Заместитель финансового директора «Бета-Банка» Леонид Альбертович Подболотов, вдыхая кондиционированный воздух, задумчиво созерцал свой необъятный кабинет. На первый взгляд кабинет и его хозяин идеально подходили друг другу — современный офисный дизайн, массивный стол красного дерева, кожаные кресла, мини-бар и обязательный портрет бывшего кэгебешника прекрасно сочетались с костюмом от Армани, галстуком от Хьюго Босса, ботинками от Версаче и швейцарскими часами от Михаила Ивановича Болотова, начальника Леонида, подаренными за верную службу и другие мелкие услуги. Но именно сегодня между хозяином и кабинетом было некоторое несоответствие — в обычно равнодушно-снисходительных очах Леонида Альбертовича бегали веселые чертенята, а замкнуто-властные губы то и дело расплывались в торжествующей улыбке.

— Леонид Альбертович, к вам Израиль Степанович, — раздался из селектора томный голос секретарши Анжелики Кувшинковой.

— Впускай! — весело сказал Леонид вместо обычного монотонного «Пусть войдет»

— Леня! — маленький аккуратный еврейчик, президент международного «Драйхер-Банка», гражданин Испании, Англии, Франции и иногда, проездом, России, сын бывшего крупного партийца, а ныне испанского бизнесмена сердечно пожал Леониду руку — От всей, так сказать, души поздравляю с сорокалетием! Успехов, больших шагов...

— Куда? — переспросил Леонид.

— Вперед, Леня, только вперед, назад дороги нет! Это тебе — из кожаного портфеля появилась объемная бутылка.

— Хеннеси! Какая прелесть! — театрально воскликнул Леонид. Банкир Изя недоуменно на него уставился.

— Ну и... — наигранно-выжидающе произнес Леонид.

— И, конечно, рукопись, — вслед за бутылкой из портфеля появилась толстая кожаная папка. — Как ты понимаешь, раскрутка происходит исключительно за мой счет, но нужно, чтобы официальным спонсором выступал банк. И Гриша, и Саша, и Миша уже в курсе, ты это знаешь, но переговоры с издательством на этот раз поручены тебе. Миша уже тебе сказал?

— Естественно, — ласково улыбнулся Леонид. — Шеф нашего прелестного гадюшника сообщил мне, что твоя бездарная идиотка-содержанка слепила очередной детективчик, а ты, как верный супруг и особенно зять, как обычно раскручиваешь ее галиматью через подставных лиц. Народ, как всегда, сожрет это дерьмо, как конфету, девочка получит кусочек славы, ты кусочек прибыли, Миша кусоченок прибыли, да и мне крошечка. И все такие радостные...

Первая мысль Израиля Степановича была стандартной — Леня сошел с ума. Неожиданно он представил себе, как хлипкий юноша кидает кусок грязи в компанию матерых каратистов. Представил себе и последствия...

— Ты что себе позволяешь? — прошипел он. — Тебя же теперь даже дворником ЖЭКА не возьмут! Камикадзе гребаный, ты с кем поссориться собрался?

— Изя, — расстроено проговорил Леонид. — Как ты разговариваешь с лучшим другом? На свадьбах были друг у друга шаферами, выпили вместе бутылок двести, сколько ты за девятнадцать лет нашей крепкой, пардон, преданной дружбы хороших слов сказал, на кого ж ты меня покидаешь, Изенька!

— Ты нажрался, что ли? — осенило Израиля Степановича.

— Нет, Изя, надышался, — неожиданно серьезно сказал Леонид — Запахом вашим надышался, мутит. Не порть ауру, закрой дверь с той стороны...

Банкир Изя, неожиданно прочитав в похолодевших глазах Леонида серьезную опасность для себя, выскочил из кабинета, забыв на столе коньяк и многострадальную рукопись, распечатанную на цветном лазерном принтере.

— Болотов у себя? — рявкнул он Анжелике, благо кабинеты шефов находились рядом и секретарша была для совместного использования.

— Михаил Иванович на встрече, — нехотя оторвалась от «Тетриса» Анжелика — Будет в конце рабочего дня.

— Завтра тебя не будет! — погрозил двери Подболотова изящным кулачком Израиль Степанович и степенно отбыл.

