Ирина ШЕВЧЕНКО

ВЕСНА... ВЕСНА...

(Рассказ о почти реальных событиях конца времен совковых…)

 

- 1 -

Если в первый раз приводишь пятиклашек в театр, каждая мелочь имеет значение, а тем более - внешний вид классного руководителя.

Татьяна Ивановна, учитель истории, придирчиво оглядела себя в зеркале, И осталась довольна. Всё было на должном уровне: и длинные светлые локоны, и пушистые ресницы вокруг карих глаз, и упрямая ямочка на круглом подбородке. Тёмное длинное платье с глубоким вырезом ладно облегало стройную фигуру. Досадно только, что в лице не хватает строгости. Глаза смешливые, как у девчонки. А ведь уже двадцать четыре! Татьяна Ивановна вздохнула и обернулась к ребятам.

А они все глядели на Лёшика. Потому что Лёшик был сегодня неотразим! Сияющие туфли, элегантный серый костюм, застёгнутая на все пуговицы чистейшая белая рубашка и лицо - отрешённо-загадочное, надменно-невозмутимое, благородно-печальное - непостижимым образом превратили закоренелого двоечника, Рыжего, Растяпу, Лапшу Конопатую, в романтичного незнакомца... Когда он, уже причёсанный, отражаясь в огромных зеркалах, залитый ослепительным светом театральных люстр, появился в самом центре фойе, девчонки оторопели.

- Поистине - театр преображает человека! - воскликнула Татьяна Ивановна, любуясь Лёшиком.

Мальчишки переглянулись:

- Главное - уметь себя подать! - серьёзно сказал Данька.

А Вадик, увидев широко открытые от потрясения глаза Маринки Стаховой, понял, что его позиции в её сердце заметно пошатнулись. Небрежно отбросив со лба тёмные кудри, и подчёркнуто-театральным жестом выбросив по направлению к Лёшику руку, он продекламировал:

- Людей встречают по одёжке...

- А провожают по уму-у-у! - взревели ревнивые пацаны, не в силах простить Лёшику даже минутного превосходства.

- Вы злые! - вздохнула Татьяна Ивановна.

Дети притихли. Она подошла к Лёшику, и он прилип к ней, как к спасательному кругу.

- Да, вы злые, - продолжала Татьяна Ивановна, - и поэтому я нисколько не жалею, что привела вас в театр.

- Это как? - удивились ребята, ожидавшие иного вывода.

- А вот так! В театре добру учат. Вот вы, может быть, и научитесь! А теперь - пошли в зал.

Если Лёшик в момент своего появления был неотразим, то Кот в Сапогах был просто восхитителен. Особенно его сапоги. Татьяна Ивановна поняла, что шикарные ботфорты со шпорами будут теперь сниться её мальчишкам очень долго, может даже до следующего посещения театра.

В темноте зрительного зала глаза мальчишек сверкали восхищением, отвагой, гневом и любовью. С добротой было явно сложнее. Разве что в девчачьих глазах при виде прекрасной принцессы влажно поблескивало умиление.

Лёшик сидел от Татьяны Ивановны справа. Он, конечно же, примеривал на себя роль Кота, иногда вздрагивая всем телом, взмахивая руками и сжимая кулаки. Обычно рассеянный, блуждающий взгляд его голубых глаз, стал на удивление цепким, живым и радостным.

"Вот даже как! - думала Татьяна Ивановна. - Да ведь он симпатяга, этот Лёшик! Улыбка лукавая, в глазах чёртики. Ох, проглядели пацана!"

Вовсе забыв, что неприлично бы это учителю, Татьяна Ивановна легонько толкнула локтем сидевшую слева старосту свою, Маринку Стахову, безнадёжную ещё с детсада Лёшкину любовь:

- Погляди, ведьма, какой парень! А тебе для него старого портфеля жалко!

Маринка, нисколько не обидевшись на "ведьму", чуть отстранила Татьяну Ивановну, поглядела на увлечённого кошачьими проделками Лёшика, фыркнула и сказала:

- А я знаю!

- Так что же ты... Может, он и двоечник из-за тебя! Может, ты ему всю жизнь испортила!

- Вот ещё! - пожала плечами вредная девчонка и упрямо мотнула светлой тоненькой косичкой. - Да он просто лентяй! Вот исправит свои двойки, тогда и портфель мой получит!

- А может, хоть раз попробуем наоборот, а? В воспитательных целях...

- Не знаете вы его, Татьяна Ивановна! Если он будет мой портфель носить, так у него вообще никакой заинтересованности не будет. Так двоечником и помрёт! Да ещё и Вадька ему надаёт.

- А что, нынче Щеглов у вас, мадмуазель, в милости?

Маринка хихикнула, и Татьяна Ивановна поняла, что опростоволосилась. Такие вещи порядочный классный руководитель должен знать наверняка.

Потом, через много дней, Татьяна Ивановна поняла, что Лёшик всё слышал. И понял главное: не будет у него двоек - и ему позволят носить заветный портфель! И Лёшик дал себе слово, что изничтожит двойки, как Кот В Сапогах злющего Людоеда.

Всё складывалось как нельзя лучше, но, как известно, именно в таких случаях чаще всего и вмешивается неумолимое Провидение, невероятным образом закручивая события и посылая испытания их, нечего не подозревающим участникам.

 

- 2 -

Весна подкралась как-то незаметно. В одну прекрасную ночь она дала решительное сражение, и наутро всем стало ясно, что с зимой в этом году покончено бесповоротно. Жалкие остатки почерневших с досады сугробов тоскливо торчали на обочинах. Только на верхушках терриконов лежал ещё снег, чёрный, конечно, как и положено в шахтёрском крае. Воробьи ошалело ныряли в лужи и вопили от счастья что-то несусветное. Яростное солнце впивалось в обнажённую землю, и она, размягчаясь, исходила паром.

В школе по случаю дружной весны творилось нечто невообразимое. Детвора глазела не на доску, а в окна и никакие педагогические ухищрения не могли повысить работоспособность. Все шушукались, стреляли друг в дружку глазами, писали записки, блаженно жмурились под жаркими лучами и, разомлев, валились на парты, начисто забывая о всяких там правилах для учащихся. По звонку все срывались с мест и, устроив весёлую толчею у входа, спешили на улицу, чтоб надышаться зверской смесью из запаха прелых листьев, талых сугробов и набухших почек. А надышавшись - обалдевали до умопомрачения и тогда совсем уж никакого сладу с ними не было. К пятому уроку учителя сдались, махнули на всё рукой и тоже, отдались во власть весны, вместо формул и графиков повели разговоры о жизни, о тайнах, о любви...

Домой Лёшик в этот день летел, как на крыльях. Потому что за контрольную по математике получил твёрдую тройку и Маринка, неожиданно хлопнув его по плечу, сказала:

- Молодец!

Правда, потом она показала ему язык. Но это мелочи! Он ведь тоже скорчил ей рожу:

- А ты как думала! - заявил, надуваясь от гордости и счастья.

И портфель она ему ещё не доверила. Пока! Ещё не вечер! Ещё одна твёрдая тройка и...

Лёшик вдруг услышал за углом школы, куда как раз собирался свернуть, ехидный девчачий голос:

- Какая же ты дура! Не любит он тебя, понятно?

Он замер, прислушался, а потом осторожно выглянул. За углом стояла Аня Стахова, старшая Маринкина сестра, десятиклассница. Она стояла к Лёшику лицом, но не видела его. Её большие серые, совсем как у Маринки, глаза были наполнены болью. А рядом Ленка Шубина, остроносая, как Буратино. Она смотрела на Аню с каким-то нехорошим любопытством и говорила:

- Да он сам говорил. Мы вчера у Кисы балдели. Говорил, что ты такая дура, что ради него на всё пойдёшь. Ты что, пообещала ему что-то, да? Он там про Кобру что-то плёл. Обещал ей жуткую месть. Во что он тебя втравил, а?

