Или

Случилась пищевая катастрофа

 

Моя карьера официантки длилась ровно восемь часов. И за эту рабочую смену я узнала и испытала столько, что теперь отношусь к представителям данной профессии с чрезвычайным пиететом и всегда оставляю на чай. А дело было так...

Во времена моей розово-ветчинной юности довелось мне по программе студенческого обмена попасть в США. Если вы наивно полагаете, что поехала я туда грызть гранит науки, то заблуждению вашему нет предела. Я поехала туда за длинным рублем, вернее долларом. А еще точнее – я поехала туда работать. Ну, и, конечно, деньги зарабатывать, поскольку их, родимых, всегда не хватает. Девушка я была не гордая: никакой работы не чуралась, да и предложения мне на голову, как манна небесная, не сыпались.

Посему, обосновавшись в курортном городке на берегу Атлантического океана, я не рассчитывала купаться и загорать, а надеялась получить много чаевых с богатеньких туристов.

Мое первое место работы было в забегаловке «Бокс ланч», где меня квалифицировали, как «сендвич-спешиалист» и предложили заворачивать в блины мясо с овощами. Чем я благополучно занималась примерно неделю. Осознав, что у меня еще остаются силы на подвиги, я принялась искать вторую работу. И судьба оскалилась мне в образе маленькой пиццерии, куда требовались официантки. Собственно им не нужны были официантки в чистом виде. Им требовались подавальщицы блюд. Поскольку кафе не было рассчитано на дорогих клиентов, то во избежание нервопрепки с оплатой счетов, посетитель у входа сразу попадал к кассе, как в Мак Дональдсе. Он листал небогатое меню, пялился на стену с аппетитными картинками и делал заказ, рассчитываясь тут же на месте. На кассе ему выдавали жетон, и официантка провожала его к столику. Там он побрякивал своим жетоном, пока не появлялась девушка с подносом и чеком с определенным номером, тем же, что и на жетоне. Она расшаркивалась перед клиентом, ставила на стол блюда, забирала жетон, оставляла чек, желала приятного аппетита и шла обслуживать другого клиента.

Так мне расписали мои несложные обязанности, вручили розовую майку и белый передник и расписали рабочее время. Если быстро гнать велосипед, то я прекрасно успевала из одной забегаловки в другую. Время пошло.

Мой первый и единственный рабочий день в качестве официантки начался суматошно. На работу я, конечно, успела. Вот только не успела за весь день ни разу перекусить, даже не перехватила бутерброд. И голодные спазмы желудка услышала в тот момент, когджа первый поднос с аппетитной пиццей оказался в моих руках. У меня просто закружилась голова от голода. Но во время работы жевать сторого воспрещалось. До или после – пожалуйста, а во время – ни-ни. Даже если нет клиентов, я должна была красивой статуэткой стоять возле входа, зазывая посетителей, или убирать со столов остатки трапезы от предыдущих клиентов. Кафешка была маленькой, поэтому на смену требовалась только одна официантка. Она, как говорится, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Встречать посетителей – в короткой юбке на высоких каблуках, консультировать по поводу меню, разносить подносы, убирать со столов, подносить салфетки, соусы, малышам – карандаши и альбомы для рисования, чтобы те не мешали родителям обедать -- вот неполный список моих обязанностей.

Заглатывая предательницу-слюну, я уже обслужила несколько клиентов, убрала за ними посуду, но не нашла на столе ни цента чаевых. Это было крайне странно. Я прекрасно знала, что во всех приличных заведениях Запада оставлять чаевые – норма. Все знают, что у официанток крайне маленькая зарплата, и основной доход приходится как раз на чаевые. Именно они мотивируют обслуживающий персонал улыбаться и появляться перед столиком клиента в тот момент, когда он только о них подумает.

Куда же делись мои чаевые? Ответ лежал на поверхности, вернее стоял. Около кассы стоял небольшой круглый аквариум с запиской: «Оставьте немного чаевых для бедных детей, приготовивших вам эту пиццу». Дети – такие же, как я, студенты трудились на кухне, а в конце смены между ними в качестве премии делилась «чаевая» выручка. Клиент с легкой душой бросал в аквариум доллар, и чувствовал, что его миссия по чаевым выполнена. Я пролетала.

Увидев немой вопрос в моих глазах, хозяин кафешки заметил: «Будь очень обходительна, но ненавязчива. Пусть тебя заметят, но ты не надоешь. Тогда тебя оставят чаевые. Трудись». Заставь дурака богу молиться, он и лоб разобьет. Я стала с голливудской улыбкой приставать к посетителям: «Нравится ли вам у нас?», «Ой, кажется, ваш малыш хочет порисовать. Может принести ему карандаши?», «Еще чашечку кофе?», «Понравилась ли вам пицца», «Заходите еще». Потом я собирала со столов тарелки, с пола – карандаши, а чаевых все не было. Мой голодный обморок вот-вот должен был состояться. Особенно сильно кружилась голова, когда со столов приходилось уносить недоеденные порции аппетитной пиццы и выбрасывать их в мусорку для пищевых отходов. На шпильках очень устали ноги, но во время смены нельзя было присесть ни на минуту.