— Все понятно, — вздохнула Анжелика. Это была ее обычная реакция на нестандартные ситуации. Однажды Леонид, услышав эту милую фразу в ответ на невзначай прорвавшийся у него афоризм «Протяну-ка я им руку дружбы ладонью вверх» полюбопытствовал, что именно ей понятно. Услышав очаровательный ответ «Вы хотите с ними подружиться», он сказал, что умение понимать русскую речь в России — большое достоинство, и его необходимо подчеркивать. Анжелика очень обрадовалась похвале и с тех пор употребляла фразу «все понятно» как можно чаще.

В конце рабочего дня «менеджеры 1200 у.е.», молодые люди с приклеенными улыбочками и милые девочки в модных костюмчиках подчеркнуто усердно накрывали столы в банкетном зале к сорокалетию любимого заместителя шефа. «Старшие менеджеры 2100 у.е», мужчины и женщины постарше, не так опрятно, но более дорого одетые, небрежно помогали молодежи, и, под личиной невинных бесед и сплетен, выбивали взаимовыгодные услуги друг у друга. К уже накрытому столу царственно подошел недавно приехавший со встречи с любовницей Михаил Иванович Болотов и одобрительным кивком оценил расторопность сотрудников. Леонид, выйдя из кабинета, прослушал ритуал поздравлений и сел по правую руку шефа. Директор по связям с общественностью и штатный тамада и в одной экономичной упаковке, Борис Борисович Квакин начал произносить тост за юбиляра.

— Наш дорогой Леонид Альбертович! Все мы знаем вас, как прекрасного руководителя, чуткого, понимающего, успешного человека. Под вашим руководством мы ежедневно как бы работаем, как бы общаемся, ну и вообще по типу живем. Мы все за этим столом, — Квакин обвел рукою стол. — Ну просто вас чисто ценим и как бы уважаем. Дай вам бог, Михаил Иванович и даже... — Квакин молитвенно уставился в потолок, — господин Кристаллов в этот знаменательный день всего самого лучшего!

Михаил Иванович одобряюще двинул подбородком. Сидевший от него по левую руку главбух Тинин положил шефу яйцо с черной икрой и подлил коньяка.

— Я тоже скажу, — спокойно и уверенно сказал Леонид и встал.

Это не было нарушением традиций — второй тост обычно всегда говорил именинник, как правило, о том, как приятно работать в таком солидном банке, с такими милыми людьми, и в особенности под руководством отца родного, учителя и покровителя Болотова М. И.

— Ум, интеллект, совесть и принципиальность — очень тяжелый груз, — проникновенно начал Леонид. Сидевший рядом с ним директор по маркетингу Валентин Валерьевич Камышов поймал его взгляд и тепло улыбнулся, мол, трудно, трудно руководству! Но по мере продолжения речи Подболотова лицо Камышова стало то испуганно сереть, то гневно краснеть.

— С этим грузом, — продолжил Леонид. — Никогда не сделаешь карьеры, никогда не добьешься уважения и любви масс. И люди, успешно скидывающие с себя этот нелегкий груз, моментально идут на повышение, чтобы пинать сверху грязными коваными башмаками людей, этим грузом придавленных. Эту элементарную аксиому я понял лет двадцать назад и тут же открыл для себя следующий закон «Дурак тот, кто не скрывает своей мудрости». И я снял белый фрак, прыгнул в дерьмо — и ко мне потянулись люди. Потом я в этом дерьме пригрелся, заработал сто рублей — моментально у меня появилось сто друзей. И стал магнитом — с притяжением монеток ко мне прилепилась и лепится до сих пор всякая грязь, труха и опилки. Вот уже пятнадцать лет, со дня основания нашего чудного банка, я сижу в обществе сереньких, злобных и ограниченных людишек и пытаюсь быть им подобным. Да, я сделал среди вас карьеру. Да, я сам не ангел. Но и не животное, не способное мыслить и чувствовать, и грызущее себе подобных ради более теплой норы!

— Я не поняла, — пожилая аудиторша Травкина, брезгливо поджав губы, решила вбить первый гвоздь в уже полностью готовую крышку гроба Леонида. — Вы это говорите о нашем дружном коллективе?

— Ваша дружба — это симбиоз у паразитов! — прогремел Леонид.

— Леня, ты же взрослый человек, — зевнул Болотов. — Ты к чему ведешь? В «Омегу» позвали — катись. К чему это шоу за общим столом?

