Звякнули китайские колокольчики, подвешенные гирляндой над косяком двери, холодный осенний ветер метнулся в открывшуюся щель, пихнув порывом долговязую фигуру в широкополой фетровой шляпе. Придерживая головной убор, неизвестный, помогая плечом, поспешил прикрыть за собой тесаную неподатливую дверь.

Чёрный плащ, напоминающий мантию, складками опускался до колен, скрадывая очертания, а некогда дорогие, но стёртые сапоги наглядно подчёркивали денежные затруднения их владельца.

Неуклюже поправив широкий шарф, закрывающий нижнюю часть лица он, припадая на ногу, пересёк залу, в беспорядке заставленную безрукими статуями, греческими амфорами и стояками изъеденных временем мушкетов. Лавируя между старинной рухлядью, он приблизился к доживающему свой век, но всё ещё добротному чисто выскобленному прилавку.

Подвешенный на цепи медный светильник, бросал призрачный свет на стену близ стойки, увешанную турецкими ятаганами, шпагами, и двумя алебардами, скрещенными над высоким щитом достойного лишь фалангиста Великого Александра. Дрожащие языки пламени выхватили из глубины зала: чучела животных, нагромождение медного хлама, позолоченные рамы картин…

Серые стены, жаждущие кисти маляра и безвкусный интерьер скорее напоминали лавку старьевщика, но великолепные часы в виде солнечного диска инкрустированные знаками зодиака гордо возвышались над стойкой, сглаживая несколько опрометчивое суждение.

Ещё добротный прилавок чёрного дерева и филигранной работы панно в золотых завитушках подвешенное в центре на стене, сводили на нет предвзятое мнение - дела не так уж и плохи.

Перчатка незнакомца ухватилась за рубчатую, покрытую синим налётом, ручку медного колокольчика, но воспользоваться изящной безделушкой ему так, и не пришлось.

Где-то за стеной хлопнула дверь. Фитиль толстой стеариновой свечи затрещал, языки пламени бликами заметались по сторонам, рассыпаясь по надраенным доспехам и набором кривых абордажных сабель; зашелестела ширма из тонких бамбуковых прутьёв, и у дальнего края прилавка появился невысокий тонкогубый человечек, вдохновенно работающий челюстями.

Заметив незнакомца, он остановился, рыжая клинышком бородка ритмичнее забегала из стороны в сторону, а из набитого рта невнятно послышалось:

- Оброе уро…

Голова комично мотнулась в знак приветствия; вытянув шею (как гусь) он с видимым усилием проглотил остатки раннего завтрака и в ожидании уставился на посетителя.

- Доброе утро …м-м сэр, - пустил он пробный шар, – прошу прощения не услышал входной двери. Мой приказчик как всегда запаздывает, ну а я хоть и рано просыпаюсь, то всегда, знаете ли, люблю поваляться… впрочем, вас интересует нечто иное.

Он с видимым удовлетворением глянул на увешанную оружием и доспехами ближайшую стену, но тут же поморщился:

- Света маловато, э-эх с сегодняшними ценами на..., - но тут же перевёл монолог в нужное русло.

- Вам что-то приглянулось из моей скромной коллекции? …Впрочем, если вам по душе нечто иное – рад буду посодействовать.

Не дождавшись ответа, он решил, что перед ним один из тех небогатых клиентов, которые стараются приобрести недорогую, но броскую подделку под старину. Спрятав глаза, он хитро улыбнулся, но тут же его лицо приняло доброжелательно- заискивающую мину.

- Пару дуэльных пистолетов, сударь? Недорого... Английский мастер, но не отличить от работы самого Коминаццо! Футляр можете заказать отдельно, у меня как раз на примете великолепный краснодеревщик: дуб, клён, кедр; советую с инкрустациями по серебру, если конечно цена не испугает …

Да… на прошлой неделе мне завезли две прекрасно сохранившиеся алебарды эпохи викингов, признаюсь - сумасшедшая оказия…

- Я пришёл за Судьбой!

