Их две. Первая – большая, добрая, веселая, сложная, противоречивая, страстная, заботливая и бескорыстная. Вторая – маленькая, зловредная, скучная, примитивная, гармоничная, холодная, невнимательная и прагматичная. Оставшись со мной наедине, каждая из них, страшно волнуясь, шепчет мне на ухо, что любит меня. Сначала я воспринимаю это как издевательство, присмотревшись к ним поближе, – как неудачную шутку, пообщавшись с обеими еще некоторое время, – как неизбежное.

Обе молятся на меня и за меня. Первая – потому что любит, вторая – потому что во всем подражает первой. Первая может в любой момент прекратить наше общение со второй, но не делает этого, потому что думает, что я люблю вторую. Вторая недовольно пыхтит, завистливо наблюдая наше общение с первой. Когда же я по секрету сообщаю второй, что одно ее слово, и наше общение с первой прекратится, вторая выражает восторг и с беличьим проворством пачкает меня помадой, на прощание великодушно разрешая мне остаться другом первой. Узнав об этом от второй, первая возмущается: или я, или она! Я огорчаюсь и говорю, что жестоко ставить человека перед таким выбором. Это все равно, что сказать: выбирай, или вода, или хлеб! И без того, и без другого человек не может выжить.

Первая, задумавшись, уходит. Через некоторое время она возвращается, тяжело дыша, и мы долго переминаемся в прихожей в обнимку и говорим друг другу приятные вещи. Узнав об этом от первой, вторая кричит на нее. Тогда первая бросает ей, что любит меня. Покричав друг на друга еще некоторое время, они к вечеру мирятся и решаются пойти ко мне. Два недоцелованных мною ротика хором бормочут: хватит водить нас за нос, мы больше не поведемся на твои хитрости и не будем с тобой дружить…

И я снова остаюсь один.