ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Возвращение в город

 

Большой пассажирский поезд стоял на железнодорожной станции и разрывал протяжным гулом холодный утренний воздух. Смутное очертание деревни вдалеке куталось в морозной дымке. Молодая красивая пара стояла на перроне. Парень с тоской осматривал окрестности, будто прощался с местами, которые полюбил и теперь не хотел покидать. Девушка о чем-то думала, и на лице застыла легкая, теплая улыбка.

Их провожали чуть ли не всей деревней. Тимофеич кричал:

- Где Ефимовна? Ну что она там копается? Поезд того и гляди отходит. Где ее только носит?

- Да не шуми, здесь я! – послышался голос. Тут же появилась Ефимовна, держа что-то в руках.

Она подошла к девушке, что тихо сказала, а потом развернула большой расписной платок и сказала:

- А это тебе. Носи, Кристинушка. Такого нигде сейчас в городе не найдешь.

- Какая красота! – Кристина не отводила зачарованных глаз, трогала нежный шелк. – Вот спасибо, бабушка.

- Он твоей маме покойной принадлежал, а прежде – мне, когда замуж выходила. А теперь вот такие платки снова в моду вошли, да только этот-то настоящий, золотом шит. – Ефимовна расцеловала девушку, потом обернулась к Михаилу:

- Береги ее! Ради Бога, береги! – обняла его. – Впрочем, нисколько в тебе не сомневаюсь. Хороший парень, ничего не скажешь. Повезло Кристинке.

- Это мне повезло! – радостно ответил Миша и встал рядом с невестой.

- Ну что, прощайте! – сказали Кристина и Михаил.

Они стояли у окна и смотрели на тех, кто собрался на перроне и провожал их в город.

- Какие же хорошие люди! – произнес Миша. – Если бы ты знала, как я им благодарен за тепло и радушие. Но надо отдать должное бабке Степаниде и Гешке. Каждый из них помог мне, но эффект горькой пилюли прошел, а здоровье вернулось.

- Правда? – Кристина, похоже, совсем его не слушала. Она улыбалась, протирая ладошкой запотелое стекло.

- Да, - ответил он.

Поезд тронулся. Глядя на перрон, они видели, как Тимофеич мелкой трусцой бежал за вагоном. Помахивал рукой и что-то кричал вслед. Хорошо прислушавшись, удалось различить:

- Возвращайтесь!

- Да, мы обязательно вернемся! – Миша посмотрел на подругу.

- Конечно, – ответила она.

 

Сначала Михаилу показалось, что в вагоне холодновато. Но, пригревшись, попив чаю, он понял, что нет – всего лишь никак не мог отойти от долгого стояния на станции. Ноги закоченели:

- Да, - обратился он к Кристине, глядя на то, как она причесывается, - надо было бы у них валенки позаимствовать, что ли. А то вот ботинки, хоть и на меху, не спасают.

- Ага, еще и фуфайку бы не помешало.

Миша засмеялся:

- А что, вполне неплохая идея. Что я, не русский мужик в самом деле! Главное тепло, здорово, нигде не жмет.

Кристина отложила зеркальце и взяла его руку.

- Ну как, отошел или нет? Полегчало?

Он мягко сжал ее ладонь:

- Да, отогрелся. Ты знаешь, я так благодарен тебе за эту поездку, ведь это была твоя идея, насчет Семёнково.

- Нет, Мишутка. Это была твоя идея поехать куда-нибудь.

Они некоторое время сидели молча, думая каждый о своем, потом Михаил негромко произнес:

- Давай, как только приедем, отдохнем, и сразу пойдем к моим родителям в гости.

- Для чего? – она лукаво улыбнулась, заранее угадывая ответ.

- Ну, то есть… Понимаешь, я как бы…

- А можно поконкретнее, – она весело засмеялась.

- Ну хорошо, хорошо. Если конкретно, то выходи за меня замуж. Я надеюсь, ты…

Она утвердительно кивнула головой:

- Я согласна. Куда мне теперь без тебя.

Он поцеловал ее:

- Только нам обязательно надо сходить к маме. Я хочу, чтобы она порадовалась, благословила. Мама всегда говорила о тебе только хорошее, ты ей сразу понравилась. Возможно, в тайне она возлагала надежды, что именно благодаря тебе я смогу одуматься.

- Значит, она оказалась права?

- Выходит, что так… Как только приедем, позвоню Андрею, пусть тоже приходит… Интересно как там сейчас Ольга, родила, или нет. По идее, должна.

- А как ты себя чувствуешь?

Он подсел ближе и прижался к ней:

- Я чувствую жизнь, такой, как она есть на самом деле. И эта жизнь мне нравится.

- Надо же, я тебя не узнаю. Будто и правда деревня вылечила. Раньше только и разговоры о церкви, лекциях, братьях и прочем. А теперь о радостях жизни, мирских заботах и многом другом, что раньше ты попросту отвергал. Это здорово. Это по-настоящему здорово.

- Слушай, я тебе еще кое-что хочу сказать. Правда, не знаю, как ты к этому отнесешься…

- Ну говори.

