…Как угодно можно трактовать озёра, если сны сопровождаются стихами. Ветер льёт мои волосы и они превращаются в дорогу, которая ложится полями, течёт по столу мимо открыток и кружек упираясь в подоконник. Тик-так. Свет – мрак. Здесь о пуговицах не спорят, а лишь о гобеленах, Гоби, льне, ах, ах, ах. Читайте страницы наших газет, время вернулось на землю и я нарисовал ей колёса внутри твоих видений. На дне красные ручейки и верёвочный штык моих пальцев. Я закручиваю ощущение в бутылку шампанского, как раз при рождении фамилии. Но с трудом поворачивающийся язык, безмятежно как рыбка листает меня, и вот я заворачиваю нале-во, и прохожу следующий кирпичный круг, разрастания, ставшего явью. Во мне заблуждается боль, руки наливаются стеклом и я прохожу зеркало, наполняя собой тысячи осколков и лепестков.

Дальше дорога бежит по зелёной бумаге между листьями и скатертью. И вот я на острие зерна. Полированная поверхность воды лижет траву и церковь, холод почти не слышится, но я знаю, что он где-то рядом. Ещё одно неуловимое движение рук, и вот уже чёрный конь увозит с собой красные цветы в больших горшках. Чем быстрее его бег, тем ближе подхожу я к цветочным ниткам, не понимая, что так пишутся картины. Так? Вновь тот же звук, как будто кисть переворачивает продиктованное лето, и по всей улице летят перья. Это образование субботы. Я тоже здесь, и вижу пересечение глаз с ювелирным украшением. Оно состоит из крыши и прибрежной площади, невидимой нам в траве. Осьминог серого камня перешагивает улицу через три клеточки от меня. Он огромный как постскриптум. Я кричу ему взглядом белой стены: «Возьмите мне букет в обратный путь».

- Вы его не прочтёте, - признался он и исчез. А вместе с ним исчез пруд и сад, тряпичная скамья и стеклянная изгородь. Наверное кончилось лето…