- Что-то вы, Леня, похудели, - сказал мне немолодая парикмахерша, у которой я регулярно стригусь последние года три. – Сильно похудели!

- А что, так заметно? – встревожился я. Дело в том, что только вчера становился дома на весы. Стрелка застыла в районе семидесяти трех кэгэ. Столько же я весил во времена «Ласкового мая», войны в Приднестровье и бурных поллюций. Тогда во мне было семьдесят три килограмма молодого мяса, тренированных мышц, сумасбродных поступков и неутоленных желаний. Столько же, сколько и сейчас. Всего за две недели похудел на пять кило.

- Заметно, - ответила мастер, выкашивая бурчащей машинкой мой затылок. – У вас даже шея похудела…

 

Я стал ненавидеть все швейцарское! Никогда не опаздывающие швейцарские часы, скупых швейцарских банкиров, остро отточенные швейцарские ножи, трусливый швейцарский нейтралитет, наконец, из-за которого погиб профессор Плейшнер! Красный флаг с белым крестом посередине вызывает у меня изжогу! Швейцарский адвокат с типично американским именем Джон украл моего Котеночка! Белокурое ласковое существо с ярко-голубыми глазами. Только небо над Пиренеями бывает такого же глубокого цвета.

Супермен достает из секретера оружие. Вдыхает запах равнодушного металла и мягкой кожи. Аромат подстегивает к действию. Так должны пахнуть суровые немногословные мужчины. Люди ДЕЛА, когда слова уже не нужны. Они лишни, эти самые слова. Мне в руку ловко прыгает Беретта М-92. Калибр – 9 мм. Люблю мощное оружие. Никогда не верьте пацифистам! Их в детстве часто обижали пацаны и не брали в свои взрослые игры. Им неведом азарт драки и презрительная ухмылка превосходства, когда в твоих руках автомат, пусть даже пластмассовый. Повзрослев, пацифисты так и не смогли избавиться от чувства неполноценности. Они переполнены им, как джезва убегающим кофе. Пацифисты скучны и унылы, как нескончаемое завывание акына. И подруги у них серы и безличны, как оловянные солдатики в строю. Настоящую женщину увлечет только запах риска и адреналина, терпкий аромат стойкости и готовности идти наперекор миру. Назло всему! Такой коктейль собьет ее с ног! Оружие меняет человека. Меняет его привычки, принципы, гримасу лица, выражение глаз, мировоззрение, наконец! Оно делает своего хозяина лучше, чище, мудрее. Не обязательно носить за поясом пистолет или нож в кармане. Можно просто уметь сбить с ног противника одним ударом или в одиночку выйти на узкую дорожку против трех головорезов. Зная при этом, что шансов у тебя ноль! Сила духа – вот главное оружие! Против нее бессилен весь боезапас мира. Поэтому никогда не доверяйте пацифистам!

Черный ствол Беретты мигает мне по-свойски. Это лучший боевой пистолет! Магазин выпрыгивает с радостным щелчком. Из своего гнезда на ладонь летят пятнадцать кругляшей. Пятнадцать приветов от Супермена! Ваше время скоро придет, успокаиваю их. Кругляши неохотно возвращаются домой. Нажимаю на кнопку защелки магазина. Рукоятка Беретты вновь становится беременной. Впрочем, это ненадолго. Снимаю предохранитель на корпусе слева. Супермен прицеливается в Котеночка. Деревянные щечки рукоятки в надежных руках! Вам не придется за меня краснеть! Она молит меня о пощаде, влажные губы дрожат. Облизывает их язычком. Язычком, который еще три дня назад резво, как Бен Джонсон на стометровке, бегал по моему напряженному члену. Котенок беззащитно распахивает мне навстречу глаза. Это она умеет! На двух голубых блюдечках лежит сердечко. Сердечко, которое мне, увы, уже не принадлежит.

- На колени! – приказывает Супермен.

Она с готовностью повинуется и преданно смотрит снизу вверх. Хозяин и рабыня. Меня сейчас устраивают именно такие отношения. В ее глазах – страх. Мой черный товарищ, надежный и верный, как пес, смущенно отвернулся, смотрит своим безучастным зрачком в потолок. У него – масса достоинств. Кучность боя – одно из них. Я знаю. Потому что при стрельбе на двадцать пять метров с упора я пятнадцать раз попадал в круг диаметром с голову белокурой предательницы. Согнутая в локте правая рука напряжена. Котенок торопливо расстегивает ремень на моих джинсах. Она пытается справиться с кожаным удавом. Хвост ремня при этом с оттяжкой бьет ее по лицу…Супермен так хотел…

Я настолько реально представляю себе это, что мой эрегированный друг пытается выскочить на волю. Ему тесно в моих джинсах. Он свободолюбив! Я продолжаю целиться в фотографию изменщицы. Специально достал ее для этой цели. Тренируюсь.