- Видишь ли, я хочу, чтобы после свадьбы, - Провалов помолчал. – В общем, чтобы мы переехали с тобой жить в Семёнково. И если не навсегда, то, по крайней мере, надолго. Как ты к этому отнесешься?

- Знаешь, я сама тебе хотела это предложить. Ведь вижу, как ты преобразился. Теперь город опасен для тебя. Он будет каждую минуту давить, угнетать, все время напоминать о прошлом. А там, в деревне, тебе станет легче. Только как же ты оставишь церковь, приверженцев, они же верят тебе, ты их вовлек в организацию?

- Что-нибудь придумаю. Это уже не важно. А в деревне, – он продолжил начатую Кристиной мысль, - мужики помогут нам срубить дом, мы обзаведемся хозяйством. Я буду работать как все, жить одной с ними жизнью. Ведь это здорово, Правда? А по вечерам мы все вместе будем собираться возле камина. Не хочу печь, попробую сделать камин. Ты будешь шить, вышивать, в общем – делать все, что захочешь, детишки станут тихо играть в своей комнате. А я буду писать. Сочинять разные истории. Во мне родилась тяга к литературному творчеству, я тебе еще не говорил о ней. И мы будем счастливы.

- Эх, Мишенька. Не говори гоп, дожить еще надо.

- Доживем, куда мы денемся. Улажу все в городе, и в Семенково.

- Если б все так просто…

- Кристин, ну не начинай. Я так хорошо настроился, а ты – на тебе, ну прям как обухом по голове. Я сказал, разберусь со всем. И у меня получится. После того, как мне чуть башку пулей не снесло, все на свете кажется ерундой. Найти слепого мальчика и помочь ему – раз, договориться с Женей – два. Но прежде поговорить с Щербецом. Потому что я не хочу, чтобы после нашего отъезда он оставался в организации. А моя миссия закончена, привнести что-либо новое и полезное я не в состоянии, значит надо уйти. Тем более, как считает Суворин, я и говорить-то особо не умею.

- Он мне не нравится. Я давно хотела тебе об этом сказать. Просто считала, что не мое это дело, потому не лезла. Но теперь осмелюсь – Женя вызывает у меня страх. С виду он спокойный, уравновешенный парень. Ведь ты именно поэтому сделал его своей «правой рукой».

Михаил кивнул головой.

- И чует что-то мое сердце. Вот как загляну в его глаза, и внутри будто все переворачивается: они горят, все испепелить готовы. Он самый фанатичный у вас. Не знаю, какие у тебя с ним отношения в последнее время сложились, но скажу честно: на мой взгляд, Суворин психопат. Рехнувшийся идиот.

- Я прошу тебя: не надо так. Оскорбляя Женю, ты тем самым оскорбляешь и меня: мы с ним надежные, хорошие друзья, начинали вместе, создавали организацию, и рука об руку храм строили. Он любит и хочет этим заниматься. Так кто же станет возрожать? Иди себе, Женя, веди за собой паству! А я буду искреннее надеяться, что у них все получится.

- Ты не обижайся. Конечно, грубовато я сказала, слишком прямолинейно. Может, и правда напраслину навела. Прости.

- Нет, милая, это ты меня прости. В последнее время я понял, что, прежде всего надо понимать и прощать близких тебе людей. А самое главное – заботиться о них. Я так виноват, и, прежде всего перед своей мамой, что принес ей столько страданий. Виноват перед Борисом Андреевичем, который спас мне жизнь и беспокоится обо мне, как о родном сыне. Виноват, что привлек на свою сторону столько людей, а теперь оставляю их. Виноват перед тобой…

Миша помолчал и потом добавил:

– Теперь все это надо исправлять.

- Похоже, Ефимовна была права.

- Насчет чего? – удивился Миша.

- Насчет того, как мне с тобой повезло!

Колеса мерно стучали. Поезд катился по рельсам, возвращая их туда, где прошло их детство, где они познакомились и сдружились. Туда, где зародилась эпоха веры в Монахара и появился храм. Туда, где слепой юноша когда-то жонглировал шариками.

Туда, где иногда старые сны не давали покоя.

 

 

***

Родной дом весь сверкал чистотой. Мать то и дело бегала из кухни в зал, носила тарелки с салатами, Борис Андреевич ставил на стол бутылки с вином. Андрей сидел на диване перед телевизором, между делом гладя кота. Было видно, что ему не терпится побыстрее закончить застолье и вернуться домой к Ольге и к сыновьям-близняшкам, которые, наверное сейчас укутанные в пеленки, мирно сопят во сне.

Миша с Кристиной помогали накрывать на стол. Они держались подчеркнуто строго: все-таки, очень ответственный и значимый момент в их жизни. Пусть пока не свадьба, но благословение имеет немалое значение. Все-таки, надо соблюдать старые традиции. Миша понял это только после того, как пожил в Семёнково.

Наконец, когда все уселись, слово взял Михаил:

- Дорогие мои! Мы пришли сегодня, чтобы сказать вам кое-что важное. Мы с Кристиной решили пожениться, и просим вашего благословения.

