Ты помнишь, как первый раз мне позвонила? А я не помню. Я многое не помню. Никогда не ставил себе цель, что-либо запоминать. Наверно не умею я жить прошлым. Правда, не хочу жить будущим и даже не стараюсь жить настоящим. Скорее всего, именно из-за этого я умер. И умру когда-нибудь потом. И если б не ты, я вряд ли вспомнил всё то, что было со мной. Я даже надеялся, что ещё немного и мне стало бы интересно, что со мной будет завтра и даже то, что со мной происходит теперь. Но ты не перезвонила… вовремя.

 

Самую первую я помню, хотя всегда старался забыть. Но память с садистской услужливостью вытягивает из глубин прошлого кислый вкус блевотины. Краски жаркого майского дня да вкус блевотины, вот и всё впечатление от моей попытки первого сексуального опыта. Везучий же я сукин сын! Моя ровесница, не по годам развитая и умудрённая, для неё секс был взяткой нам. Взяткой даже не за покровительство, а за наше невнимание к её особе, лишь бы не трогали.

Подбадривающие товарищи, её скучающий вид, абсолютная её неподвижность, спущенные до колен спортивные штаны. Словно во сне я разделся, лёг на неё и всё… на этом мои познания закончились. Пацанья гордость не позволяла мне признаться друзьям, что раньше я некогда не… Стервозина же эта, абсолютно справедливо расценила мою суетливую возню, как совершенную неопытность, начала ныть вместо того, чтобы помочь. Это сейчас уже всё просто и понятно, а в тот момент я, подозревая, что и куда нужно засунуть, не знал самого главного – как! Я решил исследовать, что же там такое интересное, куда стремится добрая половина человечества. Опустил руку вниз её живота и нащупал что-то липкое, тёплое и… противное. Не мудрено, всё-таки я был уже четвёртым за последние полчаса, и к тому же у суки этой были месячные. Это я сейчас понимаю, а тогда я увидел на своей руке розовато-белесые разводы. Я вылетел во двор…

Я тебе об этом никогда не расскажу, а если ты всё-таки упросишь меня, придумаю какую-нибудь красивую историю о школьном романе. Хотя придумывать ничего и не стоит. Я просто опущу первую и расскажу про вторую. Ту вторую, которой я до сих пор благодарен. Если бы не она, так бы и на многие годы сохранилось бы отвращение к противоположному полу, а так, что скажешь, любил я это дело. Пусть наша с ней связь была короткой и опять таки не закончилась полноценным половым актом, но чувственный, эротический и сексуальный опыт, который я приобрёл, общаясь с ней, значительно повысил мою самооценку, которую долгие годы пытались понизить мои сверстники. Дело в том, что я обладал двумя качествами, которые для школьного коллектива, как красная тряпка для быка. Я был умным и к тому же слабым. И это уже был повод к тому, что меня трюмили, унижали и прочее, и прочее. Худенькое лопоухое чмо, маленького расточка – это видели на моём месте мои великодушные и добросердечные одноклассники. Даже девчонки лупили меня, правда, реже, наверное, дело в том, что в них уже начали просыпаться инстинкты будущих матерей. Ситуация поменялась на противоположную, лишь только я резко подрос, занялся единоборствами, избил первого одноклассника, завёл первый, не очень детский романчик.

Да, чуть было не отвлёкся. О моей второй я практически ничего не знал в тот момент, когда глянул в список экскурсантов в славный город Калининград. Среди списка моих сверстников, который я вёз в больницу для простановки разрешающей записи, я вычленил незнакомую мне фамилию, напротив которой стоял год рождения, который на пять лет отстоял от нашего, естественно, в сторону взрослости. Я спросил у одного из сопровождавших меня одноклассников, кто это такая. Узнал, что это дочь училки, которая у нас не преподаёт. В общем, - ноль полезной информации. Но я, с никакешным половым опытом, только-только начавший выползать из вечных унижений, многозначительно бросил, - Я с ней пересплю. Кореша рассмеялись. Для них, как и для меня, разница в пять лет была непреодолимым барьером, который исключал не то что секс, но и возможность просто пообщаться. Не пойми меня превратно, я не поставил себе такой цели. Кстати, я никогда не ставлю подобной цели, в смысле переспать, соблазнить, привязать к себе. Всё получалось само собой. Как стайер ушедший в забег на долгие годы, я не видел перед собой промежуточных финишей, скорее это были бутылочки живительной влаги, которые я выхватывал по дороге, чтобы освежиться. Со временем, правда, в этих бутылочках всё чаще стал оказываться яд, который не придавал сил, а отнимал их. И как ты понимаешь, дело было вовсе не в бутылочках.

Но это сейчас, а тогда… уже в Кёнигсберге, едучи на какую-то экскурсию общественным транспортом, мы с ней оказались в переполненном автобусе прижатыми друг к другу. Отстраняя, уж слишком навалившегося на неё матросика, мне пришлось её приобнять. Что было дальше, помню смутно, но вышли мы, уже держась за руки. Ни о какой экскурсии уже речи не могло быть. Мы сбежали ото всех. Ходили по городу, целовались на глазах у прохожих, балдели от счастья. Не знаю, что творилось в её голове, я в том возрасте не слишком этим загонялся. Но моя была пуста, как казна Монголии. Думала ли она о том, что совершает уголовное преступление, совращая тринадцатилетнего подростка, не говоря уж о неминуемом общественном осуждении. Вряд ли. Скорее всего, содержимое её головы так же отказывалось рационально работать. Когда стало темнеть, нам пришлось вернуться на базу, где мы жили. Договорились, что она придёт ко мне ночью. Замечательно! Но сразу возникала проблема уединённости. Дело в том, что в комнате со мной жило еще, как минимум, пять человек. Проблема разрешилась обоюдоприятно. Пацаны отправились к нашим барышням-одноклассницам, а я получил в распоряжение пустую комнату. Она пришла. Повторяю, практического опыта у меня не было и в помине, но за это время я успел проштудировать Кама-сутру, распечатанную кустарным способом на машинке. Как я понимаю бедных людей, которые принимали этот трактат, как руководство к действию. В сексе не может быть техники, от этого он превращается в механику, после которой тянет к сантехнике. Я ещё тогда открыл этот суровый закон. Дорогу к наслаждению нужно искать, не заглядывая поминутно в книжку, а на ощупь – по влажности кожи, на слух – по вибрации стона и биению сердца.

Кстати, той ночью у нас ничего практически не было, кроме очередной серии поцелуев и лёгкого петтинга. Как только мы робко попытались перейти к финальной фазе, как в комнату ввалились, изгнанные из рая, одноклассники. И, видимо, чтобы приободрить нас, стали изображать тюленей, увиденных ими нынче на экскурсии, причём, довольно натурально. Когда душишься смехом, не до эротических переживаний.

Сонные, уставшие, но довольные друг другом, на следующий день мы со всеми остальными отправились в зоопарк. Где-то у меня должны быть мутные, чёрно-белые фотографии, на которых мы вместе. Хотя вполне может, что они просто затерялись во время моих бесконечных переездов.