— Действительно! — заорал Квакин. — Безобразие! Я, заслуженный человек, с десятилетним стажем в нашем банке, должен слушать эту книжную галиматью!

— У меня стаж двенадцатилетний, — невозмутимо заявил Тинин. — Кстати, во всех нюансах работы Леонида Альбертовича я прекрасно разбираюсь и возмущен его высказыванием. Подобный человек, Михаил Иванович, — Тинин ловко подлил шефу еще коньяку и положил семги. — Недостоин занимать это место, оно для человека более исполнительного и дисциплинированного. Леонид Альбертович всего два года в замах — а гонора! А такие речи после предоставления роскошного отдельного кабинета, непонятно, Михаил Иванович, за какие заслуги выделенного, выходят за рамки всего! Я главный бухгалтер уже четыре года, у меня меньший оклад, я сижу в общей комнате, но я не позволяю себе...

— Вы себе многое позволяете, — вмешался Камышов. — за этот год я обнаружил несовпадения в балансе и уже проинформировал Михаила Ивановича.

— А вы думаете, если вы племянник вице-президента банка, да еще и залезли в постель к дочери господина Кристаллова, так можете не работать весь день и лезть там, где вас не просят? — вспылил Тинин.

— Может, — устало махнул рукой Болотов. — Леня, ты пошутил, или ты увольняешься по статье?

— А больше, чем от всех наших дегенератов, Миша, — продолжил Леонид. — Я устал от тебя. Ты не просто сволочь, ты мудрая сволочь...

Болотову по ассоциации неожиданно вспомнилось, как тридцать лет назад, с подвыпившим в честь сдачи научного атеизма другом он возвращался к себе домой. Ночную улицу то и дело оглашали вопли «Бога нет» и «интеллигенты м…дилы». Последующие события полностью подтвердили девиз будущих коммерсантов — семнадцатилетняя девочка, глупо сделавшая им замечание и позволившая себе читать им мораль, была изнасилована молодыми студентами и комсомольцами. Мама девочки, учительница русского языка и литературы в ответ на заявление о том, что ее дочь была изнасилована сыном народного депутата и сыном секретаря парткома, кроме событий, спровоцировавших ее инфаркт, больше ничего не получила.

Неожиданно у Болотова зазвонил мобильный.

— Да, Израиль Степанович! — встал он навытяжку. — Чтооо? Уроем падлу! Гадом буду, Изя! Кстати, маркетинговые исследования и корреляционно-регрессивный анализ проекта мистера Левинзона Коля уже сделал. Я как бы думаю, что в бизнес-план влазит. Да, безналом... Давай.

 

— Пусть буду я сто лет гореть в огне

Не страшен ад, приснившийся во сне,

Мне страшен хор невежд неблагородных,

Беседа с ними хуже смерти мне!

 

— театрально продекламировал Хайяма Леонид, и опрокинул стул господина Болотова вместе с его хозяином. Болотов, испытавший в свое время и не такие падения, как всегда упал успешно, лицом в черную икру.

Гамлетовским движением отстранив подбежавшую охрану, Подболотов взял свой кожаный портфель и вышел из банкетного зала.

— Тебе в Москве не жить! — раздался вдогонку рев Болотова.

— А я и не собираюсь, — весело проговорил Леонид, не останавливаясь. Неожиданно выбежавший Квакин подскочил к нему и прошептал:

— Леонид Альбертович, вы все правильно сказали, так то типу красиво. Мысленно я с вами, вы... Дебил! — закричал он, увидев вышедшего Тинина. — Хамло, так про своих...

Усмехнувшись, Леонид отодвинул Бориса Борисовича, вышел из здания банка и сел в свою «Ауди», потрепанную временем и российскими дорогами. Странно, но на лице Подболотова не было ни благородного негодования, ни ледяного презрения, ни скорбной усталости — выражений лица, которые всегда тесно связаны с бессмысленно-благородными взрывами темперамента. Леонид всегда помнил этапы человеческого развития по Бальзаку:

1. Ба,ба!

2. Ах,ох!

3. Ой,ай!

4. Фуу!!!

5. Тьфу...

и уже лет пятнадцать как дошел до высшей пятой стадии.

