Марк Котлярский Эссе В каждой шутке есть доля правды; и даже в той шутке, которая сотворена... ради шутки. Впрочем, вот вам сама шутка: в самом начале девяностых годов в апрельском номере одного из многочисленных советских (тогда еще советских) изданий появилось исследование, посвященное Александру Блоку. На полном серьезе в нем доказывалось, что на самом деле никакого Блока не существовало, а маска его, образ - - заметьте! - были созданы женщиной... А какой именно - это, дескать, исследователям предстоит еще выяснить. Первоапрельская шутка не сработала. В редакцию посыпались письма, требующие опровержения или дополнительных доказательств. Журнал, если я не ошибаюсь, даже выступил с разъяснениями: мол, извините, мы ничего такого не имели в виду, все это, дорогие товарищи, шутка... А между тем шутка не удалась не потому, что была плоской или безвкусной; нет, она не удалась потому, что слишком смахивала на правду. Так что же? Может быть, Блока действительно не существовало, и, как говорят фривольные французы, "шерше ля фам"? Позвольте, но я о другом: не женщину ищите, которая создала Блока, но женщину, которая была его аlter ego, оборотной стороной той медали, на которой вычеканен четкий блоковский профиль. О чем это я? Возможно, о той странной двойственности, которая "заявлена" жизнью и творчеством поэта. Иннокентий Анненский как-то написал о Блоке: Под бело-мраморным обличьем андрогина Он стал бы радостью, но чьих-то давних грез. Стихи его горят - на солнце георгина, Горят, но холодом невыстряданных слез. Андрогин - мифическое существо, по преданиям древних греков, давшее жизнь человеческому роду и соединявшее в себе черты мужчины и женщины. Четверостишие Анненского - это, собственно говоря, отражение его же беглого поэтического замечания о внешности Блока: - ...Напечатанные на cart-postal`ях черты являют нам изящного Андрогина. Двуполое существо, соединявшее в себе черты мужчины и женщины. Вот - Блок, его странность, его загадка, его рок. Впрочем, можно смело вынести за скобки то, что касается его "мужской половины",- об этом известно многое: об увлечениях, любовях и страстях, словах и поступках и даже о "простой девушке с Карпат", которая, по словам Надежды Павлович, "ждала от него ребенка. Во всяком случае, образ Марии, девушки с Карпат, должен войти в пантеон женщин, связанных с поэзией Блока". Имеет ли значение эта биографическая поправка к творчеству поэта и проливает ли она свет на загадку его личности,- не знаю да и гадать не стану. Мне ближе другое мнение: - Блок - самая большая лирическая тема Блока (Юрий Тынянов). Нас интересует в этой теме - "женское начало". Медленно в двери церковные Шла я, душой несвободная, Слышались песни любовные, Толпы молились народные. Или в минуту безверия Он мне послал облегчение? Часто в церковные двери я Ныне вхожу без сомнения. Падают розы вечерние, Падают тихо, медлительно. Я же молюсь суевернее. Плачу и каюсь мучительно. 17 октября 1901 г. Женщина? О нет: девушка, скорее ангел с девичьим лицом, опаленный земной жизнью. Девушка Александр Блок. Мой любимый, мой князь, мой жених, Ты печален в цветистом лугу. Повиликой средь нив золотых Завилась я на том берегу. Я ловлю твои сны на лету Бледно-белым прозрачным цветком. Ты сомнешь меня в полном цвету Полногрудым усталым конем. Ах, бессмертье мое растопчи,- Я огонь для тебя сберегу. Робко пламя церковной свечи У заутрени бледной зажгу. В церкви станешь ты, бледен лицом, И к царице небесной придешь - Колыхнусь восковым огоньком, Дам почуять знакомую дрожь... Пред тобой - как свеча - я тиха. Пред тобой - как цветок - я нежна. Жду тебя, моего жениха. Все невеста - и вечно жена. 26 марта 1904 г. Листая записные книжки Блока, я не раз ловил себя на мысли, что попал: в "девичью" - так здесь все аккуратно и прибрано, так расставлено по своим местам - и так, словно шепотом, поверяются бумаге сокровенные мысли, как поверяет подруга подруге самое заветное. 