Бартер.

 

История эта произошла в те далекие восьмидесятые годы, когда для того, что бы поправить брючный ремень, мне еще не приходилось элегантным движением руки приподнимать складки на животе. Одним словом очень и очень давно. В Москве в то время, я уже про весь Советский Союз и не говорю, с продуктами было не очень. Да, что там не очень - хреново было с продуктами, мягко выражаясь. На предприятиях к праздникам выдавались праздничные продовольственные наборы, в круг которых обычно возникал не очень здоровый ажиотаж.

- А вызнаете, какие наборы вчера выдавали в главке?

- Как, и даже икра была? И крабы….

- Чему удивляться, вы разве не в курсе, с кем она спит…. А муж? А, что муж? Он тоже времени зря не теряет. На Люське из планового, видели болонью? Его презент!

Да, товарищи мои дорогие, наборы в то время были не только подспорьем в хозяйстве каждой советской семью, но и стимулом к повышению своей выработки и квалификации, а кое-где и рычагом, повышающим рождаемость. Профсоюзы некоторых предприятий, бездетным сотрудникам наборы не выдавали.

Конечно, удивленный молодой читатель вполне справедливо может спросить - Да, что же это такое, в конце концов – продовольственные наборы? На что каждый житель нашей необъятной Родины, из тех, кому сейчас за сорок, может довольно толково, хоть и несколько монотонно, с паволокой грусти и ностальгии объяснить подрастающему поколению, что же это такое.

В праздничный продовольственный набор, обычно входило:

1.Засохшая от старости, или еще, какой жизненной напасти копченая горбуша.

2.Две помятые, металлические банки с кабачковой икрой.

3.Если предприятие, на котором вы в это время работаете, выполнило квартальный или годовой планы - маленькая баночка красной икры.

4.Два пакета сизоватой перловой крупы (по килограмму в каждом).

5.Пакет гороха.

6.Если праздник очень большой (новый год, или 7е ноября), батон варено-копченой колбасы.

7.Большой бумажный или целлофановый пакет, в котором лежит все это гастрономическое чудо.

8.Опись продуктов, уложенных в этот самый пакет.

А сейчас, я постараюсь плавно перейти от продовольственных наборов к самому началу моего повествования. А с чего же я начал? Ах, да, с брючного ремня, без которого мои штаны, фирмы” Большевичка”, ну ни как не желали нормально висеть на бедрах. Так вот, в то славное время я работал в сети гостиниц “ Интурист”. Конечно ни директором, ни швейцаром, ни портье, ни даже поваром на кухне в ресторане, работал я в то время обыкновенным плиточником-мраморщиком. Ну, может быть, был я в то время и не обыкновенным плиточником-мраморщиком, а хорошим, но все ж - таки не директор.

Так вот. На Останкинский мясоперерабатывающий комбинат, должна приехать итальянская делегация, на предмет поставки нам своего оборудования, ну и вообще. Естественно дирекция комбината об этом узнала за полгода вперед. Срочно по всей Москве, начали подыскивать хороших рабочих из строителей. Ну, как обычно, там подмазать, тут подкрасить - стыдно, Итальянцы все-таки. А начальству откомандированных строителей, комбинат обещал сделать нечто шикарное, в виде продовольственных заказов. Вот так, я оказался в двухмесячной командировке на мясокомбинате. Вот с этого момента и началась та самая история, о которой я и хочу рассказать.

Задача моя состояла в облицовке шестигранных колонн, поддерживающих потолок в пельменном цехе. Начальник строй. участка подвел меня к большой, обитой полосатым матрасом двери, что-то буркнул по поводу подсобника, который мне все покажет и расскажет, и тут же исчез куда-то в неизвестном направлении.

С вполне понятной робостью, я зашел в огромное, насквозь промерзшее помещение пельменного цеха. Вернее сказать, это была та его часть, где уже замороженные пельмени, упаковывали в квадратные, картонные коробки. Дородные бабы, в синих телогрейках и солдатских зимних варежках с отдельно прошитым указательным пальцем, нагребали стучащие, словно гравий замороженные пельмени большими жестяными совками, заполняли коробки, и ставили их на покрытую пушистым инеем конвейерную ленту. По верх телогреек, на женщинах были накрученные какие-то шали, пуховые платки, на головах торчали цигейковые шапки-ушанки, придававшие этим бабам, какой-то хулигански-разбойничий облик. Несмотря на то, что их руки были постоянно в движении, а замотанные лица скрывали их истинный возраст, эти разбитные бабенки заметили меня сразу.