Голос был сиплый надорванный, будто незнакомец страдал хронической простудой или болезнью лёгких.

Хозяин лавки замер вглядываясь в лицо посетителя скрытое тенью широкополой шляпы.

- М-мы знакомы…!? - неуверенно произнёс он.

…Плащ всколыхнулся, но ответа не последовало; коротышка заметно успокоился.

Неясные слухи уже давно витали по городу с того самого времени, когда незаконнорожденный сын баронета Вильфри чудесным образом избавился от врожденного недуга и не без помощи загадочного манускрипта приобретённого в его лавке.

Ещё один любопытный чудак, подумал он, из тех, которые суют свой длинный нос в надежде поймать таинственно-пикантную новость.

– Слухи сэр… Слу-хи! – лавочник сыто причмокнул. - Мирской суетой распоряжается лишь Всевышний: …рождением и смертью жизнью и судьбами…- он осекся, набожно подняв глаза на изъеденную медь закоптелого канделябра.

- Послушайте милейший! Не стройте из себя деревенского оболту… - голос таинственного незнакомца задрожал, споткнулся, сухой кашель разорвал грудь и, сломившись в пояснице, он рухнул на прилавок. Под чёрным плащом, в конвульсии содрогалось тело; шляпа сползла на темя, скатилась на пол, обнажая редкий белесый волос и розовую кожу альбиноса, покрытую круглыми (с фартинг) коричневыми пятнами.

Первым порывом хозяина было сбегать принести воды или послать кого-нибудь за лекарем, но подозрительные пятна столь похожие на симптомы ужасной болезни пригвоздили его ноги к полу. Он лишь чуть отодвинулся, ощущая предательский холодок в животе и пытаясь вспомнить, подходящую в его незавидном положении молитву.

Между тем незнакомец раскачиваясь встал с колен и, опёршись о прилавок медленно стянул перчатку.

Кожа тыльной стороны ладони была покрыта знакомыми коричневыми бляшками, фаланга указательного пальца и вовсе отсутствовала: вместо него пугающе выглядывал бесформенный коричневый нарост.

Лепра!

Гладковыбритые щёки лавочника дёрнулись, пальцы сжались в кулаки, ногтями впиваясь в ладонь, он вздрогнул и мелкими шажками попятился к бамбуковой ширме.

– Господи спаси и сохрани… - невнятно пролепетали губы.

Страшный посетитель с усилием засунул руку в складки плаща и побелевшими пальцами вытащил на свет круглую баклагу, обшитую кожей; стянув грязно-жёлтый шерстяной шарф, закрывающий подбородок он, запрокинув голову и судорожно глотнул.

Помещение наполнилось приторно-резким запахом рома. Воцарившуюся тишь нарушали лишь бульканье, вздохи, острый кадык размерено ходил под розовой, как у младенца, кожей.

У почтенного антиквара на миг помутнело в глазах: передние зубы незнакомца скорее напоминали челюсть молодого жеребца будто возникая из недр подбородка, а нижнюю губу заменял сморщенный в струпьях нарост.

Ароматная жидкость тёмным ручейком заструилась между зубами, каплями стекая по белесой бородке, щекам, расплываясь пятном на приспущенном шарфе.

Незнакомец на миг оторвался, тяжело вздохнул, …крякнул, закупоривая баклагу и обратив внимание на крадущегося назад к бамбуковой ширме коротышку, вперил в него блеклые в красных прожилках глаза.

- Стой плут! Или клянусь Мадонной, я насажу тебя на этот вертел!!

Хозяин замер и невзначай покосился на прилавок, где лежал надраенный трезубец римского гладиатора с вечера приготовленный для одного из клиентов.

Надломленный голос незнакомца особого впечатления на антиквара не произвёл.

Но глаза!!

Это был гипнотический взгляд удава холодный повелевающий; водянистые зрачки, ломая остатки воли, тянули его к себе как обессиленную жертву всё ближе и ближе к неотвратимому финалу.