От этих её слов пахло страшной тайной. У Лёшика захватило дыхание и он на мгновение потерял бдительность. А в это время прозвенел звонок на шестой урок. Ленка схватила Аню за руку и потащила в школу. Естественно, сразу за углом она наткнулась на Лёшика и по его отвисшей челюсти поняла, сто он всё слышал. Недолго думая, Ленка схватила его за шиворот, основательно встряхнула и прошипела прямо на ухо:

- Ну, ты, Лапша Конопатая, только пикни кому-нибудь, все конопушки поотковыриваю! Понял?

Лёшик вырвался, отскочил на безопасное расстояние, скорчил ей зверскую рожу и бесстрашно крикнул:

- Сама Буратино! Нос подстриги!

Если бы не урок истории, Ленка бы этого так не оставила. Но Татьяна Ивановна органически не переносит опаздывающих. Поэтому, волоча за собой безучастную Аню, Шубина только погрозила ему кулаком и побежала на урок.

Тайны для того и существуют, чтобы их разгадывать. Лёшик понял, что домой сегодня ещё рано. Всё, что касалось Стаховых, конечно же, касалось и его. И он побежал вслед за девочками.

События развивались. как в остросюжетном видике: девочки бежали по коридору, когда навстречу им из туалета вышел красавчик кавказского типа - Званский. Увидев его, Аня попятилась. Звансккий переглянулся с Ленкой, усмехнулся, покрутил пальцем у виска, намекая на Аню, и походкой супермена, через две ступеньки, отправился на второй этаж. Лёшик сразу понял, кто герой Аниного романа, потому что она вдруг заплакала и стала вырываться из Ленкиных рук. И вообще, с ней случилась настоящая истерика:

- Пусти! - кричала она Ленке сквозь слёзы. - Мне в учительскую надо! Пусти, сказала!

И что она в учительской забыла? Ещё немного, и Лёшик узнал бы, что они там против Кобры замыслили, но тут из учительской вышла Татьяна Ивановна, сделала шаг к нему и строго сказала:

- Леонид, тебе пора домой. Любопытство не порок... Ты же знаешь.

Конечно, Лёшик знал. Вот глазастая, заметила таки его интерес к девчачьим проблемам. Нехотя, вразвалочку Лёшик пошёл к выходу, оглядываясь на каждом шагу. Но Татьяна Ивановна посмотрела так, что он смирился. Ничего, всё равно вызнает всё. Данька говорил, что положением владеет тот, кто владеет информацией. Маринка ещё побегает за ним, чтобы узнать о похождениях своей сестрички!

 

 

 

- 3 -

Татьяна Ивановна пришла на урок в десятый класс с окончательно испорченным настроением.

Слишком много двоек пришлось поставить шестиклассникам. Какие-то сорванцы опустили в замочную скважину тридцать четвёртой аудитории копейку, и десять минут второго урока ушло на её извлечение. А пацаны, давая ценные советы слесарю, откровенно мечтали о непоправимости поломки и о полной невозможности заниматься в коридоре. Но самое неприятное - конечно, это случай со Стаховой. Времени на разбирательство не было, поэтому наилучшим выходом показалось, отправить её к медсестре.

Когда Аню напоили валерьянкой и уложили на кушетку, Татьяна Ивановна, будто невзначай, спросила у Шубиной о причинах столь бурных чувств. Как и следовало ожидать, ответ получила совершенно невразумительный. Никогда не думала, что рассудительная и уравновешенная Стахова способна на такие срывы.

Войдя в класс, она устало опустилась на стул.

Ребята были удивлены её расстроенным видом. Впрочем, не все. Кто-то с последней парты спросил:

- Татьяна Ивановна, а куда вы отвели Аню?

- Тебе какое дело? - опередил с ответом Званский.

- Не груби, Олег. Если спрашивают - значит нужно. У медсестры она, валерьянку пьёт, - сказала и подумала, что о причинах девичьей истерики знает скорее всего именно Званский. И, конечно, не скажет, если спросить. Да и вопрос ещё, нужно ли спрашивать?

Представила Званского и Стахову рядом. Черноглазый красавец, разыгрывающий потомка аристократической фамилии, и заурядной внешности девочка, которую украшают разве что умные серые глаза да независимый характер. Хотя... такой ли уж независимый?

Вспомнила себя, какой была лет девять назад. И класс у них был такой же: такие же парты такая же остохорошевшая коричневая форма, такой же нигилизм в глазах. И точно так же каждую весну невероятные любовные истории... Господи, ничего же не изменилось! Разве что девятый класс стал называться десятым и появился одиннадцатый... А зачем, собственно?

Татьяна Ивановна встряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли, и начала урок.

Около четырёх часов, закончив все дела, она заглянула в учительскую.

- А я вас искал! - подошёл к ней завуч, моложавый, полнеющий мужчина с круглым лицом и насмешливыми глазами. - Что-то вы сегодня неважно выглядите! В ваши юные годы, да с вашим боевым характером это непозволительно!

- Ну, при чём тут годы? - Татьяна Ивановна не без удовольствия посмотрела на своё отражение в зеркале. Но, вспомнив огорчения прошедшего дня, помрачнела и спросила:

- И зачем я вам понадобилась?

- Журнал девятого "А" так и не нашёлся.

- А при чём же тут я?

- Милая Танечка, он ведь пропал после вашего урока!

- Я ставила его на место! - улыбнулась демонстративно-вежливо и подумала, что этого следовало ожидать. Неприятности, начавшись однажды, имели свойство преследовать её долго и настойчиво.

- И всё-таки, проверьте ещё раз, может он лежит где-нибудь в кабинете под бумагами.

Неприятности явно обретали союзника в лице Геннадия Семёновича.

- Минут десять назад в моём кабинете закончена почти генеральная уборка. Журнала там нет, это точно. - Татьяна Ивановна начинала сердиться.

- Но я говорил со всеми учителями, обошёл всю школу - его нигде нет! Что прикажете делать?

- Не знаю. У меня его тоже нет...

- Вы представляете, что значит такая пропажа в конце учебного года? Да ещё журнал выпускного класса! Это же Куркиной две недели не спать! Только журнал восстанавливать... Да и не сделать ей этого... Она только говорить горазда. Мне придётся... - Геннадий Семёнович в сердцах махнул рукой и отвернулся к окну. Татьяна Ивановна мочала, обречённо ожидая дальнейших выводов.

- В общем, так, - не заставил себя ждать завуч, - журнал пропал после вашего урока, вам его и искать! Даю три дня сроку, а там видно будет...

- Что?

- Что ... "что?"

- Что видно будет?

- Вы ещё и острите!

- А что остаётся? Вполне детективная ситуация складывается! И я в роли сыщика. Сверим часы.

- Не понял...

- Сверим часы, говорю! Вы же дали мне трое суток на расследование. Всё должно быть точно.

- Детский сад!

- Это больше на уголовный розыск похоже. Вы знаете, всю жизнь мечтала!

- Ну вот, - рассмеялся завуч, - вам и карты в руки!

 

На пороге школы, атакованная неистовым апрельским солнцем, Татьяна Ивановна успокоилась и заулыбалась, сама не зная чему.

До троллейбуса рукой подать. Толпа на остановке, взбудораженная весной, походила на стаю счастливых возвращением домой птиц. И никакие перестроечные страсти - инфляции, стагнации и прочая, не в силах погасить улыбки, надежды и оптимизм. А словно подкрашенные глаза шахтёров, больше всех соскучившиеся за солнцем, нравились всем без исключения женщинам.

Что-то новое появилось в людях с прошлого лета, когда шахтёры, вспомнив, что они "самый организованный и сплочённый отряд пролетариата", тесными рядами, плечом к плечу сидели на площади у горкома. Сидели серьёзно, спокойно, с чувством собственного достоинства.

