Давид Иосифович сидел, сутулясь, в сквере возле своего нового дома, куда его перевёз младший сын Лёшка. Старик прислушивался к шороху падающих листьев. Ветер хозяйственно подметал поржавевшие листья каштанов и золотистые берёзовые, перемешивал их с искусно вырезанными кленовыми, ярко-пунцовыми, добавлял жёлто-оранжевые мазки дубовых листьев. Всё это разноцветное чудо ветер деловито сгребал в яму, выкопанную под фундамент нового дома, который по словам соседей, вот-вот, наконец, начнут строить.

Старик не видел этого, потому что недавно ослеп. Один глаз не видел вообще, а второй глаз еле-еле различал силуэты крупных предметов.

… Давид Иосифович потерял зрение недавно и с трудом приспосабливался к тому, что для него погасли краски, исчезли детали. Он спотыкался на ровном месте, цеплялся своими локтями почти за все бьющиеся предметы, специально выстраивающиеся на его пути, дважды ударился об угол шкафа, подло подставившего ему свою отломанную ножку…

Потеряв зрение старик приобрёл новую способность слышать то, что раньше уходило от его внимания. Обострённый слух цепко улавливал шёпот и шорохи. Разговоры соседей стали звучать совсем близко, словно

все переселились в его квартиру со своими проблемами…

«Басенька! Ну, дался тебе этот Израиль?! Мы же русские люди. У нас воспитание не капиталистическое. Мы там пропадём».

«Вася! Оставайся. Ты у меня, как камень на ноге. Сам ехать не хочешь и меня не пускаешь… Смеялся, что я эмансипированная женщина, вот и тряхну на старости лет своей эмансипацией. Клавка со своим ухажёром уже там. Она за соседским ребёнком ухаживает, а он таксистом работать пристроился. Фотку прислали. У них квартира, как дача. Круглый год лето. Мне такой климат подходит».

«Басенька! Я тебя люблю, сволочь, и развод не дам. У нас же дети, внуки. Чего ты взбесилась на старости лет, стерва? Поехали в Германию, или в Америку, в Канаду, в крайнем случае, там уровень жизни выше».

«Для твоего высокого уровня, Вася, и страны-то не подобрать. Мат в доме стоит. Тебя из самолёта за грубости выведут прямо во время полёта»…

Старик отошёл от окна, чтобы не слышать ругни соседей с первого этажа…

«Людка! Алло! Ты меня слышишь, Людка!», – раздалось из-за стены так громко, что старик отпрянул назад, больно ударившись о журнальный столик, подаренный дочерью.

«Людка! Никому не говори то, что я тебе скажу, ни одному человеку не передавай, ладно? Эдик снова ко мне вернулся. Не веришь? Нет. Я ему не звонила. Случайно получилось. В нашем доме где-то его родственник живёт. Захожу в лифт, оттуда Эдик выходит… Судьба! Нет. Он не знает, что Зайка на него похожа. Я не говорила ему, что Зайку родила. Дочка всё время у мамы в Чернигове. Да-да. Потом перезвоню…»

Старик сел в кресло, расставил шахматы по местам. Телевизор он перестал включать. Радио ему надоело. Всё время долдонят одно и то же. Он научился вслепую играть в шахматы ещё в школе. Давид легко обыгрывал своих сверстников, мечтал учиться у кого-нибудь из известных гроссмейстеров, но война переменила все планы. Пошёл на фронт. Ранение. Полевой госпиталь. Судьба многих. Только Б-г зачем-то спас его. Пока он отлёживался в госпитале после тяжёлого ранения, полк, в котором он служил, попал в окружение и полностью был разбит озверевшими фашистами. Опять фронт. Снова тяжёлое ранение. Врачи спасли жизнь. Многие прошли через это. Словно кто-то сделал матрицу и вставлял в неё людей с разными именами, давая похожие судьбы…

Давид Иосифович задумался над тем, что играя в шахматы он предсказывает будущий ход событий. Играя сам с собой, пытается обмануть самого себя, зная уловки и подготовленные ловушки, подыгрывая той стороне, которая проигрывает. Сам с собой сводит счёты…

Старик, шаркая ногами в стоптанных тапочках, поплёлся в кухню. Из холодильника достал бутылку кефира и, встряхнув её, стал жадно хватать губами холодящие белые хлопья.