Лавочник сделал шаг… ещё шаг. Глаза раннего гостя вдруг потухли, он нахлобучил шляпу и заново обмотал подбородок шарфом. Голос стал глуше, видимо действие алкоголя смягчило минутную вспышку гнева:

- Подойдите поближе милейший… можете поверить на слово пройдохе Дюпрэ: ничего страшного вам не грозит.

Это всего лишь сухая проказа и-и… весьма надеюсь на ваше благоразумие. Мне бы не хотелось провести остатки дней, отпущенные мне Творцом в каком-то жалком захолустном приюте, впрочем, и у вас положение не из блестящих. Ваша маленькая тайна может стать для вас роковой! Или Его Преосвященство папа Климент нашёл почётное место в списке ваших покровителей.

Святая инквизиция не так уж и часто посещает берега нашей доброй Англии, но испытывать свою судьбу? Нет-нет я бы вам этого не сове…!

Новый приступ кашля сотряс грудь свежеиспечённого знакомого но, устояв на ногах, он опёрся локтями о прилавок и вытер рот шарфом. Левая рука мелко дрожала, скрюченные пальцы отбивали по прилавку стокатто. Усилием воли он натянул на ладонь перчатку и замер.

Нарушая тишину потрескивала свеча, заскреблась под стойкой мышь. Плащ заколыхался, прокаженный распрямил плечи, его надтреснутый голос заметно окреп:

 

- Лисий нюх… вернее звериная проницательность делает вам честь милейший; сию лавку мне посоветовал навестить небезызвестный вам Томас Морэн.

- Томас Морэн… - глухо пробубнил лавочник, – да видит бог, в его смерти моей вины нет. Он сам выбирал себе Судьбу! В сопроводительном документе ясно указано, что…

Тощая шея хозяина лавки вытянулась, он поперхнулся, уловив отблеск пламени на блестящих остриях трезубца и пытаясь задобрить господина Дюпрэ «одарил» гостя кривой умиротворяющей улыбкой: - Я… я…

- …Бедняга Морэн - глухо усмехнулся прокаженный. - Он служил под моим началом, на одном из торговых суден Ост-индской компании.

Обогнув Африку мы договорились с чернокожими дикарями насчёт слоновой кости (которую забрали на обратном пути) ну а через пять недель бросили якорь у Цейлона, чтобы загрузить партию чая, вот тут то его и настигла эта странная болезнь, ну а в тех краях… в тех краях разной нечисти - вдосталь.

Мой помощник мог лежать неделю, с трудом передвигая непослушное, словно залитое свинцом тело, обливаясь потом в муках бессилия.

По возвращению в Рочестер приступы стали всё продолжительней. Ни о какой свадьбе с помолвленной до отъезда Элизабет Стэн не могло быть и речи. Местные эскулапы лишь бессильно разводили руками, а вызванный из Лондона магистр медицины не в состоянии определить диагноз оставил после себя жёлтого стекла пузырь с микстурой, и отбыл назад. На следующий день сердце Томаса Морэна перестало биться…

Воцарилась натянутая тишина.

Потрескивала грязно-жёлтая свеча, приглушено доносился крик матери зовущей детей, в углу под белевшими полотнами картин нудно стрекотал сверчок.

- …Nos habebit caeli - подняв глаза на канделябр, перекрестился лавочник.

- Нас примут небеса - глухо согласилась фигура в чёрном. - …Но не соизволите ли милейший спуститься на землю давайте обговорим положение пребывающих ещё в относительном здравии – господин Дюпрэ вздохнул. - Я так и не успел расспросить обо всех тонкостях безвременно покинувшего нас мистера Морэна …но вы имеете дело с разумным человеком и да будет мне свидетелем Всевышний - я не скряга.

Складки плаща пришли в движение и на прилавок, с глухим звоном опустился увесистый кошель.

- Надеюсь, вам этого будет вполне достаточно, милейший… за труды!