Татьяна Ивановна вспомнила странное ощущение, которое испытала, увидев тогда у подножия высокого цоколя памятника Ильичу спящего забойщика. Постелью ему служил брошенный на горячие плиты бушлат. Полуголый, он лежал ничком, разбросав в богатырском безмятежном сне мощные руки. Уверенный в своём праве спать тут, под Лениным. А вокруг ходили люди, осторожно переступая его ноги. А дольше сдержанно гудела запруженая людьми в робах площадь, словно подчёркивая своё уважение к спящему, часа два назад отработавшего смену в бригаде, поддерживающей лаву в рабочем режиме.

От этой как будто мирной картины веяло грозным ветром семнадцатого...

Прошёл год, но люди не забыли чувства свободы и уверенности в своём праве решать свои дела самим и диктовать свою волю городской администрации. Вон, какая походка у этого светловолосого, крепкого парня. Как у хозяина жизни.

- Привет, Витёк, куда собрался? - он протянул товарищу громадную, как лопата, всю в фиолетовых шрамиках руку. Разговаривал с другом, а сам смотрел на Татьяну Ивановну.

Она вдруг почувствовала себя, как девчонка на дискотеке, которую явно собираются пригласить на медленный танец. И поймала себя на мысли, что, пожалуй, не отказалась бы...

- В стачком, - ответил ему худощавый мужчина с интеллигентной бородкой и понимающе улыбнулся, оглянувшись на Танечку.

- Да, вы там развернулись! "Стачкомы рвутся к власти!", да? - улыбался светловолосый Танечке.

- А что? Можно и к власти!

Татьяна Ивановна узнала худощавого: отец десятиклассника Игоря Рожкина. Взрывник. Рабочая аристократия!

- Можно-то оно можно! Уметь бы только ею как следует распорядиться! Верно?- обратился неожиданно прямо к ней.

- Верно! - смеясь, ответила она, хотя серьёзный ведь разговор был.

Одним словом - весна! И на дворе, и вообще в жизни. Может, наконец, и в школе что-то сдвинется? Отцы бастуют, а детишки глядят и непонятно, что об этом думают... И о чём вообще...

"Как о чём? О любви, конечно! " - сама себе ответила Татьяна Ивановна, увидев на самом краю тротуара Стахову и Званского. У неё глаза - растерянные, у него - подчёркнуто холодные. Подошёл троллейбус. Пассажирский поток внёс её в раскрывшуюся перед самым носом дверь, повертел и притиснул к окну на задней площадке. Когда троллейбус тронулся. Татьяна Ивановна услышала за спиной раздражённый голос Званского:

- Что тебе нужно? Зачем влезла в троллейбус?

Татьяна Ивановна смогла лишь немного повернуть голову. Званский, высокий и широкоплечий, стоял к ней спиной, а из-за его плеча виднелась Анина макушка. Увлечённые собой, Татьяну Ивановну они не заметили.

- Я только хотела спросить, это правда? - обычно уверенный голос Анны срывался.

- Что, правда?

- То, что ты сказал Шубиной? Что я, дура...

- Так ты из-за этого закатила истерику на всю школу? Давай, давай, демонстрируй...

- Мне просто стало страшно... Ты же просил помочь...

- Я же не думал, что ты всё примешь всерьёз! И потом, я ведь ни о чём и не просил, просто сказал... Сама всё сочинила!

- Но это же неправда! Ты же говорил, что для тебя это важно! Что мне теперь делать... - Аня плакала.

- Что хочешь. Меня это не касается. Да и подумаешь, проблема...

Татьяна Ивановна не выдержала, зашевелилась, пытаясь повернуться и выяснить, что же происходит, но троллейбус затормозил, и снова началась толчея. Когда сумела развернуться лицом к выходу, они уже были на улице. Аня стояла на остановке, заплаканная и беспомощная. А Олег, шагая широко и уверенно, удалялся вверх по бульвару.

- Развлекаются детки. Весна... - подмигнул Татьяне Ивановне светловолосый забойщик. - Не ваши ли ученики? Ведь вы, кажется, учительница?

- Откуда вы знаете? - смутилась она, вдруг осознав, что парень ей симпатичен. Открытое лицо, серые глаза с непонятной и поэтому волнующей грустинкой, чётко очерченные губы.

- Знаю и всё. Имею же я право знать кое-что о человеке, который мне нравится? Или нет? - смотрел сверху вниз с чуть заметной улыбкой, и непонятно было, всерьёз или шутит.

- Даже так! - дерзко ответила Татьяна Ивановна, покраснев до ушей, и рассердившись на себя за это.

- Вот так! – вздохнул притворно-печально. - Страдаю давно и безутешно! Но я оптимист: надеюсь, что буду понят и оценён!

- Желаю удачи! - сказала Таня и поспешила протиснуться к выходу.

Сбежала. А ведь нужно было проехать ещё остановку. И откуда он взялся, этот знаток? Улыбнулся из отъезжающего троллейбуса, как старый знакомый. И она тоже улыбнулась в ответ. И не хотела вовсе, как-то само собой получилось. И вообще, улыбаться хочется всем подряд! От чего бы это?

 

- 4 -

Первый день поисков был трудным. С самого утра Татьяна Ивановна с видом комиссара Мегре ходила по школе, расспрашивая подробности происшествия. План расследования она ещё накануне, как и подобает настоящему сыщику, отработала до мелочей и сейчас старалась не отступать от него.

Примерно к четвёртому уроку удалось выяснить следующее.

В 9.50 журнал, собственноручно Татьяной Ивановной, был вложен в отведённую ему ячейку в учительской.

В 9.55 его видела на месте классный руководитель, хозяйка этого журнала учительница химии, она даже брала его, заполнила и поставила на место.

В 10.00 прозвенел звонок на третий урок, и учительская опустела.

В 10.15. учитель физкультуры, забывший взять журнал сам, что с ним довольно часто случалось, послал за ним в учительскую Карцева. Карцев утверждал, что нигде не задерживался, пришёл в учительскую, не обнаружил там журнала, и вернулся в спортзал. Виктор Степанович не придал случившемуся значения, провёл урок без журнала и только на перемене сказал об этом завучу. Не было сомнений, что журнал пропал в первые пятнадцать минут третьего урока.

В эти минуты вне классных комнат находилось одиннадцать учеников и шесть учителей. Поговорив с учителями и выяснив, что они не причастны к пропаже, Татьяна Ивановна, предчувствуя провал, занялась детьми.

Четверо из них дежурили: двое безотлучно в столовой, а ещё двое так же добросовестно у центрального входа. Все другие двери были заперты.

Пятеро октябрят минут на пять опоздали, задержавшись в туалете. Но их классные комнаты находились на втором этаже, там, где и туалет, и вряд ли кому-то из них пришла бы в голову мысль, спустится на первый и стащить журнал девятого класса. К тому же для этого понадобилось бы куда больше пяти минут: журнал нужно было ещё где-то спрятать.

Опоздали на урок и двое старшеклассников. Но Саша Будник сдавал зачёт по физике, а кабинет биологии, куда он опоздал, находился совсем рядом, на третьем этаже. Так что времени на пробежку до учительской у мальчика совсем не было.

Оставалась Стахова. Татьяна Ивановна подумала, что за последнее время девочка что-то слишком часто попадается на глаза. Пожалуй, это неспроста.

Итак, Стахова опоздала на урок более всех и, что самое важное, после звонка минуты две совсем одна была именно в учительской. Потом вошла Наталья Тихоновна и поинтересовалась, что она тут делает. Аня сказала, что зашла уточнить расписание, и сразу же вышла. Стояла она действительно возле стенда с расписанием, довольно далеко от журналов, и в руках у неё ничего не было. Из учительской она ничего не выносила, это Наталья Тихоновна утверждала категорически.