Передо мной стоит дилемма. Как поступить? Убить только Джона? Или застрелить ее и адвоката? А может, расстреляв обойму в нее и в него, последнюю пулю оставить для себя? Так, ничего не решив, я устраиваю Беретту за поясом. Здесь тебе будет удобно, мой друг! Надеваю куртку. Закрываю за собой дверь. На улице, не спеша, закуриваю. Пускаю дым в небо. Оно, мое небо не слишком голубое. Пора!

 

Начало «бабьего лета». Мое любимое время года. Я летаю и совершаю безумства. Глаза горят. Улыбка не сходит с лица. На сей раз, непоправимую глупость сделала Она.

- Прости меня! - Она зарыла руки в свои льняные волосы и расплакалась. – Но я не люблю тебя! Мы только мучаем друг друга! Мы никогда не будем вместе! Прости…

Вот ведь поворот судьбы! Изящный такой, нечего сказать! Она ушла ко мне от швейцарского адвокатишки год назад. В то время изменяла ему со мной в шикарной квартире, которую он снимал в Кишиневе. А он ведь Ее любил, любил моего Котеночка! Сексодромная кровать, на которой он еще вчера делал с ней любовь, сегодня отдана мне на поругание и разграбление. Меня это не смущало. Я веду себя, как германский варвар на улицах аристократического Рима. У нас был секс на один-два раза. Во всяком случае, тогда Варвар считал именно так. А в следующем сентябре Она вернулась к швейцарцу вновь.

- Он любит меня! Все для меня сделает! – сказала Она. – И дочь мою безумно любит! И она его любит!

- Но ты же меня любишь! Только меня!

- Уже не люблю! Извини! Я просто хочу быть счастлива!

И в то же, уже вновь адвокатово время, мы несколько раз занимались с ней сексом. С упоением, безумно. Варвара чересчур возбуждало то, что он делал все, что хотел с женщиной, которая Ему уже не принадлежала. С чужой женщиной.

Котенок, как нельзя, вовремя вошел в мою жизнь. Ни днем раньше, ни днем позже. Видно, кто-то свыше посмотрел на копошащегося далеко внизу меня, и присвистнул от удивления: «Да, этому парню надо помочь! Бляха! Жаль будет, если такой отличный чувачок пропадет ни за грош!» Так снулым пронизывающим изморозью октябрьским днем перед Журналистом оказалось небольшое белокурое млекопитающее семейства кошачьих с едва заметным шрамиком, как луч солнца отходивший от правого такого голубого зрачка.

А Котенок спас меня! Журналист как раз был на грани самоубийства. Смерть интриговала и притягивала. Наперебой приглашали к себе крыши и последние балконы многоэтажек, зазывно блестел холодный ствол Беретты, влекли к себе аптечные ряды пузырьков с ядами и снотворным, манили запахи угарного газа и цикуты, привлекали щупальца рельс и силки удавок. Смерть должна быть красивой, думал я. Я не хотел захлебнуться пьяной блевотой, как мой однокурсник Константин, многообещающий молодой человек. Его обнаружили поутру в прихожей собственной квартиры. Или как мой друг Женя Крапивный, страшно покончивший с собой. Пытался повеситься, веревка оборвалась. Он не угомонился. Его пожалела газовая плита. Он просто сунул голову в духовку. Легко, кстати, сунул.

Смерть должна будить высокие чувства. Должна быть возвышенной, не отвращать глаз и не вызывать омерзения. Я примерялся к перилам балконов многоэтажек. Главное, перебросить тело наружу, намертво уцепившись руками за холодный поручень. Перебросить на глазах Виорики. Висеть над пятиэтажной пропастью, пока она не возвратит тебя на землю глубоким поцелуем. Тогда я почему-то на это не решился. До сих пор жалею. Может, все пошло бы по-другому. Хотя вряд ли.

