ПЕРСОНАЛЬНОЕ ДЕЛО Н. СНЕГИРЁВА .

 

На большом куске прессшпана Синельников аккуратно вывел саженными буквами:

 

СЕГОДНЯ В 19.00 СОСТОИТСЯ КОМСОМОЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ.

Повестка дня:

1. Разбор персонального дела Н. Снегирева.

2. Разное.

 

Подошел Лукьяненко и внимательно прочи¬тал написанное.

— Значит, решили всё на Кольку свалить? — спросил он.

Синельников усмехнулся.

— А ты бы хотел, чтоб на тебя? Помоги лучше прибить объявление, — и он протянул Жоре молоток. — Вот сюда бей. По гвоздю.

Гвоздь с одного удара вошел в бревно.

— Умеешь, — похвалил Синельников, — чувствуется сила.

Но Лукьяненко отмахнулся от похвалы и на полном серьезе попросил Синельникова:

— Слушай, Олег, а нельзя ли это дело как- нибудь замять?..

— Как замять? — не понял Олег.

— Ну отвести, что ли, — пояснил Жора, — чтоб не мучили Снегирева на собрании, ведь он ни в чем не виноват, я говорил Мартьянову.

— А он что? — поинтересовался Синельников.

— Он говорит, как решит Олег, то есть ты.

- Не во мне дело, пойми, Жора. Просто в жизни существует закон: что заслужил, то и получай. А Колька — комсомолец, с него двойной спрос, не то что с тебя... Но Лукьяненко, как будто не слышит и продолжает упрямо твердить:

— Снегирев ни в чем не виноват. Снегирев...

— Вот и скажи об этом на собрании, — перебил его Олег, — может быть, учтут.

— Так я же не комсомолец, мне на собрании нечего делать.

— Ничего, собрание открытое, ты тоже можешь на нем присутствовать, — сказал Синельников.

К началу собрания Лукьяненко, конечно, опоздал — подвели часы. Но его за это никто не упрекнул. Больше того, встретили его очень приветливо. Синельников прервал свое выступление на полуслове и вежливо попросил:

— Прошу садиться. Ребята, сообразите Жоре место.

Монтажники потеснились и освободили местечко на кровати.

Синельников продолжал прерванное приходом Лукьяненко выступление:

— ...тут было много различных мнений, а я скажу так: слабодушным человеком оказался Снегирев! Я приношу свои поздравления Жоре

Лукьяненко и искренне восхищаюсь его победой, одержанной над комсомольцем.

Синельников отыскал глазами Лукьяненко. Жора, не зная, как ему принять зту похвалу, встал, натянуто улыбнулся и поклонился.

— Нашел кого хвалить! — возмущенно сказал Мартьянов.

- Прошу не перебивать выступающего, — Синельников постучал карандашом о стакан строго посмотрел на Игоря. — Тут некоторые кое-чего недопонимают, — кивок в сторону Мартьянова, — давайте разберемся вместе: Жора вполне заслужил похвалу, я утверждаю это с полной ответственностью. Обратимся к фактам. Факты говорят вот о чем. Есть у нас комсомолец Снегирев и не комсомолец Лукьяненко. Кто такой Лукьяненко, мы, примерно, знаем, а вот Снегирев нам открылся сейчас с совершенно новой стороны. С некрасивой стороны. Он оказался слабеньким человечком. У меня нет сейчас уверенности в том, что Снегирева нельзя склонить к любому темнойу делу. А Жора...

Тут уж не выдержал Митрич и пробасил на всю палатку:

— Это слишком! Колька — парень проверенный. Не один год вместе. Я Кольке верю, как самому себе.

Мартьянов поддержал Митрича:

— Я тоже надеюсь на Снегирева. Случай пьянки у него впервые, и я думаю, что в дальнейшем с ним такого не повторится. А вот о

Лукьяненко мне бы хотелось здесь поговорить...

Синельников спокойно выслушал и Митрича, и Мартьянова, но, когда они кончили говорить, продолжал как ни в чем не бывало:

— ...Лукьяненко не комсомолец, прошу не забывать. Лукьяненко не может делить ответственность с...

Жора вскочил а нервно закричал:

— Почему это я не могу?! Я могу! Вместе с Коль... со Снегиревым...

Синельников знаком предложил ему сесть и продолжал:

— ...не может делить ответственность наравне с Николаем Снегиревым. Если Мартьянов найдет нужным, пусть он накажет Лукъяненко в административном порядке.

Синельников, как опытный лоцман, вел собрание по единственному, ему одному известному, руслу.

— Правильно! Пусть накажет, — снова вскочил Лукьяненко. — А то что же получается, в самом деле?!

Синельникову вновь пришлось прибегнуть к помощи карандаша и стакана.

— Товарищ Лукьяненко, если вы будете мешать вести собрание, то придется вам покинуть палатку.

Жора сел и опустил голову. Он не хотел уходить, он хотел знать, к какому же все-таки решению придет собрание. Это было первое в его жизни собрание, с которого он не хотел уходить.

Олег взглянул на сгорбленную спину Лукьяненко, и ему стало жалко парня. Синельников примерно понимал его душевное состояние — ведь Жора привык к постоянным головомойкам, как привыкают к курению, привык к тому, что его постоянно за что-то ругают и за что-то наказывают. А тут, вроде бы, его даже пытаются похвалить, выставить героем. Но «герой» не желает воспринимать похвал. Такие похвалы могут радовать только отпетых негодяев, такие похвалы скорее всего напоминают пощечину, полученную публично.

