Я взяла в руки газету и вздохнула. Прежде, чем открыть, я вновь вздохнула. Смирения, однако, не прибавилось. Хотя я объясняла себе каждый день, что люди – разные, судьбы их – тоже. Опять же случая не приманишь, как Жучку, и глупо думать, что человек, цитирующий Кузмина, достоин чего-то большего, нежели 28 рваных квадратных метров, потому что ремонт был сделан на годовщину бабушки (в смысле, год ей тогда исполнился), а муж (мой, не бабушкин) объелся груш и спокойно почивает большую часть суток на женской половине, чтобы всё остальное время выглядеть «Ах!», оправдывая неизвестно кем данное прозвище Цветик. Видимо, Семицветик. Вот так я сидела и злобствовала над нераскрытой газетой. - Что, малыш, трудно? Я подняла глаза, и Цветик, предупредительно махнув рукой, зачастил. - Да-да-да! Говорил и буду говорить. Жить на что-то нужно. А это – реальная работа. - Цветик, извини, но я уже работаю на работе. - Зачем? – ещё не подкрашенные глазки его распахнулись мне навстречу с каким-то детским удивлением. - Чтобы есть еду. – отрубила я. Не желающий отрубаться Цветик присел на краешек стула. - Не присаживайся. - Я ещё кофе сегодня не пил. Нельзя быть такой жестокосердной. И потом, я, Иван-царевич, тебе пригожусь. - Вот тебе аванс. – сказала я, поставив перед ним тарелку с детской кашей. - Здравствуй, мама! Здравствуй, папа! Здравствуй, солнце! – Славучик всё говорит одинаково – одинаково радостно, в полную силу своего семилетнего оптимизма. - Здравствуй, босикомое! Каша на столе. - Мама, а почему ты кормишь меня крестьянской едой? – он уже сидел на стуле, поджав под себя голые, в смысле отсутствия тапочек, ноги. - Это он!! – взревел Цветик. Да нет, я привыкла к тому, что Цветик называет своей детской непосредственностью, просто он почему-то всегда забывает, что после так называемой ломки голоса его альт значительно приблизился к басу. - Папа, кто он? – радостно спросил Славучик, незаметно отодвигая от себя тарелку. - Верни тарелку на место. То, что папа нашёл мужчину своей мечты, отнюдь, не повод для отказа от завтрака. - Не моей мечты. – обиделся Цветик. – А твоей. Вот послушай: «Срочно требуется репетитор по русс.яз. Оплата – в у.е. Клиент – н.р.». Цветик явно ожидал восторженной реакции, что, конечно, было предельно наивно с его стороны. Тогда он взялся за телефон. - Будешь битым. – строго предупредила я. - Пусть. – самоотверженно выдохнул мой сурпуг. – но упустить тебе такого ныр не позволю. - А что такое ныр? – спросил Славучик, опять-таки пытаясь сместить тарелку в сторону. - Верни тарелку на место!! И вообще, прекратите доводить меня до греха!! – неожиданно взорвалась я. - Ну это ты совсем не по-русски сказала. - А что такое «догреха»? Я стояла и смотрела на своих мужиков, и в который раз задавала вопрос, отвечать на который никто не хотел. Простенький такой вопрос: «Ну почему?...» - Алло! Добрый день! Я по поводу вашего объявления…. Слушать, как Цветик расписывает достоинства моего языка, не было никаких сил. - Ушла в лес. - Значит, в три часа мы вас ждём. – Цветик положил трубку. – А куда ушла твоя мать? - В лес. А можно я не буду есть крестьянскую еду? *** К трём я, конечно, из леса не вернулась. Потому что в лесу, то есть этажом ниже, подруга моя сказала умную фразу: «Не ты первая, не ты последняя». Катюха говорит, что она – видавшая виды женщина. Я же считаю, что видала эта женщина не только виды, классы и отряды, но и много отдельных особей, преимущественно мужеского пола. - Понимаешь, то, что он – новый русский, вовсе не значит, что он – хам и быдло. - А ты с ним знакома? - Нет. С ним, - подчеркнула она. – не знакома. Но считаю, что ты, как опытный педагог, в состоянии справится с поставленной перед тобой задачей. - Научить русскому языку нового русского? - Снять с него как можно больше денег. А ещё лучше – охомутать его. И делу – конец. - А Цветик? - А Цветика возьмёшь к себе в горничные. Или вот, секретаршей к своему новому русскому. - Цветика? секретаршей? - ни за что! - Тоже