ДУША В КОРСЕТЕ

Повесть

 

В заброшенное лесное село Гусинку к Заревым приехали хотя и долгожданные, но необычные гости: Мария Заревая со своим мужем итальянцем Марио. В первые дни они никак не вписывались в деревенскую обстановку, где в каждом углу виднелись разорение, заброшенность. Некогда богатое большое село опустело, осталось десять заселённых домов, а остальные стояли или с заколоченными окнами и дверьми, или были наполовину разрушенными. Бывшая школа-десятилетка также осталась без дверей, без оконных рам - всё сняли, вырвали с мясом, растащили сезонные дачники.

И на этом фоне заграничный лоск отпускников не вязался с деревенской бедностью. Но через несколько дней отпускники подзагорели у реки и уже не так выделялись среди сельчан. Маша просто сидела или лежала у воды, а Марио самозабвенно рыбачил. Он не мог поверить, что в реке может водиться столько рыбы. А вечерами или когда шел дождь Марио любил разговаривать с бабушкой Машеньки Анастасией Николаевной, которой исполнилось 95 лет, но она была не только на ногах, но и выполняла посильную работу в огороде и ходила в ближайший лесок по грибы, по ягоду. За ней непременно увязывался Марио. И тогда он возвращался не только с полными корзинами ягод или грибов, но и переполненный впечатлениями от рассказов об этих живописных местах, о животных, обитающих в лесу.

Марио заговорщически шептался о чём-то с Анастасией Николаевной, охотно и подолгу беседовал и даже о самом сокровенном. Начиная разговор о Машеньке, глаза Марио восторженно загорались, голос становился нежным, каким-то расплавленным.

- Вы знаете, Настин, я полюбил Машеньку за открытость души, за сохранившуюся детскую непосредственность, когда она могла весело расхохотаться, глядя на прыгающую лягушку или кузнечика, за те минуты, когда на её лице, в глазах отражались сияющее солнце, вся наша прекрасная планета. Она могла внезапно сорваться с места и с криком «Догоняй!» бежать неизвестно куда. И только намного позже я понял, что бежала она за своим счастьем. Но, приехав на мою родину, она стала чувствовать себя гостьей, хотя и желанной, любимой. Она с трудом привыкала к строгим родовым обычаям нашей многочисленной родни. И было такое впечатление, что она постоянно застёгивается на все пуговицы, вплоть до глухого воротничка. У неё есть работа, которая ей нравится, есть друзья, но моя страна не стала её домом. Душа её замкнулась на замок. И даже со мной она оставалась закрыта.

Марио немного помолчал, затем посмотрел на Анастасию Николаевну и вновь заговорил:

- Я это понял, когда мы приехали сюда, на её родину, вот в эту маленькую деревушку. Здесь, в первые дни она часами молча сидела у реки, смотрела на воду, слушала шелест камышей. За эти два месяца Машенька постепенно оттаивала, как будто выходила из летаргического сна. Но, выйдя из него, она не знала, как себя вести: быть прежней она не могла, так как не сумела выйти за те рамки, в которых жила последние годы. Ей теперь будет трудно уехать из дома.

К деревянному диванчику под яблоней, где сидели Анастасия Николаевна и Марио, подошла Машенька, присела рядом с бабушкой, прижалась к её боку.

- О чём это вы воркуете, заговорщики?

- Да вот о тебе речь ведём. Изменилась ты очень сильно, - Анастасия Николаевна обняла Машеньку, погладила по голове.

- Бабулечка, как я рада встрече с тобой. Это такое счастье, что ты дождалась меня.

- А я живая только потому, что перед смертью тебя увидеть хотела. Моя мечта сбылась, но ты, внученька, предстала передо мной чужестранкой. Ты сейчас похожа на наших русских барынь, которые не только тело затягивали в корсет, но и душу загоняли туда же.

- А я не могу быть другой, бабуня. Это мой имидж.

- А что это такое – имидж? Раньше говорили: русский характер, русская душа, поведение человека. А сейчас весь язык исковеркали, омертвили, не поймёшь, о чём говорят. Неужели и саму Россию, и её красивый, богатый язык уничтожат?

Голос у Анастасии Николаевны стал грустным, и столько страдания в нём было, что даже Марио, иностранцу, захотелось её обнять, успокоить. Но за него это сделала Машенька: она присела перед бабушкой на корточки, взяла её иссохшие, почти безжизненные, бледные с коричневыми пятнами и вздутыми жилками руки, прижала к своим щекам:

- Нет, бабуня, Россия не погибнет до тех пор, пока наша планета будет существовать, потому что Россия – прародительница индоевропейского континента. Впервые, примерно десять тысяч лет назад на территории нашей страны существовала працивилизация. Каждые 500 – 300 лет происходил внутренний взрыв с колоссальным исходом населения в европейском и азиатском направлениях. * И мы, русские, живущие за границей, это понимаем яснее и любим свою страну не меньше, а даже больше и сильнее тех, кто проживает на родине. И многие стараются сделать что-то полезное для своей страны. Я вот перевожу книги русских писателей на итальянский, английский языки, - голос Маши был восторженным, она заглядывала в живые, зеленоватые глаза бабушки.

- Так это ежели ты хорошую литературу переводишь, тогда честь и хвала тебе. А ежели современную муру, эту сиюминутку: про мордобой и убийства, про сплошной секс и мат, то надо ли страну позорить? По этой горе-литературе выходит, что у нас нормальных людей и не осталось, что и никаких культурных ценностей нет, а только одна грязь.