Но тогда почему девочка соврала в классе, что задержалась в столовой?

Аню Татьяна Ивановна пригласила к себе в кабинет. Она настороженно глядела на неё слегка покрасневшими глазами и молчала.

- Я, конечно, не думаю, что журнал взяла ты, - успокаивающе сказала Татьяна Ивановна. - Но почему ты соврала? Непонятно...

- В учительскую ведь не разрешают ходить просто так... - неуверенно сказала Аня и осторожно посмотрела на учительницу, словно проверяя, поверила ли.

- Если не разрешают, зачем же ты ходила?

Татьяна Ивановна не поверила, но что делать?

- Нам сказали, что на шестом будет замена... - Анна не умела врать. Это сразу видно.

Татьяна Ивановна поняла, что ничего больше от неё не узнает. По крайней мере сейчас. Стахова смотрела в окно, как всегда аккуратная и подтянутая, только манжет на левом рукаве пришит немного косо, словно шила невнимательно.

- Скоро весенний бал, - переменила тему Татьяна Ивановна. - Я обещала помочь. Когда подойдёте?

- Завтра... Или послезавтра... Девочки подойдут... - бесцветным голосом ответила Аня, та самая Аня, которая загоралась неуёмным энтузиазмом перед каждым новым делом.

- А ты?

- А я... не смогу... Можно мне идти?

- Хорошо, иди...

На этом следствие зашло в тупик.

 

На перемене в учительской Татьяна Ивановна села в уголок и задумалась.

- Самовнушением занимаешься. Танечка? - поинтересовалась молоденькая учительница химии.

- Одна, но пламенная страсть: я в детективы нанялась! - усмехнулась Танечка.

- Нужно объявить Геннадию выговор.

- За что?

- За нерациональное отношение к квалифицированным кадрам: из историка сделал сыщика. Возмутительно!

- Это было бы очень смешно, если бы не было так печально... Ничего у меня не выходит. Загадка какая-то. Как пишут в классических детективах: прежде всего, непонятно, кому это выгодно.

- А что Стахова?

- А ничего Стахова. Врёт. Хорошая девочка, но врёт. У неё там какая-то история со Званским. Но какое это может иметь отношение к журналу девятого класса?

- А тебя сегодня разыскивал какой-то симпатичный белокурый богатырь. Просто нибелунг какой-то!

- Что?

- А что это ты так заволновалась и покраснела, а?

- Да иди ты к чёрту! А... почему же он меня не нашёл?

- У тебя был урок. Он решил тебе не мешать. Сказал, что придёт в другой раз.

- Бред какой-то...

Скрипнула дверь и в учительскую вошла Александра Степановна Куркина, классный руководитель девятого "А". Высокая, полная, томное лицо выражало крайнюю степень усталости, которая должна была свидетельствовать о свершении невероятных педагогических подвигов. Об этих подвигах она обожала рассказывать всем, а особенно молодым преподавателям. В плане передачи опыта. Её Татьяна Ивановна всегда старалась как-нибудь незаметно избежать. Но по тому возмущённому и страдальческому взгляду, который Александра Степановна бросила в её сторону, стало ясно, что сегодня это не удастся.

- Татьяна Ивановна! - Начала Александра Степановна хорошо поставленным скорбным голосом. - Мне пришлось обо всём доложить директору. Такая халатность недопустима! Ну как это могло случится? Как вы могли потерять журнал? Вы представляете, какое это несчастье? Вы ещё так молоды, первый год классный руководитель, вы ещё не знаете толком, сколько труда вкладывается в журнал выпускного класса!

Татьяна Ивановна обречённо вздохнула и подумала, что Куркина действительно похожа на кобру: светлые, разделённые на пробор, волосы крыльями расходились к ушам, а большие очки только усиливали сходство. Александра Степановна словно услышала:

- Ну, конечно, никакого сочувствия в ваших глазах я не вижу! А ведь мне сегодня почувствовал даже Званский! Я его считала законченным негодяем, а он так взволнованно отнёсся к пропаже, буквально пожалел меня, ведь мне придётся всё восстанавливать. Просто ужас!

- Званский? Посочувствовал? Невероятно! Ведь у вас с ним были какие-то нелады, - насторожилась Татьяна Ивановна.

- Ну да! Как же! - округлила глаза Александра Степановна. - Три дня назад такой был конфликт! Он не выполнил домашнее задание, да ещё читал во время урока фантастику. Я хотела забрать книгу - не дал! Выгоняю из класса - не выходит! Нахамил! Ну, тогда я ему тоже высказала всё, что я о нём думаю. И о его родителях тоже!

- А что вы думаете о его родителях, если не секрет? - спросила химичка.

- А что думать? Папа - главный инженер завода, мама - в исполкоме. Денег - не считано! А разве честным путём? И единственного сына в том же духе воспитывают. Всё позволяют. Он ведь ничего не делает! Потому что знает: его всё равно куда угодно устроят.

- Вы ему так и сказали? - мрачно спросила Татьяна Ивановна.

- Так и сказала! А разве не правда?

- И при всём классе?

- А вы считаете, что такие вещи надо скрывать? У нас теперь гласность! Вы историк, Татьяна Ивановна, и должны понимать, что сегодня от таких вопросов уходить нельзя!

- А вчера было можно?

- Послушайте, на что вы намекаете? - всплеснула руками Куркина, но тут прозвенел звонок. Ах, этот спасительный звонок!

Все заторопились, уходя от неприятного разговора.

- А что, если журнал стащил Званский? - предположила химичка, выходя из учительской.

- Понимаешь, он не мог: всю перемену просидел в классе. Я ещё пыталась его выгнать. Дежурила там.

- Но ведь ему выгодно! Он мстителен. Воспитан так, тут Александра абсолютно права.

- Алиби... У него алиби!

- Звучит-то как!

- И всё-таки в этом есть нечто неуловимое...

 

- 5 -

А наутро в школе разразилась гроза. В вестибюле, возле фонтана в котором почему-то никогда не было воды, бурлила огромная толпа ребят.

- "Вот оно! Дожили!" - ёкнуло сердце у Татьяны Ивановны, едва она ступила на порог.

- А мы бастуем! - радостно сообщил ей Лёшик.

Каждого входящего учителя ребята приветствовали демонстративно-вежливо и предлагали ознакомиться с внушительным объявлением:

 

"Внимание! Уважаемые учителя и учащиеся!

Сегодня в 14.00. в актовом зале, впервые

в истории школы, состоится настоящее собрание!

Повестка: 1. Об отношении учителей к ученикам.

2. Об обязательной школьной форме.

3. Выборы классных руководителей.

Явка учителей и учащихся строго обязательна"

 

Шокированные учителя, в панике закрылись в учительской и в срочном порядке пытались выработать стратегию и тактику "подавления забастовки"...

А возле объявления страсти накалялись, и толпа выходила из-под контроля организаторов этого беспрецедентного безобразия. Все кричали, размахивали руками и толкались. Мальчишки начинали хватать друг друга за грудки, а девчонки готовы были вцепиться в прически. Гвалт стоял невообразимый. И только отдельные выкрики, моментами перекрывающие общий шум, объясняли причину ажиотажа:

- Хотим Таню! Хотим Таню! - скандировала группа девчонок, зажав уши, чтоб не оглохнуть от собственных воплей.

- А она нас больше любит! - взвизгнул толстый мальчик, поправил указательным пальцем очки и дал затрещину щуплому соседу.

- Кобру на мыло! - орал атлетического вида девятиклассник, размахивая огромными кулаками над головами одноклассников.

- Мариванну берём, она добрая!

- Сан Саныча!

