- Пётр Иванович, - явно чем-то раздосадованный, говорил Киров, - донимает меня наш друг - подавай ему Персию, и всё тут. Он же - из другого мира, где не знают, что есть политика, формальности... Жизнь для него - Божья песня. А это по твоей части. У меня своих забот хватает...

 

- Если позволите, Сергей Миронович, - по-заговорщецки вполголоса сказал Чагин, - я организую ему персидскую сказку. Тут же кругом Персия!

 

И Чагин в подробностях изложил, как он намерен это сделать.

 

- Ну, и когда вы собираетесь отправиться туда? - спросил он

 

- Можно даже сегодня в полночь. От клуба моряков. Там сейчас в честь него банкет.

 

- Поедете на моей машине, - распорядился Киров. - Так мне будет спокойней. Шофёра о маршруте проинструктирую сам.

 

Много времени ушло на разговоры и уточнения деталей в Театре русской драмы. Многое зависело от мастерства актеров, которым идея понравилась, и они тут же выдавали импровизации и сыпали экспромты. Развернувшееся действо так увлекло Чагина, что он едва поспел к концу банкета...

 

 

 

 

 

- Петя, ждём только тебя, завидев вошедшего друга, кричал на весь зал Есенин.

 

Он был в изрядном подпитии.

 

- Вставай, Сережа, - зашептал он ему на ухо. - Едем в Персию. Прямо сейчас. Нелегально.

 

 

 

Выезжали из города через ущелье Волчьих Ворот. Здорово трясло. Прильнув к холодному стеклу, Есенин во все глаза смотрел в темноту.

 

- Камни... Камни... Да сухие дерева, - с тоскою в голосе сказал он и уснул.

 

В пятом часу утра машину остановили “пограничники”. После долгих препирательств с Сергеем рыжеусый майор наконец разрешил солдатам открыть шлагбаум.

 

- Ребята, это Есенин, - бросил им майор.

 

- Петька! - по-детски радостно голосил он. - И здесь, на краю света, меня, рязанского парня, знают. А тебя, редактора “Бакинского рабочего”, - знать не хотят.

 

В “Хорасане” Сергей чуть было не полез в драку с “чайханщиком”, который не допускал свою “сестру” Лалу к их столу. Вышла и накладка. На четыре дня задержались в апшеронском глухом селе Шаганы. Туда приехали поздно ночью. На веранде дома - закутанная в цветной платок- келагай - стояла актриса по имени Сона... Ночь была дивной. И село, облитое золотом луны, казалось сказочным. И сказочно красивой была Сона.

 

- Как зовут эту красоту? - выдохнул Сережа.

 

- Шаганы, - ответила девушка, полагая, что он интересуется названием села.

 

 

 

И влюбился он. И пролилась любовь его бессмертными стихами. И хотя “персиянка”, нареченная им Шаганэ, не разделила с ним любви, он всё равно был счастлив...

 

А по возвращении Сергей много дней провел в Мардакянах, на чагинской даче. И там он прочел “Прощай, Баку...” Одна из строф его выгравирована на памятнике поэту, стоящем в самом центре Мардакян:

 

 

 

“Прощай, Баку! Прощай, как песнь простая!

 

В последний раз я друга обниму...

 

Чтоб голова его, как роза золотая,

 

Кивала нежно мне в сиреневом дыму”

 

Конец