- Ой, бабуня, я даже не подозревала, что в тебе сохранилось столько энергии ярого защитника русской словесности. Трудно поверить, что тебе столько годков! – Мария с любовью смотрела на бабушку, лицо её озарилось светом, сошло с него то напряжение, которое придавало вид строгости и отчуждённости.

Анастасия Николаевна высвободила свою руку, нежно погладила её по мягким, цвета спелой ржи волосам, произнесла ласково:

- Так мне по законам Вселенной ещё целых пять лет до моего века надо жить в гармонии с Природой. Тогда и душа будет светлой, и тело сохранится во здравии. Вся суть-то, Машенька, в том, чтобы чаще заглядывать в свою душу и вовремя очищать её от грязи. Душа как река - постепенно затягивается наносным илом. А в последние годы столько нечистот на нас вылили, что если вовремя не опомнимся, не начнём очищаться, то можем погибнуть.

Анастасия Николаевна снова погладила Машу по голове.

- Мне жаль молодых: они первыми попали под пресс безудержной рекламы, лживой информатики, и их души быстро и легко сломались. Сердце изболелось за них. Сколько за эти годы полегло их на кладбищах. Какая вина за каждого без времени ушедшего лежит на всех нас живущих. Что-то мы не сделали, вовремя не остановили, не протянули руку помощи. Безразличными мы стали. И как упорно нас приучают к этому – и газеты, и радио, и телевидение. А ведь русский человек исстари славился состраданием, соучастием, общинностью. Потому мы и выживали, и в войнах побеждали. И эти черты русского характера надо возрождать и оберегать. Это спасет Россию. А уехать за границу и оттуда поучать - как жить, на каком языке нам разговаривать - не велика заслуга. А ты найди в себе силы вместе со всем народом пережить лихолетье в этот переломный период. И не только молча пережить, но принести пользу другим – вот это ценно, в этом заслуга человека.

Бабушка тронула внучку за плечо:

- Ты же знаешь, Маша, что в девяностых годах в стране по полгода, а где и больше не платили пенсии, зарплаты. Многие не выдерживали, уходили из жизни: кто добровольно, а к кому болячки цеплялись. Некоторые отчаянно сопротивлялись, стремились ухватиться не то что за соломинку, а за паутинку и выкарабкаться из ямы житейских неурядиц, куда нас столкнули перестройщики. Да ещё при всём при этом пытались сделать что-то полезное. Или просто-напросто утешить других, более слабых. Если тихая революция девяностых годов в городах проутюжила многих, то по деревням она бульдозером, а где и грейдерным катком так прикатала, что и до сих пор не распрямились. Кто посмелей да понаходчивей, те загодя разъехались кто куда и сумели устроиться в жизни. А остальные тут остались куликать, горе мыкать: отработали в колхозах, переименованных в ООО, а за труд ничего не получили. Да и спрашивать не с кого: там же ясно сказано – Организация с Ограниченной Ответственностью. Но поначалу селяне не опускали рук, думали: в совхозе не заплатили, так на своём подворье скот разведём, прибыль будет. Развели, вырастили, а сдать некуда, барыги берут за бесценок, а заготовительная система разорена, ещё в начале девяностых годов все закупочные базы, перерабатывающие предприятия распроданы. Так какой же смысл выращивать, хребет гнуть – барыгам карман набивать? И вклюнулись целыми семьями в самогон, жизнь свою прожигать. Школы позакрывали, а детишки по сёлам кое-где ещё бегают. Год не учатся, второй. Что делать с ними? Властям народ нужен только во время выборов, чтобы за счёт нас, лопоухих простаков, набрать больше голосов.

Анастасия Николаевна тяжело вздохнула:

- В одном селе учительница-пенсионерка посмотрела на такую канитель, взяла учебники и пошла по сёлам: в одном живёт неделю, проводит уроки, даёт задания для самостоятельной работы, затем переходит в другое село, в третье, а потом по новому кругу. И так весь год, а в июне экзамены во всех классах по всем предметам без исключения. На экзамены приглашали учителей из действующих школ. И я ездила, помогала. А последние два года сюда на консультации и на экзамены приезжают. А сейчас, наконец-то, достучались до районного начальства – в райцентре открыли интернат на 20 мест для старшеклассников из дальних сёл, где нет школ. У нас первый выпускник школы уже окончил институт, врачом в райцентре работает, а по выходным по сёлам ездит, приём больных ведёт. Никто его не заставляет, добровольно грязь месит. И платить ему никто не платит. Только иногда из сёл машину за ним посылают и потом назад отвозят. Крупицы доброты, вложенные учительницей Татьяной Ивановной, не пропали даром, а дали корни и проросли. Так и должно быть.

А попробуй, скажи Татьяне Ивановне, что она подвиг совершила, так не поверит, возражать станет. И права будет. А ругать, критиковать – дело не хитрое, это и любой дурак сможет, тут большого ума не надо: кричи громче, что - то плохо, другое плохо, и вся недолга. А ты что так удивлённо смотришь на меня, Машенька? Ты что, не веришь тому, о чём я говорила, да?

- Верю, бабуня, верю, хотя это и похоже на сказку. Но я знаю твёрдо, что Россия держится на сподвижниках, на таких людях, как Татьяна Ивановна, как ты, бабуня. А смотрю так потому, что появилась шальная мысль, но она пока в зародыше. Бабуня, а наша школа не подлежит восстановлению? – в голосе Маши появилось любопытство, непонятная тревога.