Возникла небольшая пауза.

- Дети! – мать поднялась со стула. Хотела сказать что-то красивое, но не нашла подходящих слов. Решила обойтись простой, но очень доброй и нужной фразой. – Будьте счастливы! Я знаю, все у вас будет хорошо.

- Борис Андреевич, - теперь Провалов обратился к Николаеву, - а как Вы?

Доктор потупил глаза и принялся мять в руках салфетку:

- Миша. Я, безусловно, одобряю твой выбор, и желаю вам счастья. Может, это не вовремя и не к месту будет сказано, я все же хочу попросить тебя, чтобы ты оставил эту секту и занялся действительно полезным делом. Теперь ты будешь отвечать не только за себя, но и за семью, которую создаешь. Будьте счастливы и не забывайте нас!

- Вот и хорошо! – Щербец поднялся из-за стола. - Давайте выпьем за жениха и невесту. Горько кричать рано, но я знаю, что буду это делать очень скоро. Я тоже, очень, очень счастлив, что все вышло именно так!

Зазвенели рюмки.

- Извините, я отойду, - сказала мама и ушла на кухню.

Украдкой она достала из сумочки иконку со Спасителем. Ту самую, на которую молилась тогда, когда Миша лежал в операционной, и доктора спасали его жизнь. Хотела прочитать какую-нибудь молитву, но почему-то не смогла вспомнить ни одной, и только произнесла чуть слышно:

- Спасибо, Господи!

Горячие слезы окропили лик Христа.

 

 

Мама наконец вернулась с кухни, ее щеки горели. За столом все смеялись, вспоминая о чем-то. Андрей поднялся, и что-то шепнул на ухо Михаилу. Затем они вышли.

Щербец отвел Мишу в соседнюю комнату:

- Знаю, сегодня не совсем подходящий день, чтобы говорить об этом, но я не могу удержаться, - начал Андрей. - Суворин перешел все мыслимые и немыслимые границы! Зачем ты доверил этому психу выступать на лекциях? Послушал бы ты эту дребедень!

- Стоп, - удивился Провалов, - я же дал ему материал, который следовало просто прочитать. Он что…

- Вот именно, - перебил Дрюха, - он тебя не послушал. Так что надо принимать меры.

Неожиданно Провалов скривил лицо и резко произнес:

- Плевать я хотел на всё! Пускай Женя читает что хочет, теперь организация его. Я ухожу.

Щербец от удивления вытаращил глаза:

- То есть как, его? Ты что такое говоришь? А как же братья?

- Если хотят, пусть остаются с Сувориным, или займутся чем-нибудь другим, как говорит Борис Андреевич, более полезным, а мне теперь все равно. Понимаешь, видение мира солнечных лучей было отчетливым, и как мне казалось раньше, вполне реальным. Теперь я стал сомневаться в этом. А значит, потерял веру и должен уйти, но я не имею права из-за своих сомнений лишать веры других.

- Так нельзя!

- Можно! В конце концов, это моих рук дело, вся эта церковь и прочее. Что хочу, то и буду делать.

- Не так все просто, Миш.

- Мне надоело. Больше не могу. Хватит об этом. Я встречусь с Женей, поговорю с ним, передам бразды правления, а потом уеду с Кристиной в деревню. И на этом для меня кончится эпоха веры в Монахара. По крайней мере, для меня – точно.

Андрей промолчал и задумался. Он понимал, что переубедить Михаила не удастся, а без него не будет и организации. Оставаться в церкви, где каждый день читает лекции Суворин, не хотелось.

- Если так, - наконец произнес он, - то и я последую твоему примеру. У меня теперь двое детей, заботы. Пора завязывать с этой ерундой.

- Ты прав! – Миша похлопал его по плечу, а потом шепнул на ухо:

- И еще: только маме не говори, ладно? И вообще пока никому: Кристина ждет ребенка.

- Неужели?!

- Да! Теперь я буду жить ради своей жены и того, кого она носит сейчас под сердцем. Понимаешь, насколько это лучше, чем служение призрачному, несуществующему богу?

- Братья не поймут нас. Но какая разница – былые времена уже давно в прошлом. Их не вернуть. Мы взрослеем, умнеем, многое начинаем понимать. Я и сам в последнее время разочаровался в том, чем мы занимаемся, и оставался в организации лишь потому, что ее возглавлял ты. Но если и у тебя возникли сомнения, то мне и подавно там делать нечего. Лучше пойду на стройку. Пока мы возводили церковь, я приобрел несколько специальностей, теперь, думаю, они пригодятся.

- Это правильно. И еще хочу сказать, ты охладел, потому что вера в Монахара не может согревать. Она, как лед. Она – ересь.

- Теперь уж точно ересь. Особенно после Жениных лекций.

- Все решено. Отступать некуда. Я очень рад, что ты меня поддержал.

Они обнялись:

- Пойдем за стол, - Андрей улыбнулся, - а то нас уже заждались там.