Кто возьмется просчитать траекторию старого снаряда, который не взорвался прошлым летом, но не стал ждать следующего, чтобы отправиться в полет над родным складом боеприпасов? Никто. Аттракцион, скромно именуемый в новостях «Взрывы в Ново-Богдановке», много лет подряд будоражит жителей Ук-раины и приезжих. Особенностью взрывов этого года стало то, что осколки «нетерпеливых» снарядов угро-жали безопасности пассажиров железной дороги, ведущей из Крыма, поэтому железнодорожники решили перестраховаться, но сделали это в высшей степени оригинально: составы, заполненные бледнолицыми пас-сажирами пропускали на юг, а краснокожих не выпускали с полуострова, боялись жертв среди курортников.

Именно поэтому Симферопольский вокзал заполнялся растерянными людьми, которые, не имея возможности уехать, метались, кричали и плакали, возмущались качеством хранения боеприпасов, шумно мечтали убить министра обороны. Позже, выстояв бесконечные очереди в справочное окошко и к началь-нику вокзала, бывшие пассажиры сдавались, пили водку, закусывали, чем бог послал, и, наконец, смирив-шись со своей участью, укладывались спать, кто как мог. Где бы ни ложились люди, головы их были на-правлены к зданию вокзала. Это было смешно и трогательно, демонстрировало какой-то первобытный оп-тимизм. Честно говоря, физически никто из них сильно не страдал – если человек пережил отдых в Крыму, то переживет все, в том числе, и многочасовое ожидание в Симферополе.

Лина приехала на вокзал вовремя, хотя из утренних новостей знала, что поезда в северном направ-лении не ходят, и догадывалась, что ее ждет. Но, одно дело, самой ночевать на вокзале в ожидании поезда, и совсем другое – пристроить на ночлег 97-летнюю бабушку, которая давно забыла, что такое боеприпасы. Объяснить ей, почему нужно спать на надувном матраце, лежащем на газоне, а не в поезде на белой про-стыне, не смог бы никто. Лина и не пыталась. Вопрос, как и где будет ночевать ее пятидесятилетняя внучка, бабушку не беспокоил, она уже давно могла себе позволить не думать о подобных пустяках.

Утром Лина ухитрилась выпить кофе и купить еду, оставив бабушку «охранять» вещи. Слава богу, определить на глаз глухоту и старческий маразм ворам и жуликам еще не под силу, а внешне долгожитель-ница выглядела обыкновенно – маленькая женщина с широко открытыми светлыми глазками и улыбчивым ртом, полным аккуратных протезов. Никто бы не сказал, что она родилась еще при Николае Втором, за 6 лет до Великой Октябрьской революции.

Во внутреннем дворе вокзала работал небольшой современный фонтан. Днем Лина устроилась под-ремать возле него под журчание струй, которое создавало иллюзию прохлады, старушка сидела рядом и смотрела на воду. Сон был нарушен смехом. С трудом подняв веки, Лина увидела свою бабушку, которая, сидя верхом на краю фонтана, руками перетаскивала правую ногу через борт, веселя своим энтузиазмом окружающих. Ее левая нога уже стояла в воде. Пока Лина обулась и подошла ближе, бабушка уже преодо-лела препятствие и с удовольствием плескалась в воде. Хорошо, что там было мелко, а то она попробовала бы и поплыть. Два молодых человека, по просьбе внучки, вынесли купальщицу из воды на руках. Это по-нравилось старушке еще больше. После купания Лина уложила счастливую бабушку отдыхать, поставив ее туфли сушить на траву.

Днем всем стало легче – составы понемногу стали отправляться из Симферополя. Правда, прибы-вающие пассажиры говорили, что эти поезда стоят в степи за Джанкоем, а не двигаются по маршруту, но перспектива снова стать пассажиром и человеком всех порадовала. После полудня Лина с бабушкой пере-брались в тень, на ветерок, ближе к информационному табло. Рядом расположилась семья с двумя шкодли-выми детьми. Мать семейства, измученная жарой, бесконечным ожиданием и шалостями своих баламутов, обратилась к Лине с просьбой присмотреть за сумками, пока дети поедят в кафе. Над необъятными семей-ными баулами, на скамье пристроился крупный симпатичный мужчина, но женщина никак не прокоммен-тировала его присутствие рядом с вещами. Он захотел пить, потянулся к бутылке с остатками воды, кото-рую женщина держала в руке, но в это время дети со смехом и гиканьем ринулись к зданию вокзала, поэто-му мать заторопилась следом, опасаясь, что потеряет их в густой толпе. Мужчина опустил руку и печально улыбнулся, а Лина с улыбкой, сказала:

– Вам скучать не приходится.