— Рабы рейтинга, — презрительно произнес он и остановил машину, понимая, что как минимум час придется созерцать пробку. Открыв портфель, он нащупал там папку с рукописью московской содержанки банкира Изи, Надежды Дурниловой. Более чем солидная раскрутка постепенно принесла свои плоды — первый шедевр «Тигрица и море крови» был абсолютно убыточным, второй — «Чудеса в бюстгальтере» просто бесприбыльным, но третий — «Колбаса в изюме» дал небольшую прибыль, так как книжонки мадам Дурниловой уже примелькались подобно многочисленным заводским бракам «Фабрики звезд». Четвертое повествование самокритично именовалось «Чепуха в решете».

— Поэпатажничать напоследок, что ли, — задумчиво оглядел рукопись Леонид, потом посмотрел на надолго застывшее стадо серых «джипов», «мерседесов» и «жигулей» и, с риском для жизни и особенно бумажника развернул «ауди» в сторону издательства под символичным названием «Абжурд» — абсурд через «ж».

Пройдя мимо двух гогочущих тинэйджеров, изображавших охранников, Леонид пошел уже проторенною тропой в кабинет главного редактора. Он уже разговаривал с ним по поводу «Тигрицы» и о редакторе мог сказать строками Пушкина «Златая цепь на дубе том, и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом».

Из кабинета редактора доносились крики. Подболотов с интересом прислушивался.

— Почему? — возмущенно-надрывно спросил мужской голос, по тембру и повышенной эмоциональности принадлежавший, видимо, молодому автору.

— Нерентабельно, — сухо ответил голос главреда Эдуарда Эрастовича Дубовика.

— Плохо? Бесталанно?

— Нет плохих и хороших авторов, молодой человек. Есть авторы востребованные, а есть невостребованные. Вашу философию и лирику читать не будут.

— Шекспир, по-вашему, невостребованный автор?

— Шекспир очень хорошо раскручен. Вот мы на обложке «Киллера — любовника депутата» поместили томик Шекспира в луже крови — рейтинг продаж вырос на двадцать процентов! А ваш томик, господин Цветаев, в лужу крови положу — кто купит? Вот вы раскрутитесь, создайте имя — тогда посмотрим!

— Я вам уже написал детектив, вы сказали — плохо, пишите талантливее. Где логика?

— Логики нет, есть рыночная экономика.

— Мой детектив хуже, чем бредятина, которую покупают горами?

— Когда вас будут покупать горами, я вас издам.

— Абсурд!

— Наше издательство называется «Абжурд». Я вас не задерживаю, господин Цветаев.

Из кабинета вышел молодой человек в очках, скрежетавший зубами от невыносимого презрения к этому миру.

— Ищи спонсора, а лучше спонсоршу, — дружески подмигнул Леонид.

— Иначе нельзя? — умоляюще спросил молодой человек.

— Сделай солидную карьеру, раскрути себя сам. Только к тому времени, когда ты сделаешь карьеру, писать тебе расхочется...

— А без раскрутки? — наивно спросил молодой автор.

— Раскрутят — полетишь в космос. Толкнут — полетишь в грязь.

Молодой человек резко повернулся и пошел к выходу.

— Как все нервны, как все нервны... О, колдовское болото! — Леонид распахнул дверь кабинета.

— Леонид Альбертович! — заулыбался редактор. — Как же, как же, Израиль Степанович уже звонил...

— А где вышибалы? — удивился Леонид.

— В смысле?

— Да так...Когда Изенька звонил?

— Утром, — растерянно сказал редактор.

— Тогда все чудесно. Взгляните на очередной шедевр!

— Уровень написания просто с каждой рукописью повышается!

— Да. Раньше было по пять перестрелок на одну постельную сцену, теперь — на одну постельную сцену всего по две сцены мордобоя! Авторша явно растет!

— Да, да... Давайте, обсудим финансовые детали.

— Давайте, — с легкостью согласился Леонид. — Но у меня к вам один вопрос.

— Внимательно слушаю.

— У меня есть семнадцатилетний сын, первый курс МГУ. Оболтус, наглец и дегенерат, типичный герой нашего времени. Вопрос — откуда при эрудированном интеллектуале-папе, красавице и умнице маме у нас в квартире живет этот, слава богу, еще маленький паршивец?

— А я, простите, откуда...