- З-золото? Нет-нет!! В сопроводительном свитке ясно сказано, что…

- Вы вновь пытаетесь увести меня в дебри своего многословия. К делу милейший! Ну не тянуть же мне раскаленными щипцами за ваш язык.

- Да-да, пожалуй вы правы э-э … господин Дюпрэ.

Лавочник глубоко вздохнул и обмакнув потёртым рукавом телогрейки высокий лоб, поёжился.

- Вот уже пошёл третий год…. После смерти Кэтрин мне пришлось перебраться поближе к дочери, ведь это единственная родная душа на белом свете.

Продав магазин и антиквариат-галерею в Лондоне, я переехал сюда, в Рочестер и довольно прибыльно сторговал этот дом и прилегающую к нему м-м… лавку. Наследникам было наплевать на запущенное жильё и «старинную рухлядь» как они нарекли небольшую коллекцию и неспроста. Мне здесь изрядно пришлось попотеть, приводя эту развалюху и товар в божеский вид.

В общую стоимость входили: дом, утварь, товар и библиотека, состоящая из нескольких десятков фолиантов и разрозненных рукописей на которую я наткнулся, когда приводил в порядок склад и небольшую мастерскую расположенную в подвальном помещении. Там же в углу под полками я и наткнулся на окованный медью небольшой сундук. Вызванный мною мастер ключ так и не подобрал и повозившись с крышкой взломал мудрёный замок.

Содержимое было тщательно обёрнуто в парусину и прекрасно сохранилось. Это были пачки листов скрепленные вместе суконными лентами. Развязав одну из стопок, я начал читать. Ничего интересного: жизнь молодого послушника из монастыря святого Августина близ Лондона. Всего сундук вмещал пятьдесят с лишним жизнеописаний, и у меня уже мелькнула мысль пожертвовать весь этот хлам нашему городскому собору, но на дне я обнаружил любопытнейший документ - Сопроводительный свиток:

Сии манускрипты (вещал в нём настоятель), насыщены здоровьем, духом и добротою создателей своих: непорочных монахов ордена святого Августина, а воля Всевышнего вдохнула в сии писания силу амулета: от ран, увечий и болезней.

Облегчи муки страждущего, преподнеси как дар ближнему своему - безвозмездно! И да постигнет Божья кара искушённого вознаграждением за добродетель. Ни золото, ни достояние, ни подарок не соблазнит твою душу безудержным порывом алчности.

Над витиеватой росписью в конце свитка стояло небольшое пояснение: «И вознаградит тебя Господь за бескорыстие и великодушие годами спасённого тобой…»

Лавочник перевёл дух, подкинул на руке кошель, взвешивая содержимое, и с кислой миной вернул владельцу:

- Моё вознаграждение исчисляется двумя годами жизни (как и указано в свитке) из тех, которые вам подарит Всевышний. Согласитесь что это не такая уж и высокая дань…

Звук, услышанный почтенным антикваром, был похож на далёкий клекот орла, он даже сделал шаг назад, рассматривая балки над головой, но натужный кашель господина Дюпрэ вернул его к действительности.

- Мне не до смеха милейший. Вы говорите с человеком обречённым на медленную и мучительную смерть, а просите взамен лишь… чепуху - не велика потеря! Только вот бедняге Томасу ваши амулеты и талисманы облегчения не принесли, а вы…

- Нет-нет, поверьте! это был первый прискорбный случай, - лавочник для пущего убеждения молитвенно сложил пухлые ладошки на груди.

Посетитель в раздумье поправил шляпу:

- Н-да… будем, надеяться, что так оно, и есть и моя болезнь отступит, но если это всего лишь ваши плутовские шутки, то терпение… впрочем, мне терять нечего. За вами милейший!

Лавочник освободил узкий проход и впустил гостя за прилавок. Сняв с гвоздя помятый светильник, он подкрутил фитиль, зажёг его от жёлтой оплавившейся свечи и, накрыв колпаком, поднял лампу на уровне груди.