«Часто я предвижу ход мыслей партнёра. Игра в шахматы заставляет хорошо работать интуицию и логику… А можно предугадать чью-то жизнь?! Люди живут по написанному кем-то сценарию… Вот, например, – эти Бася и Вася… Куда их занесёт судьба? Скорее всего сработает привычка кряхтеть и терпеть друг от друга колкости, так и состарятся в нашем доме, только уколы будут больнее и жёстче… Хоть бы я ошибся», – подумал старик и ему захотелось услышать продолжение разговора соседки с её подругой.

«А если я сам начну писать историю этой незнакомки? Может быть всё так и случится. Говорится, что Б-г создал человека по подобию своему. Б-г – творец! И мы – творцы! В каждом из нас частица Б-га здесь и сейчас! Я сделаю её счастливой!

Надо себе представить эту девушку. Она рыжая? Нет. Блондинка? Чего же этот Эдуард её бросил? Может быть она неказистая, шатенка, с угреватым лицом… Это могло его оттолкнуть… Чуть полновата. Мужчины любят стройных, хотя женятся на полненьких домохозяйках, любящих вкусно готовить… она готовить не любит. Она инженер, или химик… Её волнует всегда только работа и… у неё старые родители. Мать вмешивается в дела дочери… Нет. Мать воспитывает внучку, значит она вникает в проблемы дочери… Строгий отец. Конечно, – отец строгий. Как её зовут? Голос молодой. Модное имя – Марина. Она еврейка? А Эдуард? Тоже еврей? Нет ! Он – гой! Поэтому её родители категорически против этого брака… а, может, наоборот. Эдуард – еврей. Из порядочной семьи. Его родители против такого брака. Если мать не еврейка, то и дети будут не евреи…»

Старик подошёл к своей старой пишущей машинке, на ощупь вложил бумагу с копиркой и стал сочинять рассказ о Марине и Эдуарде. У них должен быть ребёнок, но Эдуард ничего не знает об этом. Его отец знакомит Эдуарда с дочкой фронтового друга, но там, почему-то, тоже ничего не складывается, как у старшего сына Давида Иосифовича… Старик раньше не писал рассказы. Он был бухгалтером в строительной организации, писал только длинные отчёты. Многие годы он работал, имел много друзей, последние годы, перед пенсией, его повысили в должности. Он трудился уже главным бухгалтером, пока молодой выскочка с дипломом не прыгнул на его место.

Потом вся жизнь покатилась вниз… Жена умерла. Его славная Сарочка, отменная хозяйка и прекрасная жена, не меняющая имени ни при каких властях, мечтающая об Израиле… оставила его, уйдя в другой мир… Старший сын исполнил завещание матери и уехал в Иерусалим на ПМЖ. Лёшка, баламут, женился на прелестной девушке, только украинке, не желающей слышать «о загранице».

«Людка! Алло!», – раздался за стеной знакомый голос. Старик перестал, как дятел стучать на пишущей машинке и прислушался. «Люда! Я сегодня не приду. Не обижайся. Эдик приглашает в ресторан, отметить встречу. Удивляюсь, как он меня узнал. Три года прошло, как в сказке… Мы с ним только неделю встречались в Прибалтике, где я практику проходила. Он тогда демобилизовался и… испарился… Сказал, что постирал джинсы, а в кармане была записка с моим номером телефона. Говорит, что по фамилии моей меня искал. Людям звонил, спрашивал… Нет. Не врёт. Он меня любит. По глазам вижу. Потом расскажу. Вечером ты мне не звони. Сама позвоню. Мы к тебе как-нибудь зайдём, если ты его не отобьёшь. Шучу. Пока».