— Не прощу! — театрально взревел Леонид. — Ваша куча макулатуры и голубой экранчик, эту кучу показывающий, озвучивающий и одобряющий — вот кто его воспитал! Причем я это все вычистил из своей квартиры и из своей жизни — так это ему привило, насильно вкололо стадо друзей, наше милое общество! Конечно, надо выполнить негласное указание сверху, — вконец распоясавшийся Леонид щелкнул по вездесущему портрету демократа-кэгебешника — государству необходимо поколение, не умеющее думать самостоятельно! Но тебе, мини-Горький двадцать первого века, — он приблизил к себе лицо редактора с помощью галстука господина Дубовика — по ночам кошмары не снятся?

— Я сам кому хотите приснюсь! — вырвал галстук редактор. — Издавал бы талантливых — их бы не купили!

— А ты думаешь, почему? — неожиданно успокоился Леонид. — Кто это все создал — Шекспира в луже крови, это чудесное поколение? Кто виноват, Эдик, младший помощник старшего заместителя Франкенштейна?

— Вы по вопросу издания нового детектива Дурниловой, или я охрану зову? — пропищал редактор. Внезапно раздался телефонный звонок, и редактор снял трубку.

— Да, Израиль Степанович! Чтооо?? Да его сейчас вперед ногами вынесут! Рукопись? Шедевр! Еще не читал, но явный шедевр! Привет супруге, тестю особенно! А папа ваш у меня уже свои «Диссидентские рассказы» печатает, да... А Михаил Иванович тоже покрестился? Уже год как? Действительно, бога нет... Конечно, вы и ваш банк к Дурниловой отношения не имеют, все через «Бету», я вас вообще не знаю... И морду набить? Конечно! Безналом, как обычно. Всего наилучшего!

Официальное деловое лицо редактора, после разговора моментально трансформировавшееся в озверелую морду, не предвещало ничего хорошего.

— Вон отсюда! — проревел он. — И благодарите меня, что издательство на приличной охране экономит, а то сами бы вы отсюда не вышли!

— Конечно, «Скорую» вызывать, да ментозаврам приплачивать накладно, — согласился Леонид. — Но я сражался, как герой!

И Подболотов ретировался с поля битвы, уклонившись от пущенной в голову «Чепухи в решете».

— Подобные вещи никогда не найдут место в моей голове, — с гордостью сказал Леонид, заводя верную «ауди».

Наконец, приехав к очередному московскому архитектурному шедевру, созданному для людей с большими деньгами, огромными претензиями и необъятной душевной глухотой, взбунтовавшийся яппи-эксцентрик, оставив «ауди» в подземном гараже, взлетел в роскошном лифте на тринадцатый этаж.

Прямо на лестничной площадке его встретила типичная грустная картина — Максим Леонидович Подболотов, будущий экономист, будущая опора страны и несбывшаяся надежда армии, чуть ни не целиком засунув в рот бутылку пива, пытался содрать этикетку своим прыщавым носом. Увидев Леонида, любящий сын демонстративно разбил бутылку об мраморные ступеньки и уставился на папу злобным угрюмым взглядом, даже при взгляде на отца не потерявшим своей сальности.

— Ты че делаешь, динозавр е…нутый! — проорал сынуля карьериста. — Мне Серега Болотов с тусовкой уже п…дюлей навешали, а препод как бы вспомнил, что у меня, блин, реально два экзамена не сданы, за которые ты уже по типу проплатил! Я че, как бы это терпеть должен?

— Все русский язык изнасиловать пытаешься, сыночка, — Леонид ласково потрепал сына за ухом тяжелым от бутылки «Хеннеси» и множества деловых бумаг кожаным портфелем. — Так у тебя еще орган для этого не подрос, не то, что наши органы печати. А своей любимой тусовке, своим лучшим друзьям, особенно этому Серому существу ты сдачи не дал? А выучить семь страниц устаревшей бредятины и отбарабанить этой профессорской пьяни мы не можем, у нас такой плотный график! А папе все можно сказать, папа все проглотит, — вошел Леонид в раж, стоя над испуганно прикрывшим окровавленное ухо сыном. — Я тебя породил, я тебя и убью!

— Леня, извини, но я тоже принимала в его рождении некоторое участие, — на площадку вышла стройная, красивая шатенка, который даже злейший враг не смог бы дать ее тридцати восьми лет.

— Ладно, — милостиво сказал Леонид. — Тогда я его подержу, а ты принеси с кухни ножик. Второй раз, так и быть, дам тебе ударить...