- Следуйте за мной сударь.

 

 

В подвале (на удивление) пахло свежескошенным сеном. Связки трав, подвязанные над головой к балкам, придавали воздуху пьяняще-горьковатый вкус, а длинное подслеповатое окошко, чуть возвышающееся над мостовой, раздвигало мрак загадочно-тусклым светом, ниспадающим на широкий массив стола.

Недалеко на ратуше девять раз пробили башенные часы.

Лавочник водрузил светильник на толстые выщербленные доски и поколдовал над фитилём. Язычок пламени веселее заплясал под стеклом колпака, отодвигая вглубь подвала вязкую темень.

Возле подножия, уходящей в потолок грубо сколоченной этажерки, угадывались очертания сундука. Хозяин не без труда откинул массивную крышку, и словно приглашая гостя, отступил назад.

- Вот это и есть те самые манускрипты, о которых я вам рассказывал сударь, надеюсь, до вечера одолеете один, два.

?

Антиквар замялся:

- Видите ли, господин Дюпрэ: рукописи, которые я успел просмотреть, составлены на древнеанглийском да к тому же густо приправлены латынью, так что…

- Нет-нет! - господин Дюпрэ понимающе качнул головой, - не смею вас стеснять. С двумя-тремя управлюсь к обеду и выберу для себя что-нибудь поприемлемей. Ну а что касается латыни, могу преподать урок любому из учителей богословия в нашем благословенном Рочестере. …Да, вот что: не забудьте побеспокоиться насчёт кэба, ну скажем к часу дня - буду весьма признателен. Ну а сейчас я попросил бы вас удалиться, оставьте меня один на один со своей будущей Судьбой!

Дюпрэ скользнув взглядом по лицу лавочника, нагнулся над сундуком, словно изучая содержимое. Кисти, упёршиеся в потемневший от времени остов мелко задрожали.

То ли нахлынувшие чувства, разбудили в нём надежду на скорейшее выздоровление, а может коварная болезнь, отбирая остатки жизненных сил, вошла в решающую стадию...

Прошла секунда, две, три: руки приобрели былую твёрдость, и он любовно сметая пыль, вытащил перевязанный тесьмой пакет.

- У меня к вам маленькая просьба, - заискивающе обратился тонкогубый коротышка, - надеюсь, вы будете осторожны…

Он, сузил глаза, глядя на трепещущий язычок пламени.

- Не извольте беспокоиться, я буду осторожен как тигр учуявший антилопу… и-и не смею вас задерживать, - тоном, не допускающим пререканий, подытожил прокаженный.

 

Лавочник, чертыхаясь, поднимался по тёмной лестнице, то и дело, ощупывая ладонью утопающую во мраке стенную кладку.

«В мои-то годы? …Хоть приют открывай! Чёрной оспы да холеры в этом доме лишь не хватает. Неплохо если бы сей наполовину м-м дохлый господин с замашками лорда, исчез вместе со всем содержимым проклятого сундука». Но, сравнив худосочную фигуру клиента, бурча, отмёл в сторону несбыточную мечту.

Упоминание господина Дюпрэ о недремлющем оке святой инквизиции заставило почтенного лавочника по-новому взглянуть на своё незавидное положение. Проклятые слухи!

Он хмуро глянул на приказчика занявшего почётное место за прилавком. Тот в удивлении застыл с дымящейся кружкой чая в руке. На плотной обёрточной бумаге лежал недоеденный ломоть хлеба, покрытый сливовым вареньем.

- В следующий раз предупреждать надо Брайан!!

- Но господин Ньюмэн, я вам напомнил ещё вчера вечером, что задержусь. У моей жены…

- Ладно-ладно, - лавочник, скривился как от зубной боли, отметая рукой вязкие оправдания приказчика.