- А вот и мальчик пришел…. Будет, кому нас в обед согреть…. Вот сейчас звонок прозвенит, и начнем жребий кидать….

Опешивший от такой встречи, я прижался к обледеневшей колонне, одной из тех, которые нужно было облицовывать, и тут же отдернул побелевшую от холода руку. На термометре, висевшем прямо передо мной, красный спирт застыл на отметке минус двадцать пять градусов.- Как же здесь работать?- подумал я,- по технологии плитку класть при температуре воздуха ниже пяти градусов, категорически запрещено, и то при условии соленого раствора, а тут - двадцать пять….

Под дружный хохот скучающих женщин, я ринулся вон из цеха, на ходу потирая озябшие ладони, и нос к носу столкнулся с присланным мне в помощь подсобником.

Подсобника звали Сан Санычем. Это был подвижный и юркий дедок, лет под шестьдесят, невысокого роста, с резкими, какими-то полублатными движениями. Увидев меня, он радостно закричал, словно давно меня уже знал, и встретил после долгой разлуки.- Привет, Юрка, ну, что, пошли обедать?

- Но мы же еще и не работали нисколько - удивился я.

- Да брось переживать, это все хрень,- снова закричал он - Успеем!- И уверенно увлек меня в какую-то подсобку, до которой нам пришлось пройти через лабиринты коридоров, насквозь пропахшими аппетитными запахами свежих колбас и копченостей.

Посмотрев внимательно на мою долговязую худобу, он спросил - Слушай Юрка, ты, что больше любишь, карбонат или шейку кабанчика?

На что я ему честно ответил, что в принципе, я ни того, ни другого не ел. Сан Саныч сочувственно хмыкнул, и приказав никуда не уходить, куда-то слинял, влекомый чувством человеколюбия, а я расстроено присел на старый топчан и задумался, как же мне все-таки работать при таких низких температурах.

Через несколько минут, подсобник мой вновь объявился, но уже с большим свертком в руках. Не хочу, да и, наверное, не смогу описать того блаженства, которое наступило вслед за появлением Сан Саныча. Мы резали горячий еще карбонат большими кусками, и ели его прямо так, без хлеба, лишь запивая крепким, отдающим почему-то березовым веником чаем.

Не хочется утомлять вас описанием моих трудовых буден, но вы уже поняли наверняка, что с таким подсобником мы больше ели, чем работали.

Но самое главное еще впереди.

Мясокомбинат, вплотную примыкал к Останкинскому пив заводу, и естественно работники первого, пресытившись мясопродуктами, периодически совершали товарообмен с работниками пивоварения. Технология была проста до гениальности. Под стенами обеих комбинатов, проходила большая бетонная труба, и вот через эту самую трубу и происходил обмен колбас и шпикачек на пиво. Сан Саныч решил приобщить к этому святому делу и меня (вдвоем оно проще). В пятницу под вечер, мы, пользуясь тем, что над Москвой повис серый, холодный дождь, пошли на дело. Подельник мой, ящерицей юркнул в трубу, предварительно с кем-то уже договорившись о бартере. Через четверть часа, в противоположном конце трубы появились какие-то тени, и чей-то начальственный голос кому-то скомандовал - Срочно заварить трубу. Решетку из арматуры, и никаких проблем.- Голоса удалились, а вскоре в трубе замаячила тень Сан Саныча. Седалищем вперед, держа в руках ящик пива, он словно рак, стал неторопливо ползти ко мне на встречу. А в это время, в метре от него, ярко вспыхнуло пятно сварки, расторопный рабочий, спешил закончить свою работу - все-таки пятница, короткий день. Мой дедок, спасая лицо от обжигающих искр, исхитрился развернуться как-то ко мне лицом, радостно крикнул мне - Юрка, уже иду, сейчас ящик попробую под собой протащить. Он завозился, и вдруг зашипел, словно разоренный гусь.

- Что случилось?- полушепотом крикнул я в темное жерло трубы.

Юрка, я, по-моему, застрял, тут на верху какая-то арматура торчит, а я приподнялся, чтобы ящик протащить, и за нее зацепился.-

Тут я понял всю тупиковую ситуацию. Назад нельзя, там решетка, и вперед ни как не возможно - арматура всю спину распорет.