верно. Вот так, обмениваясь тупыми фразами, мы приятно провели часа два, после чего Катюха сказала, что мы могли бы постесняться друг перед другом пороть такую муть. На что я ей сказала, что любой разговор с ней и есть эта самая муть. Она тут же сказала, что с её стороны было глупостью тратить свой жизненный опыт и кофе на непроходимую тупицу. И тупица пошла домой. Тем более, что время было почти три. *** - Ныр пришёл! Ныр пришёл! Мне не удалось перехватить Славучика на выходе из ванной. Судя по досадному «Эть!!», Цветик в районе кухни тоже дал маху. Босикомые ноги остановились, звякнула дверная цепочка. И радостное чадо моё выпалило: «Здравствуй, Ныр! У меня к тебе два вопроса. Что такое Ныр? И почему ты платишь уями?» - Здравствуй, босикомое! – сказал шкафчик. «Как же мы его будем вносить?» - беспокойно подумала я, но продолжить не успела, потому что шкафчик удивительно ловко миновал дверной проём и, на ходу подхватив Славучика на руки, прошёл в гостиную. Мысль о том, что обувь надо снять, видимо, просто не пришла ему в голову. - А училка, значит, вы? – бросил он через плечо и с любопытством поглядел на подтёки на потолке. Училка и её законный супруг переглянулись: я была в халате, поверх которого был повязан фартук с маленькими коровками по некошеному лугу, зато супруг выглядел вполне презентабельно, вот только кисточка от туши в правой руке как-то не вязалась с его не то, чтобы косой, но всё же саженью в плечах. - Моя жена – квалифицированный педагог. – начал Цветик. - Да? – весело спросил шкафчик. Цветик смутился, спрятал руку с кисточкой за спину, потом непринуждённо, как ему показалось, хихикнув, вручил кисточку мне. Я взяла. Но лучше выглядеть от этого не стала. - Вы этим будете двойки ставить? – шкафчик был просто весельчак и юморист. - Нет, родителям записки писать. – слабо отшутилась я. - Нет их у меня. Я – сирота. – он настолько искренне загрустил, что Славучик, сидя у него на груди как брошка, погладил его ладошкой по ёжику на голове. А благоверный мой как-то странно заморгал. - Тушь в глаз попала. – огрызнулся он, заметив мой взгляд. - А нечего её у меня таскать. – холодно заметила я. - А тебе она всё равно не нужна. – ещё раз огрызнулся Цветик. - А вам ещё одну надо купить. – разрубил этот гордиев узел шкафчик. Я быстро глянула на него, но никаких следов иронии не нашла ни в голубых глазах, ни в складке полных губ. Боже мой! - Цветик! Быстро в парк со Славучиком! - С чего это? – взбрыкнулся он. Так и знала! Поздно! - Ну, Цветик, не станете же вы мешать мне работать! Ко мне же ученик пришёл! - Только помни: это я его нашёл. Смотри! – угрожающе шепнул Цветик, выходя из квартиры. - Ныр! До встречи, Ныр! Ты маму не бойся. Это она только снаружи страшная и злая. - А внутри я красивая-прекрасивая и добрейшей души человек. – зловещим шепотом сказала я сама себе, закрывая дверь. «Главное – это достоинство. – подумала я уже в гостиной. – Блин. Ведь больше-то ничего нет» - Надеюсь, моя семья не отбила у вас тягу к знаниям? – слюбезничала я. - А меня Боря зовут. - Конечно. - Что «конечно»? - В смысле, очень приятно. – спохватилась я. Не стану же я ему объяснять, что у деда в деревне что ни бычок, то Борька. – Очень приятно, что вы, наконец, догадались представиться. Ой, не так, не так я всё делаю. Степень ядовитости моей речи стала такой высокой, что укус, видимо, был бы смертелен. - Звать тебя буду Марьиванна. – сказал Боря, усаживаясь в кресло. – Заниматься будем так, - продолжал он, легко сдвинув низкий стол с его насиженного столетнего места и установив его перед собой. – Я пишу, что мне надо. Ты исправляешь ошибку и говоришь, почему. И он положил перед собой лист бумаги и золотым пером (ведь иным-то оно не могло быть, по моему разумению) начал что-то выводить на бумаге. - А почему ошибку? - А? – он на секунду оторвался. – А! Я ж неграмотный. Два года церковно-приходской школы. Вот это сюрприз! Вполне оперившееся чувство юмора в сопряжении с изящно-ироничным оборотом! Но