- Ну почему же не подлежит – любое здание можно восстановить. А у нас, тем более, лес под боком и ещё пока ни в чьи захапистые руки не попал. А мы из школы многое сохранили. Вон видишь рядом дом добротный? Его хозяева умерли, а родственники жили на Дальнем Востоке – живы или нет, никто не знает. Вот мы и заняли этот дом, всё школьное оборудование разместили в самой избе, в трёх сараях. На ремонт, конечно, и средства нужны большие, и сил много. Но всё можно было бы сделать. Только для кого, зачем? Зайцев и другую живность учить?

- Бабуня, а этот дом мог бы служить интернатом, там же большие комнаты, правда? – Маша как будто не слышала последних слов Анастасии Николаевны.

- Конечно, мог бы. Да тут и наш дом скоро освободится: как только меня не будет, мать твоя сразу переедет в райцентр. Совсем вымрет наше село, внученька. А ты о ремонте речь ведёшь, - с горечью и болью не проговорила, а простонала старушка.

- Нет, нет, бабуня, наше село не вымрет! Разве может такой райский уголок заглохнуть? Я тебе правду говорю, – Маша повернулась к мужу. - Марио, ты помнишь, я тебе рассказывала сон?

- Да, да, Машенька, я, как только увидел эти места, то сразу понял, что ты рассказывала о своём селе, - Марио, этот высокий стройный брюнет, с любовью смотрел на жену, радуясь, что она становилась такой же оживлённой, какой он увидел её впервые.

- Да нет же, Марио, я рассказывала о школе, - начинала сердиться Маша. С её миловидного лица сошла улыбка, и оно становилось холодным, отчуждённым.

- Да, ты рассказывала о своей школе, милая, я знаю, я заходил в неё, - в жгучих чёрных глазах Марио появилась тревога, он готов был броситься к ней, защитить от всех бед, но не знал, что надо было делать.

- Ну почему ты не хочешь понять меня, Марио?! Я рассказывала о другой школе – там большой прекрасный сад, - раздражение захлестнуло Машу, она готова была разрыдаться.

- Машенька, а мы развели школьный сад, там элитные деревья, а саженцы брали в опытной станции. Вот только теперь урожай некому собирать. Раньше весь урожай шел в столовую на бесплатные обеды детям. А сейчас дачники ломают деревья, - с досадой произнесла Анастасия Николаевна.

- Бабуня, и ты не хочешь выслушать меня, - обиделась Маша, в её голосе чувствовались слёзы.

- Что ты, солнышко моё, что ты, рассказывай, я внимательно слушаю тебя, - Анастасия Николаевна прижала к себе взволнованную Машу, не понимая её нервного срыва, стала нежно перебирать её густые волосы, совсем так, как в далёкие детские годы, когда Маша прибегала с улицы обиженная.

Почувствовав тепло тела бабушки, нежность её рук, Маша вспомнила своё детство, когда бабушка утешала её, и моментально успокоилась, стала говорить более уверенно:

- Я этот сон увидела год назад, он снился мне несколько ночей подряд: в разных вариантах я видела большую школу, что я там веду уроки. Но почему-то в этом же здании внизу живут дети. И так там светло, уютно, что хотелось петь, смеяться, плясать, куда-то бежать. Я просыпалась каждый раз в прекрасном настроении, но видела рядом с собой строгие, озабоченные и порой чопорные лица, и эта лёгкость, покой в душе моментально улетучивались. В том обществе, в котором я жила, всегда существовали определённые «не»: нельзя громко рассмеяться – тебя могут осудить и это повлияет на твою карьеру; нельзя сказать лишнее слово – это может помешать бизнесу… И так далее, и тому подобное. Такой свободы в поведении, как у русских, я не встречала ни у кого. Нашу русскую бесшабашность, бесхитростность разве можно встретить ещё у кого-то? У нас во всём нет меры: если оказываем помощь, то можем и последнюю рубаху снять, если откровенничаем, то вывёртываем себя наизнанку. По-видимому, золотая середина нам не досталась при дележе. И всё же жить с постоянными «не» очень трудно. Бабуня, ты правильно сказала про корсет – это действительно так: всё это время я чувствовала себя в тугом корсете, и с каждым годом он затягивался всё туже и туже.

- Может быть, поэтому у вас и детей нет? – строго посмотрела на Машу Анастасия Николаевна. – Это ж надо: пятнадцать лет прожить в любви и согласии - а что это именно так, я вижу собственными глазами - и не заиметь ребёнка?! Это что-то ненормально, друзья мои. Вы у врачей-то были, проверялись? Или вы не желаете иметь детей?

- Ну что ты, бабуня, Марио так ждёт сына, наследника. Но ты не переживай. Всё будет хорошо, - нежный румянец залил лицо Машеньки, в глазах засияла счастливая улыбка.

Анастасия Николаевна подозрительно посмотрела на сияющую внучку, на её пополневшие груди, припухшие губы и всплеснула руками:

- Ох, батюшки, да она кажется, затяжелела! Как это я не заметила? В город тебе надо, в больницу, у них там разная новая техника появилась – сразу скажут, кого ты ждёшь, здоровый ли ребёнок. Правда, это дорого стоит, но я тебе из гробовых денег дам – думаю, на похороны найдутся деньги, на земле не оставят.

Маша переглянулась с Марио, и оба рассмеялись.