Виорика была Солнышком. Таким же жарким, темпераментным, лучистым и ясным. Это я впоследствии обложил Солнышко тучами и погасил светило. Оно остыло для меня на миллионы лет. Наступил ледниковый период. Возможно, навсегда. Я сделал все для того, чтобы потерять Ее! Как враг! Враг, прежде всего, самому себе. Сегодня Она дарит свое тепло кому-то другому…

 

Я всегда должен занимать место в чьей-нибудь жизни! Всегда! Или в жизнях, если мне нужно жизненное пространство в нескольких сердцах и душах одновременно. Я должен там обосноваться прочно и надолго. Бездомным я могу быть только самое короткое время. Или нет! Не могу быть бомжом! Не умею! В очередном жилище должно быть тихо, спокойно, уютно, сытно и комфортно. Зимними вечерами Философ должен протягивать озябшие ноги, накрытые пушистым пледом, к нежно потрескивающему камину, сидя в мягком кресле, потягивая грог и раскуривая сигару, неспешно размышлять о прелестях и загадках жизни. Или вести с самим собой философскую беседу. Иногда в чем-то не соглашаться с собственным Я, чаще удивляться необычным изгибам моих философических экзерсисов… Не забывать изредка подкидывать дровишек в чуть остывающий костер, неспешно ворошить золу, чтобы огонь занялся покрепче…

 

Я несу вам глад и мор, болезни и эпидемии, инфекции и заразу. Я стараюсь инфицировать вас неизлечимым вирусом. Лекарства от него еще не придумали. И, дай Бог, панацеи вообще не будет! И не надо! Пусть все остается по-прежнему. Я заразительно хохочу. Мне безумно нравится быть разносчиком этой заразы.

- Я хочу излечиться от болезни под названием «Ленечка», - сказал Котенок вчера.

Мое мироздание было разрушено одной фразой. От меня не уходят, хотелось кричать мне. Ухожу только я! И точка! Но равновесие в природе уже было нарушено. Баланс дал крутой крен. Теперь мне необходимо вернуть Ее, иначе в моем мире гармония будет невозможна. Никогда! Вернуть, чтобы потом перешагнуть через Нее. С чистой совестью.

- Ты не знаешь, сколько слез я пролила из-за тебя, - бросала Она мне в лицо выстраданное. – Об этом знает только лучшая подруга, да моя подушка!

Котенок сделал аборт. На этом настоял я. Я целый час уговаривал Его пойти на этот шаг – убить нашего ребенка.

- Но я хочу от тебя сына, - слезы катились по Ее, такому родному в этот момент для меня лицу. Мне же Котенка в этот момент было нисколечки не жаль. Ни капельки! – Я хочу родить до тридцати пяти лет! У нас будет сын, я знаю!

Но я же еще не готов стать отцом, убеждал я Ее и себя. И потом, кто знает, будем ли мы завтра вместе. Это всего лишь увлечение. Сильное, но все же увлечение! Какая любовь, смеялся я в душе. На аборт я Ее все-таки заставил пойти.

- Я сидела на холодном подоконнике больницы. Мне было ужасно плохо, - обвиняла Она Убийцу. – А ты даже не поинтересовался, что у меня творится на душе. Как будто, так и надо. Ты знаешь, что души детей, убитых абортами, становятся демонами! Скольких демонов ты уже породил?

Не считал. Но, вероятно, немало. Убийца пробовал посчитать, но каждый раз сбивался со счета. Если это действительно так, в аду Его должны считать весьма активным поставщиком демонов. Он там, в преисподней на хорошем счету!

 

Хотя начало было многообещающим. Познакомил нас Пушкин. Светлая аура поэта, царившая в небольшом глинобитном домике, где он недолго жил, и ставшим впоследствии музеем, вдохновила нас на любовь. Александр Сергеевич соединил наши руки, вложил в них тонкие свечи и прошептал молитву. Он был насмешлив и нетрезв, совершал в нашем «проклятом городе» милые безумства и волочился за каждой юбкой. Спасибо, Александр Сергеевич! За все! Низкий вам поклон!

Утонченная богиня утренней зари – вот кем Она была! Из-за таких женщин идут на эшафот и предают друзей, совершают открытия и спускают миллионы, становятся счастливчиками и превращаются в безумцев! Встречные самцы всегда оборачиваются нашей парочке вслед. Они восхищаются Котенком. А идущему рядом с Ней Самцу это доставляет удовольствие.

- Я – ведьма, - прошептала Она, тихо улыбнувшись. – Я знаю, что со Мной или без Меня, у тебя все будет хорошо! Ты будешь счастлив!

Но нет! Мне надо идти вперед! По трупам, оставляя после себя разбитые сердца и выжженные равнины. Вперед! Нас ждут великие дела!

- Ты представлялся конченым романтиком, - говорила Она. – А на поверку оказался обыкновенным прагматиком и циником.