- В углу, там, где амфоры и стеклянная утварь зажги канделябры и начни раскладывать.… Да… чтобы не забыть. Сходишь к Гальдэру, пусть подъедет к часу дня. Это для господина м-м… неважно. Впрочем, внизу - он кивнул в сторону подвала - мой старый клиент: господин Дюпрэ и если старина-Гальдэр появиться со своей клячей раньше назначенного срока, то спустись и предупреди его.

- Не извольте беспокоиться хозяин, всё будет…

- Не имей привычки перебивать болван - вспылил, было, лавочник, но тут же обмяк. - Я поднимаюсь отдохнуть, голова как тот византийский чан, - кивнул он в сторону надраенного медного таза, - наверно погода. Он сосредоточенно ощупал залысины.

- Если что-то срочное, непременно буди.

 

* * *

 

Фигура, закутанная в чёрный плащ, сгорбилась над грубым тёсаным столом, напоминая собой алхимика желающего постичь мудрость древнего трактата. Пожелтевшие страницы завладели его вниманием уводя прочь от невесёлых мыслей, телесных недугов и душевной боли.

Пробившиеся сквозь поредевшую грозовую плоть солнечные лучи ниспадали через узкую прорезь окна, золотистой стеной огородили прокаженного, словно защищая от обступившей темноты подвала, протягивая ниточку надежды… вселяя веру в будущее.

Ба-ам! – тоскливо прозвучал отдалённый бой часов на городской ратуше. Задрожали красные, словно после ожога, веки. Блеклые глаза господина Дюпрэ вспыхнули жизненным блеском; он отвёл взор от невидимой точки на бревенчатой стене, прищурился, глядя на освещённое солнцем окно.

Засунув руку под мантию, он вытащил баклагу и смочил шершавое, будто от наждака горло.

Пред ним лежало три манускрипта, три Судьбы, облачённые в переплёты с грубо выделанной кожи. Потрепанные края рукописей напоминали о долгом пути, которые им довелось преодолеть, прежде чем почили в подвале почтенного антиквара - Ньюмэна.

Туго перехватив лентами манускрипты, Дюпрэ осторожно уложил их в сундук и бережно опустил съеденную временем крышку.

 

На столе осталась рукопись, которая, по мнению безнадёжно больного Дюпрэ была создана именно для него: «Рождение и бытие послушника Иеронима».

Невзрачная серая жизнь служки (а в последствии монаха) в обители «Святого Августина» в корне отличалась от разнузданного времяпровождения бывшего капитана Её Величества.

Опустив веки, он ощупал холодный переплёт, провёл ладонью по титульному листу. Его рука задрожала, нервный тик дёрнул щеку, а высокий изрезанный морщинами лоб покрылся бисером пота:

- Ты будешь моей Судьбой!! – взревел прокаженный, словно одержимый минутным умопомрачением. - Да будет на то воля Божья …или происки Сатаны! – надорванный голос перешёл в шипение и перекрестив лоб он откинулся в изнеможении на спинку стула.

…Обследовав воспалёнными глазами пыльные полки Дюпрэ стал на ноги и дотянувшись снял бесформенный тюк серой обёрточной бумаги невесть сколько времени пролежавший здесь; оторвал кусок и расправив бережно перенёс на него своё сокровище.

Хлопнула над бревенчатым настилом потолка дверь, раздалось неуверенное шарканье подошв о базальтовые ступени; потянуло свежим ветерком. Дюпрэ повернул голову на скрип открываемой двери.

Потревоженный сквозняком, с полки слетел пожелтевший лист и сделав замысловатый пируэт опустился на титульный лист Судьбы:

Разрезая грозовые тучи пылающими крыльями, на остроконечные кирхи канувшего в ночь города падал низвергнутый с небес ангел. Под гравюрой выцветшим, но ещё разборчивым шрифтом стояла подпись автора:

 

Albrecht Durer (1520)

 

- Господин Дюпрэ…! Сэ-эр! - заискивающий голос приказчика послышался где-то в глубине у самой двери.

- Да-да, иду! Минуту терпения… - последние слова он, ругнувшись, проворчал под нос.