Сосед смущенно молчал. Бабушка попросила пить, дергая внучку за правую руку. Лина дала ей и предложила соседу, наливая другой стаканчик:

– Хотите? Еще холодная, – и протянула ему. Неловко дернув рукой, мужчина пролил немного воды себе на джинсы, но ничего не сказал, обернулся к Лине, весело посмотрел на нее яркими голубыми глазами, потом выпил воду крупными глотками и вернул стакан.

– По такой жаре мигом высохнет, – со знанием дела сказала Лина, глядя на пятна на ткани и спроси-ла, – еще налить?

Но сосед не ответил: то ли не расслышал, то ли отвлекся. Мимо них, хохоча и задевая друг друга, двигалась большая группа подростков с рюкзаками. Мужчина придвинул сумки ближе к скамье и смотрел на счастливчиков, что дождались своего поезда. От жары и бездействия бабушка засыпала, припав головой к плечу внучки. Лина растормошила ее и помогла перебраться на надувной матрац, который лежал на траве, позади ожидающих, вровень со скамьей. Старушка послушно легла на бок, поджав бледные ноги, и закрыла глаза. Лина укрыла ее тонким пляжным покрывалом.

– У вас дети, у меня бабушка, – прокомментировала она, обращаясь к соседу.

Мужчина оглянулся на спящую бабушку и ничего не сказал.

– Хотите печенья? – Он скосил глаза и будто сомневался, брать или нет. – Берите, берите, – она про-тянула пакет ближе к нему. Сосед взял сразу два и буркнул что-то в знак благодарности. – Еще берите, если захочется. Вы не могли бы поговорить со мной, пока Ваши придут? Можете не отвечать, если не хотите. Понимаете, я 9 дней ни с кем не разговаривала. С бабушкой я, конечно, все время говорю, но она редко от-вечает, потому что не слышит. Знаете, в Гурзуфе однажды, когда исчезло электричество, я пыталась пооб-щаться с пьяной хозяйкой пещеры, в которой мы обитали. Хорошо, что луна светила. Говорить с пьяным в темноте – это нечто. Вам приходилось? – Мужчина в ответ глупо хохотнул. – Собственно, мне сказать лю-дям нечего, просто иногда хочется убедиться, что я существую не только в виде невыразительного отраже-ния в зеркале. Если на мои вопросы отвечают, значит, я существую, так приблизительно.

Мужчина хмыкнул и посмотрел на нее иронично, с какой-то «сумасшедшинкой» в глазах. Она, улы-баясь в ответ, протянула ему пакет.

– Берите еще. Думаете, я чокнутая? – спросила она и откусила печенье.

Он опять взял сразу два кружка, сунул их одновременно в большой рот, полный зубов, и издал зву-ки, которые должны были означать «спасибо», сказанное во время жевания.

– Вы не бойтесь, я жаловаться не буду, воину не полагается. Я, конечно, еще не воин, я только учусь с помощью Кастанеды. Разве воин стал бы мотаться по Крыму с бабушкой на руках? Они одино-кие птицы. Им родственники не нужны, чтобы ночью по горам бегать. Воин засядет где-нибудь среди кактусов, и будет нагуливать силу, убивая жалость к себе и сокрушая чувство собственной важности. А жаловаться вообще совершенно бессмысленно, хоть по Кастанеде, хоть без него. Знаете почему? Потому что всегда возможно развитие событий, при котором сегодняшний день покажется счастливейшим в жизни, т.е. сегодня хорошо, потому что завтра будет хуже. Вы не согласны?

Мужчина широко улыбнулся в ответ на ее рассуждения, наклонив голову к левому плечу, по-смотрел на нее так, как смотрит взрослый на ребенка: он знал то, о чем она не догадывалась.

– Неужели Вы оптимист? – с недоверием в голосе спросила Лина. – Удивительно! Они еще су-ществуют? – Она вздохнула. – А у меня нет энергии для оптимизма. Я растеряла ее и стала уязвимой. Еще и смерть себе позволяет разгуливать под окнами в белом капюшоне…

После этой фразы мужчина посмотрел на Лину, как на сумасшедшую.