Делили классных руководителей, не дожидаясь собрания... Кто-то ещё захотел присвоить себе Татьяну Ивановну, и пятиклассники, - в просторечии "пятачки" - решили идти напролом:

- Вперёд! - устрашающе пропищала Маринка, и орава пятачков, неудержимо протаранив ряды старшеклассников, грохнулась о стену. Доска объявлений вздрогнула и обвалилась им на головы. Все вокруг захохотали. А пятачки, выбравшись из-под доски, дружно гаркнули:

- Наша Таня лучше всех!

- И пусть только попробует кто-нибудь её себе выбрать! - воинственно кричала Маринка.

- А она нас больше любит! - опять взвизгнул толстый мальчик и хотел дать ещё одну затрещину тощему соседу, то тот на этот раз увернулся, и оплёуха пришлась точно по рыжему затылку Лёшика. Он не удержал равновесие и, пытаясь устоять, вцепился в карман Званского, возле которого пристроился, надеясь получить недостающую информацию. Карман треснул и оторвался. Званский ахнул и подхватил падающего всё-таки Лёшика за шиворот. И, конечно же, именно тут стояла Ленка-Буратино. И, понятное дело, она сразу вспомнила вчерашнюю сцену за углом школы. И, вполне естественно, сразу поняла, что Лёшик неспроста околачивается возле них.

- Держи его, Олежка, это шпик! - Закричала она и больно дёрнула Лёшика за ухо. - Не пойму только, на кого он работает!

- Ай! - заорал Лёшик. - Всё рано Буратино!

- Пожалуй, на Танечку! Он же из её класса! - сказал Званский и тоже дёрнул Лёшика за ухо.

- А-ай! - не сдавался Лёшик. - Сам дурак!

- А может и на Анечку! Он же с её сестрицей за одной партой сидит и влюблён в неё по уши! - предположила Ленка.

Лёшик задохнулся от обиды. Это значит, что Маринка разляпала всё своей Аньке, а та - подружкам! И они все смеялись над ним! И вообще, теперь над ним вся школа смеётся! Какой ужас!

Он извернулся и изо всех сил грызанул Званского за руку. Олег заорал и выпустил Лёшика. Тот, не теряя времени, рванул в сторону.

- Держи его! - крикнула Ленка.

- На тебе, не поймаешь! - в мгновение ока целых четыре фиги скрутил ей Лёшик и помчался к своим. Потому что знал: выручат!

С первого класса - один за всех!

- Вадька! Наших бьют!

Что тут началось! Пятачки горохом рассыпались под ноги обалдевших десятиклассников. Никто не понимал, кого надо ловить, и поэтому все старшие ловили всех подряд малышей и с удовольствием наподдавали им пониже спины. Визг. Каша. Столпотворение...

Да ещё в наступление пошли учителя мужчины.

- Так! - зычно сказал Сан Саныч. - Кончай, ребята! Хватит! На урок пора!

И прозвенел звонок. Какой прекрасный повод для отступления с честью!

- Без паники! - кричали организаторы, делая вид, что они всё так же контролируют положение. - Все в классы! У нас организованная забастовка, а не стихийное восстание!

Чего только не бывает в толчее! Как Лёшик оказался верхом на Званском, они оба так и не поняли. Но моментом Лёшик воспользовался и прокричал ему прямо в ухо:

- А я про тебя всё знаю! И про Аньку! И про журнал! И ка-а-ак заложу...

- Ах ты, таракан ржавый... - только и успел прохрипеть Олег.

Лёшик скатился с него и исчез в толпе.

 

Все разбежались по классам и стало тихо. Учителя, не ожидавшие такого умиротворяющего действия обыкновенного звонка, с опаской выходили из учительской. Директор, ярко накрашенная блондинка, на ходу отдавала последние распоряжения:

- Главное - не акцентируйте внимание на слове "забастовка"! Попытка сорвать уроки! И всё! И выявить зачинщиков! И родителей, родителей ко мне!

И говорила уже сама себе:

- Всё начинается с малого... А потом Сумгаит... Или Минск... Упаси господь... Тоже мне, перестройка, всё кувырком...

Татьяна Ивановна выходила из учительской последняя. Глаза у неё были красные. Только что пришлось выдержать натиск коллег.

- Какая с ними может быть дружба? - возмущённо говорила невысокая, чёрненькая учительница биологии. - Я уже убедилась, они просто на голову садятся, если разводить с ними демократию! Конечно, в этих событиях и ты, Татьяна, виновата! Политклубы твои, фамильярничание, разговоры с ними всякие! Об учителях вы там говорили, скажешь, нет? С ними надо строго! Вести урок в рамках программы и всё!

- Вот именно! - поддержала её Куркина, вытирая слёзы от жгучей обиды. - А теперь они там что кричат? На мыло... И эта история с журналом! Может, вы специально его потеряли? Что думает администрация? Таких как вы, надо отстранять от работы!

- О чём нужно, о том администрация и думает. - Неожиданно оборвала её директор. - Провести бы действительно эти дурацкие выборы, да посмотреть, кто у нас компетентен... Страшновато, да? - она обвела взглядом притихших на мгновение учителей.

А потом кто-то устало сказал:

- Да пусть бы выбирали! Чёрт с ними... Может, хоть тогда от классного руководства можно было бы избавиться...

- Действительно, невелика радость... - заговорили остальные. - За эту несчастную тридцатку ни днём, ни ночью покоя нет. Одни шишки. И никакого уважения! Кто хочет, грязью поливает! Это теперь модно! А помощь, какая нам помощь? Сорок пять в классе, две смены и тридцать часов нагрузка... Никаких денег не захочешь! Собачья жизнь. Это только такие молодые, как Танечка, ещё чего-то хотят, у них ещё энергия есть. А мы уже устали...

Они расходились по классам, усталые и отгоревшие, и Татьяна Ивановна с горечью ощущала их ужасную правоту...

Она шла на урок в десятый. По пути заглянула на минутку к своим, и вместо обычного: "Всё в порядке, братцы-кролики?" спросила:

- Не бастуем? – И, не дожидаясь ответа, закрыла дверь.

 

На дворе буйствовал апрель, но это никак не отражалось в глазах Стаховой, глядевшей в окно.

Званский оживлённо болтал с Шубиной и на Анну, конечно же, не глядел.

- Что-то вы совсем забыли, как порядочные ученики здороваются с учителем, - печально сказала Татьяна Ивановна.

Десятиклассники спохватились, встали, но Званский не преминул подать при этом голос:

- Во-первых, Татьяна Ивановна, порядочные учителя тоже иногда кое-что забывают. А во вторых - мы бастуем. Вы же знаете.

- Конечно, знаю. Кто же об этом не знает... Здравствуйте, садитесь.

И тоже села, подперев голову рукой. Хотелось, как Анне, отрешённо глядеть в окно. Но тридцать две пары глаз уставились на неё и явно ожидали квалифицированного комментария утренних событий.

- И нечего на меня так смотреть! - отмахнулась Татьяна Ивановна. Порядочные забастовщики так не поступают. Всю школу перепугали! И в районо откуда-то узнали... Комиссий теперь не оберёшься...

- Вот-вот! Комиссии вас только и пугают. А может, как раз комиссия и нужна? - Званский говорил, а все остальные слушали.

Но Татьяна Ивановна знала: это не означает, что они с ним согласны. Выжидают и оценивают. Хитрецы. А Званский - глупец! Подставляется, а потом злится на неё и на них.

- Конечно нужна. Она ведь оценит не только нас, учителей, но и тебя тоже. И, по-моему, обнаружит кое-где явно завышенные оценки. Нам, учителям, конечно от этого не поздоровиться, но и ты тоже в стороне не останешься. Так что тебе это так же не выгодно, как учителям, которых ты так мечтаешь в чём-то уличить.

- Так давайте будем покрывать всех, и его, и ... - тихо сказал кто-то с галёрки.