- Бабуня, оставь свои гробовые деньги в покое. Марио - сын миллионера и единственный наследник.

- Как же так, Маша? А почему же ты молчала? – непонимающе смотрела на внучку Анастасия Николаевна.

- Об этом писать нельзя, бабуня, письмо может попасть в плохие руки, и могут быть большие неприятности. А то, что вам трудно

жилось, я не знала.

- Так мы тоже боялись писать, чтобы не навредить тебе тем, что родственники твои нищие.

- Ничего, бабуня, я сейчас здесь и всё будет иначе. А какая же благодатная природа в наших краях, сыт одним воздухом будешь, - Маша мечтательно смотрела на речку, на видневшийся за садом лес.

- Нет уж, моя хорошая, когда голоден, то никакой целебный воздух и даже вода не заменят пищу, мы уже испытали это на собственной шкуре – голодать в прямом смысле не голодали, а на подножном корму сидели.

На следующий день Марио ушел из дома, и до самого вечера его не было. Анастасия Николаевна не на шутку разволновалась, то и дело поглядывала на спокойную Машу. Перед сном не выдержала, сердито крикнула:

- Слышь, Марья, куда ты мужа своего отправила? На дворе ночь кромёшная, а она спокойненько, как гусыня, расхаживает.

Маша весело, непринужденно рассмеялась:

- Что, бабуня, соскучилась по своему любимцу? Не с кем пошушукаться? По делам он уехал, успокойся.

- А то как же, успокоишься тут с вами, с конспираторами!

Бабушка долго ещё ворчала, ворочалась в постели, только под утро уснула, и потому встала поздно. Посмотрев в окно, увидела, что Маша стоит у калитки, и заругалась на себя: «Вот старая перечница, взбудоражила девку. А что если с расстройства выкидыш получится? И матери, как нарочно, нет, совсем не появляется дома: обрадовалась, что есть кому за мной присматривать, и прилипла к своему райцентру, дела срочные нашла там».

Анастасия Николаевна заспешила во двор, подошла к Маше.

- Ты чего это приклеилась к ограде? Или подпоркой к ней решила

стать? Да она как будто крепко держится. Пойдём в дом, обед приготовить поможешь, а то мужик вернётся, а нам кормить его нечем.

- Да он суток через двое приедет, - грустно ответила Маша.

- И ты решила всё это время провести у забора? Давай, выкладывай, что вы там придумали, конспираторы? Ты, Марья, не учитываешь того, что страна наша изменилась до неузнаваемости, и народ стал более безразличным, а порой и жестоким. А ты Марио одного отпустила, а это тебе не Италия.

- Ой, бабуня, а ты думаешь, что в Италии рай? Там кроме своей мафии набралось нечисти со всех стран. И целые банды русских орудуют, и поодиночке промышляют. Однажды я очень спешила и не стала ждать Марио, а поехала на такси. Села на первое сиденье, положила сумочку на колени, а сама смотрю в боковое стекло. И вдруг чувствую, что сумочка сползает с колен. Я повернулась к водителю, вижу его нахально-улыбающуюся круглую физиономию и вдруг каким-то шестым чувством понимаю, что он же русский!

- Ах, ты ж шпана тамбовская! – говорю ему на своём родном. – И до Италии добрался, гадёныш, страну свою позоришь? Останови немедленно!

Он от услышанной родной речи так тормознул, что машина чуть на дыбы не встала. Я выскочила из машины, как из помойной ямы. Рассказала всё Марио, так он запретил мне ездить на такси. Нанял водителя на новую машину. А ты, бабуня, говоришь – Италия.

- Правильно сделал Марио. Так ты мне зубы-то не заговаривай, рассказывай о ваших проектах.

- Мы решили пока остаться здесь. Марио не хочет рисковать ребёнком: раз он там не зарождался, то может погибнуть. И он поехал к друзьям в Москву – посоветоваться, каким бизнесом ему заняться.

- Бизнесом? Да ты шутишь, Марья? Какой бизнес на три наших дома? Опомнись, голуба моя.

- Ну что ты сердишься, бабуня? - Маша ещё с детских лет помнила этот строгий голос бабушки и знала, что в такие минуты лучше ее не сердить, а то можно схлопотать по полной программе. – Марио облазил здесь все окрестности, осмотрел все заброшенные здания. Он все проекты пересчитал, перепроверил.

- Вот оно в чём дело, - удивилась Анастасия Николаевна. – А я думаю, чего это он у меня выпытывает про коровник, про подстанцию, про водонапорную башню. Подумала ещё – не шпионом ли сюда приехал? – усмехнулась Анастасия Николаевна.

- Ха, ха, ха, - развеселилась Маша. – Бабуня, да ты уморишь меня. Это ж надо придумать такое: Марио – шпион! Шепталась, шепталась с ним и в шпионы определила. И это передовой директор школы! А что же говорить о простых работягах, об их отношении к иностранцам? Вот она наша российская отсталость.

- Да будет тебе смеяться над старухой. Ничего вам сказать нельзя, всё на смех поднимете. Да с какими ещё масштабными обобщениями. А вообще-то, Маша, возраст сильно меняет человека. Какая-то ворчливость появляется, подозрительность, обидчивость. И всё-таки, на чём же остановился Марио, чего он придумал?