– Извините, – быстро сказала она, – я пошутила. Конечно, если Вы не знакомы с трудами Каста-неды, то я Вам кажусь неадекватной. Больше не буду. Понимаете, свежепострадавшему человеку обяза-тельно надо с кем-то поговорить. Не о том, что с ним случилось, а просто о чем-то, чтобы знать, что это не конец, что есть ради чего терпеть всю эту возню. А у людей нет слез для чужих бед. Мне кажется, это что-то животное. Вы видели, как ведут себя травоядные, когда одного из них «приглашают на обед» хищники? Не обращали внимания? В первые минуты наблюдается замешательство, намек на попытку помочь, отбить, а потом все «родственники» дружно смотрят в сторону, делают вид, что ничего не про-изошло. Сомкнули свои парнокопытные ряды и жуют дальше. И все, инцидент исчерпан. Люди ведут себя так же. Все мы травоядные.

Мужчина улыбнулся, не глядя на нее.

– Вы не сердитесь? Вот и хорошо, а то я боялась, что Вы перестанете со мной разговаривать. – Она откусила печенье и, прожевав, заговорила снова. – Я раньше не с бабушкой, а с сыном отдыхала. Но с ним много не наговоришь: заплывет за буи, будто в Турцию собрался, а я жду на берегу, нервничаю. И в шторм не боялся плавать. Бесстрашный был мальчик.

Собеседник вопросительно посмотрел на нее.

– Он умер год тому назад. Нет, не утонул. На суше. В автомобиле. Ему кто-то сломал руки перед смертью. Я не знаю, кто, – растерянно сказала она. – В милиции мне не сказали, наверно, сами не знают.

Лина вытерла руки носовым платком, опустила глаза, и, машинально наматывая кончик платка на указательный палец, молча вспоминала тощее пустое тело мальчика между складками и оборками гроба, твердые, как у чучела ребра, сломанные кисти рук, спрятанные под тюлем и холодные впалые ще-ки, которые смерть уже присвоила себе, сообщая об этом запахом формалина. Капли дождя попали ему на лоб, и остались там, он не открыл глаза. Лежал весь в цветах. Неестественно. Лучше бы бегал в дра-ной футболке с грязными руками и сигаретой во рту. – «Мамик, дай вкусную сигаретку!» – последняя просьба перед смертью. Все, больше мальчик не курит. Его нет, есть урна цвета фиалки.

– Я не жалуюсь, воин не должен жалеть себя, – сказала Лина, смущенно улыбаясь соседу. – Во-обще-то я сейчас за брата волнуюсь, поэтому мне и надо поговорить. Он пьет после смерти мамы, уже полгода. Когда я уезжала, у него как раз запой начался. Это дней на десять, а потом его приступы эпи-лепсии одолевают, и сердце болит. После них он такой немощный… Если я здесь застряну, кто ему воды принесет? А лекарства? Он там совсем один. – Она загрустила.

Мужчина, сочувствуя, пристально вглядывался в печальное лицо Лины, взял ее руку с платком и держал между ладонями. Взгляд его неестественно раскрытых голубых глаз с черными пронзительными зрачками производил страшное впечатление. Лине стало холодно, появилось ощущение, что она прова-ливается в бесконечность, как во снах, которые снились ей в 30-летнем возрасте. От страха и смущения она резко забрала руку и извинилась. Мужчина, казалось, удивился, что она сделала это, он сердито что-то буркнул себе под нос и отвернулся.

– Спасибо, что слушали меня. Вы такой терпеливый, Вашей жене повезло, – заискивающим то-ном говорила Лина. – Извините, если Вам не понравилось то, что я говорила. Как-то навалилось все: ни поспать, ни поесть по-человечески, жара, неопределенность. Скорее бы домой.

В это время вернулась соседка с детьми.

– Наш поезд объявили. Через час поедем, – сообщила женщина Лине бодрым сытым голосом. – Должны еще сказать, с какого пути. Мой Вам не мешал? Он, обычно, себя странно ведет, мычит что-то, его боятся. – Она укладывала в одну из своих сумок всякие дорожные мелочи: салфетки, жвачку, пакети-ки с кофе.

– Я ничего странного не заметила, – ответила Лина, вежливо улыбаясь, ей было неудобно, что мужчину обсуждают в его присутствии.