Она населила мой дом своими милыми вещицами. Мне нравилось на них натыкаться. Сначала исчез красно-сексуальный пеньюар, вслед за ним испарилась почти невесомая, прозрачная комбинация. Лишь в ванной пылится Ее забытая зубная щетка. Почистит ли Она еще хоть раз свои острые зубки в моей душевой? Не знаю…

- Ты старательно убивал мою любовь к себе, - горько улыбалась Она. – Ты все сделал для этого! У нас с тобой духовная близость, но мне кажется, что этого мало. Слишком мало!

Она восхищалась моей прозой и писала мне милые и смешные письма по «мылу» и отправляла смс-ки. Я их люблю перечитывать. Она была и осталась моей Маргаритой!

«Ленечка! Ты все равно сбудешь меня любить, даже если я не очень талантливая?»

«Утром ты будешь в городе без меня! Но ты ведь чувствуешь меня? А я тебя! Я знаю, когда ты думаешь обо мне и знаю, что ты знаешь, когда я хочу к тебе!»

«Мой Мастер! Ты - очень талантливый и очень любимый! Я желаю тебе настоящего признания!!!!!!!!!!!!!!И мне так хорошо с тобой!!!!!!

Потому, что ты - самый лучший мужчина в мире!!!!!!!»

«Мой ласковый и нежный зверь! Желаю тебе здорового секса с единственной и неповторимой!!! Нет! Такая не будет стоять на коленях и умолять! А, если и будет на коленях, то с другой целью!!!!»

«Доброе утро, моя любовь! Мне так хочется, чтобы ты залез под мой утренний шелковый халатик!»

«Узкая юбка, через которую просвечивается кружевная полоска чулок, миниатюрный красный кожаный пиджак, очки в стиле 60-х – вот наряд деловой стервы, которая любит деньги!»

«Больше всего на свете я хочу твоих ласк и «его» везде! И каждое утро вместо завтрака…»

«Мы – два безумца! Но мне так светло на душе с утра! Я тебя люблю!»

«Мне так грустно без тебя, без твоих рук, без твоих поцелуев!»

«Ты – самый лучший, самый умный, самый талантливый и самый удачливый!»

Мастер был удачливым! Черт возьми, вот именно, был! Но мое везение, по-видимому, кончилось. Сначала Солнышко, затем Котенок…Настает черная полоса в жизни. Длиннющая и, видимо, навсегда, как вечная мерзлота. Я боюсь вымереть, как эти несчастные мамонты. Вмерзнуть в лед на века!

- Тысячу раз прокричу: «Мне плохо без тебя!», - шептала Она. - Занимайся любовью с тысячами женщин. Мне все равно. Мне плохо без тебя! Совсем на другом уровне плохо. На высшем, духовном, психо-физическом уровне, назови его, как хочешь! Ты - мой учитель, мой Пигмалион, мой духовный друг! – Она начинала плакать. – Я сочинила глупое четверостишие:

Плакало небо и громы гремели

Нас разлучать они не хотели,

Солнце грустило и птицы не пели,

А мои мысли летели, звенели...

Она тихо улыбнулась:

- Глупые и наивные строчки. Но это то, что было, что я ощущала в понедельник. Я чувствую что-то, не могу тебе этого объяснить. Что -то не так в наших отношениях, что-то треснуло, надломилось. И больше нет того хрустального чувства. Легкого дыхания…Или я слишком импульсивна или ты кого-то встретил.....Если бы ты знал, какая я на самом деле гордячка. Как я борюсь со своими чувствами, за строгими внешними принципами я спряталась, как за броней. Просто потому что боюсь показаться слабой, ревнивой. Я же никогда ничего не просила! Я привыкла всю жизнь от чего-то отказываться!

Я знаю, что твой покойный отец меня принял, я ему понравилась. Я понимаю, это звучит, по меньшей мере, безумно. Но это так. Это уже серьезно. Я струсила и хотела сбежать от очень серьезных отношений.

Ты никогда не сможешь полюбить мою дочь! А она тебя! Мне больно. Тебя и ее понять можно. В понедельник она меня спросила, почему я плачу, я ответила, что мне плохо без моего папы. И она, моя семилетка посмотрела на меня своими голубыми глазами и произнесла убийственную фразу: «Теперь, ты меня понимаешь, мама!» Я печатаю эту фразу и понимаю, что она мне снилась сегодня ночью. После смерти моего отца, мне так необходимо кого-то так называть и я иногда называю тебя «папой».

Я гуляла с Арнелочкой в парке, она сорвала пятилистник с цветка сирени и съела. «Мама, я загадала желание!» - «Какое, родная?» - «Я хочу, чтобы ты поскорее мне кого-то родила. Мне давно уже все равно, кого, братика или сестренку».