Мы целовались, разговаривали, потом опять целовались. Мы целовались на улице, на вокзале, в поезде всю обратную дорогу домой. Ни для кого уже не были секретом наши отношения, включая и её маму. Скандал не получился громким, но нервы, конечно, попортили всем. Наши встречи, хочу сказать, что очень частые, продолжались ещё пара недель. А потом я уехал. И вот тут я впервые узнал о наличии у себя в сердце тумблера, отвечающего за влюблённость. Щёлк – положение «вкл», щёлк – положение «выкл». Не имея возможности реально продолжать общаться с человеком, в которого влюблён, автоматически прекращались какие-либо к нему чувства. Может, по этому, моё сердце с тех пор никогда не было разбито, за одним исключением, но об этом позже. Знаешь, мне сейчас захотелось всё-таки найти те фотографии, взглянуть на себя, ребёнка, с трепетом впервые испытавшего взаимные переживания, и с такой изуверски взрослой жестокостью их прекратившего.

 

Десять минут после сегодня:

Song: Чего ты хочешь сейчас больше всего? За исключением, конечно, меня ! ! !

 

Dante: Странно, наверно моё самое большое желание, уснуть без сновидений лет на ???? … много. Проснуться отдохнувшим и бодрым, с памятью и душой, чистой, как у новорождённого. И чтобы рядом со мной с самого начала оказался человек или не человек, показавший мне правильный путь. И я без сомнений пошёл бы по нему. Потому что сомнения – это убийца истины. Просто теперь даже,

чувствуя сердцем правильный путь, я уже не могу идти по нему без колебаний. Жаль немного.

 

Song: Так, а про меня ни слова!!!!!!!! Я так не играю!!!!! , а ты кто по жизни?

Dante: Мизантроп и нигилист,

волк седой в железной клетке.

Я увядший жёлтый лист,

чудом не слетевший с ветки.

Song: Я имела в виду, чем занимаешься? И почему ты такой ? Держись дружище, жизнь прекрасна и удивительна !!!!!

Dante: 1.Я занимаюсь ерундой. Изливаю душу по , человеку неизвестного возраста и пола, находящегося неизвестно где, предположительно молодой женщине.

2. Я такой  потому что не вижу особых поводов быть веселуном. Жизнерадостность без особых на то причин, удел идиотов.

3. Спасибо за поддержку, поверь это временное состояние, весенний депрес.

Song: Спасибо за идиота. А что ты можешь сказать обо мне ещё? 

Dante: Ты есть.

 

Поверить трудно, но моя дальнейшая жизнь складывалась именно в таком ключе, который был задан со старта. Случайное знакомство – некоторое время восторга (от пары часов до нескольких дней) – после тумблер в положение «выкл». Ты спросишь, что и в ситуации с тобой такое тоже возможно? Сразу отвечу – Нет. Не возможно. Потому что в положение «вкл» тумблер давно уже не становится, заржавел, наверное.

Долго ему пришлось ржаветь. Всё труднее и труднее с каждым разом делать было вид, что мне это необходимо, что мне – твари, в смысле творческой личности, как воздух необходимы эйфория влюблённости и последующая горечь расставаний, которые я сам и инициировал. А после всего этого на меня накатывалась волна раскаяния, осознание собственного сволочизма и ничтожества, всепоглощающая горечь, выжигающая остатки желаний. Как пример, история Лифтёрши и Пловчихи.

Дело происходило во времена безудержно весёлой студенческой юности. Хотя я учился заочно, два месяца в году моё сознание самоустранялось из реальной жизни и, я становился Музыкантом. Лицом загадочным и не постижимым. Человеком-легендой. Истории о моих похождениях передавались как фольклор из уст в уста, и заехав в общагу в очередной раз, даже проживая с полностью обновившимся составом, всё равно становился узнаваем по особым приметам. А были случаи, когда мне взахлёб рассказывали обо мне же, при этом, приговаривая, как хотели бы с таким человеком познакомиться.

Одной такой барышней стала Лифтёрша. Восемнадцатилетняя девчушка, приехавшая на курсы лифтёров, заселилась на неделю раньше и уже успела где-то услышать байки обо мне. Причём в первый же день нашего знакомства она мне их пересказала. Я скромно умолчал, что я и есть тот самый Музыкант, и после этого старался держаться от неё подальше. Не хотелось пользоваться плодами своей сомнительной славы. Тем более, в тот момент я уже жил с Пловчихой.

Подружкой на период сессии я старался обзавестись сразу по приезду, а так как в комнате я, как правило, жил один, то проблем с попыткой создать иллюзию совместного проживания не возникало. И в первый же вечер моего приезда, маясь от скуки, так как я оказался единственным из нашей компании и, вообще, общага пустовала, я наткнулся на неё. Студентка какого-то ВУЗа, она так же была не в восторге от одиночества и, явно нарываясь на компанию, сидела в коридоре и курила. Не стал я упускать такого шанса, тем более, что вариант был не самый худший. Как потом выяснилось – профессиональная спортсменка в недалёком прошлом, она отличалась через чур развитыми плечами и чрезвычайно большой грудью. В комплекте с высоким ростом и симпатичными бёдрами это всё смотрелось просто великолепно. Через двадцать минут после знакомства мы ехали в ночной магазин за вином, а через час лежали в моей постели. Как показалось, всё произошло без особого напряга. Потом она призналась, что просто офигела от моей наглости. Даже не попытавшись хотя бы дать ей допить вино, я посмотрел на часы, сказал – Пора и честь знать (или «сдать», она не расслышала). – Сдвинул обе, имевшиеся в комнате, кровати вместе и просто перенёс её в постель. Пока она собиралась с мыслями, чтобы выразить свое негодование, оказалось, что её уже имеют.

Примерно так и было, я точно не помню. Ты же знаешь, я ничего не помню.

Нашим основным развлечением в долгие, по убеждению свободные от учёбы, вечера было шатание по городу либо просмотр «телевизора». «Телевизором» я назвал огромное от пола до потолка окно, которым оканчивался длиннющий коридор общежития. Мы брали одеяла, бутылку водки, какую никакую закуску, я естественно брал гитару, и основательно устраивались у окна. Один из типичных таких вечеров. Я сижу с гитарой, под боком примостилась Пловчиха. Ещё какие-то люди, знакомые, незнакомые. Постоянно кто-то подходит, знакомится. Потом уходит, в основном, в магазин. Чехарда полнейшая. Я что-то пел в тот момент, когда Лифтёрша, о которой я успел забыть, подошла, уселась напротив меня и стала смотреть. Если бы не Пловчиха, я бы никогда не обратил внимания на специфичность её взгляда. Лифтёрша впярилась в меня совершенно безумным взглядом, который бывает у больных лошадей и влюблённых женщин. Мутный, но очень пронзительный взгляд. Я никогда бы его не заметил, если бы моя первоначальная подруга не отозвала меня в сторонку и зловещим шепотом провещала, что я, конечно птица вольная и волен спать с кем угодно, но если я пересплю с вон той… Пловчиха сильно разозлится. Я посмотрел по направлению взгляда своей барышни и увидел Лифтёршу. Недоумевая, я спросил, с чего она вообще взяла, что я пересплю с этой девчушкой.