— Я предлагаю, — Синельников оглядел притихших монтажников, и в его глазах на миг появилась хитринка, но только на миг, появи-

лась и тут же исчезла. — Я предлагаю вынести Николаю Снегиреву строгий выговор.

Никто не сказал ни слова. Синельников вздохнул и приступил к голосованию.

— Кто за то, чтобы вынести Снегиреву строгий выговор, прошу поднять руку.

Не поднялось ни одной руки.

— Кто против? Один... два... три... четыре... единогласно.

Комсомольцы не утвердили выговора Снеги¬реву — все обошлось словесным внушением. Синельников вместе со всеми голосовал «против», по-видимому, забыв, что он сам предлагал строгий Еыговор. А быть может, в этом была своя политика?! У секретаря комсомольской организации всегда должна быть своя политика!

На этом собрание могло бы закончиться, если бы Синельников вовремя не напомнил:

— Ребята! А разное?

— Какое еще разное?!

— Второй пункт нашей повестки, — пояснил Олег.

— О чем тут еще толковать? — пожал плечами Мартьянов.

— Давайте поговорим о себе, — неожиданно предложил Синельников.

— Что там можно говорить о себе? — пробурчал шофер Гена Сафонов, пробираясь к выходу, — жми на газ до предела и баста.

— Вот об этом и поговорим, — остановил Олег Сафонова, — успеешь накуриться. Садись. Сафонов сел.

— Давай, только короче, — милостиво разрешил он.

—- Я скажу о себе, ребята, — начал Синельников, — мне иногда хочется напиться до чертиков...

В палатке засмеялись, а Сафонов подсказал:

— ДаЙ знать Жоре, он мигом сообразит на двоих.

— Тогда уж лучше на троих, — смеясь, добавил Мартьянов.

Синельников подождал, когда прекратится смех, и продолжал развивать свою мысль:

— Нет, я серьезно, ребята, — скучно мы живем...

— Что верно, то верно, — вздохнул кто-

то, — Олег прав.

— ... и я понимаю Жозефину... —продолжал Синельников.

— Светлану! — поправил Митрич.

— Ну да, я и говорю — Светлану. Бегает она за тридевять земель на танцы и правильно делает...

— Бегала, — вновь вмешался Митрич, взглянув на скромно сидевшую в уголке Скриггичкину. — Понятно?

— ...ну да, я и говорю: бегала. Ты, пожалуйста, не перебивай. Я понимаю и Жору, который со скуки ходит на голове...

— Это его обычное состояние, — добавил кто-то, и полотняные стенки палатки затрепыхали от хохота.

Синельников терпеливо ждал, когда утихнет смех.

— Я понимаю, это, конечно, смешно... Но ведь до тошноты скучно мы проводим свое свободное время. У нас же тоска смертная!

— Конечно, смертная, — поддержала Синельникова Светлана. До сих пор она сидела молча .

- Ребята, — сказал Олег, — случай с двумя друзьями, — он кивнул на Снегирева и Лукьяненко, — натолкнул меня на одну мысль —

стыдно нам не знать дней рождения своих

товарищей. Если бы мы это знали, некоторым, — я не называю фамилий, — не надо было бы выдумывать себе дни рождения, когда заблагорассудится.

— Правильно! — поддержал Митрич, — Жорка хотел потихонечку отметить и наделал шуму.

— А что, и вправду у Жорки был день рождения? — удивленно повернулся к Мартьянову Синельников.

— Был. По документам, — ответил Игорь.

— Так что ж мы, ребята, не поздравим его! — всполошился Олег, — Ведь такой праздник бывает у человека раз в году.

— Давай, действуй от нас, Олег, — подал голос Сафонов, — поздравляй.

— Точно, — пробасил Митрич, — от всех.

— Вы бы его лучше в театр отпустили, — попросил Снегирев и, смутившись, добавил, — я ему, между прочим, обещал это устроить. На «Такую любовь» Когоута.

— Шеф! — засмеялся Мартьянов. — Ничего не скажешь!

Но Синельников воспринял слова Снегирева вполне серьезно.

— Раз обещал, надо выполнять. Лично я поддерживаю Снегирева и прошу Игоря Николаевича отпустить именинника в город. Пустьэто будет подарок от нас всех.

— Правильно! Отпустить! — послышались

голоса. Завтра же четверг! Рабочий день, — растерялся Мартьянов.

— Поэтому и просим вас.

— Я — пожалуйста. Если собрание решит... Только с машиной как?

— Спецрейс, — засмеялся Сафонов.

— Пусть будет спецрейс, — в ответ тоже засмеялся Игорь, — только по пути захватишь от нас столбы для пропитки, а оттуда продукты.

Догов о ри л ись ?

— Потом договоримся, — ответил за Сафонова Синельников. Олег подошел вплотную к Лукьяненко и стал пожимать ему руку.

— Что ты, Олег, — испугался Жора, — не надо...

— Речь давай. Что ты там молчишь?!—недовольно спросил Митрич. — Что у тебя язык присох?

У Олега не присох язык, он подумал, подумал и сказал:

— Дорогой Георгий! От имени нашей комсомольской организации и от всех монтажников прими поздравления и... одним словом, гладь

костюм — завтра едешь в театр.

Все зааплодировали, Лукьяненко по привычке хотел скаламбурить, но сразу же осекся и, с трудом выдавив из себя «спасибо», выскочил из палатки.

Синельников вышел за ним вслед — благо повестка была исчерпана. Олегу было любопытно, что же сейчас предпримет Жорж?

А Жорж ничего не предпринимал. Он стоял невдалеке от палатки, курил и наблюдал за звездами. После полета наших космонавтов в этом не было ничего удивительного.