– Как видит, что кто-то с ним говорит, тоже пытается мычать, а сам ни звука не слышит, – объ-ясняла женщина. – Довезу его домой, сразу к врачу – у него шизофрения обострилась из-за жары, на пляже перегрелся, наверно. – За ее спиной дети пили воду из горлышка, вырывая друг у друга бутылку, она не реагировала на их возню. – Может, в больницу положат, как в прошлый раз. Бабка с ним сидеть боится, она сама инвалид, а мне работать надо. Кто их всех кормить будет? – задала она риторический вопрос, забирая бутылку у ребенка и впихивая ее в одну из дорожных сумок.

Лина, испытала потрясение от рассказанного женщиной. Она пыталась улыбаться, но не могла. В это время мужчина взял ее за руку и ласково смотрел в глаза, доверчиво улыбаясь. Узнав, что он болен, Лина от страха не пыталась освободить свои пальцы из большой потной ладони, ждала, чем все закон-чится.

– Ну что ты расселся, Вовка? Вставай! – говорила ему жена, привлекая к себе внимание легким ударом по его плечу, и делала руками знаки, которые он понимал. Теперь муж смотрел не нее своими небесными глазами, но руку Лины не отпускал. – Да пусти ты ее! – Жена потянула его за локти к себе, и он встал – большой, красивый от природы человек, только осанка его была какой-то неуверенной, будто он сомневался, что имеет право выпрямиться во весь свой рост.

Лина смотрела на него снизу вверх. Он попытался ей что-то «сказать», его открытое лицо выра-жало нечто недоступное обыкновенному человеку. Но жена подтолкнула его в бок и сунула в правую руку самую большую сумку, обошла с другой стороны, чтобы дать еще одну, приговаривая, – давай, по-езд без нас уйдет, если будешь глазки строить. Дети уже к табло побежали. До свидания, – сухо попро-щалась она и пошла рядом с мужем вслед за детьми.

– Счастливого пути, – с трудом произнесла Лина, помахав вслед безвольной рукой, и быстро на-дела темные очки, чтобы никто не видел ее испуганные влажные глаза.

Как только чета отошла, за спиной раздался легкий вздох. Лина подумала, что бабушка просну-лась, повернув голову назад через левое плечо, она сказала:

– Ты видишь, бабуля, как бывает? Какая несчастная женщина, а по виду не скажешь. Молодец, настоящий воин. – Она приподняв очки, промокнула слезы носовым платком. – Посмотреть по сторонам – у всех все хорошо, бегают, суетятся, – тихо рассуждала она.

Старушка не ответила, она лежала на спине, прикрыв покрывалом нижнюю часть лица, как все-гда делала дома во время сна, скрывая от всех беззубый рот без протезов.

– А со мной так смешно получилось! – все не могла успокоиться внучка. – Какая я глупая! На-шла, наконец, с кем поговорить! – потешалась она над собой. Глухая бабушка никак не отозвалась и на это. Лина улыбнулась, вспоминая трепетные прикосновения неестественно нежных рук и странные, та-кие трогательные взгляды «собеседника». Она знала, что шизофреники бывают очень ласковыми и сек-суальными, эротические ощущения, испытываемые в их обществе, необыкновенно яркие.

Рядом с Линой присела женщина с маленьким рыженьким ребенком, который спал в вертикаль-ном положении, безвольно свесив тонкие ручки и ножки склонив голову матери на грудь. Лина поняла, что женщина не уйдет отсюда, пока рыжик будет спать, и попросила ее присмотреть за бабушкой и ве-щами. В туалете на перроне она умылась и переоделась, набрала воды в бутылку, чтобы умыть бабушку, когда та проснется. Возвращаясь, она узнала из объявления, что часа через полтора они могут уехать, ко-гда придет состав из Чернигова, на табло уже значилось его прибытие. Уличный термометр показывал 32 градуса. Лина купила себе мороженое и быстро и неаккуратно ела его на ходу.