Старик стоял в темноте, не зажигая свет. Его увлекла игра, которую он сам себе придумал. Это получше, чем фильмы многосерийные. Занятно. Похоже, что Эдуард не врёт. Она по глазам читает… У них будет много детей. Двое похожи на него, а девочка – на Марину, или как там её на самом деле зовут?

Давид Иосифович не знал графоманит он, или создаёт величайшее произведение века. Каждый день утром он пил кофе, садился к пишущей машинке и отдавался вдохновению, как пианист, прикасаясь к зовущим клавишам…

…

После того, как Давид Иосифович пошёл на пенсию, никто ему по телефону не звонил, кроме старшего сына из Израиля. Лёшке он звонил сам. Редко Лёшкина жена привозила внуков-близнецов на пару часов, а Лёшка говорил, что очень занят на работе. Дед занимался с внуками, играл с ними, но его мозг придумывал запутанные лабиринты романа Марины и Эдуарда. Это разрасталось в повесть. Оказалось, что от написания выдуманных и реальных сюжетов, старик получает удивительный прилив энергии, как от наркотика. Давид Иосифович вставлял в эпизоды свои фронтовые заметки, анекдоты, пословицы и поговорки, высказывания великих людей… Он уже состарил Марину, сделал её бабушкой, похожей на его Сарочку. Эдуарду он придавал свои черты, но идеализируя их, убирая свой радикулит, подагру и слепоту… Одна беда, что из-за слепоты Давид Иосифович не мог перечитать напечатанное, стесняясь показать своё многостраничное сочинение невестке, вечно спешащей хохотушке…

…

Лешка, озираясь, зашёл в подъезд, где жил его отец. В окне у отца не было света. Через пару месяцев Лёшка должен отвезти отца на операцию. Врачи поставили диагноз – катаракта. После операции надо будет приносить ему еду, кормить из ложечки, как ребёнка. Сто процентной гарантии врачи не дают. Сейчас отец различает силуэты, но после операции он получит «радость прозрения», или ослепнет совсем… Потом они отправят его к старшему Лёшкиному брату в Иерусалим. Там, говорят, хорошие врачи. Надо будет делать операцию второго глаза…

Лёшка посмотрел на дверь, где была табличка Ароновский Д.И., повернулся к ней спиной, сделал шаг влево, и… позвонил.

...

Регина хотела дозвониться подруге, но номер телефона был занят, одаривая Регину бесконечными, короткими, похожими на писк цыплят, отрывистыми гудками. Регина покрыла длинные ногти серебристым лаком, подаренным бабушкой ученицы и стала ждать, пока высохнет лак. Регина преподавала английский язык в школе и ещё имела несколько учеников, которые приходили к ней домой… Она любила свою работу. Мечтала работать переводчицей на корабле. Но после того, как во время летнего морского путешествия они попали в шторм, Регина распрощалась с детской мечтой и полностью отдалась работе над новым учебником английского языка для младших классов.

Регина осторожно взяла карандаш, стараясь не смазать лак с ногтей, всунула карандаш в отверстия для набора цифр и по памяти стала набирать номер телефона.

«Алёу! Слушаю», – услышала Регина чуть простуженный мужской голос.

«Извините. Я не туда попала».

«Пожалуйста, не вешайте телефонную трубку!», – взмолился старик. «После того, как я ушёл на пенсию, мне уже больше года ни одна зараза не звонит. Извините, я не вам. У вас приятный голос. Давайте поговорим!»

«Ладно. Но уже поздно. Я обещала позвонить подруге. Она болеет. Никак не могу дозвониться… Даже начала волноваться».

Регине понравился голос человека, к которому она попала, ей хотелось помочь ему.

«Давайте телефон ваш и подруги. Я позвоню ей и попрошу перезвонить вам. Мне удаётся дозвониться даже на радио, если очень хочется задать какой-нибудь вопрос. Мы дозвонимся к вашей подруге, а потом приходите ко мне в гости. Посидим на мягком диване. Телевизор посмотрим. После смерти жены я его почти никогда не включаю».