- Дед, потерпи, я за ножовкой по металлу - крикнул я и сквозь дождь ринулся в мастерскую при комбинате. Но дело происходило в пятницу, и все рабочие уже ушли.

Сан Саныч выслушал мой доклад понуро. – Ладно, Юрка, иди домой, в понедельник принесешь из дома.

- А как же ты? Спросил я бедолагу.- Что я, полежу здесь, подо мной десять литров сплошных калорий, пару дней выдержу. Но если вызывать аравийку, меня сам понимаешь – уволят.

- А куда ты будешь…- замялся я. – Куда, куда, в штаны,- почему-то обозлился он, обиженно засопел и заерзал.

В понедельник утром, перепилив арматуру, я вытащил моего подсобника из трубы, а через несколько дней, командировка моя и закончилась.

Сан Саныча, я часто вижу в сквере на скамейке, где он с таким же стариком играет по мелочи в очко. Но вот пиво он с тех самых пор, в рот не берет.

 

 

ДАЧА.

 

Один известный Советский, детский классик, так начал свое бессмертное произведение - « Я живу в Переделкино, это не далеко от Москвы…. ” Я, пожалуй, мог бы так же начать свой рассказ, но, во-первых – я пока еще не классик, а во-вторых, в Переделкино у меня только дача- маленький, древний домик, и восемь соток при нем, а живу я в Москве, на улице “ Соломенной сторожки”. А начну я, пожалуй, так, как это было на самом деле.

Утром, в воскресенье, когда можно поспать подольше, солнечный беспринципный зайчик, скорее даже не зайчик, а огромный заяц, разбудил меня самым бессовестным образом. Через дырку в шторах, он просунул свою теплую, слепящую лапу, и казалось, даже что-то там пропел, типа - Солнышко встало, и тебе пора вставать!

- Что б тебя - пробормотал я, но спать уже больше не получалось, а тут еще, как на грех нестерпимо захотелось посетить удобства, которые естественно размещены, были во дворе. Натянув трико и полинялую майку, я вышел на крыльцо, и с удовольствием потянулся, ровно на столько, насколько позволили мне это сделать, мои застарелые грыжи позвоночника.

И в это самое время, точно, прицельно посланный плевок, не побоюсь даже такого слова, как сморчок, мягко шлепнулся мне на левое плечо, словно долгожданная лычка молодого ефрейтора. Я развернулся в сторону, откуда прилетела неожиданная награда, и интеллигентно крикнул – Ну ты и ссссука!

И только тут заметил, что в доме напротив, ровно в семи метрах от моего забора стоящем ,типовом, бело-голубом шестнадцати этажном доме , минимум с пяти балконов на меня взирали добродушно настроенные жильцы. Вытерев сморчок пыльным лопушком, я поспешил в досчатый, покосившийся туалет.

- Ну, у тебя и трусы, паря – услышал я добродушный возглас сверху.

- Да тише вы, не спугните, дайте посмотреть!- взмолился женский голос откуда-то справа.

В сердцах, хлобыстнув дверью туалета, и мысленно проклиная моих товарищей (доморощенных юристов), я заскочил в свой домик. А все начиналось так хорошо….

Год назад, ко мне зашел от имени генерального застройщика некий гражданин и предложил за мою дачу - двадцать пять тысяч американских рублей, и дал неделю на размышление.

Друзья же мои, ломая пальцы, доказывали мне как дважды - два, что теперь, я держу эту строительную организацию за горло, легко смогу выжать из них гораздо больше. На следующей встрече, я, заводясь от собственной смелости, назначил ему сумму за мой домишко ровно в четыре раза больше предложенной. Он посмотрел на меня уважительно, достал из кармана модных мятых штанов большую, поросшую короткими черными волосками руку, сложенную в виде фиги, что-то изменил в проекте, и отгрохал меньше чем за сезон это бетонное чудо.

И так, я оказался без денег, без перспектив продать свою дачу, и в полной…тени, от этого соседства.

Моя жена, узнав обо всем этом, в страшном нервном расстройстве ушла жить, к моему лучшему другу детства Речкалову Володьке. Тот, пытаясь сохранить верность дружбе, упорно ее не пускал к себе - наивный. Она не только влезла к нему в постель, но и умудрилась заключить с ним, выгодный для себя брачный контракт.