Вернувшись, Лина поблагодарила женщину с рыжиком за помощь, достала из сумки книгу и по-пыталась читать, но ничего не понимала, слова наползали друг на друга. Ее окутывал патологический сон: ночью поспать не удалось, даже прилечь не смогла, днем не спала из-за бабушкиного заплыва. Ко-нечно, надо было сейчас выпить кофе, но она торопилась назад, а кафе на другой стороне вокзала, и там всегда большая очередь, неудобно было задерживать чужого человека. Сквозь сон она ощущала густой жаркий воздух, наполненный запахами еды, железной дороги, человеческого пота, вокзального туалета, в нем плыли нечленораздельные обрывки объявлений о прибытии, задержке и отмене поездов. Прозву-чало объявление об отправлении, от которого люди, которые дремали вокруг, сидя и лежа, встрепену-лись, закопошились, многократно повторяя вопрос:

– Это какой объявили?

– Киевский, ночной.

Лина услышала номер своего поезда, переспросила у женщины с ребенком, ее муж побывал у табло и даже сказал, с какого пути отправление. Соседи легко собрались и ушли. Складывая свои вещи, Лина будила бабушку.

– Бабулечка, вставай, я матрац сложу, нас в поезд не пустят с твоей походной кроватью. – Она теребила старушку за плечо, но та не хотела просыпаться. – Ну что ты? Вставай, мы опоздаем, – склады-вая бабушкино покрывало, приговаривала она, – в поезде сны досмотришь. Нас ждать не будут.

Бабушка не проснулась, она умерла. Обнаружив это, Лина стояла и нервно моргала, прижимая к солнечному сплетению сложенное покрывало, будто затыкая им дыру в груди. Она растерянно смотрела то на сухие синеватые ноги старушки, то на ее безмятежное лицо. Смерть не напугала ее, а развеселила. Чем можно напугать человека, который прожил почти сто лет и похоронил за свою жизнь почти всех родных и близких?

От неожиданности Лина не могла сосредоточиться, сообразить, что надо делать. Вокруг суети-лись, собираясь в дорогу, изнуренные бездействием и жарой люди, они не обращали никакого внимания ни на живую женщину, ни, тем более, на мертвую. Все мечтали скорее попасть в поезд, лечь на свою полку и уехать, наконец, куда угодно, хоть в поле под Джанкоем, лишь бы не ждать, не прислушиваться к объявлениям, не ощущать себя беспомощным и ничтожным.

Лина не шевелилась и не плакала, внутри у нее стало очень тихо. Ей жутко хотелось закричать в этой тишине, громко, истошно, до потери сознания, до смерти, чтобы раз и навсегда разорвалась на клочки эта убогая, бессмысленная жизнь, набитая до отказа болью. Но она не закричала, а привычно стиснула зубы и молча терпела, ощущая каждый удар сердца в висках. Ей было трудно дышать, все, что она видела вокруг, как-то прыгало перед глазами, вокзальные звуки плыли и искажались, кружилась го-лова. Ее нечаянно толкнули в спину. Она села на скамью, чтобы не упасть, достала из сумки таблетки, выпила воды и сидела, не видя ничего, направив бездумный взгляд на стрелку часов – единственный символ смерти, который у нас постоянно перед глазами. Стрелка весело прыгала по кругу, легко и неза-метно присоединяя настоящее к прошлому.

Спустя некоторое время, обычное печальное мужество вернулось к ней, потому что нет такой мысли, с которой рано или поздно не освоился бы человек. Какой-то военный пообещал Лине позвать милиционера, даже не спросив, зачем он нужен. Она, наконец, осмысленно посмотрела на часы: должно-стные лица обязательно захотят знать время смерти бабушки. Прошло всего полчаса, как объявили от-правление, было очевидно, что поезд уйдет без них. К тому же она, наконец, заметила, что кто-то украл бабушкины мокрые туфли. Почему-то именно этот факт поразил ее больше всего в тот день. Ограбить маленькую мертвую старушку! Она задохнулась от обиды, но не заплакала, не имела права, ей нужны были силы. Трудно было представить себе, сколько придется пережить, чтобы они с бабушкой смогли добраться домой.

Она сидела на скамье, выпрямив спину, сложив руки, кулак в кулак, и молчала. Если бы вдруг нашелся человек, который сел бы рядом, он не услышал бы ни одной жалобы. Потому что Лина молчала не о том, как она устала, не о том, как ей больно, не о том, что никто не захочет и не сможет ей помочь, ни о том, что дома беспомощный брат может умереть во время приступа эпилепсии. Это очевидные ве-щи.

Лина упрямо молчала о том, что когда она умрет, ее лицо будет веселым. Смерть ее не напугает, не сможет.

 

P.S. Имя Лина (от греч.linos) означает «скорбная песня».