«Если вы будете приглашать на свой диван всех, кто случайно к вам попадёт, то там места вам не останется», – засмеялась Регина.

Давид Иосифович закашлялся. Он очень захотел поговорить с кем-то. Прочитать кому-то написанное. Узнать чьё-то мнение. «Запишите мой телефон. Может когда-нибудь вспомните об одиноком, слепом старике и позвоните. Диктуйте, как звонить к вашей знакомой?»

Регина записала телефон старика и дала ему телефон подруги, сказав, что подруга учительница русского языка, у неё умер муж и ей тоже, наверно, хочется поговорить с кем-нибудь…

…

Алла была счастлива. Их отношения с Эдуардом наладились. Он приходил каждый день после восьми часов вечера, хвалил её за вкусно приготовленный ужин, включал музыку и они, обнявшись, кружили в полутёмной комнате, освещённой лишь мерцанием свечи. Алла чувствовала тёплое притяжение к нему. Обида растаяла. Он вошёл в её жизнь, как муж, любовник, друг. Этот сон длился не вечно. Ровно в одиннадцать вечера он уходил, говоря, что должен спешить к отцу. Алла очень хотела, чтобы он остался до утра, но, ровно в одиннадцать часов, Эдуард превращался в другого человека. Он холодно целовал её руку и молча выходил, никогда не разговаривая на лестничной клетке, словно опасаясь посторонних глаз и ушей.

…

Давид Иосифович сидел на своём мягком диванчике и разглядывал миловидную рыжеватую Ларису Захаровну.

Лариса Захаровна, с которой он, благодаря Регине, познакомился по телефону, дежурила у него в больнице после операции. Она рассказывала ему весёлые истории, настаивая на том, что положительные эмоции способствуют заживлению ран душевных и физических. Убеждала, что улыбка помогает в послеоперационный период. Они смеялись над тем, что он похож на одноглазого разбойника с повязкой на глазу. Но операция удалась и теперь он пытался запомнить образ его спасительницы. Красивые босоножки, полноватые руки, короткая стрижка с завитушками. Быстрая, умелая, всё в руках «горит», всё ладится. Убрала в комнате, постирала бельё, приготовила еду и села редактировать его первое в жизни сочинение… Чем-то напоминает его жену Сарочку.

«Я вам так благодарен, дорогая моя, Лариса Захаровна. Вы – моё второе дыхание! Я не знаю, чем смогу отблагодарить вас за внимание», – старик робко погладил пухлую ладонь, которую Лариса Захаровна резко отдёрнула, словно её ударило током.

«Простите, душа моя! Можете положиться на меня. Я ваш должник».

Лариса Захаровна сняла очки, внимательно посмотрела на Давида Иосифовича, сама погладила его по руке, – «Я буду помнить, что вы мне сказали, дорогой мой друг. Спасибо. Мне очень понравилось, как вы пишете. Не очень грамотно, но с выражением, эмоционально, искренно! Теперь отдыхайте! Я должна идти домой, мне ещё тетрадки учеников проверять надо. Будьте мне здоровы!»

Давид Иосифович услышав эту фразу – прослезился. Так всегда говорила его Сарочка… Как они похожи… Жаль, что они не были знакомы…

…

«Люда! Алло! Ты слышишь? Это Алла. Эдика не видела? Он после командировки мне не позвонил. Мне сказали, что в больницу ложиться надо, вылёживать. Ребёнок может родиться в начале июля».

«Алла! Ты ему говорила, что второго ребёнка скоро подаришь?»

«Нет».

«Почему? Хочешь, чтобы я с ним поговорила? Что-то он крутится, как юла и в глаза никогда не смотрит. Может он женат?»

Алла ничего не ответила. Пауза затянулась.

«Алла! Ты в порядке? Паузу в театре держать надо. Мне ты можешь всё сказать, как есть. Он тебя опять с пузом бросил, подлец?» В телефонной трубке послышалось лёгкое всхлипывание. «Ты его адрес знаешь? Где он работает? Я брату скажу, – он ему ноги повыдёргивает, если Эдик теперь же на тебе не женится, слышишь?!»

