ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Бояться глупо

 

 

Миша немного помялся. Почему-то очень не хотелось входить в низкую покосившуюся избу на окраине деревни.

- Ты должен! – уверенно произнесла Кристина, взяв его за руку.

Они зашли внутрь. Казалось, что моментально попали в избушку на курьих ножках из сказки. Большая белая печь, чисто вымытый некрашеный деревянный пол. Пучки сушеных трав и корений висели то там, то здесь на ниточках.

- Ты меня куда привела? – спросил на ухо Провалов, но не получил ответа.

- Бабушка Степанида, ты здесь?

Тишина. Кристина пошарила глазами по комнате.

Миша хотел уже сказать: «Ну пойдем отсюда. Разве не видишь – здесь никого нет», когда послышалось слабое ерзанье на печи. Там кто-то спал.

Бабка быстро узнала девушку.

- Кристинушка, да неужели это ты? – раздался глухой, сдавленный голос.

Наконец появились ноги в больших валенках, и медленно седая старуха начала спускаться вниз.

«Точно, баба Яга. В такой деревне не может не быть бабы Яги!» - сказал сам себе Михаил, глядя на нее.

- Она что, знахарка? – спросил он.

- Нет, больше. Сильнее.

- Ведьма?

- Молчи! Она добрая, но шутки с ней плохи.

- Ага, сейчас я ее разгневаю и превращусь в козленочка.

Кристина промолчала, недовольно покривив рот, давая понять, что ему пока лучше помолчать.

- А я вот, - кряхтя, произнесла старуха Степанида, - почти и нос на люди не кажу. Все в избе своей сижу, одна. – Она посмотрела на Михаила. – Правильно сделала, что его ко мне привела. Потому что еще не поздно.

Провалову стало не по себе от этих слов. Что она имела ввиду? Сразу же вспомнилась полоумная бабка из автобуса, и по спине пробежала дрожь.

- Садитесь вон на ту лавку! – она указала пришедшим на низкую деревянную скамейку в углу. Миша увидел, что над ней висели иконы – в народе это считается хорошим знаком, но от этого почему-то не становилось легче.

- Так и весь век прожить можно. – Степанида снимала с веревочек некоторые пучки трав. – Не ведая, чем все закончится. Жизнь так поворачивается, что не знаешь, каков завтрашний день будет. А я помогу вам. Хорошие вы люди.

Она принялась собирать какой-то странный букет из засохших стебельков. Провалов молча смотрел на это, и внешне был очень похож на больного, дожидающегося, когда врач вызовет его, чтоб начать лечить при помощи странной, пугающей методики. Миша перевел глаза на девушку, и будто молил: «Как думаешь, а больно не будет?»

Кристина будто бы поняла его и, улыбнувшись, покачала головой.

- Сейчас все увидишь.

Старуха подошла к печи и подожгла букет из трав. Тут же он вспыхнул ярко-оранжевым пламенем, но Степанида задула его. От сухих черных стебельков пошел густой дым с приторно-горьким запахом.

Бабка подошла к Мише, который, замерев, с вниманием и испугом наблюдал за действием. Тонкая серая рука принялась водить круги над его головой тлеющими остатками букета, и дым поднимался вверх, к серому потолку.

- Вроде бы, и ничего страшного, - сказала Степанида, глядя, как рассеиваются черный пепел. – Но при этом есть опасность. Притом большая опасность. Нечто нехорошее, злое, поджидает тебя. Очень давно поджидает. Самое лучшее – остаться навсегда здесь, в деревне, и никогда не возвращаться в тот город, откуда ты приехал сюда. Это будет вернее всего.

- Но я, - осмелился вставить реплику Провалов, - не могу так. Я просто должен, обязан вернуться. Там осталось всё, что я сделал, чего сумел добиться.

- То, чего ты сумел добиться, сведет тебя в могилу.

У Кристины задрожали глаза и, казалось, она вот-вот заплачет. Похоже, она вовсе не рассчитывала на подобное и уже жалела, что привела Мишу к деревенской прорицательнице. Ведь девушка надеялась, что старуха не скажет ничего плохого, наоборот, успокоит, вселит надежду раздосадованному и измученному бесконечными терзаниями Мише. На самом деле все оказалось по-другому. Совсем по-другому.