16 июля 1903 года. Записи в книжке связаны с предстоящей свадьбой Блока: Люба. Любочка. Любушка. Если Люба наконец поймет, в чем дело, ничего не будет. Мне кажется, что Любочка не поймет. У Любочки щечки побледнели. Глазки открылись. Волосики растрепаны. Ручки исцарапала. Совсем беспомощная - слабенькая. У Любочки пушок на личике. Золотистый. Красное вечернее солнышко его насквозь проглядывает. Пушок золотой. Из семьи Блоков я выродился. Нежен. Романтик. Но такой кривляка. Будто бы и "кривляка"! Нет, это "кривляется" женское начало в нем; и записи перед свадьбой: странно - будто подруга пишет о подруге, тихо и с умилением. Но подруги могут и ссориться! Через семь лет в записных книжках мелькнет: Люба довела маму до болезни. Люба отогнала меня от Людей. Люба создала всю ту невыносимую сложность и цтомительностъ отношении, какая теперь есть. Люба выталкивает от себя и от меня всех лучших людей, в том цисле мою мать, то есть мою совесть. Люба испортила мне столько лет жизни и довела меня до того, что я теперь... ...Люба на земле - страшное, посланное для того, чтобы жучить и уничтожать ценности земные. "Женское" постоянно вибрирует в Блоке. Любопытна его запись в сентябре 1907 года: ...Женские песни, страсти, разврат, обрядовые игры, переряживанья (мужчин в женское платье, женщин - в мужское...) Кстати, в этом же году (но в начале) - написано стихотворение "Ее песни". Чьи? Его/ее... Не в земной темнице душной Я гублю. Душу вверь ладье воздушной - Кораблю. Ты пойми душой послушной, Что люблю... Господи, да что это за напасть такая, что за наваждение? Что за "женские страсти", что за "девичьи вздохи"? Что за "девичья рука" выводит эти строки в дневнике? - Виденное: гумно с тощим овином. Маленький старик, рядом - болотце. Дождик. Сиверко. Вдруг осыпались листья молодой липки на болоте у прясла под ветром, и захотелось плакать. Право, не ангел ли с девичьим лицом? Ангел, опаленный земной жизнью? Девушка Александр Блок. Да, я изведала все муки, - Мечтала жадно о конце... Но нет! Остановились руки, Живу - с печалью на лице... Весной по кладбищу бродила И холмик маленький нашла. Пусть неизвестная могила Узнает все, чем я жила! ...Тяжелый петербургский туман неспешно опускается на выверенную череду вытянувшихся, как по ранжиру, улиц. Вон у того окна чей-то профиль проглядывает сквозь молочную завесу - кто это? Не разглядеть. Только звук какой-то приближается, неясный, щемящий, будто хочет прикоснуться к тебе, прошептать что-то вещее, поведать о чем-то неизбывном и вечном. Мой милый, будь смелым - И будешь со мной. Я вишеньем белым Качнусь над тобой. Зеленой звездою С востока блесну. Студеной волною На панцирь плесну. Русалкою вольной Явлюсь над ручьем. Нам вольно, нам больно, Нам сладко вдвоем. Нам в темные ночи Легко умереть И в мертвые очи Друг другу глядеть. Но: пропало наваждение; или - туман скрыл внезапное видение; или - и не было его вовсе, а: был лишь обычный променад по Офицерскому проспекту, туда, к Пряжке-речке, на берегу которой притулился дом, где долго-долго жил Блок. Гулкая парадная, прохладные стены, лестница, уходящая из-под ног; время словно застыло здесь раз и навсегда. Странно: оказывается, в этом же доме жил когда-то Иннокентий Анненский. Жил еще до вселения Блока. Как знать, о чем говорят тени двух великих поэтов, сталкиваясь здесь, на лестничной площадке? Может быть, они говорят о любви? Может быть, они читают друг другу ненаписанные любовные стихи или спорят до рассвета о том, о чем не успели доспорить когда-то? - Полноте, Александр Александрович! - говорит Иннокентий Анненский,- да есть ли вообще любовь в ваших стихах? Разумеется, есть. Но, право, какая-то она непривычная, вселенским холодом веет от нее, "холодом невыстраданных слез", как справедливо изволил заметить господин Анненский. Любовь у девушки по имени Александр Блок - поистине астральное чувство, и вряд ли мы сможем познать его; разве только - почувствовать нестерпимый, обжигающий холод, идущий ниоткуда. Ниоткуда с любовью. ...