На следующий день я была в больнице. Мой знакомый доктор с жаром отговаривал меня делать аборт: «У тебя, возможно, больше не будет детей! Опомнись! Зачем?!» Я настояла… Со мной что-то происходит, мне трудно тебе это объяснить. Я сама себе говорю: «Я – сумасшедшая!» Хотя когда-то прочитала, что сами сумасшедшие себя таковыми не считают.

Я стала все чаще видеть странные картины. Закрываю глаза и что-то вижу, что-то слышу. Если бы я знала, что это!

Я шла по дороге и мне казалось, что я слышу твой голос: "Инга, зачем?" А я шла и все читала стихи Ахматовой: «Как беспомощно грудь холодела, и шаги мои были легки, я на правую руку надела, перстень с левой руки…»

 

Кого люблю, я всем прощаю! Без исключения! С легким сердцем! Простите и вы меня! Поймите! Христотерпец просто хочет жить с Любимой Женщиной, родить ребеночка. Жить вместе с Любимой под одной крышей, обнимать Ее, горячую во сне, ходить по магазинам, изредка браниться, чтобы потом заняться бешеным сексом…Стариться…Они будут красиво стариться! Теперь я почему-то полюбил позднюю осень с обложными дождями, пронизывающим ветром и угрюмыми свинцовыми тучами. Солнышка не будет! Никогда!

- Не звони мне больше и не ищи встреч! – Котенок был непреклонен. – Может, я и любила тебя, но теперь это все в прошлом. Скорее всего, это была страсть. Просто мы оказались вдвоем в нужное время и в нужном месте. Именно тогда, когда это нам обоим было так необходимо!

Солнышко год назад тоже было непреклонно. Один раз Она мне простила предательство, в следующий раз не смогла.

- Я хочу забыть Тебя, как страшный сон, - на прощание сказала Она.

Теперь я неизлечимо болен! Болен сильно и навсегда! Навеки! Моя душа покрылась струпьями, язвами и гниющими ранами. Лекарств от этой болезни еще не придумали. Но, дай Бог, никогда не придумают. Потому что в таком случае жизнь станет пресной и черно-белой.

 

Признаться, кошки мне нравятся, больше чем собаки - эти глупые всепрощающие, мельтешащие существа. Хищные семейства кошачьих никогда не станут слюнявить подонка-хозяина, вертеть угодливо хвостом, как пропеллером и делать то, что они не желают. Это по мне. Люблю делать то, что хочу. Я люблю эти свободолюбивые, трезвомыслящие создания. Им нужно ровно столько места, сколько необходимо на самом деле. На большее они не претендуют, но за свое будут драться отчаянно, до конца. Кошки умны и философичны. Они напоминают древнегреческих киников, идеалом которых является безграничная духовная свобода каждого индивидуума и открытое пренебрежение ко всяким социальным институтам. У кошачьих тайное знание и мудрость жизни спрятаны в ярких зрачках. Они знают то, о чем мы даже не догадываемся. А мы их считаем высокомерными и неблагодарными существами. Просто им иногда наскучивает наша мышиная возня и они уходят, уходят сами по себе. С кошкой трудно дружить, с ней можно сосуществовать. А приручить почти невозможно.

 

Так, ничего не решив, я устраиваю Беретту за поясом. Здесь тебе будет удобно, мой друг! Надеваю куртку. Закрываю за собой дверь. На улице, не спеша, закуриваю. Пускаю дым в небо. Оно, мое небо не слишком голубое. Пора!

Пора вновь становиться суперменом! Чертовски удачливым и самовлюбленным, немного ироничным и циничным, самоуверенным и эгоистичным, воспринимающим очередные подарки судьбы с философским равнодушием. Пусть живут, думает несостоявшийся Убийца о новых старых любовниках. Скоро Котенок поймет, что лучше меня Ей в жизни никого не найти! Хотя лучше, если бы это поняло Солнышко. Так было бы лучше! Намного лучше!

Супермену становится немного жаль себя. Совсем немного. Чуть-чуть! Но Он старательно топчет в себе жалкие ростки самосострадания. Последний раз затягивается и щелчком отправляет сигарету в голубое небо. Белый карандаш с красным грифелем на конце расписывается на голубом фоне в самоуверенности и незыблемости надежд Курильщика. В вере в то, что завтра все будет лучше, чем сегодня или, допустим, было вчера. Супермен ловким движением руки будит задремавшую Беретту. Презрительно ухмыляется и походкой ковбоя, зашедшего во враждебный салун, трогается в путь. Берегитесь! Я отправляюсь искать место в чьей-нибудь жизни!