- Что все это значит? – Михаил вскочил со скамьи. Старуха оставалась спокойной, будто врач, который объявил, что болезнь неизлечима и медицина, к сожалению, бессильна.

- Это значит, что тебе нужно быть осторожным. Только и всего.

- Да откуда Вы можете знать!

- Дым говорит многое. В том числе и о будущем.

- Я не верю.

- Твое право. Только теперь я знаю и о том, чем ты занимаешься. У тебя своя вера и последователи, и создал ты церковь после того, как произошло нечто страшное. Я видела белое пятно - прогалину в черном смраде. Что она обозначает, трудно сказать сразу.

- Это клиническая смерть. – Всхлипнула Кристина. Она вытирала лицо платочком, не поднимая глаз. – Миша уже умирал однажды.

- А, вот что, - произнесла старуха. – Так это грех великий.

- Что?! – вырвалось у Провалова.

- Если уготовано Богом для человека уйти отсюда, значит, так быть и должно. И никто другой не вправе вмешиваться в этот процесс.

- Мракобесье!

- Да, ты и правда вернулся в мир с одной целью, чтобы сотворить мракобесье. Бес попутал твой разум. Ведь по-настоящему ты должен лежать в могиле как минимум десять лет, а не ходить по земле. То, что ты здесь – это не нормально.

- Немедленно уходим отсюда! – Миша взял рыдающую Кристину за руку и вывел ее из избы.

Степанида молча проводила их взглядом, а потом, словно забыв обо всем случившимся, снова забралась к себе на печь и уснула.

 

 

***

После посещения избушки Степаниды они вновь возвратились в дом Ефимовны. Кристина долго плакала. Миша, сидя рядом с ней на диване, обнимал ее, пытаясь утешить. У него самого на душе скребли кошки, но он понимал, что не следует придавать всему произошедшему большого значения. Ведь он не виноват в том, что врачи вырвали его из лап смерти. Да и все эти предсказания – глупость. Нельзя предсказать будущее ни по руке, ни по дыму, ни по дурацкой кофейной гуще, ни почему бы то ни было. Сейчас он был полностью уверен в этом. Поэтому выглядел собранным, в выражении лица было что-то мужественное, решительное и спокойное.

Нежно обняв Кристину, он поцеловал ее.

- Ну зачем я повела тебя к Степаниде? – рыдания не утихали.

- Ты все правильно сделала. Будем считать, что это новое испытание для меня, проверка.

- Проверка чего?

- Сейчас я тебе кое-что расскажу. Только вот что, - он провел рукой по ее нежной щеке, - для начала пообещай мне, что перестанешь плакать.

- Хорошо, уже все, - она подняла лицо – такое чистое, немного раскрасневшееся, с влажно-голубыми глазами. Мишу даже пробила приятная дрожь, и он подумал: «Боже, как же я тебя люблю!»

- Так вот, слушай. У меня однажды был такой случай. Я ехал на лекцию, и встретил в автобусе умалишенную бабку, которая говорила всякую чушь. Мне тогда показалось, что она обращалась ко мне. Потому я очень испугался. Даже дышать не мог. Знаешь, эта твоя Степанида сейчас чем-то мне ее напомнила. Но только теперь, когда мы с тобой здесь, ты рядом, я понимаю – бояться глупо. Надо бороться за свое счастье. Но для этого необходимо раз и навсегда порвать с прошлым. И я обещаю тебе, что сделаю это.

- Ты прав. – Она улыбнулась, и сразу же на душе стало тепло и спокойно. Будто после долгого холодного ливня появилось солнце, которое тут же начало согревать землю, сушить лужи. – Бояться глупо.

- После того, как я наслушался бабку из автобуса, пришел в храм. И встретил там замечательного юношу. Мальчик, у которого никогда не было имени. Слепой, забавляющий публику жонглированием. Знаешь, его слова сначала ударили, как хлыст, но они меня очистили. Именно с того дня я понял, что иду не туда. Пора заканчивать с Монахаром, храмом, братьями по вере и прочей ересью. Надо начинать жить заново. Однако перед этим я должен кое-что сделать. Вернуться в город с одной единственной целью. У меня появилась мечта, которую очень хочется воплотить. Она реальная.