— Леня, он в детстве был такой хороший, — капризно поджала губки супруга Леонида.

— В детстве все хорошие, а потом вырастает такая сволочь! — Леонид дернул сына за серьгу в ухе.

— Ладно уж, — вздохнула супруга. — Только я твой швейцарский принесу, я кухонными сейчас семгу разделываю.

— Шизанутые! — заорал Максим и сломя голову кинулся вниз по лестнице.

— Вино переходит в уксус, а Мюнхгаузен в Феофила, — Леонид задумчиво проводил взглядом улепетывающего представителя нового поколения.

— Самое страшное, что это сейчас норма, — сказала жена Леонида, носившая имя Любовь, и за восемнадцать лет супружеской жизни доказавшая, что носит это имя по праву.

— А мы — крайне не одобряемое и очень мешающее им отклонение от нее, — кивнул Леонид.

— Ну и зачем ты стал дразнить этих гусей? Все, в том числе и они сами, прекрасно знают друг о друге, кто почем, и что из себя представляет. Когда про них на Хрентиви говорят оплаченную ими же правду — это понятно. Но что ты, мудрый мужик, вдруг по-мальчишечьи сорвался и просто так сказал им кто есть ху — не верю, идите в жопу, Станиславский! Что опять задумал, сам себе режиссер?

— А вдруг они мне действительно надоели? — поднял честные глаза Леонид. — Вдруг я понял, что всю жизнь жил и работал среди серости и склочности, что назад дороги нет, и решил совершить этот акт суицида руками друзей и коллег?

— Ты серьезно? — с недоумением посмотрела на него Люба.

— Конечно. Ты меня бросишь?

— Совсем сдурел, — констатировала жена.

— Ладно, — после недолгой паузы сказала она. — Заколачивай двери, бери карабин, я буду носить патроны. Или они сделают все бескровно, а потом интеллигентно занесут тебе веревку и мыло?

— Ты правда будешь носить мне патроны? — растрогался Леонид и крепко поцеловал ее. — Жаль, что сэр Воровски этого никогда не увидит, бедный дядя, оказывается, уже полгода как скончался...

Люба облегченно и радостно расхохоталась. Родной и единственный дядя Леонида, Жора Ворюгин, он же Джордж Воровски, бывший медвежатник, а ныне крупный лондонский банкир женат никогда не был, детей не имел, и Леня был его единственным наследником. Проблема была лишь в том, что дядюшка был всего на десяток годков постарше Леонида, обладал отменным здоровьем и периодически подумывал

о женитьбе, так что на наследство Подболотовы особо не рассчитывали, тем более что матпомощи от милого дяди не поступало никакой.

— Неужели все тебе? — удивленно спросила Люба.

— Сам удивился. Напился на охоте на льва, облевал бедного царя природы, упал, получил сотрясение, даже утверждают, что мозга и умер от кровоизлияния в него же.

— Как вредно солидному бизнесмену иметь мозги, — задумалась Люба. — Но ты уверен, что все тебе?

— Вчера я уже подписал все бумаги, завтра мы вылетаем в Лондон, — успокоил ее Леонид.

— Вот стервец! — восхитилась Люба. — А это шоу с правдой-маткой в кувшинное рыло зачем?

— Действительно, немного наболело, — пожал плечами Леонид. — Могу я пошутить в свой юбилей?

— Господи, у меня ведь праздничный торт горит! — взвизгнула Люба и убежала в квартиру.

У Подболотова зазвонил мобильный.

— Слушаю, Израиль Степанович, — весело сказал он. — Ценишь? Любишь? Уже знаешь? Умница ты моя! И филиал у вас там есть? Тоже «Драйхер» или «Аксельрод»? А Болотова зачем мочить? А редактор, бедный, в чем провинился? Конечно, козлы... Пусть лучше мне в ноги поклоняться, гимн России станцуют, не надо зверств... Дурнилову выгнал? Ты вдруг понял, что я был прав насчет нее? Ах, к Кристаллову ушла... Да еще и официально замуж? Опасный союз, Изя, причем для всей Москвы, не только для тебя... Да подпишу, подпишу, ты сволочь проверенная, другие еще подляну какую сделают... После «подпишу» что? Помехи, Изя, помехи... Обязательно... Завтра в Лондоне... Да... Оф кос... Безналом, как обычно...