Мне давали газету. Обыкновенную большую вчерашнюю или позавчерашнюю, прочитанную газету. И после этого взрослые могли долго-долго заниматься своими делами. Даже уходить из дому. Ребенок часами методично и скрупулезно превращал простыню периодической печати в мелкие клочки бумаги.

Соседям меня демонстрировали, как феномен. Бабушки резвых и непоседливых малышей завидовали по черному. Старую прессу отдавали нам вместо игрушек.

Но взрослые глубоко заблуждались, думая, что меня интересуют газеты или процесс разрывания оных. Взрослые даже не догадывались, чем я была занята на самом деле…

А на самом деле, на фоне превращения газеты в клочки было очень удобно… путешествовать вглубь «Я». Начиналась эта «игра» с того, что я говорила себе: «Я – это я. Не кто-нибудь другой, а именно – я. Не мама, не бабушка, не соседка, не тетя-продавщица мороженного, не мальчишка с лопаткой за окном… Я – не они. Я – другое. Я – это я…» С некоторыми вариациями этот монолог я повторяла и повторяла, пока вдруг не возникало ощущение, что приоткрылась невидимая дверца и это самое загадочное «Я» сейчас вот-вот прояснится и перестанет мучить свой неопределенностью. За каждым следующим произнесенным «Я» что-то внутри становилось все более объемным, более ощутимым; «что-то», что как раз и задает все вопросы, понимает, чувствует. Но если это «что-то» спрашивает про «Я», значит само «Я» еще дальше, еще глубже, и именно оно мне должно сейчас открыться?!. Но как только я пыталась зафиксировать внимание на этом Я-наблюдаемом, оно тут же превращалось в Я-вопрошающее, и за ним сразу же открывалось следующее, и теперь уже оно должно было оказаться настоящим…

Это было похоже на отражение зеркал друг в друге, на сказку про белого бычка, на все, что не имеет конца. Причем вначале своего путешествия за каждым «Я» возникало всего одно следующее, как бы последнее. Через какое-то время в глубине, в перспективе появлялось две-три ступеньки-Я, через которые предстояло перепрыгнуть до конечного открытия, потом вдалеке угадывалось уже пять-шесть «Я», но все еще была надежда, пройдя через них дойти, наконец-то, до самого главного истинного «Я». Но чем глубже по ним продвигаешься, тем больше открывается за поворотом, и вот уже их невозможно сосчитать, внимание рассеивается, путешествие прерывается…

Разочарованно возвращаешься в реальность, к первому исходному «Я», к которому позже привыкаешь и начинаешь воспринимать, как единственное.

После первой неудачи я не сдавалась и начинала весь путь заново. На что еще это похоже? Затягивающая воронка с отдаляющимся дном, коридор, по которому, двигаясь вперед, оказываешься все дальше от цели. Можно попробовать перехитрить этот заколдованный тоннель, например, убыстряя темп прыгать сразу через несколько «Я». Или, наоборот, застрять на одном и, стараясь сохранить равновесие, чувствовать огромное количество «Я» сзади и спереди. Но это намного труднее, чем двигаться. Возможно в этом «застревании» и был выход, если бы удалось удержаться подольше, открылся бы какой-то боковой ход! Но терпения у меня не было. Я ведь во все это – играла…

В самом начале игра была похожа на очищение качана капусты: срываешь лист, а под ним такой же, поменьше. И совершенно очевидно, что внутри должна быть кочерыжка. Или на разбирание игрушки-матрешки: открываешь куклу, а внутри другая маленькая. И опять-таки ясно, что, в конце концов, должна быть самая маленькая, которую развинтить уже нельзя. Но постепенно воронка, до того сужающаяся, начинает расширяться… Это как если бы у капусты вместо кочерыжки внутри оказался другой качан и каждый следующий лист на нем крупнее только что сорванного. А внутри самой маленькой куколки нашлась новая, более крупная… Обратная перспектива… Логика отступает и сдается.

И если в начале пути конец поиска представлялся сложным, но достижимым, то теперь понятно, что никакого конца быть просто не может… Тут играть становилось уже не интересно. Если же я из упрямства все же продолжала, то неожиданно возникал страх. Не чего-то конкретного, не мысли, например, что я могу не вернуться, нет. Просто ни с того, ни с сего – страшно. И я прекращала.

А при чем тут газеты? Бог весть… Руки занять, наверное.

Позже, в юности, что-то похожее мне удавалось на скучных лекциях по истории КПСС, когда, сидя на задней парте, я вязала длиннющие шарфы и свитера. Руки были заняты. Голова свободна. Загадочное «Я» по прежнему не разгадано… Но это уже были слабые попытки, лишь отдаленно напоминающие те, детские путешествия…

Сейчас для меня этот волшебный коридор закрыт.

Иногда, очень редко, во сне, когда вдруг по случайным приметам понимаешь, что спишь, и, опьяняясь чувством инобытия, рвешься взлететь или пройти сквозь стену, он вдруг открывается…

Открывается и дрожит уходящими вглубь Я-ступеньками, и манит в свою прохладную глубину; шуршит обрывками газет из детства, мелькает петлями на вязальных спицах из юности… Дразнит, влечет, обещает исполнить…

Но – не впускает. Даже на порог.