- И что же это за мечта?

- Я хочу отблагодарить мальчика, притом так щедро, как только смогу. Он будет жить достойно и навсегда перестанет побираться. Если нужно, отдам все деньги из церковной кассы ему. Пусть радуется. Он заслужил. Хороший, добрый парень.

- Да, это ты здорово придумал. – Она рассмеялась и, прижавшись еще крепче к Мише, принялась мечтать. – Знаешь, а я сейчас такую картину в глазах нарисовала. Хочешь узнать, какую?

- Ну конечно, говори.

- Не знаю, понравится тебе, или нет. Я представляю, как этот мальчик, очень богатый и обеспеченный, имеет свой собственный цирк. Туда собирается много-много людей, особенно любят эти представления ребятишки, и юноша забавляет народ фокусами, трюками. Все смеются, и мы с тобой вдвоем сидим среди зрителей и радуемся тому, что у него всё получается.

- Так оно и будет, милая. Я почти уверен. Талантливый человек всегда будет востребован. Главное помнить одно: бояться глупо. И нет никакой опасности.

- Кристинка, - прошептал он, увидев, что девушка задремала, уютно положив голову ему на плечо. Притомилась после долгой прогулки и тяжелых переживаний. – Ну спи, спи. Я тебя люблю.

***

 

Заброшенный сад спал в ночной зимней неге. Было темно и тихо, и Жене казалось, будто бы он попал в глухую, забытую всеми гробницу, куда никогда не проникали ни свет, ни тепло. Старые яблони стояли стеной и не пропускали сюда ледяной ветер.

Суворин подул на ладони. Он держал в руке увесистую лопату, а недалеко от скрюченного маленького тела на снегу лежала большая кирка.

Первой мыслью было уехать куда-нибудь за город – подальше, и там похоронить юношу. Но у Жени не было своего транспорта, а ехать каким-либо другим путем было опасно. И старый сад около школы, в котором когда-то Щербец и дружки толкнули Мишу Провалова на грань жизни и смерти, подходил лучше всего. Сюда редко кто забирался в летние дни, а уж зимой и подавно. У него не было ни друзей, ни родственников. Скорее всего, отсутствовал паспорт. Ну конечно, если он не знал даже своего имени, то о чем тогда можно говорить! Никто не кинется искать его, не забьет тревогу. А если кто-нибудь из братьев спросит, куда исчез босяк, который всегда сидел возле ворот, а вчера осмелился войти в храм и буквально сорвать лекцию, то Суворин ответит просто: «Я приказал ему исчезнуть из города навсегда. Он испугался меня и уехал прочь. Больше мы его здесь не увидим».

Он нисколько не переживал по поводу того, что совершил несколько часов назад. Так было нужно для дела, для его дела. Да и что стоит жизнь какого-то бомжа, если сравнить ее с делом. Это грош, ломаная копейка. И как только жалкий пацаненок с дешевой душой встал его пути, он начал представлять опасность, следовательно, все было сделано правильно.

«Вот только мне-то за что такие наказания! – подумал Суворин. – Мало того, сорвалась лекция, так теперь копать эту чертову могилу. Эх, жалко, нельзя просто бросить его где-нибудь, и всё. Опасно. Теперь вот возись с ним».

- Работенка не из легких предстоит, - произнес он вслух. – До полуночи не управлюсь.

Он расчертил при помощи лопаты небольшой участок, потом отошел в сторону.

- Что-то многовато для него, - посмотрел на мертвого мальчика, тело которого немного припорошил снег. – Вот столько будет в самый раз.

Женя сложил руки на груди и сделал серьезное лицо:

- О, Монахар! Упокой неправедную душу того, кто осмелился назвать чертоги пребывания Тебя темным и душным местом. Прости ему прегрешения, содеянные по неразумению. Ты воистину Бог наш, который очищает душу от скверны. Я же, раб Твой, служу Тебе истинной и пламенной верой, очищаю землю от тех, кто порочит светлое имя Твое. Да не прогневайся, да спаси, да пошли прощение грязной и опустившейся душе покойного, да прими его в свои чертоги. Служу Тебе, как сын, и люблю Тебя всем сердцем своим, Монахар, и жду встречи с Тобою.

