Утро выдалось свежее. Жара еще не проснулась, она только сладко подтягивалась в предутренней неге, готовая сорвать воздушное одеяло, встать в полный рост и подчинить себе все живое.

Майя ехала, не спеша. Все, казалось, было хорошо: и это утро, и бодрая музыка, доносящаяся из радиоприемника, и новенький жигуленок красного цвета, которым лихо управляла. Да и сама она, изящная, в коротенькой юбочке, открытой кофточке, вызывала в себе самой чувство удовлетворения.

Все было хорошо. Она ехала на почту, отправить посылку матери, живущей в далеком северном городке. Несколько месяцев назад молодая женщина получила от нее письмо, полное печали и какого-то отчаявшегося смирения. Мать писала о том, что дом ее требует ремонта, что малочисленную живность, состоящую из нескольких десятков кур и уток, постигла непонятная болезнь, от которой та почти вся передохла; о том, что сама мать тоже болеет, что скучно ей и одиноко, но пусть доченька не волнуется: и не такое приходилось ей переживать, просто тогда отец был рядом, да и сама она была молодая и полная сил.

Получив письмо, Майя тут же решила бросить все, взять отпуск за свой счет и махнуть на недельку к матери. Не откладывая в долгий ящик, она даже написала заявление с твердым намерением отнести его завтра в дирекцию на подпись.

Но в этот же вечер ее старшенький, Павлик, пришел со школы с температурой. Молодая женщина уложила сына в постель, дав ему таблетку аспирина и стакан горячего молока с медом. Желание ехать не то чтобы пропало, нет, оно просто отодвинулось, уступив место чему-то более, на ее взгляд, важному.

Конечно, Майя могла все оставить на Олега, но муж, со свойственным ему холодным пренебрежением, констатировал:

- Это дело матери ухаживать за детьми. Мне некогда: я работаю с утра до ночи,

для того, чтоб ты могла, когда это нужно, сидеть дома .

Спорить с ним не имело смысла. За десять лет их совместной жизни ей никогда не удавалось его переубедить. На мужа не действовали ни ее доводы, ни ее уверения, ни даже ее слезы.

Через неделю Павлик поправился, и, казалось, можно было уже ехать, но тут младший, Костик, в очередной раз подрался в садике, и возмущенные родители обиженного малыша пришли к ним домой выяснять отношения. Они разговаривали на повышенных тонах, темпераментно жестикулируя. Говорили о том, что ребенка воспитывать надо уметь, что ее Костик постоянно терорризирует их мальчика и очень дурно на него влияет.

Майя пыталась их утихомирить и объяснить, что иногда мальчики дерутся, но это не мешает им дружить…

- Не позволю! - кричала непримиримая мамаша, - Наш Сашенька на дух вашего не

переносит…

- А давайте у них спросим, - вдруг решительно сказала Майя, и, встав со стула,

направилась в соседнюю комнату, где, дабы не осквернять слух разборками старших, оставили двух ребят.

Картина, представшая взору родителей, была просто потрясающа: Костик, весь красный от напряжения, стоял на четвереньках, а Сашка, водрузив на него огромную детскую пожарку, привезенную Олегом из столичной командировки, пыхтел и фыркал, изрображая забуксовавшую машину.

- Ну, давай скорее, там люди ждут, - нетерпеливо подгонял его Костик, выгибая

спину.

- Что же я виноват, если мост неровный, и столько на нем грязи, - лукавил Сашка,

слегка прищуривая подбитый глаз.

Доехать до места пожара им так и не удалось. Обескураженная неподобающим поведением сына, мать Сашки схватила ребенка за руку и вылетела из квартиры, многозначительно хлопнув при этом дверью.

А Костик, продолжая стоять на четвереньках с огромной машиной на спине, недоуменно спросил:

- Опять она кричала? Но мы же не дрались, мы «в мост» играли…

В общем, желание поехать к матери слабело с каждым днем. И тогда дочь решила собрать ей хорошую посылку

Олег был в очередной командировке, машина находилась в ее распоряжении, и молодая женщина решила во что бы то ни стало воспользоваться моментом и, наконец, воплотить в жизнь поскромневшее желание помочь матери.