«Он женится, только не сейчас. Ему с женой развестись надо. Эдик с ней уже больше года не живёт. Характерами не сошлись. Им надо решить, как детей делить. У него два мальчика, только он меня любит. Я чувствую. Боюсь сказать, что у меня дочка есть. Он может подумать, что ребёнок не от него…»

«Дура! Зайка на него похожа, как две капли воды. Не обижайся, но я с ним поговорю. Ты родишь и мама твоя с Зоечкой приедет. Тогда поздно будет. Я твою маму знаю. Она Эдика с лестницы спустит. Некому потом будет на тебе жениться». Молодые женщины ещё немного поговорили, не зная, что за стеной переживает старик-сосед, слышащий не согласующийся с его сценарием ход событий.

…

…У Аллы начались схватки в субботу ночью, раньше времени. Она оделась. Вышла на лестничную площадку и позвонила в дверь соседа. Дед очень долго одевался, потом открыл двери.

«Извините… Я скорую помощь вызвала. Должен прийти… один знакомый. Скажите ему, пожалуйста, что я рожать поехала в районный роддом. Потом я вам позвоню. Вот телефон моей мамы. На всякий случай», – Алла протянула помятую бумажку с записанным телефоном.

«Нет. Нет. Я с вами. Подождите, не рожайте, пока я приведу себя в порядок».

Старик вынес для Аллы стул. Она села, ожидая врачей. Ребёнок не хотел ждать. Он спешил, толкая материнский живот изнутри, словно должен был родиться футболист… Врачи приехали быстро. Давид Иосифович поехал с Аллой, сказав медсестре, что он близкий родственник. Прямо в машине родился мальчик. Он был недоношенный, слабый, какой-то синий… и его сразу по приезду в роддом унесли в реанимацию. Алла не кричала, только в кровь искусала губы. Волосы молодой женщины были влажными. Давид Иосифович удивился тому, что образ Марины точно совпал с внешними чертами соседки, которую из-за слепоты он никогда раньше не видел. Через полчаса приехала Людмила, она посидела около постели уснувшей подруги и, заказав такси, отвезла Давида Иосифовича домой, передав ему ключи от квартиры Аллы. Людмила попросила записать телефон молодого человека, который должен появиться на днях и протянула свою визитную карточку.

…

Алла увидела своего малыша, которого ей принесли во время кормления. Зайка была больше и крепче. Но малыш цепко ухватился дёснами за материнский сосок и стал сосать молоко. Она вспомнила красивые глаза Эдуарда. Его нельзя не любить. Даже если он на ней не женится, всё равно она каждый год будет рожать ему красивых детей, похожих на него, а потом они снимут большую квартиру и мама привезёт Зайку, чтобы она познакомилась со своими братьями и сёстрами… Аллу перевели в другую палату.

В палате было четыре женщины. Пожилая дама кормила толстощёкого младенца. Оказалось, что у неё семь детей: «Чтоб глаза мои мужа не видели. Больше не подпущу к себе. Орангутанг. Совсем не умеет контролировать свои страсти», – с грузинским акцентом певуче говорила мать героиня. «А мой муж – ласковый-ласковый, словно кот. Главное, надо его вовремя накормить и…тишина в доме. Сынок на него похож, лапушка». «А у нас уже есть двое близнецов. Мальчишки – прелесть! Муж всё время дочку просил. Другим отцам только мальчишек подавай, а мой как заладил: «Давай родим дочь, похожую на тебя!» Врач сказал, что опять мальчик будет, так он не поверил. Говорит, что читал где-то, мол, много мальчишек рождается к войне. Надо больше девчонок рожать, чтобы мир на земле был».

Грузинка повернула своё тонкое красивое лицо, обрамлённое пышной короной длинных, чёрных с проседью волос и спросила у Аллы: «Тоже пацан? Главное, чтобы счастливый и здоровый был!»

Алла молча улыбнулась, прижимая к себе доверчивый комочек счастья.