Один клиент похлопал меня по попе, когда я проходила с подносом мимо. «Вот этот должен оставить не меньше трех баксов, -- подумала я. – Неужели моя попа стоит дешевле?» Но не тут-то было. Он почавкал над своей порцией, смачно отрыгнул и удалился, посчитав, что моя попа входила в сервисное обслуживание. Ощущение его лапы на моих бедрах еще долго травмировало мое сердечко.

Измотавшись в конец, я приняла семейную пару, которая заказала две фирменных пиццы гигантских размеров на тридцать баксов. Я проводила их к столику, отметив про себя, что они подъехали на дорогой машине, не церемонились с заказом, и, наверняка, не пожалеют мне немного чаевых. Радостно подхватив тяжеленный поднос с напитками и пиццей, я загарцевала по направлению к их столику. Сверкая голливудской улыбкой, я эффектно наклонилась, опуская поднос, и на мгновение потеряла равновесие. Десятой доли секунды мне хватило, чтобы удержаться на шпильках, но две огромных пиццы предательски сползали на колени моих клиентов. Дама беспомощно всплеснула руками, глядя на свое веселенькое платье в кетчупе, ветчине и овощах. Ее спутник с другой стороны стола разгребал грибы в соусе со своего причинного места. Сказать, что я была в шоке – не сказать ничего. Вся моя предыдущая жизнь пронеслась у меня перед глазами. Вначале я метнулась к даме, но ее остервенелый взгляд просто повесил в воздухе мое «I’m so sorry». Другие английские слова мгновенно выветрились у меня из головы. Схватив салфетку со стола, я стала промакивать ею брюки мужчины. Дама схватилась за сердце. Я не придумала ничего лучше, кроме как ретироваться к хозяину пиццерии. Мой язык отказывался произносить: «Я вывернула пиццу на колени клиентам», поэтому со смертельно бледным лицом я произнесла сакраментальную фразу: «It has happened food crash», что значит в дословном переводе «Случилась пищевая катастрофа». Хозяину поплохело. Когда он вышел в зал и понял, что никто не умер, заулыбался, расшаркиваясь перед посетителями, извинился и предложил ужин за счет заведения. Приказал мне все убрать, а сам сел за рояль музицировать для этих клиентов.

Я чувствовала себя более чем виноватой, представляя, что если этот ужин вычтут из моей зарплаты, то мне еще долго придется отрабатывать эту «пищевую катастрофу». Я вытерла пол во всем заведении, не ожидая никаких чаевых, убрала остатки ужина после моих пострадавших клиентов и встретила еще одну веселую компанию. Среди семерых разномастных гостей оказался один пожилой иммигрант из России. Он мгновенно распознал меня по акценту.

-- Из какого ты города?

-- Из Минска. Что будете кушать?

-- О, я был в Минске во времена моей молодости. Я сам из Питера.

-- Что будете заказывать?

Я была совершенно не расположена к беседе. Мне вдруг стало нестерпимо неловко, как будто этот чужой человек прикоснулся к моей сокровенной тайне, почувствовал всей глубиной своей русской души мою гордыню и то, как гадко мне находится здесь, подносить четырнадцатилетним прыщавым подросткам пиццу, улыбаться в болезненном ожидании нескольких центов, гарцевать на шпильках между столиками, получая шлепки подвыпивших посетителей. Он не стал продолжать беседу, не стал расспрашивать меня ни о чем, хотя, наверное, ему очень хотелось. Потому что только за границей каждый человек, говорящий на языке твоих мыслей, сразу становится тебе ближайшим родственником.

К этому столику я ни разу не подошла спросить: «Не желаете еще чего-нибудь?» Ноги просто не шли. Уходя, пожилой русский подошел ко мне, вложил в ладошку свернутую бумажку и сказал: «Ничего, девочка, ничего. Будет и на нашей улице праздник». Я стояла, не шелохнувшись, а слезы крупными виноградинами быстро-быстро побежали по лицу. Компания ушла. Ко мне тут же подошел хозяин:

-- Что он тебе дал?

Я открыла ладонь. Там лежала пятидолларовая купюра. Хозяин аж присвистнул (в его забегаловке редко оставляли такие чаевые):

-- Щедрый малый! А ты чего ревешь, дуреха? Забудь про эту пиццу. «Фуд крэш». Надо же, как назвала с перепугу. Всякое бывает в первый день работы. Я с тебя за это денег не возьму. Считай, что это было боевое крещение.

-- Спасибо.

Так бесславно закончилась моя карьера официантки. В тот же вечер я поняла, что вряд ли смогу еще раз придти на эту работу. Но с тех самых пор я чувствую потрясающее родство между мной и официантами и всегда оставляю им немного на чай.