- Ты посмотри, как она на тебя смотрит. – В этот момент Лифтёрша повернула к нам лицо, и я понял, что так насторожило мою пассию.

Поверь, у меня даже в мыслях не было. Но Пловчиха на тот момент рассудила по иному. Я рассмеялся и заверил, что этому никогда не бывать, мол, мне вполне хватает и её роскошного тела. Я был в этом АБСОЛЮТНО уверен.

Ничего не поменялось с тех пор. Мы выходили к «телевизору» пели песни, пили водку или пиво, или то и другое. Только одно изменилось, Лифтёрша стала постоянным участником наших посиделок.

Ты можешь спросить, почему я так их называю: Лифтёрша и Пловчиха, у них что, имён нормальных не было? Наверняка были, но я их не помню.

Ты же знаешь, я ничего не помню. Я ни помню ничего, зато моя память помнит всё.

Я стоял возле дверей своей комнаты, когда ко мне подошёл совершенно незнакомый шкафоподобный мужик и, нависнув надо мной, спросил – Как мне найти Музыканта? – Кому-то я очень понадобился.

- Я – Музыкант, – как то не очень мне хотелось шутить, внешность моего визави к этому не располагала.

Мужик пьяно недоумевал, тупо меня разглядывая. Наверняка он меня не таким представлял. – Ты знаешь такую Л…?

Я судорожно думал, какую из многих. Мужик помог мне – Такую, чёрную высокую.

Три ха-ха, речь шла о Пловчихе! – Знаю немного.

- Она говорит, что твоя девушка.

- Ну, точно не парень.

Мужик не понял, но продолжил – Слушай, она у нас в комнате сейчас, отдай её мне. Я там… ну, все дела… цветы, конфеты. Я её не обижу.

Бесёнок внутри меня корчился от смеха. То ли Пловчиха представила всё таким образом, что может отдыхать с посторонними мужчинами только с моего разрешения, то ли мужик был обо мне настолько наслышан, что решил, на всякий случай, попросить разрешения развлечься с моей девушкой. Сам факт того, что у меня спрашивали, мол, можно я трахну твою подружку, ей понравится, не сомневайся, довёл меня до истерики. Гомерический хохот рвался наружу, но не на секунду не расплескав серьёзной мины, я ответил – Я ей не хозяин, взрослая уже, сама решит.

Мужик, приняв мой ответ за разрешение, радостно потряс мою руку и побежал к себе, делать своё пьяное дело.

Я вернулся в комнату, решил написать новую песню. Дело не шло, что-то крутилось в голове, не давая погрузиться в творческий транс. Пловчиха, конечно, сама виновата, что полезла в комнату к незнакомым пьяным мужикам, и, наверняка, сама пила с ними. Но с другой стороны, по малолетству и женской тупости простить такое можно. При чём в последнее время у неё участились приступы ревности, которые делали своё чёрное дело, заставляя меня набирать эмоциональную дистанцию. А она это чувствовала, тем самым женским, на уровне животного, инстинктом. Будь, что будет, но на этот раз я её прощу и попытаюсь вытащить из потенциальных неприятностей, которые явственно нарисовывались.

Я видел, в какую комнату направился мужик. В помещении, рассчитанном на двоих, находилось трое. Мой недавний знакомый, его товарищ, по размерам ещё более внушительный и… моя непутёвая подружка. Герой-любовник принял меня настороженно, опасаясь, что я передумал. Я действительно передумал, но развеял их сомнения бутылкой, поставленной на стол и заявлением, что выпить не с кем, а они нормальные мужики, почему бы ни составить им компанию. Расслабились, заулыбались, раззнакомились. Пловчиха притихла, не зная как себя вести.

Кстати, чуть не забыл. В ходе этой истории в нить повествования постоянно вплетается распитие всеразличного спиртного. Хочу уточнить, что распития действительно имели место, только я в них участвовал только лишь как сторонний наблюдатель. Не пил я, не пил совсем. Почему, уже не помню. Ты же знаешь, я ничего не помню. Может ты помнишь?

Чёткого плана у меня не было. Решил импровизировать, всё равно больше ничего не оставалось делать. Как бы ни были крепки братья-физруки в плане спиртного, но накачались они уже изрядно (как впрочем, и отбившаяся от рук Пловчиха). Не хватало малости, и я эту малость принёс. И малость эту они выпили практически на двоих, за исключением того, что я ловко выплёскивал под стол.

- Слушай, а почему ты Музыкант? – спросил раскрасневшийся старший брат-гиревик.

- Потому что я – музыкант.

- А это ты, блядь, у окна по вечерам тренькаешь, мешаешь нам – младший брат, не впечатлившись размерами пресловутого Музыканта, решил показать свою крутизну перед Пловчихой. Мол, глянь не мужик твой мужик, а дрисня. А если захочу, так будет дрисня кровавая.

Какому процессу, интересно, я мешал? Водку что ли пить?

- Отвяжись от человека. Нормально ж играет, – старший брат, видимо, мой тайный поклонник оспорил критические замечания младшенького. – Глянь, какие руки. С такими руками только музыкантом и быть.

Вот он – момент истины! Время «Ч»! Судный день! Визит ревизора!

Я вытянул перед собой свои узкие длинные ладони. Разглядывая их внимательно, как будто впервые в жизни их увидел, сказал. – Каждому своё. У кого-то руки заточены, чтобы на гитаре играть, а у кого-то, чтоб стены проламывать, - я кивнул на руки братьев. Действительно кулаки у них были с добрую кувалду.

Я продолжил, - Я играю, в принципе, неплохо, а у вас со стенами как?

Зацепило! Не по детски зацепило!!!

Через минут десять старший баюкал правую руку, распухающую на глазах, младший хватал его с криками – Дай посмотрю. Он чё, идиот, сломанных рук не видел? Пловчиху я под шумок выставил из комнаты с наставлением, чтобы шла к себе и не высовывалась. А сам так сожалеюще, - Ну вы, мужики, даёте. Что ж так, не фанера же. Нужно в травмпункт везти. Давайте собирайтесь, такси вызывайте, а я за льдом пойду.

Ни за каким льдом я не пошёл, у меня и холодильника не было. Просто всё равно оставалась одна десятая процента, что братки догадаются, что их как лохов развели на провокации.

 

Без пяти секунд смерть:

Song: Стихи твои? Хорошие.

Dante: Стихи мои и про меня. Меня сегодняшнего.

Song: А когда ты был другим?

Dante: Другим я ещё надеюсь стать.

Song: Скинь ещё что-нибудь

Dante: Не звони, не пиши, не найдёшь мой след.