Прокаженный повернулся к столу, не мешкая, завернул манускрипт, и плотно перевязав его, сунул под складки плаща.

- Иду-иду, милейший!

Подхватив светильник, он поднял его над головой. С десяток шагов прямо, как он запомнил спускаясь в подвал, резкий поворот и почти уткнувшись в маячившую впереди спину закружил по винтовой лестнице.

Лишь при нормальном освещении Дюпрэ разглядел лицо своего провожатого.

- А-а …?

- Не беспокойтесь сэр. Господин Ньюмэн возложил на меня все заботы о ваших делах. Ваш кэб…

Бедный приказчик осекся, увидев неприкрытое лицо таинственного клиента и резво отскочив, впопыхах перевернул табурет. Ситуация показалась прокаженному столь комичной, что он невольно зашёлся кашляющим смехом.

Разинутый в сатанинском оскале рот господина Дюпрэ повергли в ещё больший ужас беднягу Брайена.

Он сжался, вдавливая спину в холод стены, пытаясь спрятаться, исчезнуть, слиться воедино с грязно-белой известью.

В дальнем углу что-то с грохотом покатилось по каменному полу. Прокаженный на секунду застыл, повёл головой и хмыкнув спрятал нижнюю часть лица под толстым шарфом. По его блестящим от слёз глазам было видно, что такие шутки он выкидывает не впервой:

- Кота заведите, ми-милейший!

Выудив из кошеля гинею, он ухмыльнулся и бросил золотую монету на прилавок, водрузив на неё увесистый светильник:

- Хозяину за труды, но только не вздумай лукавить прощелыга!

 

Знаток античного искусства (лондонская клиентура частенько наведывалась за дельным советом или экзотическим заказом), господин Ньюмэн, спал сном младенца, пока его не разбудили крики за окном. Впрочем, может это плоть, уставшая от мира грёз и жаждущая вкусить чего-то более существенного, отмахнулась от безалаберно сменяющегося калейдоскопа сновидений.

За окном послышались удивлённые возгласы. Серые тучи приобрели чернильный оттенок, темнея в преддверии грозы.

Приведя себя в порядок и накинув куцый кафтан на тёплую, овечьей шерсти, безрукавку лавочник, пригладив жидкую шевелюру, и подошёл к зеркалу. Морской воздух Рочестера явно пошёл ему на пользу. Впалые щёки заметно округлились, а пергаментный цвет лица приобрёл более живую окраску.

У него даже тягуче ёкало сердце и возникало то давным-давно забытое желание, которое он испытывал при виде хорошенькой женщины. Он подозрительно зыркнул по сторонам, словно кто-то невидимый мог ненароком подслушать его мысли. За окном прогремела тяжело груженая повозка, и послышалось гиканье ватаги подростков несущихся к пристани.

 

Антиквар застал Брайена в той же позе (за прилавком) с неизменной чашкой чая и ломтем хлеба в руке.

- Сиди-сиди, - господин Ньюмэн кисло поморщился остановив приказчика было спрыгнувшего с насиженного места

- Картины и рамы я протёр, хозяин, а посыльный от аббата Кингэйма забрал приготовленный…

- Что за переполох там? - лавочник недовольно пробежал глазами по выщербленному, но чисто подметённому полу.

- Пожар… - молодой приказчик, слез с табурета и перебирал губами, поглядывая на ароматный дымок вьющийся над кружкой. – Горит где-то, со стороны залива. Что ни день то новые беды: то шлюп с помоста в гавани грохнулся, троих завалило …

Лавочник выразительно глянул на не в меру многословного Брайена.

- Я пройдусь, гляну, что там у пристани ну, а если кто из покупателей нагрянет, - он скептически глянул на диск часов, - пошлёшь за мной сорванца мисс Клэнси.

Он остановился, будто пытаясь поймать ускользающую мысль: - Ну-у… а мой добрый знакомый? – лавочник выразительно кивнул в сторону двери ведущей к винтовой лестнице.

