Здравствуйте. Кирилл. Что? Профессия? Это не так уж и важно. Просто я знаю все. Не надо, не улыбайтесь так, нет, я не скажу навскидку высоту Эльбруса и дату смерти Наполеона. Вы их сами не знаете. Я не энциклопедический справочник, и не специалист по решению кроссвордов. Я умею читать мысли. И знаю, что вы сейчас думаете. И вы тоже. Минуточку. Вот, во-первых, вы подумали, что я шутник, балагур и со мной будет весело, а вы вообразили, что я сумасшедший, и со мной надо быть осторожней. Секунду. Не перебивайте, пожалуйста. А во-вторых, вы подумали, что я так и скажу. Действительно, что может придти в голову человеку, услышавшему такое признание. Я Вас понимаю, я бы тоже не поверил. И все же я расскажу одну историю…

 

Когда мне было четырнадцать, я внезапно стал терять слух. Сначала это было незаметно, а когда я перестал слышать учителей в школе и родителей дома, начались бесконечные походы по врачам и профессорам, клиникам и институтам. Отец угрохал уйму денег, коньяка и шоколада на все эти визиты, но светила лишь покачивали головой, разводили руками, цыкали языком. Я даже стал гадать, а вот этот старый доктор с бородкой a la Chekhov - что сделает он, начнет цыкать, разведет руками или покачает-таки головой? В конце концов, отец успокоился и все время повторял, что сделал все, что мог. Впрочем, так оно и было.

 

Мать взялась за мое лечение с другой стороны. С обратной. Ее двоюродная сестра, с которой они росли вместе, была большим специалистом в делах магии любого цвета, разного знахарства, травок и заговоров. Сама она меня лечить отказалась, сославшись на родственные отношения и сложность случая, зато месяца не проходило, чтобы не появился «настоящий чародей», который «Риту, ну ты помнишь, практически из гроба поднял», и уж он-то точно мне сможет помочь. Ну, а если не поможет, то уж точно подскажет, к кому обратиться. Не помогали. Зато подсказывали, и лечению их не видно было конца. Из всех помню одну лишь бабку со страшным загнутым носом, к которой добирались несколько дней, поскольку жила она в заброшенной деревеньке, где и жителей-то, по-моему, не было. Только жаждущие вылечиться от недугов и жили там. Так вот бабка эта, ошептывая и окуривая меня, тихо пробормотала: «Не бойся, малец, если бог что и отбирает, так обязательно что-то взамен даст». Не придал я тогда этому значения…

 

Что? Да, глухой. Читаю по губам, не без этого, но, вообще, мне это не нужно. Сами понимаете, вы еще собираетесь сказать, а я уже все знаю...

 

В общем, к шестнадцати годам я совершенно перестал слышать. Я помню возникшую зависть, нет, даже не к тем, кто слышит. К тем, кто никогда не слышал звуков. Им было легче, у них не было возможности сравнивать мир звучащий и мир безмолвный. Они всегда были готовы к тому, что они - другие, не как все. Передо мной же, молодым и амбициозным, разом захлопнулись сотни, тысячи дверей. Жизнь перевернулась, а я не успел к этому подготовиться. И, вместо того, чтобы быть «как все, или лучше», я стал стараться стать «как все, кто не слышит звуков».

 

Отец устроил меня работать в театр, рабочим сцены. Проблем с общением не возникало, я быстро схватывал науку «жить без звуков». Помню, я видел, что люди, обращающиеся ко мне, явно повышают голос и неестественно четко проговаривают слова. Они могли бы кричать в мегафон, я бы все равно их не услышал…

 

В театре я встретил ее. Она вся светилась изнутри. Когда я впервые увидел ее, она улыбнулась мне так, что я до сих пор помню эту улыбку. Она никогда не улыбалась так никому. Только мне. Я знаю. Она актриса, и у нее много улыбок. Но та - настоящая…

 

К тому времени я привык, что не такой, как все, и на многие, в общем, простые вещи, мне не стоит рассчитывать. Поэтому, когда я почувствовал, что люблю ее, сразу же понял, что, несмотря на близость, на то, что вижу ее каждый день, я не могу рассчитывать на ее любовь, что ее улыбка - знак симпатии, не больше. Хорошо, что не жалости. Но, как обычно, жизнь все решила по-своему.