Говорю от души, а души уж нет.

Накрывай на стол, ставь любимый диск.

Если я ушёл, то не вверх, а вниз.

 

Не спеши, я уже слишком далеко.

Сыпет ночь в парандже на следы песком.

Если жил не зря, не забудь меня.

Если есть заря, значит рядом я.

 

Не до пел, не до жил и не до любил.

Кто заплачет, скажи, что я не просил.

Я успел лишь то, что мне суждено,

Не допел? Так что? Значит, пел говно.

 

А любовью моей сыты вороны.

Разбросался я ей во все стороны.

И последнее тратил на тебя,

Повезло же мне, что ушёл любя.

 

Не звони, не пиши, не найдёшь мой след.

Говорю от души, хоть души уж нет.

Свечи зажигай, буду только рад.

Если я ушёл, то не в рай, а в…

 

Song: почему так грустно, как будто ты уже умер.

Dante: Я ещё уже не умер, но, наверняка, умру.

Song: я тоже умру, но я об этом не думаю.

Dante: Будешь ты думать или нет, всё равно.

 

Я сидел в комнате, злой на всех. На Физкультурников, на Пловчиху. На неё особенно. Не перевариваю, когда женщины, чтобы что-то доказать (кому?) подставляют своих идиотов-мужиков, моделируя такую ситуацию, в которой самцу придётся доказывать своё право обладания самкой. И жизнерадостные кретины начинают бить друг другу морды, хвататься за ножи и стулья. Весёлая возня, кровь, сопли, милиция. И самое прикольное, что никому это не приносит удовольствия. И в то же время мало у кого хватало мужества так разрулить ситуацию, чтобы все остались при своём. Провокаторша у разбитого корыта. Твой оппонент с нереализованной агрессией. А ты сам с гордо опущенной головой, признавая своё патологическое миролюбие, понимаешь, что вот тому самцу гориллы гораздо более гармонично будет смотреться с этой мартышкой. Мартышкой по уровню интеллекта и глубине эмоциональных переживаний.

Я никого не хотел видеть, слышать, трогать, нюхать. У меня начинался депресняк.

Шум в коридоре вывел меня из ступора. Эмоциональный упадок не лишал меня чрезмерного любопытства и какого-то патологического чутья на неприятности. Правда, это чутьё не помогало мне их избегать, а способствовало их более быстрому и лёгкому поиску. И на этот раз чутьё меня не подвело.

Увиденная картина, недвусмысленно рассказывало, что произошло за последние полчаса. Мои догадки позднее были подтверждены свидетельскими показаниями участника этого праздника жизни. Отправив старшего в травм пункт, любвеобильный костолом каким-то образом опять пересёкся с Пловчихой, и они отправились к нему травиться спиртным. Он в предвкушении продолжения вечера, а она… хрен знает, чего она попёрлась. Разгорячённый спиртным Физкультурник не заметил того момента, когда женщина под воздействием спиртного уже не расслабляется, теряя бдительность, а наоборот. Пары алкоголя будит в её сознании тупую ярость от того, что кто-то собирается ею попользоваться. Пусть даже этот кто-то вовсе и не собирался. В данной ситуации попользоваться молодым телом намерение было, и Пловчиха безнадёжно, но самоотверженно, билась в могучих объятиях Физкультурника, пытаясь вырваться из комнаты. Вырвалась, побежала по коридору, заметила меня. Физкультурник догнал её, попытался приобнять, в результате чего Пловчиха так впечаталась башкой в стену, что звон пошёл по всей общаге. В пьяном пофигизме громила даже не обратил на это внимание, радостно подхватил вмиг обмякшее тело и потащил к себе, как неандерталец тащит ляжку бизона в свою пещеру, чтобы порадовать свою неандертальскую вумен и чумазых волосатых питомцев. Правда, в этой ситуации Физкультурник собирался радовать только себя.

Пребывавшая в нокауте Пловчиха прекратила всякое сопротивление, что было расценено как полная победа неотразимой внешности и сурового мужского обаяния.

- Стояночка! Майна помалу. Сгружайте контрабанду и по домам – я вышел из сумрака.

Мужик только сейчас заметил меня. Остановился. В нём боролись два противоречивых чувства. Ему до ужаса хотелось выровнять моё лицо и в то же время не хотелось выпускать из рук с таким трудом добытый приз. Второе победило. Ещё понадёжней обхватив тело, напыщенно вымолвил сакраментальную фразу – Ну всё, ты нарвался.

- Нет, я не нарвался, это ты, уважаемый, нарвался. Безнадёжно и тупо нарвался – когда я хочу, я умею быть убедительным, ты же знаешь. Сейчас был как раз такой момент, когда дипломатичность и сила убеждения были необходимы как никогда. – Ты нарвался на уголовное дело о попытке изнасилования. Поверь мне, она с удовольствием напишет заявление, а я представлюсь долгожданным спасителем и опишу всё так, что пару лет тебе придётся заниматься спортом в ограниченном колючкой пространстве.

- Так я же… ничего…

- Ты же ничего, а ментам это пофигу. Синяки в наличии, твоей кожи у неё под ногтями предостаточно, морда у тебя расцарапана. А порванную одежду и толковые показания я организую, не сомневайся.

- Я тебя щас грохну и некому будет организовывать.

- Ответ неверный. Во-первых из тебя убийца, как из меня стоматолог, поэтому всё ограничится банальной дракой. Во-вторых, своим тупым поведением ты хочешь приволочь себе ещё и состав хулиганки по второй части. И последнее по очереди, но не последнее по важности: ко мне в гости завтра приезжают очень авторитетные в своей сфере деятельности люди, которым будет очень неприятно, если они застанут меня в плохом настроении.

- Ты меня не пугай, сопляк, пуганый уже.

- Это хорошо, что пуганый, значит учёный. Только я тебя не пугаю, я обрисовываю тебе радужные перспективы светлого завтра. Ты протрезвеешь и будешь очень сожалеть, что не был таким же трезвым вчера, то есть сегодня.

Победила дружба и здравый смысл. Очухавшаяся Пловчиха тихонько прошмыгнула в комнату. А мы, два оленя, разбрелись в стороны, так и не скрестив рога в борьбе за самку.

Потухшая Пловчиха сидела на кровати, понуро глядя в пол. Явственно вырисовывался синяк на пол-лица, который к завтрашнему дню обещался обрести весёленькие лиловые тона. Жалко мне её стало. Но! Наказать следовало за такие мультики. Я очень не люблю, когда мне портят нервы и втравливают в неприятности. Я её поднял, развернул и со словами: «Иди к себе и думай о своём поведении» - вытолкал из комнаты.