- Он мечтает маленькую перерабатывающую линию пустить: соки выпускать, молоко сгущенное, а там, может быть, и мясные консервы. Он когда в первый раз увидел в корыте у свиней цельное молоко, так прямо остолбенел, не мог понять, как это такой ценный продукт выливают. Я попыталась объяснить ему, что некуда сдавать, но он меня не понял. Вот тогда у него и зародилась эта идея с переработкой.

- Это хорошее дело. И сырья в округе хватит. Только кому работать? Хотя, если дать объявление в газету, то люди с других сёл соберутся, кое-кто из города вернутся, кому там жить негде. Ох, не знаю, получится у вас что, нет ли?

- Бабуня, а чего нам-то голову ломать? Марио уже давно занимается бизнесом, он на этом деле собаку съел.

- Машенька, сейчас «собаки» у нас разные: наши дюже злые стали – готовы не только укусить, но и шкуру содрать, а то и жизни лишить.

- Так ведь за границей то же самое, только у них это давно и они обучены сопротивляться, а у нас только начинают учиться, потому так и больно, и обидно. Но через несколько лет новое поколение привыкнет, и будет тогда всё как на Западе. Если, конечно, ничего не изменится, а то историей доказано, что Россия – непредсказуемая страна.

- Маша, а ты не заметила, что мимоходом вычеркнула из жизни наше поколение?

- Это не я, бабуня, это российская история вычеркнула не одно, а несколько поколений.

- А ты, голуба моя, на историю не замахивайся. Сколько бы вы её не топтали, не коверкали, не переиначивали на свой лад, она и через века соберёт по крупицам факты из разных источников и восстановит подлинность событий. История – дама серьёзная и наплевательски к ней относиться нельзя, она этого не прощает. Уничтожить целое поколение никому не удавалось и, думаю, что не удастся. Можно исковеркать жизнь определённой части населения, энное число может погибнуть, но не всё поколение. И в то же время именно в этот переломный период многие в своём творческом развитии сделали такой рывок, что диву даёшься. А вы талдычите о выброшенном поколении. Отстали вы в своём закордонье. Ох, Машка, заболтались мы с тобой, а дело не делаем.

Через три дня приехал Марио на новой «Ниве» в сопровождении грузовой машины со стройматериалами и автобуса с рабочими. Возле коровника закипела работа: монолитные бетонные стены и перекрытия были в хорошем состоянии и поэтому строители сразу стали вставлять оконные блоки, которые подвезли следом, и расчищать площадку под заливку полов бетоном.

Через месяц прибыло из Италии оборудование вместе с мастерами, а ещё через некоторое время установки по выпуску сгущенного молока, плавленых сыров и соков были готовы. Решили начать с соков, потому что в заброшенном колхозном саду и в бесхозных частных садах яблоки опадали и застилали землю под деревьями.

Наёмные рабочие из ближних сёл и из райцентра собирали яблоки в вёдра, в ящики, в корзины, грузили на машину, на телегу и отправляли в моечный цех.

Марио появлялся то в саду, то в цеху и всюду твердил только одно: «Качество, качество смотрите». Проходя по цеху, он увидел, как молодая девчонка собралась бросить в моечный чан большое яблоко с гнилью. Он подбежал к ней, вырвал из рук яблоко:

- Нельзя это! Брак! Брак!

Девчонка смотрела на него с улыбкой, не понимая его гнева. Марио с досады махнул рукой, бросил яблоко в ящик с отходами и пошёл дальше, но услышал весёлый голос девчонки:

- Да не переживай ты так, Марька! Небось, сожрут.

Марио от неожиданности остановился, затем медленно повернулся и подошел к девчонке: его покоробило не только фамильярное обращение к нему, сколько жестокий смысл услышанных слов. Он тихо, но жестко переспросил:

- Что вы сказали?! Я ослышался или не так понял вас? Что означает слово «жрать»? Кто будет жрать гниль – свиньи? А вы для кого будете готовить соки? Для меня? Для моей Италии? Не-ет, вы будете готовить для себя, для русских, для родственников, проживающих в городах. Так почему же вы своих русских считаете свиньями?

К ним подошел начальник цеха Андрей Святов.

- Уберите её прочь и чтобы она больше никогда не появлялась здесь, - приказал ему возмущённый Марио.

- Хорошо, хорошо. Пойдём, Марио, чан уже полон сока, можно начинать разлив. – Андрей видел побледневшее лицо Клавдии, с которого не успела сойти улыбка и теперь она казалась идиотской. Губы девчонки дрожали, а тело начинало колотить лихорадкой. Начальник цеха взял Марио за локоть и повёл к конвейеру. Немного отойдя, он оглянулся и увидел, как Клава уткнулась в грудь соседки и плачет навзрыд.

К вечеру выпустили первую партию сока, расфасовали по коробкам, загрузили в машину и отправили в райцентр в лабораторию и в разные областные инстанции, где необходимо было получить бумаги для получения сертификата качества продукции.

На следующий день параллельно опробовали линию по выпуску сгущённого молока. Часть продукции отправили на анализы, часть разрешили продать рабочим по себестоимости, а большая часть должна была остаться на складе. Марио решил дать аванс рабочим в виде презента - по две банки сгущёнки и по два пакета сока. Он только что сказал об этом Андрею Святову, который разговаривал с миловидной девчонкой, лет шестнадцати, повязанной косынкой по самые глаза и проворно перебирающей яблоки. Руки её мелькали так быстро, что Марио не мог за ними уследить. Он посмотрел на то место, где работала вчерашняя грубиянка – там стояла пожилая женщина. Но рядом с ней он увидел Клавдию в белом платке, надвинутом на самые глаза. Марио удивлённо перевёл взгляд на Андрея.