я взяла себя в руки. Хотя уже тогда надо было брать руки в ноги и бежать. - Так почему вы так уверены, что ошибка будет всего одна? - А я, Марьиван, дольше не высижу. – добродушно сказал Борька. *** Сказать, что Боря – хозяин своему слову я не могу, потому что отзанимались мы с ним два академических часа. Отбив три попытки послать гонца за пивом и скормив ему крестьянскую еду, я одолела рекордное количество ошибок в его сочинении на свободную тему. Тема была свободной, в частности, от границ нормативной лексики. - А почему здесь «ть»? - Глухие согласные на конце слова проверяются множественным числом. - Бля-ди, – Боря старательно разбил слово на слоги и поставил ударение. – И точно, - удивился он. – Вот так фишка. Слушай, - его явно осенила какая-то идея. – А с целым классом заниматься не хочешь? - Спасибо. На мне уже висит одно классное руководство. - Не-а. Не поняла ты. С моими братанами. А то, понимаешь, ругаться приходиться каждый день, а, выходит, что мы – неграмотные. - Боря, дружок, скажи, мы всегда говорим так же, как и пишем? - Не-а. Марьиван, не догоняешь ты. Мы именно цидулки пишем. - Пишем что? – но я и так знала, что не ослышалась. - Да ладно. – смущенно сказал Боря. – грамотный я и учёный. Два высших образования: экономический факультет и прикладной математики. Но с русским и в школе проблемы были. Такой уж склад ума. - А тебе какое из двух твоих образований жить мешает? – спросила я не очень вежливо. - По масштабу дела и уровню жизни я вписываюсь в круг этих людей. А вот лексика, вернее, её наличие, хромает. – не обращая внимания на мой тон, продолжал Боря. - Иди на улицу. Тебя любой алкаш за бутылку такому научит, что забудешь всё, что знал до этого. - Короче, у них, в смысле, у окружения, стиль есть. Не просто набор ругательств, а песня – изнутри льётся, а главное, каждое слово – в тему. Я же как ляпну, то как довлатовский сержант из….не помню, как…. - Я помню, умник, не напрягайся. Короче, дзинь-дзинь. Урок окончен. Выйди из класса. - Помоги. Я же и Марьиванной тебя… - Большая перемена. – бесстрастно продолжала я. - …назвал, потому что в роль вхожу. - До скончания времен. То есть, - с расстановкой отчеканила я. – навеки вечные. - ….иначе нельзя. У них, понимаешь, как: если ты… - Не быдло, значит, стань им? Ты это хотел сказать? - Я не ворую. Ни из кого денег не вышибаю. Я вот этим местом, - он сильно постучал себя по голове. – деньги зарабатываю. Вот этим. – и он опять стал стучать по своей голове. - Хватит. – испугалась я. – Хватит. Дурнее не станешь. Вот что, интеллегент. Мы с тобой сейчас пойдём. - Куда? - На практические занятия. – отрубила я. И он так уставился на меня своими невыносимыми голубыми глазами, что мне захотелось во что бы то ни стало влезть в свои кожаные брюки. У меня получилось. И когда я вышла из подъезда к ждущему меня Боре, он снова уставился на меня. Но почему-то опять прямо в глаза. Это был единственный раз, когда мне не польстил лишенный плотоядности взгляд. - Что уставился? Пойдём. – хмуро сказала я и пошла в сторону моей школы, где в дневное время по вторникам и четвергам сеяла разумное, доброе, вечное. По дороге мы зашли в магазин. Боря просто молчал, ни о чём не спрашивал, только время от времени смотрел своими глазами на меня. Мой расчёт оказался верным. Увидев зад школы, Боря онемел, застыл и прилип к земле. На заду не было живого места. Сравнение с росписью под Хохлому теряло смысл, наверное, потому что не содержит она в себе букв русского алфавита, составленных в слова махровые, с такой, знаете, густой эмоционально-экспрессивной окраской. - Не-а. Я так не сумею. – молвил Борька после детального анализа зада. - А ты учись! – я решила подать пример и достала из пакета купленный в магазине баллончик с краской. - Слушай, ты ведь знаешь, - начал он хмуро, но решительно. – кто платит, тот и музыку заказывает. Так вот. – он откашлялся. – Мы будем писать: «От улыбки станет всем светлей» - От улыбки в небе радуга проснётся? – ирония моя