Лифтёрша пришла минут через двадцать. Предлог был банальным до ужаса. Ей захотелось чая, и как назло не оказалось кипятильника. Я, естественно, оказался единственным в общежитии у кого он имелся. Что бы там ни было, я дал ей кипятильник, она предложила сделать мне чая. Чай начала делать прямо у меня в комнате. Пить его осталась тоже у меня. Я закрыл дверь, поверь, по одной лишь причине, что в комнату могла с повинной прийти Пловчиха, а я не хотел пока её видеть. Сыграл какую-то песню, Лифтёрша с обожанием внимала.

В том, что произошло дальше, вина Пловчихи очевидна и несомненна. Посидели бы мы с барышней ещё полчасика, и я бы её отправил спать. Но Пловчиха не выдержала и, реализуя какие-то свои хмельные замыслы, решила со мной пообщаться. Сначала просто скреблась в дверь. Я жестом показал Лифтёрше о необходимости соблюдать режим молчания. Потом я услышал звук волочащегося по полу стула. Пловчиха решила удостовериться в моём отсутствии, для чего захотела посмотреть в окошко над дверью. Не знаю, какой вуайерист придумал эти окна, но они являлись неотъёмлемой частью совковой архитектуры общежитий. Как Штирлиц, я всегда продумывал варианты отхода, поэтому знал, что в комнате существует мёртвая зона, которая не проглядывается из коридора. Это была часть кровати, примыкавшая к левой от двери стене. Но! Куда девать Лифтёршу? Единственным выходом было подмять её под себя. По звукам из коридора я догадался, что Пловчиха взгромоздилась на стул, в надежде удовлетворить своё любопытство. Не знаю, насколько она осталась удовлетворена, но через пару минут я услышал, что Пловчиха ушла к себе. Взглянул на ситуацию с другой стороны. Подо мной молодое симпатичное тело, малоопытная обладательница которого до визга хочет закрепить наше знакомство. Что ж, Пловчиха напророчествовала.

Через пару дней опять зависали у телевизора. Пловчиха, получив моё прощение, опять была рядом. Синяк на удивление быстро проходил, миновав стадию посинения, из лилового стал симпатично жёлтеньким. Пришла Лифтёрша, уставилась на меня немигающим взглядом бешеного осьминога.

Пловчиха о чём-то догадалась, иначе, как объяснить то, что она решительно встала и отозвала Лифтёршу в комнату, мол, поговорить. Не нравилось мне это, я явственно почуял запах жареного петуха, подбиравшегося к моей заднице, чтобы подло её клюнуть. Интересно, что будет дальше, может сразу вызывать милицию и скорую помощь? Не понадобилось. Минут через пятнадцать вышла Пловчиха и позвала меня с собой. По её виду я догадался, что меня ожидает очная ставка.

Всё оказалось не так уж плохо, как могло. Девчонки действительно всё друг у друга выяснили. Незакрытым оставался только один вопрос: с кем из них я останусь. В моём присутствии они начали бурно выяснять, кто из них лучше и кто сделает меня максимально счастливым. Обе нервничали. Я не вмешивался. И всё-таки мне надоело первому. Надоело так, как надоедало до этого, как надоест ещё не раз в моёй жизни. Мной овладело холодное безразличие. К ним, к себе, ко всему на свете. Они спорили, как два конокрада, решившие украсть одну и ту же лошадь. Мнением лошади в таких случаях как-то не интересуются, но я не лошадь!

- Мне очень не хочется мешать вашей содержательной беседе, но вам не кажется, что у нас здесь нарисовался интересный треугольник. А в треугольнике три угла, и вне зависимости от того, тупой он или острый, каждый угол важен, иначе без него треугольник перестаёт существовать. Прежде чем делить шкуру неубитого койота, могли бы спросить и моё мнение – дамочки в замешательстве затихли, я продолжил. - Вы мне обе «дороги». Так что ответ мой такой: или вы обе остаётесь, или обе убираетесь ко всем чертям.

Я развернулся и пошёл к себе.

 

Шестьдесят семь минут после половины:

Song: Я не поняла фразу «я ещё уже не умер».

Dante: Я уже умирал.

Song: А почему ты тогда живой? 

Dante: С чего ты взяла? Ты видишь строчки на своём мониторе. Это единственное основание предполагать, что я жив. Не так уж много.

Song: Но кто-то же их печатает!

Dante: Вот именно, кто-то.

 

Через минут двадцать они пришли ко мне вдвоём. Серьёзные, сосредоточенные, решительно настроенные. Как более старшая, начала Пловчиха:

- Мы решили, раз ты не можешь выбрать, и ни одна из нас не желает уступить, нам остаётся жить втроём. Она согласна – взгляд на Лифтёршу, та утвердительно кивнула головой. – Но остался один нюанс. Мы обе с тобой спали и знаем, каков ты в постели. Но для полной гармонии нам нужно выяснить, насколько мы подходим в постели друг для друга – опять взгляд на Лифтёршу, та теперь покраснела, явно теряя решительность, но всё же не отказалась.

Я понял, что нужно срочно что-то делать. И я потерял сознание. Я видел хлопочущую над моим бездыханным телом Пловчиху, застывшую в столбняке Лифтёршу. Пловчиха нашла в моей тумбочке валидол, пихала мне под язык, трясла, кричала, плакала. Минуты две я ещё мог не дышать, потом пришлось возвращаться на грешную землю. Этого мне показалось мало, и меня посетила амнезия. Тупо глядя на Лифтёршу, я удивленно сказал: «А ты что здесь делаешь?». Девочка кинулась в слёзы и в коридор. Всё-таки мне больше понравилось, как себя в неординарной ситуации повела Пловчиха. Но это занимало меня меньше всего. Мне было холодно и пусто, потом стало горячо и горько. Я понимал, что если что-нибудь сейчас не сделаю, то умру. Тогда я пошёл в туалет и… повесился.

 

Без одной минуты завтра:

Song: Ты давно умер?

Dante: Последний раз - не очень.

Song: Сколько раз ты умирал?

Dante: Я не помню и… это не важно.

Song: Скинь ещё какие-нибудь стихи из тех, которые ты написал, когда ещё был жив.

Dante: Умирает дурак

По дурацки, иначе никак

Не покинет свой дом

Тот, кто прожил всю жизнь дураком.

Под дурацким своим колпаком

Прячет лысину.

Пора в высь ему.

Но ему на гастроли бы,

Там выкинуть что-либо.

И ради всех тех, что сегодня и не собрались

Дурак исполняет последний свой номер на бис.

Воют скорые,

Но которые

Не успеют к финальному шороху жёлтых кулис.

 

Умирает дурак,

Он, видать, умирать не мастак.

Не решается шут

Доиграть заключительный акт.

Слёзы выплаканные – маршрут

На конечную.

«Память вечную»

Бубенцы ржавым голосом

Да встречные полосы

Под вой неотложки ему по пути пропоют.

Веселить и злить

сотни новых лиц.

Шуты, как и люди, когда-нибудь тоже умрут.

 

Song: Ты их написал перед смертью?

Dante: Да, наверное, я не помню.

Song: А ты уверен, что ты умер?

Dante: Да. Иначе я бы помнил хоть что-нибудь о жизни.