Собирала она ее недели две: выстаивала километровые очереди, переплачивала втридорога, звонила на продбазу старой приятельнице. В конце концов, посылочный стандартный ящик был доверху набит колбасно-консервными и всякими прочими деликатесами. Для пущей плотности Майя положила сверху огромное пушистое полотенце и, лихо вбивая гвоздок за гвоздком, заколотила крышку.

«Завтра надо встать очень рано, почта работает с семи, и мне бы успеть сделать все до работы. Хотя бы в половине седьмого быть на месте…»

Оставалось попросить соседку Брониславу Петровну отвести младшего в садик, а старшего накормить завтраком и проследить его уход в школу. Бронислава Петровна в прошлом была заслуженным учителем республики и многие годы работала завучем школы, теперь же находилась на заслуженном отдыхе и всегда с большим желанием откликалась на любую ее просьбу, касаемо ребят. Нередко старая учительница разогревала им обед, убирала за ними посуду, а потом читала замечательные детские книги, которые мальчики, несмотря на разницу в возрасте, слушали с одинаковым вниманием и восторгом.

В общем, казалось, все было хорошо: утро прекрасное, она молода, дети здоровы.

Только совесть, где-то очень глубоко, теребила душу, и, словно надоедливая муха, жужжала лишь о явной видимости исполненного дочернего долга.

Да еще Олег был с ней, как всегда, предельно холоден и на ее вопрос:

- Ты там хоть скучаешь по мне? – перефразирывая Высоцкого, ерничал:

- Так скучал я за тобой, что меня держали…

- Ну, Олежка, я ведь серьезно. Неужели так трудно ответить по-человечески?

- О, начинается, - вздохнул Олег, - некогда мне тут скучать. Работы невпроворот

Ну все. Пока. Я вас лобзаю, - и бросил трубку.

«Ладно, переживу. Не в первый раз» – подумала Майя и свернула в тихий переулок, где находилась городская центральная почта.

Улица была пустынна. Только далеко впереди Майя заметила две фигуры. Одна из них являла собой пожилую, скорее согбенную, чем согнутую, женщину в шерстяном платье неопределенного цвета и в желтом с мелкими цветочками платке. Ее вел под руку молодой высокий паренек в модных джинсах и рубашке с погончиками цвета кофе с молоком.

Казалось, это старое иссушенное дерево, почти утратившее жизненные силы, бережно поддерживает молодая поросль, не дающая ему пасть долу и невообразимым образом наполняющая старое тело буйными, яростными соками начинающейся жизни.

Когда красный жигуленок оказался в метрах семи от необычной пары, паренек обернулся, видимо, как и Майя, удивленный появлением кого-то в этот раний час.

За несколько мгновений она успела разглядеть его лицо, заметить цвет его глаз, обрис губ и маленькую родинку с левой стороны лба. Он же, увидя ее за рулем, остановился взметнув пушистые ресницы, голубоглазо изумился и, улыбнувшись, сделал это утро еще более прикрасным. Майе показалось, что он даже протянул свободную руку в непонятном для нее порыве, но, ответив ему елеуловимой усмешкой и слегка поведя плечами, она проехала мимо.

Странное ощущение тревоги овладело молодой женщиной: где-то она уже встречала эти глаза, эту родинку.

Стоя в очереди и сдавая посылку, Майя все силилась вспомнить: где раньше пересекались их судьбы?

Отослав посылку, молодая женщина вдруг почувствовала непреодалимое желание зайти в близлежащий скверик, посидеть на лавочке возле детской песочницы и до конца насладиться этим великолепным утром. До работы оставалось еще много времени, и она разрешила себе подчиниться мимолетному порыву.

И стоило только присесть, как она вспомнила все.

Это было на третьем курсе института. Вот уже год, как она встречалась с Олегом. Он покорил ее своим интеллектом, образованностью и какой-то внутренней силой подчинил ее своей власти.

Прошло уже целых три дня, а он не давал о себе знать, не звонил в общежитие, не появлялся в институте. Майя тоскавала безумно. Придя с лекций, прямо в одежде ложилась на кровать, не реагируя на веселый щебет подруг. А иногда, зарывшись под подушку, тихо плакала.