Лицо приказчика испугано вытянулось, он ощупал челюсть, словно дьявольский оскал господина Дюпрэ неким загадочным образом мог перекочевать на его физиономию:

- В-ваш клиент…? – приказчик замялся. Антиквар, подбодряя молодого помощника, приподнял бровь.

- Я бы не хотел его встретить где-то в глухом месте, господин Ньюмен, это ведь настоящий Люцифер! … И-и, совсем забыл хозяин - он сдвинул светильник, под которым тускло блеснула монета.

Снисходительная улыбка на секунду осветившая птичье лицо господина Ньюмэна, сменилась болезненной гримасой. Забыв сменить обувь, он почти бегом припустил к двери, но тут же вернулся и, зажав в ладони гинею, ринулся вон из лавки.

Вначале у него мелькнула мысль: расспросить старину-Гальдэра с коим он коротал тоскливые вечера, за увесистой кружкой пива, делясь воспоминаниями канувшей юности. Но, как и большинство жителей Ист-Сайда, его приятель, владелец нескольких выездов, находился внизу около пристани.

 

На засыпанном гравием берегу, местами укрытым дощатым настилом, толпилось сотни две людей.

Ньюмэн прошёл мимо щебечущих кумушек и чопорно поклонился смазливой вдове живущей напротив; она одарила его кротким взглядом благосклонно опустив ресницы и словно невзначай поправила чепец затейливо шитый бисером.

Остановившись в нескольких шагах от болтающих девиц, Ньюмэн рыскал взглядом по толпе в надежде наткнуться на знакомое лицо.

Обрывки разговора невольно долетали до его ушей:

- Хватит тебе вдовой-то мучаться, детей растить надо! Ну, чем ни пара своё дело и припасено видать кое-что на чёрный день. …Когда приехал: еле душа в теле держалась, а сейчас – ожил. Даже седая бородка порыжела - вот что значит морской воздух Рочестера.

- Красит наверно старый щёголь, отваром из скорлупы ореха, - хихикнула вдова кокетливо поправив съехавший на лоб чепчик.

- У кого горит? - спросил долговязый владелец постоялого двора, стоящий по левую руку почтенного лавочника.

- Говорят оптовый склад братьев Кильтон: дёготь – там… пенька, смола – уверенно заметил сиплый голос одного из зевак.

Клубы густого черного дыма, заворачиваясь в гигантский канат, подпирали низко нависшие тучи мистическим столбом.

- Да там целый квартал занялся, - лающий голос приятеля-Гальдэра раздался прямо над ухом антиквара. Мой сын только вернулся, говорит: первым занялся второй этаж, который снимал м-м… некий француз: не то моряк, не то…

- Дюпрэ!? – хрипло перебил Ньюмэн.

- Ого, дружище! Да на тебе лица нет. Никак простыл? …Ну-у дело поправимое: милости просим к старине Гальдеру. У меня ещё осталось на дне бочонка, твоего любимого «Порто». … Впрочем - нет! Лучше попрошу у моей старухи: пусть сварит нам грог! А-а?

Ньюмэн судорожно стиснул монету в кулаке не обращая внимание на боль. Ухоженные ногти до мяса впились в нежную плоть ладони.

Приятели выбрались из толпы, лавочник обернулся, меряя воспалёнными глазами языки пламени, на миг рассёкшие чернь дыма.

- Нас примет небо…! - выдохнул почтенный антиквар.

Крупные капли дождя, словно рыдания небес, оросили помост пристани, прибрежный гравий, пригладив жидкий пушок на черепе антиквара.

Вспышка молнии на миг выхватила втоптанную в грязь гинею…

 

Цепочка бедствий, которая обрушилась на тихий заспанный Рочестер на этом не окончились.

Хмурое утро встретило жителей Ист-Сайда удушливой гарью стелющейся между аккуратными, под бордовой черепицей, домиками. Столбы дыма величаво поднимались над особняком господина Ньюмена подпирая свинец грозовых туч.