И вот итог. Я без жены, оплеванный, хожу между грядками, где из-за плотной тени от соседнего дома ничего не растет, и под пристальным наблюдением десятка любопытных глаз пытаюсь что-то придумать в смысле продажи этой самой моей дачи.

Ближе к обеду, со свертком в руках и коньячной бутылкой в кармане пиджака, пришел ко мне тот самый Володька Речкалов. Подвыпив, он на коленях слезно просил забрать у него мою бывшую супругу. На что я гордо ответил, тщательно выговаривая буквы - Я, Б.У. - не беру!

С третьего этажа, какая-то экзальтированная особа закричала - Молодец! Когда все утрясется, приходи ко мне жить!

Володя успокоился, вытер сопли и слезы, и мы решили расписать пульку. Но только мы скинули по первой , как на наш стол, стоящий под кустиком чахлой сирени посыпались реплики вышедших на балконную послеобеденную прогулку специалистов этой, интеллектуальной игры.

- Ну, что же это за игра вдвоем? Ну и Что ты думаешь делать, когда у него сплошные пики? Ну и что? А у него длинная черва…..

Мы бросили игру, допили коньяк, закусив его щавелем, и расстроенный Речкалов поехал к себе, к своей, моей бывшей жене, а я отправился писать объявления о продаже дачи, дабы с самого утра поехать в район Банного переулка.

Москвичи знают, что такое Банный переулок, а остальным я объясняю - это то место в, где можно подобрать обмен, продажу, сдачу в наем - одним словом, все операции, связанные с жильем можно перетрясти здесь.

С самого утра шел дождь, и в Банном переулке мотался в поисках жилья молодой, смуглый, небритый, чем-то похожий на Чингачгука человек, в большой фуражке на голове.

Мы просто не могли не пересечься, и мы пересеклись. Когда этот, который в кепке, узнал, что у меня дача, в двух шагах от Москвы, он мне прямо в ухо заорал, что берет не глядя, и настойчиво впихнул мне в мою потную, трудовую ладонь пачку в двадцать тысяч долларов.

Придя в свою квартиру, я обнаружил, что из всей пачки денег, только две тысячи печатались в стране загнаивающегося капитализма, а остальные восемнадцать, чье-то местное производство. Оставив родные деньги дома, а чей-то неудачный экспромт всунув в пакет, я поехал разобраться с кепкой, на мою бывшую дачу.

Уже на подходе к углу бетонной многоэтажки, я услышал гортанный, обиженный голос вчерашнего покупателя.- Эй, брат, зачем плюешься? Ой, опять попал! Хлебом клянусь, ай гад. Слушай, где мне этого козла, хозяина бывшего найти? Я ему вчера две штуки явно переплатил!- Он зашел в домик, хлобыстнув со всей дури дверями. Даже моя бывшая жена, уходя, дверь закрывала плавно, она знала, что грубого обращения он не вытерпит. Небритый Чингачгук этого не знал…

Когда я убедился, что из-под обломков моего дома выполз вполне живой, целый и невредимый, только без кепки новый хозяин дачи, я с грустной улыбкой повернул за угол, и не торопясь, пошел к автобусу.

Единственное, пожалуй, о чем я сожалел по окончанию всей этой печальной истории, так это только о том, что моя бывшая жена, прекрасно знает мой Московский адрес.

 

 

ДОНОР.

 

Я почти уверен, что у каждого из нас есть очень странный, можно сказать необычный товарищ, либо наоборот, эти товарищи считают тебя странным, необычным, можно сказать не от мира сего. Ну, как бы то ни было, а мне хочется рассказать о товарище моем - ВиктОре Храповицком. Именно так, ВиктОре, с ударением на о, ни больше и не меньше. И хотя он был старше меня лет на десять, отношения наши были достаточно теплыми и откровенными, не взирая на то, что я постоянно подтрунивал над ним, о чем сейчас, спустя многие годы откровенно жалею.