Малыш становился крепче, но у Аллы, от волнений, «перегорело» молоко. Ребёнок закапризничал. Она пыталась отцеживать молоко, но у неё поднялась температура. Врачи нашли мастопатию. Лариса Захаровна, по просьбе Давида Иосифовича, привозила соки, бульон с курицей, молочные каши…

…Эдуард не отзывался.

Соседка по палате, у которой кроме малыша были двухлетние близнецы-мальчишки, сцеживала молоко и этим тёплым молоком подкармливали сына Аллы.

…

Лёшка с облегчением дождался конца командировки. Всё прошло отлично! Его беспокоило только то, что отец не отвечал на телефонные звонки… И вообще, все кому он звонил, на телефонные звонки не отвечали… «Может быть код города не срабатывает», – подумал Лёшка и набрал номер Эдика, с которым он служил в армии, как говорят от звонка до звонка.

«Лёха! Ты?», – обрадовался друг, – «Приезжай ко мне. Я, правда лежу пластом… Но уже легче. Приезжай на пару деньков. Поболтаем. Я на больничном. Кома была… Меня мой Тузик спас. Приезжай! Расскажу не по телефону».

Друзья встретились, словно не было нескольких лет после службы. Вспоминали, как во время ночного дежурства Лёха услышал шаги за собой. Как хотел стрелять, но пожалел ребят, отсыпавшихся после дежурства. На приказ «Стоять», кто-то в темноте останавливался, но только Лёха делал шаг, сразу слышались шаги врага, которого выдавали шуршащие опавшие листья. Лёха бесстрашно пошёл на шорох, приготовившись выстрелить в нарушителя границы. В темноте он разглядел перепуганного ежа, ночью путешествующего по осеннему лесу…

Эдуард поделился с другом, что после смерти матери он «сорвался». Был диабетический криз. А через несколько дней – кома. Его Тузик, безродный щенок, подобранный на улице, почувствовал, что дела плохи. Щенок открыл дверь и, схватив соседку за подол платья зубами, стал тащить к Эдуарду, лежащему без сознания. Соседи вызвали Скорую Помощь, медсёстры укололи инсулин, взяли кровь на исследование… Несколько дней пёс лежал у Эдика в ногах, отказывался от еды, только на четвёртый день пёс, виляя хвостом, отправился в коридор, уплетая еду, оставленную соседями.

«Тузик поставил правильный диагноз?», – удивился Лёшка. «Представь себе! Как он понял, что у меня сахар упал, – ума не приложу. Талантливая псина! Я его никому не отдам. Друзей предавать нельзя! У него теперь новая кличка есть – Авиценна!»

Друзья провели несколько дней, делясь новостями и воспоминаниями…

«Что у тебя на личном фронте? Ты об этом ничего не говоришь… Нет новостей?», – поинтересовался Лёшка.

Эдуард помолчал, нахмурив лоб. «Да не хотелось бы об этом говорить… С женой давно развёлся. К детям она меня не пускает. Плачу алименты… Она меня поедом ест. Если денег нет, то сразу в суд бежит. Угрожает, что если я жениться на ком-нибудь вздумаю, так она все чеки, подаренные нам на свадьбу, конфискует, я ей часть денег задолжал…»

«Ты собирался жениться? Чего же мне не сообщил? Обижаешь…»

Эдуард взял папиросу и стал мять её пальцами. «Да, влип я… Не знаю с чего начать… Много у меня женщин было… Хотел жениться. Чем женщина ближе к моему идеалу, тем больше сомнения меня одолевали… А тут влюбился. Работаем мы вместе. Пошёл зимним вечером провожать её домой и… решил, что это моя судьба. Она мне ключи от квартиры дала. Как-то с ночной смены к ней возвратился, двери ключом открыл, а дома мужик с бородой, в носочках. Оказалось, что её муж из загранкомандировки вернулся… Штурман. Фигура накаченными мышцами играет… Ты бы видел его лицо…

Она никому не говорила, что замужем. Мужик посмотрел на нашу общую блондинку «Барби», (она правда на куклу Барби похожа), взял в охапку её вещи и в окно с двенадцатого этажа выбросил. А потом нас из дома выгнал к чертовой бабушке.»

