Как над синим морем чайка летит, Ниже темных туч, хоть и выше гор, Справа в городе вечном что-то звенит, Ну, а справа от храма прогнивший забор, Покосившийся крест, захудалый кабак… И над городом ужас встал в полный свой рост. Собирает бумажки старый чудак, На порушенный кем-то относит погост. А на улицах города пьяный бардак, Погружается город в предрассветную муть… Чистый свет над собором освещает зевак, Да и тех кто отправился в первый свой путь. А на площади города пришлый пророк Убеждает в чем-то напуганный люд: Он и в страшном бреду описать бы на смог Как коварен враг, и к народу он лют. На стене, на плакате ощетиненный ствол Так и метит в того, кто нынче не прав… Держит в правой пророк осиновый кол, Угрожая неверным, от пророчеств устав. На помосте палач звонко точит топор, Обнажив волосатые руки свои. Убежден он, что каждый на площади вор, Ну, а если не вор, то хотя бы марксист. В переулке солдат к стенке бабу прижал, А она разомлела от ласки тупой. Он-то в жизни таких - эх! – повидал, А вот нынче от страха он пьяный и злой. Треплет ветер веревки на фонарях, Мертвенным светом освещая того, Кто вчера еще мчался на всех парусах, А сегодня шагнул за темный порог. Ураган разметает останки домов, Унесет за собою безумство и страх, От помоста и площади не оставит следов, Чтобы не было мест, пригодных для плах. |