Ее близкая подруга Алла страдала вместе сней, но совсем по другой причине. Она страдала от непонимания: как можно было влюбиться в этого холодного, злого, напыщенного и совершенно бездушного человека?

- Да он тебя просто использует. Конечно, разве ему плохо? Ты и бутербродики ему

на переменке суешь, и носки штопаешь, и стираешь портки. А он? Даже слова человеческого от него не дождешься. Ну где он сейчас? Где и с кем?

Алла многозначительно делала ударение на последнее слово.

- Он – мой, он только мой, - тихо отвечала Майя.

- Ой, держите меня вдвоем! Ну конечно – «твой». А ты что проверяла?

- Он сам говорил

- Ну, мать, ты когда родилась? С каких это пор мужикам на слово можно верить?

- Ему можно. Он никогда не врет.

- Конечно, сказать гадость и прикрыться любовью к истине - это в его стиле. Ладно верь себе на здоровье, а подыхать я тебе не дам.

Она просто силой повела Майю в студенческую столовую, накормила ее там, как могла, и за ручку, словно малого ребенка, привела в уютный скверик с песочницей, где возилась бригада трехлетних строителей.

- Сиди тут. Наслаждайся воздухом. Я приду за тобой через час. Жди и не вздумай

никуда уходить.

Майя кивнула по инерции и, наконец, осталась наедине со своим горем. Несколько минут она смотрела на удаляющуюся фигурку подруги, и, когда та исчезла в проглотившем ее автобусе, тоска, словно почувствовав свободу, навалилась на девушку с двойной силой, и Майя, закрыв лицо руками, в который раз расплакалась…

Вдруг она почувствовала чье-то прикосновение:

- Эй, ты что? – тихо произнес голос, - Плачешь?

Она опустила руки. Перед ней стоял мальчик лет двенадцати: белокурые волосы, синие, пронзительные глаза, маленькая роднинка с левой стороны лба. Майя, не зная, что ответить, только пожала плечами.

- Тебе грустно?

- Очень, - ответила девушка, и ей страшно захотелось рассказать этому ребенку о своей беде.

- Понимаешь, он не звонил уже три дня…

- Всего три дня?

- Да, целых три, а завтра будет четыре

- А послезавтра будет всего лишь пять

Майя внимательно посмотрела на мальчика, словно увидела его сию минуту. «Кто ты?», - мысленно спросила она. «Ан-н…», донеслось до ее сознания, но голос ребенка оборвал начавшуюся телепатию:

- Ты его любишь?

- Очень

- А он тебя?

- Хм… Не знаю. Говорит, что да.

Ей вспомнилось, как не раз целуя его, она горячо шептала:

- Ты любишь меня?

- Конечно, мы вас любим, - ерничал он в ответ.

А мальчик тем временем продолжал складывать ее разбросанные чувства:

- А почему ты его любишь?

- Не знаю… а разве любят за что-то?

- А он хороший?

- Он первый…

- Первый? Но первый же не последний, значит будет еще. Вот если бы ты сказала,

что он последний….

- Ах, мальчик, ты еще совсем ребенок….

- Но ты же сама сказала «первый», вот если бы ты сказала «единственный», я бы понял .

«Что ты можешь понять?» – хотелось сказать ей, но мальчик опять спросил:

- Он делал тебе подарки?

- Да, один раз

- Тебе понравилось?

Она не знала, что ответить ребенку. Его глаза смотрели прямо в душу, словно уже зная все ответы, и только ее голос был подтверждением ее искренности. И она вспомнила, как однажды Олег принс ей на какой-то праздник флакон дорогих французких духов. Поставив их на маленькую прикроватную тумбочку, сухо произнес:

- Пользуйся.

- Это мне?! – задохнулась она от восторга.

- Вам, девушка, вам.

- Ах, Олеженька, спасибо, мой хороший, я так тебя люблю…

- Эт вы правильно делаете, - парировал Олег. – Ладно, все это чушь, пошли, - и он,взяв Майю за плечи, вывел ее из комнаты, куда возвращались девченки…

Мальчик сел рядом и, погладив Майю по руке, тихо произнес:

- Если не хочешь мне отвечать, не надо, себе ответь.