Эдуард вспомнил, как «Барби» в чём мать родила стояла в лифте, пока он её вещи со снега собирал. Потом она ему пощёчину влепила за то, что жизнь ей испортил. Потом «Барби» развелась с мужем и потребовала, чтобы Эдик квартиру снял. «Мы пожили с «Барби» месяц и … расстались. Этот стресс мне боком вылез. Столько времени прошло. И жить с ней не могу, и забыть её не могу. Диабет на нервной почве обострился… Тут ещё мама умерла … Сам видишь… А у тебя, как?»

«Всё по-старому…», – ответил Лёшка, не глядя другу в глаза…

…В купе поезда, когда Лёха возвращался от Эдуарда, он познакомился с прелестной девушкой. Они проговорили всю поездку, не заметив, как быстро пронеслось время, обменялись телефонами и расстались, не зная, что больше никогда не увидят друг друга…

…

Давид Иосифович никак не мог уснуть. Он слышал, как на балкон соседского дома вышла бабушка Хана с девятилетним внуком.

«Баб Хана, слышь, баб Хана! А у нас в классе новый пацан появился со странным именем – Йосик».

«Ничего странного в имени не вижу. Обыкновенное еврейское имя».

«Еврейское?!»

«Чего ты удивился? И я еврейка».

«Ты, баб Хана, еврейка? Что ж ты мне раньше этого не говорила?»

«К слову не пришлось. И папа твой еврей».

«Еврей?! А мама?»

«Мама… Смесь какая-то. Коктейль! В паспорте пишет, что русская. Хотя разрез глаз, как у татарского хана из твоей книжки сказок».

Соседский Вовка замолчал минут на пять, наверно переваривал бабушкины новости. «Баб Хана! Ты шутишь? А твоя мама тоже – еврей?»

«Неуч ты наш! Моя мама не еврей, а еврейка, ясно?»

«А дедушка Зяма?», – не унимался внук. Хана хмыкнула и в тишине двора задорно прозвучал её хриплый голос: «Мой папа?! Дед Зяма – китаец… Иди! Учи уроки, бестолочь!»

…Давиду Иосифовичу показалось, что в квартире Аллы зазвонил телефон. Он взял ключи и стал с трудом открывать квартиру соседки. Ключи, как на зло, выскакивали из пальцев и третий раз падали на пушистый половик у двери.

«Алёу! Кто говорит?» В трубке послышалось чьё-то дыхание, но никто не ответил. Старик аккуратно положил телефонную трубку на место. Снова – звонок. Опять – молчание… Старик стал разглядывать комнату соседки. Он приблизительно так же описывал апартаменты Марины в своём вымысле. Шкаф. Стол. Диван. Письменный стол. Вышитые хозяйкой шторы на кухне. Зеркало. Он писал, что хозяйка часто смотрит на своё отражение, которое меняется с годами, оставляя неизменным только взгляд карих глаз… Давид опять вспомнил свою покойную супругу. В каком измерении она сейчас? Может её душа видит, как он тоскует по Сарочке, любимой, желанной…

Чья-то тень мелькнула в коридоре.

«Папа! Что ты тут делаешь? Оставил свою дверь открытой настежь. Зашёл, а тебя в доме нет. Что прикажешь думать? Зачем ты к соседке вломился? Кстати, а где Алла? Она не родила?»

Отец пристально посмотрел на сына. «Ты знаком с Аллой? У меня ты не был больше года. Откуда ты знаешь, что Алла должна родить? Неужели? Нет! Ты знаком с Эдиком? Мне срочно нужен его телефон. Этот подонок даже не помог ей добраться до роддома. Говори его телефон. Я ему мозги вправлю! У него дочка трёхлетняя, на него похожая и сын, а он где-то отсиживается, трус!»

Алексей протянул визитку:«Вот. Мой телефон, папа».