И встречаю тебя у порога - С буйным ветром в змеиных кудрях, С неразгаданным именем Бога На холодных и сжатых губах... Ниоткуда с любовью. "...Пойми, пойми, ты одинок, Как сладки тайны холода... Взгляни, взгляни в холодный ток, Где все навеки молодо..." Так! - ибо любая попытка любви обречена: В час рассвета холодно и странно, В час рассвета - ночь мутна. Дева Света! Где ты, Донна Анна? Анна, Анна! - Тишина. ишина. Никого на лестничной площадке. Только холодный ветер ввинчивается в зияющую пустоту лестничного пролета. Медленные ступени вниз, словно строчки из дневника, ведущие за собой, но не открывающие тайны. Если бы знать, чьи это строчки, чьи? - его/ее? ...Утром розы от Л. А. Дельмас и маленькое красное письмо, любящее и мудрое, каких не бывало еще... ..Вечером была у нас Катя Манасеина, сидела долго, болтала весело, хорошенькая, особенная. ..Ночью - разговор с Любой о приближающейся старости. ...Одиночество - больше чем когда-нибудь. Все-таки им уловить меня не удастся, я найду способ от них избавиться. ...Вчера вечером был Женичка. В понедельник 23-го мая буду его венчать. Откуда, откуда этот нежный девичий тон, откуда эта трогательная девичья заботливость о близких и друзьях, откуда эта "слезинка" в голосе? Петербургские сумерки снежные. Взгляд на улице, розы в дому... Мысли - точно у девушки, нежные, А о чем - и сама не пойму. И - взгляд на фотографии: девичий; и улыбка - сродни улыбке Джоконды: чему улыбается? кому? Поди разгадай! Но не эта ли улыбка чудится нам, когда "медленно, пройдя меж пьяными. Всегда без спутников, одна. Дыша духами и туманами, Она садится у окна..."?! Не "женское" ли Я выводит на прогулку в этом стихе поэт, чтобы сквозь шуршание шелков и слегка вздымаемую дыханием вуаль вдруг подтвердить близость с этим Я, даже странную близость, и воскликнуть ничтоже сумняшеся: "В моей душе лежит сокровище, и Ключ поручен только мне!" Это второе Я следовало за ним неотвратимо, жило в нем, вело его за собой днем и ночью; склоняясь над постелью, напоминало о себе: Но не ели, не тонкие ели На закате подъемлют кресты, То в дали снеговой заалели Мои нежные, милый, персты. Унесенные белой метелью В глубину, в бездыханность мою, - Вот я вновь над твоею постелью Наклонилась, дышу, узнаю... Я сквозь ночи, сквозь долгие ночи, Я сквозь темные ночи - в венце. Вот они - еще синие очи На моем постаревшем лице! В твоем голосе - возгласы моря, На лице твоем - жала огня, Но читаю в испуганном взоре, Что ты помнишь и любишь меня. Но странно: чем ближе надвигалась трагическая дата в истории России - - я говорю об Октябрьской революции, - тем тише и глуше становился "девичий голосок" и исче-цее роковое слиянье его с "мужским голосом", исчезая, эвно истончало зыбкую почву творчества Блока. Стихи практически перестают появляться из-под его пера; и - если Пушкина убило отсутствие воздуха, то Блока - умершее женское началов нем. С фотографий последних лет глядит на нас совсем другое осунувшееся и невероятно переменившееся. И неотвязные просятся на ум строки - те, в которых он словно предчувствует смерть своего alter ego: Не подходите к ней с вопросами, Вам все равно, а ей - довольно: Любовью, грязью иль колесами Она раздавлена - все больно. И стихотворение вроде бы о другом, - скажет проницательный читатель, - и - тема другая, и - вообще... Все так. И все было бы так, если бы это написал другой поэт. Засим закончим наше скромное повествование о странном и загадочном человеке, в ком столь причудливо соедились черты мужчины и женщины, и произнесем еще раз благоговейно имя этого человека: АЛЕКСАНДР БЛОК. |