давно работала в режиме автопилота. Он тут же направил на меня свой баллончик. Я быстро подняла руки вверх и сказала, но теперь уже утвердительно: - Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз ещё вернётся. Некоторое время тишину заполняли энергичные пшики. - Слушай, а твой муж?... - Цветик. - Не понял. - Цветик он у меня. Я подумала, придется долго объяснять, а он начал смеяться. Я подумала, что это, по крайней мере, не тактично, а он присел на корточки от смеха. Тогда я подумала, что я слишком много думаю. Тут, как всегда, не вовремя пришли менты. Они не стали ничего говорить, вместо этого они ловко скрутили нам руки за спину. Я пихнула своего ногой, а он в ответ пихнул меня рукой. Борька сказал: «Вот козёл» и стал с такой силой махать руками и ногами, что мне захотелось рисовать с натуры поле брани во время брани. Врагов, однако, прибывало. Мы с Борькой оказались в меньшинстве. Нас утрамбовали в «бобик», и Борька сказал, что таких отчаянных баб он в жизни не видел. - И при этом, очень красивых. – кокетливо подсказала я, кося в его сторону подбитым глазом. - Правда? Да что ты? – начал он, но потом, видимо, вспомнив, что одно из его ясных очей составляет буквально пару моему, умолк. Нас подбрасывало на кочках, кидало друг к другу на поворотах, а мы старательно пялились в противоположные окна всю дорогу до самого отделения. - Меня, значит, к уголовникам, а её – к проституткам! Ну почему всё лучшее всегда детям? – заныл Борька. Я на ходу попыталась смерить его взглядом, что у меня плохо получилось, потому что, во-первых, правый глаз показывал всё меньше, а во-вторых, показывал он тётеньку мало дружелюбной наружности. За полчаса, проведённых в камере, я узнала, что Алёна – сука, потому что дала шлёпки. Кто такая Алёна и в чём ходила тётенька до этого, осталось загадкой. А самое главное – я не должна дрейфить. Так мне сказала эта уроженка города Брянска. У Цветика было лицо Георгия-Победоносца. - М-да, Иван-царевич. – начал он сладенько. – М-да. – дальше явно не шло, и Цветик, понимая это, стал тянуть время. – М-да – в третий раз сказал он. Всё окончательно испортил Славучик, когда увидел идущего по коридору Борьку. - Ныр!! Ты как принц маму выкупил!! Ныр, а ты милиционерам тоже уями платишь? Славучик смотрел на сказочного Ныра с обожанием, которое, впрочем, поблёкло, когда он увидел его длинную машину. Борька открыл дверь и сказал: - Кока в холодильнике, мультфильмы – в телевизоре. Шеф, отвези парней домой. Цветик тоскливо скользнул взглядом по Борькиной спине. - Потаскуха. – выдохнул он мне в ухо и неожиданно улыбнулся в поднимающееся чёрное стекло. - Эй, а я? – довольно бездарно имитировала я растерянность, когда машина отъехала на добрых двести метров. - А ты продолжишь практические занятия. - Это где? - В метро. Будем слушать живую речь. Но вместо того, чтобы слушать, он всю дорогу пялился на меня, а все встречные и поперечные эскалаторные девицы разных мастей и возрастов пялились на Борьку. Поэтому я вздохнула с облегчением, когда мы выбрались на свет Божий. Увы! На этом Божьем свете было столько же девиц, сколько и под ним. - А знаешь, школу завтра побелят. – он помолчал и снова открыл рот. – И завезут целый грузовик баллончиков с краской. Как тебе идея? - По тебе, наверное, всё-таки сильно менты дубинками стучали. При чём, без сдачи. - Не могу я бить не защищённых. Социально. – усмехнувшись, ответил он уже на улице. – А у нас с тобой свидание под памятником. – он прижался своим носом к моему. – Как в зеркало в тебя гляжу, царапин сходство нахожу. - Соседство с классиком, пусть даже гранитным, обязывает. Понимаю. – съязвила я голосом нежной свирели. В ответ мне раздался взрыв. И Борька бросил меня на асфальт, залепив со всех сторон собой, таким большим, таким родным. Борька лежал на мне. Я лежала на асфальте. И думала, что если эти невыносимые голубые глаза посмотрят на меня ещё хотя бы раз, я научу его ругаться даже на суахили. Это было в сентябре. Около Пушкина |