Как я уже говорил, ВиктОр, был старше меня на десять лет, но жениться надумал довольно поздно - моей дочери было уже лет восемь. Пригласил он меня к себе на свадьбу. Народу было довольно много, но все родные - только с ее стороны. ВиктОр был сирота, и по этому его родственников заменил ему я со своей благоверной. В те годы, я почти не брал в рот спиртного, а о похмелке, и думать без омерзения не мог. По этому, когда он позвонил мне и предложил приехать ,продолжить банкет, я категорически отказался. Поговорив о том, о сем, ВиктОр спросил, как бы невзначай.- Ну, как тебе моя супруга?

Черт меня дернул тогда подшутить над ним.- Да ничего - говорю,- Только не люблю, когда у женщины подмышки небриты. Наступила зловещая тишина, а в трубке уже звучало - А ты, Вовка, откуда знаешь?-

Мне бы остановиться, но я пошел дальше.- Да, когда ты уснул, я помогал ей переодеваться.

В трубке зазвучали отбойные гудки, а я с ужасом думал - Что же я, сволочь такая натворил?.

….Примерно через месяц, отношения наши вновь наладились, и мы опять стали откровенно дружны.

Он жил с родителями жены, вернее с тещей, так как тесть его была фигура не постоянная, он то уйдет, то вернется назад к семье. Вымолит прощенье у супруги, и опять в бега.

Храповицкий же, был из поляков, чистоплотный до омерзенья, и уже через месяц тещина квартира заиграла порядком и чистотой. Вот только линолеум на кухне никак не поддавался Викторовским усилиям.

Когда он мне рассказал о своей войне с кухней, я разве, что не обмочился со смеху. Взял он оказывается на работе болгарку на выходные, поставил жесткую щетку в виде насадки, налил лужицу керосина, и давай очищать пол. Болгарка шумит, керосин - дымит, а матовый, черный цвет линолеума все не отмывается.- И вот чувствую я, что вместо линолеума, под щеткой у меня засияла девственной чистотой бетонная плита перекрытия. Оказывается у тещи моей, на кухне вообще не было никакого линолеума, просто плита за долгие годы покрылась слоем жира, мыла и грязи. Так иногда бывает на станциях техобслуживания автомобилей. Но, что бы в квартире..?

Но была у Храповицкого необъяснимая страсть к донорству. Что он только не сдавал? Кровь - в бешеном количестве. У него иногда отгулов за это набиралось больше, чем дней в официальном отпуске. После крови перешел на плазму. Здесь уже и деньги пошли. Потом что-то там из позвоночника. Я уже и вдаваться в подробности перестал. Ужас какой-то, с нашей лихой медициной, он позволял ковыряться у себя в спинном мозгу.

Но о том, как Виктор сдавал свою сперму, вся Москва говорила захлебываясь от счастливого смеха. Для большей достоверности, я расскажу об этом случае, в первом лице, то бишь от имени ВиктОра.

Захожу я в приемную, на встречу встает девочка лет двадцати в коротеньком, белом халатике. Записывает мои данные, сверяясь с медицинской картой. А я все жду, когда же и как она начнет у меня эту самую семенную жидкость брать. Она, мило улыбаясь, подает мне стаканчик с делениями, и проводит в кабинет. Но сама проказница не заходит. И вижу я в кабинете, вместо красавицы медсестры, здорового мужика, с лохматыми руками, к тому же, по-моему, из кавказцев.- Заходы.- Я зашел, стаканчик в руках.

- Приспусти штаны, пенис в стаканчик. Я спустил штаны, и, как было сказано, опустил в стаканчик. Этот самый, с лохматыми руками, взял со стола, какую-то, по-моему, эбонитовую хрень, (пардон) обмазал ее вазелином и приказал. – Повернись, нагнись, разведи.

Я нагнулся и развел. Но не успел я почувствовать всю глубину моего разочарования, как весь мой низ, от таза до колен, пронзил неожиданный разряд тока. Вся моя невысказанная любовь низвергнулась в стаканчик. Лохматый садист, посмотрел на деления стаканчика, и всунул мне в руку бумажку- чек. – В кассу - коротко бросил он.

- Не надо, не надо – простонал я, и вышел из кабинета, забыв одеть штаны. Увидев выражение моего лица, или же наоборот полное его отсутствие, коротенькая очередь в кабинет рассосалась сама - собой. Только стаканчики сиротливо остались валяться на креслах.

- Вот так Вовка и кончилась мое увлечение донорством. А с женой после этого, я почти месяц ни-ни.

Все-таки, что не говори, странный товарищ ВиктОр Храповицкий, очень странный.