 

Я многое не помню. Я помню, кто я, но не помню зачем. Я помню тебя, но не помню кто ты. О многом мне пришлось бы догадываться, но мне это не интересно.

Первое января, как правило, запоминается нам полным отсутствием воспоминаний. Мне везло обычно на это или не везло, тут, как посмотреть. Как только я не отмечал Новый год. В одиночестве и в шумной компании. С человеком, которого предстояло видеть долго, на пример, с очередной будущей бывшей женой, или со случайными людьми, которых я бы никогда больше не увидел. В квартирах, банкетных залах, в чистом поле.

Я ничего этого не помню, я об этом знаю. Ты же знаешь, я ничего не помню. Может быть, я бы вспомнил, если бы у тебя был бы шанс мне об этом рассказать.

Именно в такой, постбодунически ленивый первоянварский вечер мне пришлось выбраться из дома. День рождения друга. Хорошего друга. Одного из немногих, кто до последнего верил, что я ещё жив. Но это потом, а тогда всё было иначе, жизнь текла по расчищенным руслам, и казалось, она никогда не кончится.

Столик в баре, погружённом в полумрак, разрываемый время от времени сполохами дешёвой светомузыки. За столом знакомые лица. Давно и не давно знакомые. Все знакомые, кроме одного. Серьёзное такое лицо, красивое. Что мне оставалось делать?! Я немного выпил, применил титанические ухищрения, чтобы оказаться на соседнем с ней стуле. Предварительно я выяснил, что данная особа – подружка девушки одного из присутствующих, приехала к нам в гости аж из Столицы. Мы с ней танцевали, кружилась голова от выпитого и от предельной близости симпатичной особы. Я сказал ей об этом, девушка впечатлилась, заулыбалась. Я сыпал остротами и милыми глупостями, по заранее намеченному плану всем своим видом стал демонстрировать, насколько для меня интимен и важен этот момент. «Наша встреча неслучайна и жизненно необходима для нас обоих» - так назывался комплекс мер по быстрому и полному овладения плацдармом под названием «девичье сердце», да и не только сердце было мне нужно.

Бар закрывался. Наша весёлая пьяная компания оккупировала квартиру одного из наших товарищей. Пока остальные восполняли нехватку в организме спиртного, я и моя новая знакомая, назовём её Гостья, уединились в одной из комнат. Было всё. Трепет нежных прикосновений. Робость первого поцелуя и страсть последующих. Одежда, летящая во все стороны. Юное, не по девичьи плотное, тело манило в себя. Всё это было, и это всё меня смущало. Неумелая страсть, скованность прикосновений, неопытность поцелуев. Я сразу решил, что дело во мне или в отсутствии романтики, но потом я начал понимать, …по крайней мере, догадываться.

- Послушай, а сколько тебе лет?

- Пятнадцать – чуть помедлив, ответила Гостья. И быстренько добавила – Но скоро будет шестнадцать.

Понимаю, что тем самым она хотела меня приободрить, но я не садист, чтоб в ребёнка живым мясом тыкать.

- Когда будет шестнадцать, тогда и приходи.

Я сел на кровать, потёр виски. Мне стало скучно и невесело. Гостья торопливо одевалась, стараясь не смотреть в мою сторону.

Через полгода она меня нашла и первое, что она сказала при встрече – Мне уже шестнадцать.

Через два месяца мы расстались, …чтобы встретиться через три года.

 

Тридцать восемь световых лет до любви:

Song: При жизни ты наверняка был поэтом или музыкантом. Наверно, с начала ты решил, что я надоедливая дурочка. Может это и так, но не настолько  Мне нравится Блок.

Dante: Я ничего не решил. А Блок мне тоже нравится.

Как день светла, но непонятна,

Вся явь, но как обрывок сна

Она приходит с речью внятной,

А вслед за ней всегда весна…

Song: Вот видишь, а ты говоришь, что ничего не помнишь. Стихи же Блока помнишь.

Dante: Я их не помню, я их знаю. Может быть, я и был Блоком, я не помню.

Song: Сейчас проверим. Скинь первые попавшиеся стихи.

Dante: Не учились, и так всё знали мы,

Распихав свои сны по полочкам.

Мазью мазали лжи подпалины

Про себя величаясь сволочью.

 

Как слепые котята сонные

Мы искали друг друга слабости

Мои светлые, твои тёмные.

Я молчал, улыбалась ты.

 

Не хотелось, но что поделаешь,

Мы старались всё знать заранее.

Собой грели мы белье прелое,

Награждая друг друга ранами.

 

Неспособные время выкинуть

За пороги как вещь ненужную

Мы невольно темнели ликами,

Опалёнными нашей стужею.

 

Имена разбежались в стороны,

На моё и твое из нашего.

Не клеймила меня укорами,

Так и я не решился спрашивать.

Song: Наверное ты не Блок, хотя я не могу понять. Конечно, не принято спрашивать, но почему у тебя такой ник - «Dante»? Может ты Данте?

Dante: Может быть, но вряд ли. «Dante» - это сокращённое от моего адреса – dantead_K9@mail.hell

 

Через два месяца мы расстались, чтобы встретиться через три года. Опять она нашла меня сама. Рабочий день, мой офис, жара. Гостья пришла со своей подружкой, той самой, к которой приезжала в наш город. Нельзя сказать, что я был не рад. Мало сказать, что я был не рад. Тумблер безнадёжно был в положении «выкл». Я не собирался что-либо менять в укладе своей жизни. Расставаясь, я вычёркивал из памяти всё, что связано с этим человеком, вытирал из сердца все эмоции, которые испытывал к нему. Настойчивость Гостьи была сродни насилию, насилию эмоциональному. Она хотела, чтобы я опять начал переживать то, что один раз уже пережил. Мне жутко хотелось её послать, но… я этого не делал.

Вечером поехали на дачу к её подружке. С собой для поддержания половой симметрии я взял своего товарища. Раздолбая, любителя футбола и пива. Он так же, как и я не был любителем женщин. Что, ты удивлена? Да, я не был любителем, …я был профессионалом.

Я делал всё, чтобы она на меня обиделась, разочаровалась во мне, оскорблёно хлопнула дверью. Конечно, я это всё делал в рамках приличия. Не люблю прямых обид и оскорблений. Я спел ей «Мою любовь». Помнишь?

Она умерла, едва появившись на свет.

Акушер был неопытный, ей искалечили крылья.

Но хотелось летать, как хотелось почувствовать силу.

В результате теперь ни её, ни меня больше нет.

Гостья всё понимала, искала компромиссы. В конце концов, заключили пакт о том, что 1. Я не обязан испытывать к ней какие-либо чувства.

2. Она никогда не будет меня делать чем-либо обязанным.

3. Я же просто не прогоняю её от себя.