- Это она? Почему она здесь?

- Я сейчас всё объясню, Марио.

Но он ничего не успел сказать, так как к ним в этот момент дотащились два 9-10 летних мальчика с тяжеленной корзиной, переполненной отборными яблоками

- Дядя, мы хорошие яблоки принесли? Нам Кланя велела только такие собирать, - они устало смахивали пот с лица.

А в это время к ним присоединилась девочка лет пяти.

- И я, и я принесла. Дядя, ты не гони няню, мы ей помогать будем, - она поставила старую полиэтиленовую сумку с яблоками рядом с корзиной и устало села на цементный пол.

- Андрей, что это значит? Что это за концерт? Почему дети в цеху? – в голосе Марио чувствовалось возмущение, недовольство.

Подбежавшая девчонка, с которой говорил Андрей, подхватила малышку и побежала из цеха, а вслед за ней наперегонки неслись ребята.

- Это не концерт, Марио, это они так неумело заступаются за свою кормилицу, за Клаву. Полгода назад у них умерла мать, а Клаве уже восемнадцать было, вот Анастасия Николаевна и помогла ей оформить опекунство, а иначе разбросали бы по разным детдомам и растерялись бы все. Но если ты её уволишь, то они умрут с голоду. Они уже и так голодают – всю новую картошку подчистую выкопали.

Андрей запнулся, заметив взгляд Марио.

- Что так удивлённо смотришь на меня? Нищих и у вас, и у нас много. Но я не могу к этому привыкнуть – не было такого у нас раньше. У Шведовых семья была справная: отец – и тракторист, и комбайнёр, заработная плата круглый год. А мать – знатная доярка. И всё распалось – сначала отец, а затем и мать не выдержали такого натиска судьбы. Помочь им надо, Марио, поддержать. А Клавдия от радости, что нашла работу, не соображала, что говорила, потому и ляпнула такое - потеряла контроль.

- А в школу они ходят? – смущённо спросил Марио- Да что ты, о какой школе тут речь? Им бы с голоду не погибнуть, да от холода не замёрзнуть - печь топить нечем, топливо не укупишь. Этой зимой мать всю мебель пожгла. Вот уж неделю ночуют в заброшенном сарае – сил нет идти домой за три километра, - Андрей видел, как Клава бросает на них тревожные взгляды и тыльной стороной ладони смахивает набегавшие слёзы.

- Может быть, какое общежитие открыть в заброшенных домах? – Марио тоже заметил слёзы у Клавдии и медленно пошел к выходу, увлекая за собой Андрея.

- Их, вообще-то, надо бы выкупить, а то теперь охотников на жильё будет много, а предприятию они пригодятся. Пока за бесценок можно купить, а потом цена возрастёт. Как ты думаешь, Марио?

- По-хозяйски рассуждаешь, Андрей, это мне нравится. А кто может этим заняться?

- Вообще-то нужен заместитель по хозяйственной части, по коммерции. Тут приехал Серёга Дуплятов, он родня твоей жены – из армии по сокращению вылетел. А опыт в руководстве большой, до полковника дослужился. Вот вам и поговорить надо с ним.

- Хорошо, этот вопрос решим, Маше его поручу. Пойдём, посмотрим, что есть на складе, чем порадуем рабочих?

Они вошли в складское помещение и остановились в изумлении – там были голые стены. Улыбающийся во всю ширь своих золотых зубов кладовщик протянул деньги Марио:

- Вот, всю продукцию по себестоимости продал.

Андрей схватил его за грудки:

- Ты куда продукцию сбагрил, шкура? На рынок отправил? За копейку взял, а за сто продашь? Это же рабочим предназначалось, они ещё не все смогли в руках подержать то, за что горбились этот месяц, а ты, подонок, всё под себя подгрёб?! И кража пиломатериала – дело твоих рук? Завтра собрание соберём, и приговор вынесут тебе рабочие. А сейчас давай сюда ключи и иди прочь.

Марио ухватился за голову, выбежал из склада и направился к своему дому Он сел на любимую скамейку под яблоней, свесил голову, что-то бормотал, раскачиваясь из стороны в сторону. Подошедшая Маша послушала, посмотрела на него, тихо сказала:

- Марио, ты выругайся, закричи – просто так или на меня, тебе легче будет.

Марио никак не отреагировал, как будто её и не было рядом. На его руку села оса и поползла к локтю. Он с досады хлопнул по ней и тут же взвизгнул от её укуса. Марио махал рукой и громко кричал что-то по-итальянски.

На шум пришла Анастасия Николаевна.

- Что у вас случилось? Что это с ним? Что он говорит? Машута, ты-то его понимаешь?

- Бабуня, это он так ругается по-чёрному на своём языке. Плохо у него на работе: продукцию со склада украли, пиломатериал пропал, работница непочтительно разговаривала с ним, нищие дети бегают по цеху.

- У-ух ты как закрутило! Зятёк ты мой дорогой, да что же ты молчал всё это время? Так и развалиться может хорошее дело, да и заболеть можно. Порядок держится на ответственности за порученное дело, на строгом спросе. В любой самой распрекрасной стране, в самом процветающем концерне или другой организации поставь разгильдяя на место начальника, который не будет вести учёт и контроль над сделанной работой, и всё развалится. Россия доказала это всему миру на своём горьком опыте, дала урок, как разваливать страну. И тем самым доказала правильность тезиса: «Социализм – это прежде всего учёт и контроль».

