- Приду, как только освобожусь, - пообещала ты. - Примерно в пять.

И вот я, подобно льву в клетке, мечусь по квартире, натыкаясь на табуреты, косяки и стены, ежеминутно сверяю наручные часы с настенными, а настенный с будильником, потому что после четырёх все часы вдруг замедлили ход, а в половине пятого и вовсе остановились, выведенные из строя бьющими из меня нервными импульсами, подобными разрушительному электромагнитному воз-мущению, возникающему в момент взрыва атомной бомбы... Но нет, стрелки всё же ползут, ползут мучительно медленно, истязающе незаметно. Наверное, меха-низмы часов стали ржаветь от повышенной влажности воздуха в моей кварти-ре... Что? Зимой в квартирах влажность понижена? Так от пониженной, чёрт возьми!

Надежда, что ты придёшь раньше пяти - а вдруг всё же сможешь! - умирает с каждой секундой истекающего четвёртого часа.

На последнем издыхании, со скрипом, стрелки доползают до пяти, допол-зают со скрежетом моих зубов - ведь ты обещала быть в пять!

Зажатый между колёс и перемолотый неумолимым движением механизмов всех часов мира, четвёртый час в агонии скончался.

Проходит пять минут мучений после пяти... Нет, проходит вечность, ог-ромная, как лишённые надежды последние пять минут жизни! Проходит ещё три вечности по пять минут - и каждый раз, когда большая стрелка часов касается очередной цифры, лавина холода обрушивается на мою грудь и леденеющее сердце замирает от страха - неужели ты не придёшь?! Сердце страдает, словно от нехватки воздуха. Оно трепещет от волнения, фибриллирует, как в болезнен-ном приступе, муки ожидания колючей проволокой опутывают сердечную мышцу и ржавые колючки рвут в клочья её нежную, набухшую от напряжения кровяную плоть...

Полчаса ожидания... Ты теряешься в них, как в непробиваемо-чёрном мра-ке, как в бездонной пустоте, скрывающей от людей заблудившуюся на другом конце Вселенной маленькую планету. Безграничные полчаса - величина со стёр-шимся началом и не имеющая конца - незримой космической далью гасят в мо-ей памяти свет твоих глаз...

Безнадёжность неподъёмным жёрновом накатывает на моё сердце, тягост-но, мучительно, непереносимо больно сдавливает его - и сердце лопается у меня в груди, словно маленький хрупкий шарик... Кровь, нет - горечь! - ядом облива-ет мою душу.

Тридцать пять минут... Тридцать пять вечностей яд сомнений травит и ис-сушает мою душу. Смирившись с бессмысленностью дальнейшего существова-ния, обессилевшая и, словно от тысячелетней жажды, сморщившаяся душа ро-няет себя на рельсы бытия - пусть локомотив времени расчленит, раздавит, рас-топчет её, превратит в ничто! Устав ждать, разум гаснет...

Сирена огромного страшного паровоза, с содроганием земли мчащегося мимо меня, будит мой разум, подбрасывая мою душу вверх. Ударившись о твердь небес - нет, всего лишь о потолок! - она, а вместе с ней и я, осознаём, что ревела вовсе не сирена паровоза - звенел дверной звонок!

Прыгаю в коридор, сшибаю табурет, чуть не падаю. Лишь бы не друзья! Открываю дверь...

- Ты!

- привет! - радостно и чуть-чуть виновато улыбаешься ты. - Встретила под-ругу. Не удержалась, рассказала ей о тебе. Заждался?

Мучительница! Восхитительная мучительница!

- Приве-ет...

Я ласкаю взглядом твои глаза, губы, щёки. Как хорошо, что взгляд немате-риален, а то бы ты давно была низвергнута в мои объятия страстью моего взгляда - и с такой же силой, с какой мощный магнит притягивает к себе желан-ный ему металл.

Ты переступаешь порог, закрываешь дверь.

Теперь ты моя!

Сдерживая желания, мы льнём друг к другу, уголки наших губ соприкаса-ются, моя горячая щека ловит нежное прикосновение твоей морозной щеки...

Мне хочется стиснуть тебя со страшной силой, впиться в твои губы... Пло-тояднее желание бывает разве что у вампира, беспрерывно постившегося по-следние пятьдесят лет и встретившего, наконец, свою жертву...

Но нет! Ты принесла себя, словно драгоценный напиток, и я знаю, что ты принесла этот напиток мне, весь до донышка - мне! Я буду пить тебя по капель-кам, медленно и долго смакуя, и наслаждаясь...