- Нет, давайте подставим под удар и тех, кто виноват и тех, кто честно делает своё дело и именно поэтому награждён весьма качественной неврастенией. И потом, больше достаётся всегда тем, кто более честен. Или я не права?

- А что же тогда, жалея хороших, терпеть плохих?

- Нет, конечно. Просто неправильно вы всё затеяли.

- Чего неправильно? Вон шахтёры прошлым летом на площадь вышли, сели, касками об землю, - сразу все забегали! - горячо сказал Санечка Жуков. Невысокий, коренастый, с квадратной челюстью и решительными холодными глазами. Будущий рабочий класс. Гегемон, как он сам о себе однажды сказал.

- Они, Сенечка, вначале стачком избрали, потом пакет требований сколотили, потом предупредительную объявили и только тогда на площадь вышли.

- И к тому же вначале отряды охраны порядка выставили, - поддержал Татьяну Ивановну Игорь Рожкин.

- Вот-вот, Игорь, расскажи им. Его отец сейчас председатель рабочего союза, знаете? Они действительно об охране порядка позаботились. Поэтому там, на площади, несчастных случаев не было. А у Званского, поглядите, синяк под глазом. И следы какие-то подозрительные на руке. Что это? - Татьяна Ивановна подошла к Званскому.

- Ваше воспитание! - огрызнулся он и спрятал руку.

- Не поняла!

- Рыжий ваш грызанул!

- Лёшик? За что?

Олег смолчал в ответ, испугавшись, что выдаст что-нибудь нечаянно. Это не укрылось от внимания Татьяны Ивановны:

- Разберусь! - сказала она. - Но согласитесь, что это последствия стихийности. Хорошо ещё, что головы целы. А ещё говорят, что целая толпа с раннего утра по микрорайону гуляла и в соседнюю школу за помощью идти собиралась. Правда?

- Правда, - сказал Санечка.

- Ну, а представьте, что подключились бы взрослые, если бы кому-то показалось, что вас обижают. И что? Карабах?

- У нас бронежилетов нет, - засмеялся кто-то, - и автоматы у военрука со сточенным бойком!

- Та... Самопалы сгодятся...

- Да, братцы... - Татьяна Ивановна сказала это таким голосом, что остряки притихли. - Девятого января тысяча девятьсот пятого у нас в Горловке большевики вышли на улицы вместе с народом. И умирали вместе с народом.

- Так то большевики...

- А у вас разве большевиков нет? А комитет комсомола? Где они были? Что-то я их не видела.

- А почему мы должны там быть? Мы забастовку не поддерживаем, - сказала Оксана Беленькая, комсорг школы, чрезвычайно правильная девочка.

- Ой, да ладно, не поддерживаете... - усмехнулась Шубина, и её остренький нос ехидно шевельнулся. - Классная на вас шикнула, вот вы и смылись!

- Что, действительно? - Татьяна Ивановна сочувственно посмотрела на Оксану.

Та поджала губы и ничего не ответила.

Теперь стало понятно, что "забастовщики" в десятом в меньшинстве.

- А, по-вашему, мы тоже должны были давиться там вместе с ними? - Оксана смотрела Татьяне Ивановну прямо в глаза.

- Да! Коль не сумели решить их проблемы традиционным путём. Коль ваши собрания и заседания ни к чему не привели. А если даже вы против чего-то, нужно было умело объяснить всё ребятам. Всё равно быть с ними! Что бы контролировать события. Кто же это должен, если не комитет?

- Вам легко говорить! А мы не знаем, кого слушать! Мама говорит - не лезь, тебе ещё характеристику получать. Классная тоже: "если я вас там только увижу..." Учитель, что до вас был: главное, говорит, школу кончить, а политическую активность потом проявлять будете. А ведь он тоже учитель! Такой же, как вы! - Оксана от волнения встала и стояла теперь напротив Татьяны Ивановны с горящими глазами.

- А вот тут я тебе уже не помощник. Сама решай, кого слушать. Для этого ты уже достаточно взрослая и информированная. И голова тебе для этого дана. И совесть! Если дана...

Сказала и испугалась. Разве имеет она право вот так с девочкой! Это же ребёнок ещё совсем. И действительно, кого ей, бедной, слушать... Взрослые, и те ничего не понимают...

Татьяна Ивановна не выдержала, отвела глаза и отошла к окну. Щёки пылали, и кровь стучала в висках. Через минуту заставила себя опять повернуться к ребятам:

- Ну, что примолкли? Говорите. Уверяю вас: я ваши характеристики редактировать не буду.

- А вам и не дадут! - заявил Званский.

Опять он! И что ему надо?

- Почему? - явно попалась на крючок. Ну и чёрт с ним...

- Узнает кто-нибудь, как вы тут нас азам забастовочного движения обучаете, по головке не погладят. Ведь установочка перед уроком у вас другая была: "Не акцентировать внимание..." А если ещё и пропавший журнал учесть... И тут неожиданно встала Анна. Она смотрела на Олега сверху вниз с брезгливым презрением:

- Узнать только от тебя могут! Других таких подлецов в нашем классе нет! Татьяна Ивановна...

- Никто ничего не скажет, Татьяна Ивановна! И журнал найдётся! Вот увидите!!! - перебила вдруг Анну Лена Шубина, просто нахально перебила и тарахтела без умолку, похоже, чтоб Анна и словечка вставить не могла.

- Мы поможем, мы же понимаем, что журнал найти надо. А вы нас правильно учите и правильно всё понимаете. И Анечка тоже всё понимает. Всё понимает, да, Анечка?

- Можно мне выйти? - у Анны задрожали губы и глаза наполнились слезами.

- Конечно. Аня, иди.

 

На перерыве Татьяна Ивановна не могла отделаться от мысли, что Анна хотела сказать её нечто важное. Прямо там, на уроке. При всех. А Шубина поняла и не дала. Хватит ли у Анны мужества решиться на это ещё раз? Ведь разговор, несомненно, о журнале. Неужели она? Но ведь не выносила ничего из учительской! Это точно. А журнала нигде нет...

Татьяна Ивановна сидела в учительской в своём любимом уголке. Был большой перерыв, а у неё болела голова, и не было сил пойти и, как всегда, потолкаться возле своих пятачков. Она не видела, как приоткрылась на мгновение дверь и цепкие Данькины глаза зафиксировали её, усталую и задумчивую.

А потом в учительскую вплыла Кобра Куркина и, задыхаясь от волнения, сообщила:

- Всё! Их взяли!

- Кого? - обступили её учителя.

- Драновского и Малыха! И ещё там Головко, Павленко и Цыбуля...

- Так это же все ваши! Кто их взял? За что? - волновались учителя.

- Мои... - Куркина вдруг расплакалась. - Мои...

- Это они утром подбивали детвору идти в другую школу за помощью, -дал справку Геннадий Семёнович. - И угрожали тем, кто отказывался.

- Угрожали? Какой ужас! Вот вам и забастовка!

- А сейчас они в туалете пиво пили. А угощал Званский, - продолжал завуч. - Договаривались о чём-то опять.

- Ну что вы на меня так смотрите! - кричала Куркина. - Я что ли их этому научила? Это всё ваша любимая Танечка! Она их демократии учила...

- Послушайте! - в учительскую вбежала молоденькая химичка. - Они там стачком создают! Прямо в коридоре. Потрясающе!

"Научила на свою голову" - ужаснулась Татьяна Ивановна.

- Что за паника? И почему вы все тут? К детям идите! - пришла директор. - У них поучитесь! Молодцы девятиклассники: хулиганов выставили, решили всё организованно обдумать, комитет комсомола подключить. Кое-что из их требований вполне разумно. Будем перестраиваться, товарищи.

- Девятиклассники? - с надеждой спросила Куркина.

- Не ваши. Ваши только пиво по туалетам пить могут, да малышне угрожать. Мы ещё дадим этому должную оценку.