Майя кивнула, а он продолжал свои совсем не детские вопросы:

- Он нежный?

И опять воспоминания терзали ее. Она вспомнила, как в минуту пылкой близости, после непродолжительной разлуки, шептала ему о том, что он – любимый, желанный, что хочет умереть в его объятиях. Обвивала руками его тело, сгорая от поцелуев , шептала, шептала безумные слова, о том, что скучала, что по начам он приходил в ее сны, просила больше никогда не оставлять ее так надолго и вдруг совершенно непроизвольно спрсила:

- А ты, любимый мой, хоть немного скучал?

- Нет , - отрезал Олег, - не скучал.

Волна холода, нестерпимого холода окатила ее. Ей стало до боли жаль себя, ей стало стыдно и невыносимо, и она заплакала.

- Ну чего ты, любименький, ты же не хочешь, чтобы я врал тебе?

Он обнял ее, прижал к себе. Но это не согрело ее.

- Не хочу, но кому нужна такая правда. Ведь от нее ничего не изменится, разве только мне больно стало…

- Он ласковый?

Майя помедлила, потом смущенно произнесла:

- Он насмешлив.

- Он дарил тебе цветы?

- Нет, никогда.

- А его поцелуи – щедрые?

- Щедрые? – переспросила Майя и, словно эхо повторила, - щедрые…

И опять кино памяти садило ее в темный зал, где на экране воспоминаний она видела себя вего объятьях. Он целовал ее так, словно каждый поцелуй стоил ему невероятных усилий. Ни разу Майя не почувствовала трепета от его губ, ни разу его уста не дали ей ощутить, что она желанна.

Иногда, положив голову ему на лечо, девушка шептала:

- Поцелуй меня…

- Не-а, -- как-бы в шутку отстранялся он.

А она, глотая обиду и, непонятно почему, принимая унизительные правила игры, продолжала:

- Ну, поцелуй…

- Не-а, - говорил Олег и приближал к ней вожделенные уста. Он целовал ее сухо, бесстрастно, скупо…

- Скупые , - повторила девушка, возвращаясь в скверик.

- И ты все равно любишь его?

Майя молчала, и ей уже самой было непонятно, как всего лишь три дня его молчания могли повергнуть ее в такое отчаяние? Так ли уж хорошо ей было с ним, и вообще: любовь ли это?

Вдруг мальчик, взяв ее за руку, горячо произнес:

- Я вернусь через пять минут. Только подожди.

Он ушел, а девушка, продолжая размышлять, вдруг заметила какое огромное небо сегодня, как чудесно поют птицы, какие смешные малыши копошатся в песочнице, как чопорны и заботливы мамаши, сидящие на лавочках и следящие за собственными чадами. Вдруг дурманящий зпапх оборвал цепочку удивительных наблюдений. Она обернулась. Все тот же белокурый мальчик, с родинкой на левой стороне лба, стоял перед ней с огромной охапкой сирени, которая закрывала половину его лица, и только голубые, пронзительные глаза смотрели поверх благоухающего чуда и, казалось, кричали: «Смотри, это – тебе!!!».

Мальчик подошел ближе, разжал руки. Сиреневое море разлилось по ее коленям, укрыв стопы.

- Ты самая удивительная. Это – тебе.

- Спасибо… - только и смогла выдохнуть она, ошеломленная его поступком.

Потом стали делать из охапки букет. Когда все ветки были собранны, они держали его у основания и не могли сообразить: чем же его закрепить. Тогда мальчик озорно подмигнул ей и, сказав: «Держи!», - стал вытаскивать из своего ботинка шнурок

Они, хохоча и подтрунивая над осиротевшим ботинком, наконец, обвязали букет, придав ему определенную форму.

Мая еще немного подержала цветы, переодически ныряя в них с головой и вдыхая пьянящий аромат.

Когда сирень уложили на край скамейки, мальчик сел рядом с девушкой и, не подымая глаз, неожиданно спросил:

- Можно я тебя поцелую?