«Лёша! Её жениха зовут Эдуард! Я сам слышал, как она говорила по телефону с подругой. В этих домах такая слышимость!»

«Где Алла?! Папа! Где она сейчас?» Алексей сбежал по лестнице, не дождавшись вызванного лифта.

…

Лёшка ехал в такси и вспоминал, как они в армии ходили в увольнительную с другом Эдиком, как знакомились с девчонками, катали их на лодках, загорали на золотом, похожем на опилки, песке. Для смеха он представлялся Эдуардом, а его друг называл себя Алексеем. Невинная шутка, а сын будет записан Эдуардовичем, а не Алексеевичем. Что там отец говорил про дочь? У них с Аллой есть дочь?!

Леша расплатился с таксистом и, не ожидая сдачи, побежал к родильному отделению. Они с Аллой живут почти год, а он ведь даже фамилии её не знает… Когда она должна была родить? Через два месяца. За это время он планировал всё как-то уладить.

…

«Смотрите, девочки! Мой Лёха на крыльях летит. Прямо из командировки, – ко мне. Любит он меня. И близняшек любит. Всегда нам о любви говорит. Стихи посвящает. Сегодня нас с моим бесценным сокровищем выписывать должны, а я сыну ещё имя не придумала. Алла! Как твоего мужа зовут? Ты, кажется, говорила, что Эдуард? Давай ты сына Лёшкой назовёшь, а я своего Эдуардом буду звать. Лады?! Алексей Эдуардович и Эдуард Алексеевич. Красиво!» Она обняла Аллу и поцеловала её в лоб, –«Я Лёху попрошу, чтобы он тебе молоко привозил. Сцеживать буду утром и вечером. Мы теперь с тобой, как родные сёстры. Вот он. В синей рубашке и белых брюках. Лё-ё-ё-ёха! Мы тут!»

Лёшкина жена подошла поближе к окну и подняла ребёнка, чтобы муж их сразу увидел. Алла тоже взяла спящего малыша на руки, подошла к окну и отшатнулась.

Внизу, в синей рубашке и белых брюках, стоял её Эдуард. Она не могла ошибиться. Голова закружилась. Алла еле устояла, чтобы не упасть вместе с ребёнком на пол. Она попятилась… схватила лёгкое одеяло, которое передал ей Давид Иосифович, обернула малыша и выскочила из палаты…

 

…

…«Берегите себя, дорогой Давид Иосифович! Пишите. Звоните, изредка. Спасибо за подарки. Телевизор очень хороший. Мне его зять настроил. И книжные полки, что вы подарили, уже с книгами стоят… Добрый вы человек. Спасибо Регине, что познакомила нас… Может когда-нибудь в гости в Израиль пригласите…», – Лариса Захаровна вытащила платочек и вытерла слёзы, текущие по колючей щеке её друга. «Улыбайтесь! Вам нельзя плакать. Вы к старшему сыну в Израиль едете. Там врачи хорошие. Вам операцию удачно сделают, чтобы и второй глаз видеть стал. Напечатаете Вашу книгу про Марину и Эдуарда, – пришлите с автографом. Мне знакомый поэт говорил, что можно за свой счёт напечатать всё, что угодно, даже анализы мочи своей тёщи… Шучу, конечно. Вот вы и улыбнулись, мой друг. Я конечно не о вашей книге так высказалась, вы ведь всё понимаете? Буду всем показывать ваше сочинение и говорить, что с автором знакома».

«Идёмте, Давид Иосифович, дорогой! Нам пора», – взяла старика под руку Алла, держа полугодовалого сына на руках. Рядом с ней бодро шагала Зайка, обаятельное кудрявое создание, улыбкой похожее на деда, – «Дед! Мама обещала мне в Изрррраиле купить птицу по фамилии… как это… Канаррррейка! Она будет жить с нами».

…Алла грустно взглянула на тележку с вещами, которую уже грузили в самолёт. Они помахали рукой Ларисе Захаровне, вмиг постаревшей, и… поспешили к трапу самолёта…