"Девятый... А я-то думала..." - странное чувство облегчения, досады и стыда одновременно царапнуло душу Татьяны Ивановны.

 

- 6 -

Положением владеет тот, кто владеет информацией.

Худенький, вечно мучимый какими-то болезнями Данька Сёмушкин усвоил эту истину с младенчества. Его мама - учительница. Дома при Даньке она строжайшим образом охраняет все школьные тайны. Зато вечером она рассказывает всё папе. И при этом забывает, что акустика в современных квартирах, как в хороших концертных залах, И что из-за болезней у Даньки бессонница. Ну, может и не от болезней... Подслушивать, конечно, некрасиво. Но Данька и не подслушивает, он просто слышит! Уши что ли ватой затыкать? И потом, если родители не дали ему такого здоровья, как красавчику Вадьке Щеглову, по которому все девчонки сохнут, то должна же быть хоть какая-то компенсация! Данька считал, что именно поэтому его научили читать в четыре года и завалили самыми дефицитными книгами. А мама - именно для этого учительница!

Данька знал всё. Какого числа заканчивается четверть, будут ли сокращены уроки, объявят ли вместо математики субботник - всё выясняли у Даньки. Поэтому, увидев зарёванную Татьяну Ивановну, по естественной логике событий, пятиклассники вопросительно взглянули на Даньку. Он снисходительно пожал плечами, а на переменке в позе Наполеона устроился возле окна. Когда одноклассники плотно обступили его, он, как само собой разумеющееся, сказал:

- Едят Танечку!

- Чего, чего?

- Едят! Чего ту непонятного? Пристают, придираются, воспитывают!

- А чего её воспитывать? Чего она, глупая, что ли?

- Во-во! Чтоб нас не воспитывала! А то только слышно: "Санечкин, ты заболел! Тебе нужен врач!"

- А тебе и надо врача. Который психов лечит. Ты скажи спасибо, что тебя, как раньше, дебилом не называют!

- Да ладно... Дебилом...

- А за что её есть? Она же любит нас и добрая!

- Да-а, добрая! А кто меня за ухо дёрнул? Бо-ольно же!

- А ты плевался! После тебя весь класс в пластелине был! А она даже твою маму не вызвала.

- Так я же убрал...

- Есть за что! - прервал спор Данька. - Она слишком много хочет. А тогда и всем столько же хотеть надо. А все много не хотят. Или не могут. Получается, что один хороший, а все остальные - плохие. А это несправедливо. Вот и будут её есть, и это будет отражаться на нас!

- Врёшь! - поразились ребята мудрёным рассуждениям Даньки.

- Нет, печально ответил он. - Не вру. Так мама сказала, а она знает, что говорит...

- Точно! Слышали, чего там все орали? "Хотим Таню"!

- Ну и что?

- Так это же значит, что других не выберут! Они и злятся!

- А за классное руководство тридцать рублей в месяц платят! - выдал справку Данька.

- Разве это много? - удивилась Маринка. - Из-за этого, что ли, человека есть?

- А забастовка? - Данька многозначительно помолчал. - Многие учителя думают, что это её политклуб виноват!

- А я ей говорила! - возмутилась Маринка. - Лучше бы с нами в кино ходила, чем с этими старшеклассниками разговоры вела! Вот и договорилась!

- Да ещё журнал! - вздохнул Данька.

- А что журнал?

- Он пропал после её урока. И никто не знает, кто виноват.

- И ты не знаешь? - поразились ребята.

- И я не знаю! - гордо заявил Данька, потому что был твёрдо уверен, если не знает он - не знает никто.

Лёшик, стоявший всё это время в стороне, и не знающий, как обратить на себя внимание, понял, что наступил его звёздный час. Он протиснулся вперёд, набрал полную грудь воздуху и почему-то осипшим голосом сказал:

- А я это... знаю...

Маринка посмотрела на него удивлённо и настороженно. И все тоже посмотрели так, словно у Лёшика вдруг выросли рога.

- Ну, и что же ты знаешь? - Маринка не оставляла возможностей к отступлению.

Лёшик посмотрел ей прямо в глаз. Он уже сожалел о том, что сейчас скажет. Он понимал, что она не простит. Но кто заставлял её потешаться над ним, Лёшиком, и рассказывать всё Аньке? И кто ей вообще позволил... Месть - благородное чувство! Об этом Лёшик слышал всё от того же Даньки-¬всезнайки. "Месть" - думал Лёшик и эта мысль отразилась в его голубых глазах. Маринка отчего-то смутилась.

- Это всё из-за её сестрички! - решительно и безжалостно выпалил Лёшик.

- Что ты сказал? - Маринка угрожающе придвинулась к нему почти вплотную. - Ты не спятил случайно?

Лучше бы она этого не говорила...

- Анька твоя спятила! Влюбилась в Званского и украла журнал!

- Что-о? - Маринка решительно размахнулась для удара, но Лёшик схватил её за руку и оттолкнул.

- Ну, ты... - вмешался было Вадька на правах Маринкиного рыцаря. Но тут вмешался народ.

- Пусть говорит! - завопили все, потому что всем стало ужасно интересно,

- Раз у жизни человек что-то знает, а ему уже и сказать не дают!

Лёшик победно усмехнулся и, наслаждаясь всеобщим вниманием, выложил всё:

- А Званский с Коброй поцапался! И решил ей отомстить, свинью подсунуть! А тут Анька с любовью. А этот гад ей и говорит - свисни журнальчик, раз любишь!...

- Сам ты гад! - опять бросилась на него Маринка, Лёшик увернулся и спрятался за Даньку.

- А Танечка-то тут при чём?

- Так Анька его после Танечкиного урока увела! Вот её теперь и заставляют искать. Ясно? А Кобра ест за это. А виноват кто?

Всё Лёшик иссяк. Ему больше нечего было сказать, и это сразу стало ясно. И ребята уже больше не смотрели на него. Смотрели на Маринку.

- Это неправда! - сказала она.

- А если, правда? - строго спросил Данька.

- Тогда... Она положит на место... - Маринка сказала это очень тихо, вздохнула и пошла к своей парте.

Лёшик знал зачем: чтобы пересесть к Лавровой. И все потянулись за ней. И Лёшик остался совсем один. Он стоял возле окна и глядел, как воробьи купаются в лужах. А потом вышел из класса. Потому что понял, что не может там быть. Просто не может и всё.

Подошла Татьяна Ивановна. Она тоже была печальная и смотрела так, словно знала о Лёшике всё. И даже то, как он Маринку предал.

- Пошли в класс... - грустно сказала она.

- Мне в туалет надо... - прошептал Лёшик, опустив голову.

- Ладно. Пять минут хватит?

- Да...

Пришёл он через полчаса.

Нет, Татьяне Ивановне вовсе не хотелось его наказывать, и дневник за опоздание она попросила просто так, для порядка. Чтоб другим на всякий случай неповадно было. Она вообще почти всегда возвращала дневники без записей.

- Положи дневник мне на стол и садись, - сказала обычным спокойным голосом.

- Я забыл его дома... - сказал вдруг Лёшик дрожащим тихим голосом и побледнел окончательно.

- Что, что? - не расслышала Татьяна Ивановна.

- Дома забыл... - погромче повторил Лёшик и умоляюще посмотрел на неё.

"Ладно" - хотела сказать Татьяна Ивановна. - "Завтра принесёшь." Но тут вдруг Маринка громко, на весь класс, сказала:

- Не ври. И положи дневник на стол!

Лёшик глядел на ребят в полном недоумении, и в надежде, на разъяснение странной ситуации. Дневник, конечно был. И это знали все. И знали, конечно, где он лежит. Там, куда всегда прятали дневники, если возникала угроза двойки. И доставать его надо было прямо на глазах у Татьяны Ивановны. Это значило выдать тайну. А они молчали и не возмущались. И не спасали тайну. Значит им так хотелось сделать ему, Лёшику, пакость, что и тайны для этого не жалко. А потом сами же и попрекать будут... Слёзы полись сами собой.