 

Я покупал ей цветы и приносил в гримерную. Я не говорил, что они от меня, она, верно, думала, что зрители прислали. А зрители присылали звездам. Может, лет через десять и ее заваливали бы цветами поклонники, но тогда розы дарил ей только я. Как-то раз я поставил корзину роз у ее ног, улыбнулся ей, повернулся, и пошел к двери.

 

- Спасибо тебе.

 

Я услышал это! Я не мог прочитать по губам, потому, что передо мной была дверь. Я резко повернулся.

 

- За что?

- Я знаю. Это ты даришь мне цветы. Они красивые… Всегда красивые.

 

Я был ошеломлен. Я смотрел в стену, специально, чтобы не видеть ее губы, однако я слышал все, что она сказала.

 

- Ты красивая, - сказал я, и, потрясенный, выбежал из гримерки. Я вновь слышу! Что-то случилось, и я вновь такой, как все, она сказала мне, и я все услышал!

 

Но я не стал слышать. Первый же человек, которого я встретил в коридоре театра, лишь открывал рот, и если не пытаться прочесть по губам, он был так же нем для меня, как и я - глух для него. Я бегал по театру и заговаривал со всеми - лишь для того, чтоб убедиться, что ничего для меня не изменилось, я никого не слышу. Никого, кроме нее…Мне хватало. Я был счастлив.

 

Со временем я разобрался, что ничего общего со звуками ее речь не имела. Я затыкал уши, и так же ясно слышал ее. Я был все так же глух, но я слышал то, о чем она думала. Как ни странно, думала она обо мне, так же, как и я - о ней. Я любил ее, она любила меня - о чем я мог еще мечтать?

 

Прошло время, карьера ее пошла вверх, ее стали приглашать на съемки. Я часто ездил с ней. По ее просьбе меня часто брали ассистентом, поэтому мы практически не расставались. Но все же не всегда…Неделю назад я вернулся со съемок фильма, в который ее взяли на главную роль. Все материалы с ней уже отсняли, и она несколько дней была дома.

 

Я подошел к двери, в левой руке у меня была корзина роз, в точности такая же, как та, что я подарил ей тогда, в правой - бутылка вина и афиша фильма, с которой она улыбалась всем одной из своих актерских улыбок. Я поставил корзину на пол, открыл дверь ключом и вошел.

 

На полу лежала такая же корзина с розами, было разбросано ее белье. Что-то загудело в моей голове. Я прошел дальше в квартиру и приоткрыл дверь в спальню. Зачем? Я не знаю, все и так было понятно, наверное, странное желание увидеть все своими глазами, развеять все сомнения, двигали тогда мной. Я увидел на кровати двоих. На меня смотрели два лица - ее, испуганное, и его, человека, который финансировал съемки фильма, в котором она впервые снялась в главной роли. Он смотрел на меня безразлично. Она что-то сказала. В голове у меня что-то взорвалось, и я не услышал. Зато я четко услышал его вопрос: «Что здесь происходит?». Господи, хоть бы мне кто объяснил! Я видел, что она что-то говорит, но совершенно не понимал ее, и я отвык читать ее по губам.

 

Я не помню, как вышел из квартиры, помню лишь, что лавина слов обрушилась на меня, когда я ступил на тротуар. Я слышал всех. Нет, я так и не обрел слух, я лишь понимал, что они говорят, я чувствовал. Со мной разговаривал весь мир. Но мне этого было мало. Я больше не слышал ее…

 

С тех пор я ходил по улицам и пытался отогнать все, что со мной произошло тем, что подслушивал чужие мысли. Поначалу это отвлекало. Нет, это даже было интересно. Видишь, как обманывают тебя, губами говоря одно, а думая другое. Видишь, как обманывают других. Но сделать ты ничего не можешь - тебе никто не поверит. Усмешка судьбы - все верят лжи, никто не верит правде. Так что - знать то, что думают другие - не такая уж и занятная штука, ребята. Когда я слышал только ее - я был счастлив…

 

Куда сейчас? В деревню, где жила бабка, о которой я говорил. Там, наверное, сейчас никого. Поживу один. В одиночестве я - почти, что с ней. С людьми же я чувствую себя одиноко…