Я склоняюсь перед тобой, а затем и вовсе опускаюсь на колени - помогаю снять сапоги, целую твои колени. Скольжу рукой по плотненьким, обтянутым тончайшей паутинкой, соблазнительным икрам, по изящным лодыжкам, по ак-куратным, холодным стопам. Пока только вниз...

Ты спокойно и снисходительно наблюдаешь за мной сверху. Так заботли-вая мать наблюдает за разгорячённым ребёнком, жадно пьющим прохладную влагу из её рук. Откуда у такой юной столько заботливой доброты?

Поднимаюсь, распахиваю твою шубку. Вынимаю тебя из пушистых мехов, словно вкуснейшую конфетку из красивой обёртки! Какое чудо! Из огромного песцового кокона я извлёк обворожительного эльфа!

- Замёрзла, - жалуешься ты и, порхнув ко мне, словно птаха, прячешь свои ладошки-лапки у меня на груди, холодным носом-клювиком тычешься мне в пылающую шею. - Погрей!

Как тростинку прижимаю твоё тело к себе. Моя!

- Так стучит! - удивляешься ты и прикладываешь руку к моей груди, где ли-кует и бешено колотится от счастья моё сердце.

От нежности твоей ладошки сердце замирает и у меня начинает кружиться голова.

Ты ласковой кошкой прижимаешься ко мне, с заговорщеским видом вытас-киваешь край моей рубашки из-под пояса, шаловливо засмеявшись, ледяными ладонями ошпариваешь мою спину. Я стискиваю тебя и, ощутив телом твои ла-дони, чуть не падаю от блаженства.

- Ну не поломай меня! - укоризненно воркуешь ты, ластишься ко мне, а за-тем мягко останавливаешь мои пальцы, подбирающиеся к твоим соблазнам. - Не спеши...

Наши губы вновь встречаются. Соприкоснувшись, мягко, несмело теребят друг друга, словно робея в предчувствии сладчайшего мига страстного поцелуя. Будто змеи в брачном танце, ласкаются кончики наших языков...

- Чш-ш-ш... - отнимаешь ты свои губы у меня и прогоняешь мои руки, ус-певшие забраться к тебе под пушистый свитер. - Кто-то обещал вкусного вина и чудесной музыки?

Упиваясь ощущением упругости девичьей груди, прижимаю тебя левой ру-кой к себе, правой рукой обнимаю под бёдра, и, как ребёнка, несу в зал. С вели-кой неохотой кладу бесценную ношу на диван, отхожу, не сводя с тебя глаз. Предложи мне сейчас волшебник вечное блаженство в обмен на этот миг - отка-жусь. Потому что вечное блаженство - нереальная фантастика, а ты, фантастиче-ская, реально полулежишь у меня на диване и с улыбкой наблюдаешь, как я пя-чусь и смотрю на тебя, словно боюсь, что ты - мираж, и если отвести от тебя взгляд, можешь тут же исчезнуть.

Саксофон задышал, застрадал медленной томной музыкой. Бутылка сухого вина с экзотическим названием "Шато А.Бержерак" в чёрно-коричневом стекле, переполняясь нетерпением напоить нас радостью, истомившись в ожидании, от волнения покрылась капельками холодного пота.

- Вкусное! - одобряешь ты, испив вина. - Я уже согрелась.

И снимаешь свитер...

Раскинувшись в неге, испытующе, с улыбкой и ожиданием, задумчиво, во-просительно и немного провоцирующе глядишь на меня.

Сквозь прозрачную, желающую расстегнуться, тончайшую кофточку, вид-ны, словно покоящиеся в перламутрово-белоснежных фарфоровых блюдцах нежные полушария вкуснейших плодов соблазна...

Кажется, чуть коснись трепетной плоти, тут же разверзнутся небеса и страшный джин покарает тебя за то, что ты, недостойный, осмелился тронуть чудо!

Мои пальцы скользят мимо пуговиц, и они, умницы, кажется, даже раньше прикосновения пальцев выполняют моё желание.

Мои затуманившиеся глаза наблюдают, как из-под кружевной пелены, слов-но из глубины вод, рождаются две чаши с покоящимися в них нежными цветка-ми лотоса...

По мере того, как пуговицы одна за другой выскальзывают из плена страж-ниц-петель, дыхание в груди всё более стесняется...

Полупрозрачная вуаль пала! Я прикасаюсь к твоим тайнам губами... Ты, как кошка, мурлычешь от блаженства.

Джин молчит! Ведь ты даришь себя мне...