Затем он принялся очищать участок от снега. Сначала было холодно, руки дрожали, но, работая, Женя почувствовал тепло. На лбу заблестели маленькие капельки пота. Он снял теплую шапку и бросил ее на грудь мертвецу.

- Ух, наконец земля! – с радостью произнес он, когда ощутил, как лопата уперлась во что-то твердое.

Через полчаса уже можно было браться за кирку. Суворин выдалбливал большие глыбы. Кряхтел и пыхтел, временами оглядываясь по сторонам. Хотя опасности никакой почти не было, все равно следовало быть бдительным: а вдруг кто-либо заметил, как он, медленно пробираясь в ночи по сугробам, сначала перекинул труп и инструменты через забор, а затем сам перелез и углубился в тьму деревьев. Тогда будут большие проблемы.

- Да никаких проблем не будет, - Женя посмотрел на кровавое, покрытое слоем красного снега, лицо мальчика. – Твоя жизнь ничего не стоит. Я всегда откуплюсь и найду в церкви деньги на это. Даже если придется отдать на это всю церковную кассу, я сумею это сделать и останусь на свободе. – Говорил он, пытаясь успокоить самого себя.

Сердце учащенно билось в груди. И в унисон его ударам Суворин колотил киркой по земле, постепенно углубляя яму. Конечно, никто не мог этого видеть в морозную ночь. Все горожане готовились встретить Новый год. Они были заняты только своими проблемами. Работая, Женя представил, что в это время, когда он орудует киркой, дети во многих домах украшают праздничные елки, с улыбками на лицах наряжают их, и с нетерпением ждут наступления праздника и какого-то глупого чуда, непременно связанного с дедом Морозом и Снегурочкой. А родители говорят им: «Все, уже поздно, давно пора спать!»

У него никогда не было такого счастья – отец все пропивал, до копейки. Не хватало на еду и тетрадки, какой может быть праздник, какая елка! Можно было рассчитывать лишь на то, что в ночь на первое января отец выпьет гораздо больше, чем обычно, и не будет стоять на ногах. Сразу повалится спать, и Женя получит отличный подарок – день, проведенный без побоев. Правда, что ждало его на утро… Но это неважно.

- Да, сейчас самое время наряжать новогоднюю елку, - произнес Женя, решив немного передохнуть и собраться с силами. – Когда же еще? Дети вешают шарики. Разнообразные такие шарики - красные, синие, розовые, лиловые.

Он вновь посмотрел на мальчика:

- Да-да, почти такие же дурацкие шарики, которыми ты все время жонглировал. – И кто только придумал всю эту дребедень?

К полуночи работа была полностью закончена. Женя отбросил свое орудие, затем поднял холодный труп и положил его в свежевырытую могилу. Пустые, без зрачков стеклянные глаза смотрели на него из ямы, и будто звали с собой. Пробежала дрожь – казалось, что мальчик вот-вот оживет и, схватив его за руку, потащит за собой. И могила станет глубже. Вернее, она лишится дна, и они вдвоем полетят куда-то вниз, в пропасть, в глухую преисподнюю. Женя будет кричать, а юноша только молчать и хитро улыбаться окровавленным ртом.

- Ладно, хватит прохлаждаться, пора заканчивать. А то чепуха какая-то в голову лезет. – Он вновь взялся за лопату. – Да простит тебя Монахар.

Суворин забросал тельце кусками земли. Потом долго прыгал на могиле, пытаясь утрамбовать, набрасывал снег. Отходил на несколько шагов и смотрел со стороны. Конечно, хорошо скрыть следы не удалось – было очень хорошо видно, что здесь что-то делали.

С неба падали снежинки.

- Синоптики обещали, что к новому году снегопад усилиться. Тогда тебя совсем заметет. Никаких проблем.

Взяв в руки инструменты, Евгений Суворин направился по уже протоптанной им тропинке к забору. Ее почти замело, и к утру совсем не будет заметно, ходил ли кто-нибудь ночью по саду, или нет.

Он ничего не чувствовал. Кроме чертовской усталости. Хотелось поесть чего-нибудь и лечь спать. Завтра он точно прочтет лекцию. Теперь никаких заминок быть не должно.