«Не-а», - мелькнуло в голове, но вслух она произнесла:

- Да.

Он наклонился, обхватил ее губы своими и оставил на них непередаваемое ощущение нежности, а влага, оставшаяся после этого детского поцелуя, наполнила девушку покоем и миром.

- Ты очень хорошая, - тихо говорил мальчик, не выпуская ее руки, - ты самая красивая и нежная. Я … люблю тебя.

Майя была смущенна до предела: с одной стороны все, что он говорил было безумно приятно, а сдругой стороны он ведь совсем еще ребенок, а мальчик, словно проникая в ее сомнения, прошептал:

- Тебе просто кажется, что я маленький. Мне ничего не надо. Я просто хочу тебя любить и хочу, чтобы ты знала об этом. Каждый человек хочет, чтобы его любили, просто не всегда его любят так, как он того хочет…

Они говорили еще долго. Девушка совсем забыла о недавнем горе, и ей уже не казались бесконечными и горькими три прошедших дня…

На остановке автобуса, прощаясь, он, глядя ей прямо в глаза, сказал:

- Завтра, после лекций, я буду ждать тебя в этом же скверике. Придешь?

- Приду, - ответила Майя, улыбнувшись.

Подошел автобус, она зашла, держа перед собой сиреневую охапку и, только когда автобус тронулся, вдруг встрепенулась, подбежала к первому открытому окну и закричала:

- Как тебя зовут?!

- Ан-н…, - донес ветер.

То ли Андрей, то ли Ангел…..

 

- Откуда такой шикарный веник? – у дверей общежития стоял Олег.

- Подарил человек, который меня любит, - со спокойным достоинством произнесла Майя.

- О… Так я уже, наверное, вам, девушка, и не нужен?

- Но я же не сказала, что я тоже его люблю, - улыбнулась она в ответ.

В этот вечер Олег был необычайно ласков и, целуя ее на прощанье, вдруг прошептал:

- Любименький, давай поженимся…

На следующий день после лекций они пошли в ЗАГС…

 

«Ах, как же я могла забыть все это, как могла не узнать его?!» она закрыла лицо ладонями и расплакалась Дремавшее доселе непонятное чувство вырвалось наружу.

«И к маме не поехала, и Олег… Ах, как я устала от его холода и трезвомыслия… »вдруг кто-то коснулся ее ладоней:

- Ты плачешь? Кто обидел тебя, любимая?

Майя не хотела поверить тому, что услышала, не отнимая рук, боясь увидеть то, чего на самом деле очень желала, перестала плакать.

- Тебе плохо?

- Откуда ты, - спросила молодая женщина, опустив ладони.

На нее, словно из далекой юности, глянули все те же голубые глаза, и маленькая родинка на левой стороне лба напомнила ей о забытой нежности.

- Я всегда был с тобой, ты просто не замечала меня. А один раз заметила, и то прошла мимо

- Прости, я так замоталась в этой жизни.

- Я знаю, любимая, я все знаю. Скажи, ты все еще любишь его?

- Привыкла

- А он?

- Он по-другому не умеет.

- Он делает тебе подарки?

- У нас двое детей

- У него щедрые поцелуи?

- Хм… Теперь меня целуют мои мальчики, и щедрее этого нет ничего на свете.

- А ты помнишь…

- Помню, - перебила его Майя, - я помню, что ты любишь меня..

- И что ты самая удивительная из женщин, - подхватил он.

- Да…, -- вздохнула она.

- А можно…я….

- Нет, я не хочу ему врать, а если это случится, я не смогу ему ничего объяснить…

Они проговорили еще очень долго. Провожая молодую женщину, он поцеловал ей руку и сказал:

- Завтра, после работы я буду ждать тебя. Приходи.

- Приду, - кивнула Майя в ответ.

Он зашел в автобус, стал у открытого окна, неотрывно глядя ей в глаза. И только когда автобус тронулся с места и набрал ход, она вдруг встрепенулась и закричала:

- Как звать тебя?!

И лишь ветер донес и положил ей на плечи:

- Ан-н…

То ли Андрей, то ли Ангел…