем, решил отдохнуть. Своеобразный отпуск. Уезжаю с Кристи-ной в деревню. Там и встретим новый год.

- А как же лекции?

- Вот в этом и заключается моя просьба. Выручай: я дам тебе необхо-димые материалы. Прочти их за меня, пока буду в отъезде.

Женя на секунду растерялся. Дрему сняло как рукой.

«Неужели! – подумал он, - наконец-то мне представился шанс!»

- Ты меня слышишь, алло? – Михаил на другом конце провода, похоже не понял, почему появилась такая долгая пауза. Его голос звучал будто бы из-далека, совсем из другого мира.

- Да-да, я здесь, - Женя наконец пришел в себя. – Никаких проблем, брат. Ты же знаешь, я всегда готов помочь. Думаю, это и не составит боль-шого труда. Наоборот, с удовольствием!

- Конечно. Я в тебе и не сомневаюсь.

- Спасибо.

- Кроме тебя, думаю, никто и не справится.

- Почему же, у нас много толковых ребят, - выдавил из себя Суворин, и уже испугался, что Провалов может передумать.

- Конечно. Но мне бы хотелось, что б этим занялся именно ты.

- Спасибо еще раз за доверие.

- Да не за что. Прости, что отвлек. По голосу слышу – спал.

- Ерунда, я уже собирался вставать.

- Ладно, пока, не буду мешать!

- Слава Монахару! – произнес Женя, потом услышал короткие гудки. Долго стоял, думая о чем-то, и только через пару минут, положив трубку на маленькие прозрачные рычажки, пошел обратно на диван.

Теперь ни о каком сне и речи быть не могло. Сердце учащенно билось от волнения.

- Какие ты мне дашь материалы?! – засмеялся он. – Думаешь, я буду читать твою галиматью перед паствой? Не надейся, - он помолчал, а потом добавил, глядя, как за окном кружили мелкие пушистые снежинки:

- Такой шанс!