В этот же вечер во исполнения пакта, а скорее, чтобы его закрепить, я переспал с её подружкой. Она видела, расстроилась и среди ночи убежала пешком в город. Вывод: с женщиной невозможно договориться о таких вещах, как в принципе и с мужчиной. Вообще глупо договариваться о таком. Бесчувственность на порядок страшнее ненависти. Я не чувствовал себя виноватым. Я чувствовал себя грязным.

Кстати, лучшая подруга Гостьи, ранее представлявшая из себя главного миротворца в наших отношениях, не сильно нагружалась тем, что поднасрала подруге. Утром, когда за нами пришла машина, разлучница, решив, что теперь она моя девушка, без тени колебаний, поехала со мной ко мне домой. Вопросом, как бы это помягче её выставить, я терзался недолго. Я сам ретировался с поля боя, усеянного трупиками Амуров.

Позвонил товарищу. Тому самому раздолбаю, любителю пива и футбола. На этот футбол мы с ним быстренько и поехали, …причём надолго, …навсегда.

 

Четырнадцать минут тишины:

Song: Тебе грустно?

Dante: Нет, мне страшно.

Song: Мне тоже страшно. Мы затеяли какую-то неприятную игру. Сразу было прикольно, а сейчас страшно.

Dante: Это не игра.

 

 

Я изменял своей жене. Раза полтора. Изменял ли тебе? Не помню. Ты же знаешь, что я ничего не помню. По крайней мере я не помню, зачем я тебе изменял. А изменять просто. Сначала сложно. А потом просто. А потом опять не просто. Что можно считать изменой? Чёрт его знает! Наверняка, переспать с Её сестрой – это измена. А мастурбировать при просмотре фильма с Сильвией Сайнт (Джьюлет Бенош, Сильвестром Сталлоне) - нет. Или всё-таки измена?

А измена ли – минет в переполненном междугороднем автобусе, исполненный совершенно не знакомой тебе девушкой, с которой ты не перемолвился и словом? Это второй вопрос. Первый вопрос, как это могло произойти? Годы тренировок, килограммы утраченных иллюзий, мили изорванных нервов. Если у вас всё это есть в запасе – попробуйте, вдруг получится. Тем более что здесь требуется особенное настроение вашего попутчика или попутчицы. А в этот вечер оно было. Я это почувствовал, как только сел рядом. Щелчками разрядов приветствовала меня перенасыщенная флюидами и гормональными бурями аура Попутчицы. Видимо, вокруг меня творилось тоже самое, потому что Попутчица сразу приняла единственное правильное решение… сделала вид, что спит. Через часа два она уже не могла делать вид, что спит. Она могла выгибаться, сжимать мою руку бёдрами, вот только стонать она не могла… громко и делать вид, что спит не могла… уже.

Когда прошли её первые волны, полезла ко мне целоваться. Поднял к её лицу свою правую (в тот момент свободную) руку. Пошевелил безымянным пальцем, на котором только слепой не мог ни увидеть толстого обруча обручального кольца. Он слепой не была. Попыталась что-то сказать. Я пресёк эту попытку. Через пару минут говорить она уже и не могла.

Мне нужно было выходить, ей ехать дальше. Рвалась что-то сказать, выйти за мной…

На вокзале меня встречала жена, мои друзья, её подруги. Я приехал. Мне уже ничего не нужно.

 

Календарь к закату:

Dante: Это не игра

Song: А что же тогда? Жизнь?

Dante: Смерть. Моя вчера, твоя завтра.

Song: Из-за чего же ты вчера умер???

Dante: Из-за любви.

 

 

Наверное, это была моя единственная любовь. Настоящая, искренняя. Она была такой, потому что в ней ещё не были примешаны страсть, выгода, зависть, стремление главенствовать, желание самоутвердиться за счёт другого. Не было в нас ещё той злобы, жестокости и глупости, которая овладеет со временем всем естеством. Не было. По крайней мере во мне. Мне даже не нужна была взаимность. Мне хватало мысли, что Она есть. Я могу думать о Ней. А когда осмелился Ей открыться, меня стала греть мысль, что Она знает о моих чувствах, и не важно, что думает обо мне при этом. Оказалось, ой, как важно. Я не отличался популярностью среди сверстников (см. начало), и всё, что она умудрилась сделать,… выставить меня на посмешище. Ничего, мне было не привыкать. Единственное, чего я не мог пережить, то, что со мной так поступила та, которую…

Я смог пережить это… телом, но во мне умер… ЧЕЛОВЕК.

 

Мой …атый день рождения. Главная задача напоить коллег. За вечер уже раз третий поменяли дислокацию. Во время переездов теряли боевых товарищей, телефоны, жён. Зато прирастали незнакомыми девчушками и очередной стадией опьянения.

Я чётко понимал, что это заведение последнее. Из нас осталось с пяток самых стойких. И те, клонились к закату. Ещё полчаса и можно будет развозить по домам или… не по домам.

Я пил кофе. Пил уже вторую чашку, когда заметил Её. Моя Любовь танцевала с каким-то хрычом. Я выпил коньяку. Нет, действительно это была Она. Откуда-то знал, что Она счастливо вышла замуж, родила там даже что-то. Я не ожидал Её больше увидеть. Я не хотел её больше видеть. Я не знал, что из этого выйдет. Может быть…

Они с сестрой наплевали на свою блатную компанию (какие-то директора, председатели колхоза, отстой всякий). Я отпустил водителя, оставил в баре товарищей. Мы пешком, как в детстве, пошли домой. Первый раз они нас нагнали метров через пятьсот пути. Догнали на двух машинах. Мол, девчушки за наш счёт попили, пора и рассчитаться. Деньги им явно нужны не были. Мы просто обошли их и пошли дальше. Второй раз догнали, когда до дома оставалось уже ничего. Напрочь перегородили дорогу. Знал, что шансов у меня никаких. Но чтоб настолько! Первым из машины вышел мент! В форме, здоровый, пьяный, с оружием. Без вариантов. Даже рыпаться не стоило. Минуты две сдерживал, дал девушкам убежать. Когда пропустил удар …цатый, сопротивляться практически перестал. Меня затащили в какой-то сквер и били. Всё что им было нужно, чтобы я признал свою неправоту. Меня сбивали с ног, молотили, потом я подымался. Меня уговаривали: «Скажи, что ты не прав». Я отвечал: «Я прав». Меня опять сбивали с ног. Девушки добежали до дома, вызвали милицию. Приехала милиция и присоединилась к этому празднику жизни. Избивающих меня стало на три рыла больше. И если мои первоначальные друганы мочили меня от досады на сорванное изнасилование, то старшего наряда взбесило, что я слишком в крови, и он форму выпачкал. Меня били минут сорок. Сначала я перестал отвечать, потом сам подниматься. Меня поднимали, опять сбивали с ног. Потом я уже и стоять не мог. Потом и…

 

 

Dante: Из-за любви.

Song: Я тоже из-за любви умру?

