Одна моя знакомая, будучи матерью пятилетнего сорванца, решила однажды, что пришла пора приобщить отпрыска к культурному наследию. И это приобщение она собралась начать с посещения Театра оперы и балета.

Для предъявления сыну, в качестве образца высокого танцевального искусства, был выбран классический балет «Щелкунчик», пользующийся популярностью у детей и взрослых.

Сын отнесся к поползновениям родительницы подозрительно, но все-таки дал себя уговорить и согласился посмотреть спектакль.

И вот солнечным воскресным утром, озаренным солнышком и овеянным весенним ветерком, мир узрел благолепную картину: молодую маму, ведущую свое наряженное в костюмчик и причесанное на пробор чадо в театр на утренник.

Чадо было слегка насуплено. Одевание костюмчика вызвало бурю протеста, которую смогло утихомирить только обещание купить по дороге в театр любимых резиново-мармеладных конфет. Но таковых им по пути не попалось, а других дитё не желало кушать, в результате чего, и было чрезвычайно не в духе.

До театра добрались без приключений. Разделись в гулком фойе и рука об руку вошли в великолепный зал с рядами бархатных кресел, огромной хрустальной люстрой на потолке и позолотой на стенах.

Приятные воспоминания озарили лик молодой мамы, и она с благоговейным трепетом провела своего сынулю по проходу среди кресел партера к сцене, показала, где обитает оркестр, как поднимаю занавес, откуда прожекторы освещают сцену.

Причесанное, разглаженное и окостюмленное чудо взирало на все это с легким любопытством. Больше всего его интересовал театральны бинокль, который мама взяла для него в гардеробе. Повертев его и так и эдак, покрутив колесико в разных направлениях, ребенок поинтересовался у родительницы, можно ли взять это домой, и, получив в ответ категорическое «нет!», слегка расстроился.

Наконец, свет в зале стал медленно угасать, и мама с сыном прошли на свои места, которые, по счастью, оказались в одной из ложь нижнего яруса. Свет погас, заиграли увертюру…

По началу все шло хорошо. Отпрыск с интересом взирал на сцену. Довольно большое количество музыки в виде увертюры без особого движения на сцене, похоже, его не смутило. Когда подняли занавес и на сцене появился кордебалет в ярких костюмах, дите широко открыло глаза и совсем притихло. Мама с облегчением вздохнула, откинулась на спинку кресла и собралась вкусить всех прелестей классического балета.

Но наслаждаться зрелищем ей пришлось не долго. Прошло пять минут с начала спектакля, а детё уже потеряло интерес к происходящему на сцене. Последующие десять минут были посвящены опытам с биноклем, которые могли закончиться весьма печально, если бы мама вовремя не подхватила театральную оптику, готовую сорваться в ничего неподозревающий партер.

Бинокль пришлось конфисковать, что очень плохо сказалось на настроении отпрыска. Он сердито глянул из-под насупленных бровок на мамашу и, подопрев руками надутые от возмущения щеки, обречено уставился на сцену.

Прошло еще десять минут. На сцене уже во всю разворачивалась трагедия деревянного зубастого человечка, а человечек из плоти и крови в ложе нижнего яруса все никак не хотел присматриваться и прислушиваться к тому, что ему представляли. Еще через пять минут послышался его скорбный вздох, через минуту – опять вздох, через полминуты – еще один… Вздохи раз от раза становились все более горестными, все более обличающими. Мама сидела как на иголках, но не спешила сдаваться.

Наконец, каскад вздохов был достойно завершен. Дитё набрало в легкие побольше воздуха и с неподражаемой тоской и печалью в голосе выдохнуло в направлении зала: «Если бы только Сашка ЭТО видел!». Теоретически, за этим высказыванием должен был последовать слабый стон или что-то, вроде страдальческого «О, Боже!».

Нужно пояснить, что Сашка был дет.садовским другом и соратником по дворовым играм. Несомненно, только он мог в эту минуту понять и пожалеть несчастного.

На мамино счастье, в этот критический момент в зале вспыхнул свет, занавес опустился, и начался благословенный антракт.

Во время антракта чадо было умаслено шоколадкой и большим бокалом кока-колы в буфете. Жизнь для мучимого балетом тут же окрасилась в радужные тона, и он с готовностью согласился вынести второй акт.

Но его решимости хватило ненадолго. И четверти часа не прошло, а чудо-ребенок начал ерзать в кресле, вертеть головой и дергать ближайшую драпировку. Потом он решительно повернулся к маме и честно потребовал увести его из этого храма искусства. Мама утешительно погладила сына по голове и проникновенным голосом попросила его потерпеть «ну еще немножечко».

Тогда мучеником была предпринята последняя попытка вырваться на волю.

Он сполз с кресла на пол и начал, раскачиваясь, тихонько стукаться головой о стену… Мама в ужасе застыла. Ребенок был поднят и выведен за пределы ложи в фойе. Там он быстренько успокоился, а когда, одевшись, семья очутилась на улице, повеселел на столько, что был готов идти даже в зоопарк.

Несчастная мать еще долго пребывала под гнетом тяжелых впечатлений от первого в жизни ее сына посещения театра. Единственным, что не позволило ей сгореть со стыда, было отсутствие других зрителей в их злосчастной ложе.

«Ну что же, - думала она по дороге в зоопарк. – На балет нам пока ходить не стоит. А не сходить ли нам в Эрмитаж…»