Анастасия Николаевна прикоснулась рукой к плечу зятя.

- Не переживай, Марио, собрание нужно собрать, обсудить, растолковать всё. Одичал народ за эти годы, забыл про дисциплину. Я сама пойду и поговорю с людьми, ко мне прислушаются. А тут тебе помощник прибыл – Серёжка наш. Я была у них, он просил замолвить словечко за него, чтобы ты на работу его взял. Жена в глушь нашу не поехала, с тёщей не ужился, а квартирой государство не обеспечило. А у самого силушки-то ещё через край, да и голова соображает. Он и дисциплину наладит. Пойдёмте ужинать, да и спать. Утро вечера мудренее.

- Бабуня, а Серёжка когда обещал прийти? – спросила Маша. - Я его уже тысячу лет не видела.

- Завтра к вечеру хотел, сегодня какое-то срочное дело у него.

Только они успели поужинать, как в избу вошел Сергей в военной форме: седоволосый, но на лицо моложавый мужчина, а в глазах застыли печаль, тревога и ожидание. И во всём его облике чувствовалась неприкаянность, ненужность. Маша подбежала к нему, повисла на шее.

- Серёжка! Ты чего такой седой? Совсем как старик.

- А ты всё скачешь, Стрекоза заморская? Караулил, караулил я тебя, а всё-таки Сомбреро с гитарой заманил в свои сети.

Маша весело засмеялась, по-детски захлопала в ладоши:

- Как здорово! Ты помнишь, Марио, я так тебя звала? Это с его слов.

Сергей протянул руку Марио, который смотрел на него, вытаращив глаза от удивления.

- Ну, здравствуй, родственник! Не отпугнул я тогда тебя от сестрёнки, настырным ты оказался, да и моя внезапная командировка помогла тебе.

- Подождите, ребята, разве вы знакомы? Ой, Марио, это он тебя избил? Да? Как же я сразу не догадалась! Серёжка, как же ты посмел драться? Тоже мне, курсант академии и в драку полез. А знаешь ли ты, что добился этим обратного результата? Марио тогда сказал: «Если за девушку так дерутся, значит, она чего-то стоит». Эх ты, стратег! - Маша шутливо стукнула кулаком в широкую грудь Сергея.

- Да, не предугадал я такого поворота событий. А теперь вот пришёл к нему на работу наниматься. Как говорит бабуня, пути Господни неисповедимы. Так что, свояк, не простил ты мне той драки?

- Наоборот, я благодарен за Машу – она с того дня стала лучше ко мне относиться. Так что вся обида прошла после первого её поцелуя в тот вечер. – Марио говорил весело, придя в себя после неожиданной встречи.

- Ох, я – болван! - взвыл Сергей.

- Ах, Серёга, Серёга, да как же ты так опрохвостился? Ты же не драчливым был, - сокрушенно и осуждающе качала головой Анастасия Николаевна.

- Да вот, всё из-за этой Стрекозы, а она даже ни одного письма не написала в благодарность. Вот и рискуй жизнью из-за них, вертихвосток.

Сергей усмехнулся и перевёл разговор на дело:

- Я к вам завтра собирался, да услышал о вашем ЧП в цеху. Может быть, чем смогу помочь? Опыт работы с людьми есть.

- Марио, почему ты молчишь? Или ты не согласен взять его на работу? – Анастасия Николаевна строго смотрела на зятя.

- Я, Настин, думаю. Я не ожидал встречи с ним в этом доме. Но если он такой боевой, то, может быть, он лучше договорится с рабочими, чем я? Вот я и думаю, а что если назначить его исполнительным директором? Мой капитал – ваша работа? Что вы думаете по этому поводу, Сергей.

- А что же думать? Чтобы хорошо работать, надо вникнуть во все мелочи, изучить документацию. Так что первое время только под вашим руководством. А дальше - как дело пойдёт.

- Всё верно, Сергей, - голос Марио повеселел, да и сам он как-то взбодрился, распрямился. – Но если вникать, то надо уже сейчас. Время не терпит.

- Так мне что, я – птица вольная, могу и до утра сидеть. А вот как эта Стрекоза - увольнительную даст? – пошутил Сергей, с улыбкой глядя на Машу, жующую солёный огурец.

- А жена промышленника должна понимать ситуацию и не мешать ему. Идите работайте, а мы сварим вам кофе, - Маша была рада, что Марио успокоился, и что у него появился теперь надёжный помощник.

- У-у, как у тебя всё серьёзно. Пятнадцать лет жизни за кордоном среди капиталистов не прошли даром. Бабуня, сильно изменилась наша Машка?

- И не говори, внучек. Если бы ты увидел её в первый день, то и не узнал бы. Это она сейчас оттаяла, почти прежней стала. – Анастасия Николаевна перевела радостный взгляд с Маши на Сергея и опять на Машу, до конца не веря, что дожила до такой счастливой минуты, когда внуки были рядом, хотя и не все.

- Ну мы пошли работать, а ты, Стрекоза, жуй, корми малышей, - Сергей шутливо щёлкнул Машу по носу.

Мужчины скрылись в комнате и плотно прикрыли за собой дверь.

- Бабуня, а откуда он знает, что я в положении? Ты сказала? И почему он говорит «малышей»?