- Ладно, ладно! Завтра принесёшь, - протянула руку помощи Татьяна Ивановна, увидев, что происходит нечто неправедное.

Но Маринка была непреклонна:

- Пусть положит. Нечего тут врать.

"Господи, что он им сделал?" - думала Татьяна Ивановна, глядя, как Лёшик подошёл к стенду, отклонил его немного от стены, пошарил с обратной стороны, достал дневник и принёс ей. Она посмотрела на класс, покачала головой и сказала негромко:

- Ну почему вы такие злые? Люди должны уметь прощать...

Лёшик, положив голову на парту и прикрыв её руками, плакал, все посмотрели на Маринку. Она покраснела и опустила глаза.

 

После уроков маленький актовый зал заполнился до предела. Ребята сидели друг у друга на коленях, худощавые умостились на одном сидении по двое, презирающие удобства сидели прямо на полу в проходах. Те, кому нужно было подняться на сцену, должны были идти в прямом смысле по головам.

Ор стоял несусветный. Татьяну Ивановну опять охватило ощущение, что она в какой-то трудколонии этак года двадцать третьего, и готовится избиение "халдеев". Иногда между рядов выныривали вкривь и вкось написанные лозунги: "Даёшь пятидневку!", "Долой классных! Управимся сами!". И уж совсем невероятное: "Каждой селёдке - отдельную бочку!"

- При чём тут бочки? - спросила Татьяна Ивановна у Даньки.

- А они в 6-А как селёдки в бочке! Их там сорок пять, стульев на всех не хватает, снисходительно объяснил Данька, и добавил, - у них там штрафники стоят. По графику.

На сцене, словно отражая непримиримость позиций, напротив друг друга стояли два столика. За правым сидели два завуча и директор. Они были похожи на партизан, решивших умереть, но не сдаться. За левым - стачком! И Рожкин там! Весть в папу. В памяти всплыли на мгновение серые с грустинкой глаза давешнего поклонника, но события в зале не располагали к воспоминаниям.

Вот что значит творчество масс: ребята ухитрились совместить согласование ультимативных требований с народом и немедленное предъявление их администрации. Вопреки мрачным предсказаниям учителей, всё было организованно и конструктивно. Шум прекратился, как только заговорил Рожкин:

- Всё! - взмахнул он рукой. - Тишина! А то живо выставим!

С десяток самых крупногабаритных девятиклассников демонстративно поднялись со своих мест в подтверждение его слов. Эти выведут, сомневаться не приходилось.

С требованием "уважай ученика!" администрации пришлось согласиться сразу и безоговорочно.

- Безобразие! - услышала Татьяна Ивановна голос Куркиной, которая сидела у неё за спиной. - Дожили...

Не возражала директор и против стипендий отличникам с отменой для них переводных экзаменов. Как ни странно более скептично отнеслись к этому ребята:

- Все отличниками станут, денег не хватит! - крикнул кто-то из зала. На что директор резонно заметила:

- А вы макулатуры побольше собирайте, и тогда вам на всё хватит!

Коса на камень нашла, конечно, в тот момент, когда добрались до классных руководителей:

- Категорически нет! - проявила характер директор. В зале попытались свистеть, но "дружинники" навели порядок.

- В конце концов, мы на всё согласились, можем же хот что-то оставить за собой! По-моему это справедливо!

- Вы-бо-ры! - принялся скандировать зал.

Но тут, вопреки ожиданиям, вмешался стачком:

- Внимание! - зычно гаркнул Рожкин и продолжил, когда все немного успокоились. - А вы подумали о том, что нам просто не хватит таких классных, которые нас устраивают? Где мы на всех наберёмся!

- Предатель! - орали из зала. - Штрейкбрейхер! Они сговорились все!

Но Рожкин не поддавался. Он явно проявлял задатки мудрого дипломата, предпочитающего синицу в руке в виде тех требований, по которым удалось договориться. Потому что понял, если будут настаивать - директор от всего откажется. Это у неё на лице написано было.

- А мы и без классных можем! - выли недовольные. - Лучше никаких, чем кобры!

- Хорошо! - какая-то спасительная мысль пришла в голову директору, она заулыбалась. - В виде эксперимента и по настоятельным просьбам общественности разрешаю девятому "Д" пожить без классного руководителя. Если у них получится - мы вернёмся к этому разговору на следующем собрании. А теперь - всё! По домам!

- Урра-а! - взревел зал, празднуя победу.

Татьяна Ивановна усмехнулась, все знали, что классная этого класса рассчиталась по семейным обстоятельствам, а другого на её место найти в условиях перегруженной школы не так-то просто. Найдут, конечно, ведь ребята, естественно, не справятся...

- Урра-а! - визжали её пятачки, прыгая от радости, что никто теперь не сможет выбрать себе их любимую Танечку.

А она думала, глядя на их весёлые рожицы: "Глупенькие, с чего решили, что мне кто-то, кроме них нужен? И что я кому-то, кроме них очень нужна..."

 

- 7 -

А поздно вечером дома, перелистывая тетрадь с конспектами уроков, Татьяна Ивановна нашла записку:

 

«ЛЮБОВЬ - ЗЛА! ПОЛЮБИШЬ И КОЗЛА!

ГДЕ ЛЮБОВЬ - ТАМ И ПРЕСТУПЛЕНИЕ!

СОВЕТУЕМ ПОДУМАТЬ! ДОБРОЖЕЛАТЕЛИ.»

 

- Вот уж, действительно - детектив... - сказала сама себе и окончательно решила, что журнал стащила Стахова.

Но как? И где он?!

 

- 8 -

Ночью Татьяне Ивановне приснился Менделеев. Он раскладывал пасьянс из карточек с надписями "журнал", "Олег", "Анна", " Кобра", "дневник", "Лёшик", "расписание"...

Чем закончился этот сон, утром вспомнить было невозможно. В школу пришла одной из первых. В учительской столкнулась с завучем. На его круглом лице светилась добродушная улыбка:

- Ну, что, Нат Пинкертон, доложите об успехах, срок истёк!

Она помолчала, подумала, потом решительно подошла к стенду с расписанием, пошарила за ним, извлекла оттуда злополучный журнал и протянула завучу:

- Вот! И ни о чём не спрашивайте! С виновными разберусь сама. Не возражаете?

- Не возражаю... - округлив от удивления глаза, ответил он.

Анна стояла возле окна. Все в эти дни по делу и просто так глазели в окна.

- Аня, я нашла журнал. Но никто не знает, что это твоя работа.

- Жалеете? А как же наказание виновных? - голос всё такой же бесцветный, но пытается острить, это уже хорошо.

- А за что тебя наказывать? Вот почитай, что мне написали.

- Что это? - Аня взяла записку, прочла и опять отвернулась к окну. - Надо подумать... Ой, смотрите!

А за окном, по двору школы, запихнув руки в карманы плаща, прямо по лужам, шла Маринка. За ней, малиновый от смущения, это за тридевять земель было видно, спешил Лёшик, неловко балансируя двумя портфелями.

- Учиться и учиться тебе у сестрички! - вздохнула Татьяна Ивановна.

- Смотрите, это вам машут! - Аня смотрела куда-то дальше, за Маринку и Лёшика.

Сердце ёкнуло: он...

Ветер трепал его светлые волосы и пузырил лёгкую куртку на крепких плечах. Он махал ей рукой, как будто они уже о чём-то договорились.

Татьяна Ивановна ощутила полыхнувшие щёки. Совсем, как у Лёшика.

Аня смотрела на неё и впервые за последнее время любопытство и улыбка засияли в её глазах.

Весна... Что творится!