Dante: Нет, из-за её отсутствия

 

Я ещё не знал, что уголовное дело по факту моей гибели закроют за отсутствием состава преступления. Не знал, что моя Любовь, после очередного допроса в прокуратуре сойдётся с помощником прокурора. Видимо, впечатлясь всесильностью власти. Моя кошка умрёт от тоски, а гитару продадут за пятьдесят долларов. Я ничего ещё не знал, потому что я уже ничего не помнил.

 

Она проснулась. Ещё не настало утро, но и ночь уже торопилась смыться по своим делам. Монитор пестрел значками. Смутное ощущение неприятности и странности сна не покидало. Что-то качала с proza.ru и уснула. Перегнала курсор вверх. Добралась до верха страницы

 

История А или голый мужчина.

 

Ты помнишь, как первый раз мне позвонила? А я не помню. Я многое не помню. Никогда не ставил себе цель, что-либо запоминать. Наверно не умею я жить прош…

 

 

Что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню. А что было со мной, не помню. Ты же знаешь, что я ничего не помню. Я не помню даже, что любил тебя. Да и что это такое – любовь, я тоже не помню.

Скука – это убийца. Люди умирают от того, что ложатся и от того, что им становится скучно. Может я в чём то не прав, но я никогда не видел ни одного стоящего или веселящегося мертвеца. Ты ходишь, разговариваешь, ешь, совокупляешься, но всё это делаешь по инерции. Потому что в тебя уже вошла тишина. Мне стало скучно очень давно. Ничего страшного в этом не было. Страшное было то, что я понимал это. Я понимал, что мне скучно.

Мне было скучно и в этот вечер. Заходили какие-то люди. Пили, танцевали, периодически спаривались в соседней комнате. Время от времени музыку выключали, чтобы я сыграл очередной опус. Мне всё равно было скучно. Попытался разъяриться. Порвал о струны пальцы, деку украсили брызги крови. Не помогло. Скучно.

Её я увидел не сразу. Но увидел. Мы с ней были очень похожи. Оба молодые, симпатичные и… скучающие. Причём почти весь вечер она сидела рядом со мной. Мне было настолько скучно, что я не обращал никакого внимания на окружающих. Потом обратил. Она ни с кем не общалась. Сидела в колпаке отчуждения, потягивала пиво. К сожалению, я был трезв, поэтому без обиняков спросил:

- Может ты не против со мной переспать?

Она среагировала на удивление быстро. Возмутилась, рассказала про мужа, которого беззаветно любит. Удивилась моей наглости. Как я додумался предложить ЕЙ ТАКОЕ!? Я пожал плечами. На «нет» и суда нет. Я же только спросил. Она ещё долго возмущалась, но я её не слушал, мне было скучно.

Чтоб избавиться от фонтана возмущённого красноречия, пересел на диван. Там уже сидела, точнее полулежала под одеялом подруга Кота. Кот поехал в Москву по делам и пропал. Телефон не отвечал. Честно говоря, можно было начинать волноваться. Подруга этим и занималась. Найдя в моём лице свободные уши, начала втирать, как ей без Кота тяжело, как она переживает, в общем, все дела. Я слушал, изредка вякая, что-нибудь ободряющее. Было зябко. Я забрался на диван с ногами, прислонился спиной к стене, накрылся одеялом. Котиха без устали трещала про свои чувства к этому мартовскому…

Она не перестала говорить об этом даже когда под одеялам пробралась к моей ширинке и целенаправленно проникла внутрь. Мне стало ещё более скучно. Не ужели слово верность – теперь лишь слово? Нет. Ведь та девчушка отказала мне не по причине прямолинейности предложения или из-за того, что я ей не понравился. Она отказала, потому что помнила о своём муже. Может ещё не всё потеряно? Эта мысль меня немного согрела.

 

 

Song: Ты серьезно? Не шути со мной, мне не нравятся такие шутки. Ты не нормальный?

Dante: Я не нормальный. Если бы я был нормальный, мне вряд ли бы захотелось общаться с живыми.

Song: лучше напиши мне стихи. Про любовь.

Dante: Светла на ощупь тишина,

Но света всё же не хватает.

Пусть на ладони снег не тает.

Лёд сердца тает от огня,

Которым потчуешь меня.

 

И твой огонь меня не жжёт,

А только придаёт мне силы,

Но сильно видимо остыло.

Ведь только маленький кружок,

В моей броне огонь прожёг.

 

Но сквозь него вливались сны,

Стихи звучали, лились песни,

Казалось – чуть, и латы треснут,

Уж слишком для меня тесны.

Нужны они мне? Не нужны!

 

Остаться б мне в одном из снов,

Где вопреки законам жанра

Не пара становилась парой,

И не любовь плыла в любовь

До наших дальних островов.

 

Где некого ни в чём винить

Где не достанет быта вьюга.

И воздухом дыша друг друга

Не стали б мы его делить.

В попытке выжить на мели.

 

Song: Это ты сейчас написал?

Dante: Нет. Раньше. Давно.

Song: Кому?

Dante: Никому.

 

И я ещё не знаю, что вечером Неприступная придёт к моим дверям и сбивчиво будет объяснять, что ей негде спать. Почему бы тогда не со мной. А я отправлю её на… к мужу. Сяду на подоконник и буду размышлять, кто я... мудак или подонок? И Котиха ещё не знает, что Кота замочили по дороге в Калиниград, а тело найдут только весной. Ты ещё не знаешь, что в письме с очередным эпизодом придёт и моё прощальное письмо и продолжения больше не будет. Никто ничего не знает.

И ничего изменить не возможно.

И скоро я не буду об этом помнить.

 

А Ты так и не узнаешь, кто я и почему…

 

Она проснулась. Ещё не настало утро, но и ночь уже торопилась смыться по своим делам. Монитор пестрел значками. Заснув, она придавила клавиатуру, и символы печатались сами собой. Смутное ощущение неприятности и странности сна не покидало, как не собиралось сдаваться дежа вю: «Где я, что я? Когда со мной это было? Со мной ли? Насколько реально во сне я чатилась, настолько сейчас всё не реально».

Начала делетить случайные символы.

Добралась до верха страницы.

 

Dante:Надеюсь, этот отрывок прочитают уже после того, как будет не у кого спросить, что я имел в виду. Я слишком хотел закончить эту книгу, но я понимаю, что у меня слишком болит …Сердце, или что там у нас? Слева? Справа? По центру? Везде! Везде, где мы. Везде, где люди пересекаются сами с собой. Прячут себя в себе, завидуют тому, что они ещё могут завидовать. Я мог бы выделить тебе отдельную строку в жизни, после чего уйти в подполье. Мог бы объяснить причины причин, но я устал. Смертельно устал. И это не боязнь боли, смерти, жизни или чего-нибудь остального, что нас заставляет бояться. И даже не бред. Бред – всё, это самое остальное. И не отчаянье. Отчаянье – тот же страх. А я устал бояться. Просто я оставляю себе шанс встретиться с тобой, птица. Большая белая птица с размахом нестерпимых крыльев. А для этого необходима одна малость: - Умереть. Умереть вовремя. И моё покаяние будет тебе сигналом.