- Ничего я ему не говорила. Это его мать, Ксюша, вместе со всеми новостями поведала. Пришла ко мне и заявляет: «Мама, а Машка наша тяжелая, и не иначе, как двойню принесёт». «С чего ты взяла?» – спрашиваю. Это было после того, как ты мне открылась. Но я молчала, боялась говорить, чтобы не сглазить. А она смеётся: «А ты посмотри, она же солёный огурец во рту держит как соску. Пришла ко мне, стоит возле яблони, ковыряет глину с замазанного сучка и в рот. А вспомни, какая у меня походочка была, когда я носила двойняшек – точь-в-точь, как сейчас у Машки...»

- Я и сама, Машенька, это замечаю. И ещё: ты хлеб ешь – кусок не доела, а за другим тянешься. Мало двух, так ты и за третьим лезешь. По такой примете говорили, что один кусок мать дитю оставляет, а если два, то двойня будет.

- Ой, бабуня, вот бы Марио был рад! Он так детей любит. Из-за сирот Шведовых расстроился. Просил их подкормить.

- Добрая у него душа. За тебя я теперь спокойна – не должен он тебя обижать. Я рада, что увидела это собственными глазами. А то вся душа изболелась за тебя. Мать раньше времени постарела. Я вот ворчу на неё, что дома не живёт, а она же за тётей Полей ухаживает, та слегла, не встаёт. Ты бы съездила к ним, порадовала их.

- Обязательно съезжу. Тут же на велосипеде можно, правда?

- Какой тебе велосипед, глупая! Растрясешь все в утробе. До родов и близко к нему не подходи, слышишь, Стрекоза?! А правильно Сергей тебя так зовёт – крылышками хлопаешь, а головой не соображаешь.

- Ну почему ты Серёжку всегда мне в пример ставишь, а, бабуня? – Маша капризно и обиженно захныкала, совсем как в детстве.

- Да с чего ты взяла, Марьюшка? Не ревнуй. Он же старше тебя, поэтому и опытней, – Анастасия Николаевна прижала к себе Машу. - А о Шведовых ты не беспокойся: Ксюша взяла над ними опеку - что-то там им шьёт. Самой малой сарафанчик сообразила, а пацанам – шортики. Говорит, что если своих внуков не нянчила, то пусть чужие рядом будут. Поселила их в свекровин дом. Сегодня хотели с Серёгой перевезти из Стёжек их пожитки.

- О, Серёга так запрягается, что не скоро распряжётся. Но мы кого-нибудь найдём с машиной.

- Да там и на подводе можно увезти – мебель зимой сожгли. А тряпьё за эти годы поизносили, обновки не покупали, не на что. А Серёжка меньшую так тискает, как свою. Ты, наверное, не помнишь, что он дружил с их матерью. Но пока он учился в училище, она вышла замуж за Шведова из Стёжек. Так вот, малая Танюшка - копия матери. Может быть, по Божьему благословению да с людской помощью и поднимутся дети, встанут крепко на ноги.

- Бабуня, а ты же раньше атеисткой была, а теперь часто поминаешь Бога, - улыбнулась Маша.

- Да все мы были атеисты, а у большинства из души Бог не уходил. И если хорошенько подумать, разобраться во всём, то на поверку выходит, что какая-то высшая сила, Создатель, есть. И как бы мы его не называли: Бог, Аллах, или ещё как-то, но это единый Создатель, сотворивший мир на Земле. А в трудную минуту люди ищут поддержку свыше и поэтому обращаются к Богу… Заболтались мы с тобой, неси-ка ребятам кофейник, пусть попьют, мозги освежат.

Маша отнесла поднос и быстро вернулась.

- Что там у них? Мирно разговаривают? – встревожилась Анастасия Николаевна.

- Молчком уткнулись в бумаги. Им нельзя мешать. Сами, когда надо, подогреют и попьют.

- Тяжело тебе с ним, внучка? – Анастасия Николаевна вздохнула, видя, как Маша напряглась, и на её лицо наплыл туман.

- Нет, бабуня, не трудно, я привыкла к нему: он добрый, внимательный. Но работа для него – святое дело, в это время к нему лучше не подходить, - в голосе Маши появилась грусть.

- А свободным-то он когда-нибудь бывает? Когда много капитала, то и работать много приходится, как я понимаю, - Анастасия Николаевна внимательно наблюдала за Машей.

- Да, ты права, бабуня, вкалывают они на полную катушку, но и свободное время бывает: устраивают приёмы, пикники, балы.

- И там гляди, да гляди, как бы не обмишуриться, лишнее не сказать, не так пройти. Вот от чего душа-то твоя была затянута… Маша, я вот всё спросить тебя хочу – ты Олега вспоминала когда?

- А чего же его вспоминать, когда он всегда рядом со мной, с ним я мысленно советуюсь, с ним всех сравниваю. А, правда, бабуня, что Марио внешностью похож на Олега?

- Да что ты, детка, откуда? – Анастасия Николаевна с тревогой смотрела на Машу и заметила, что та в напряжении ждёт подтверждения. - А вообще-то, и правда, какие-то черты похожи. А Марио знает о нём?

- Да, я ему рассказала, когда мы ещё дружили. Я была на могилке у Олега – кто за ней ухаживает? – голос Маши изменился: в нём были и тревога, и забота, и сожаление.

- Да все, у кого душа добрая, тот и сорвёт сорняк, посадит цветочек, а у кого краска останется, то и оградку с крестом подкрасят, и не только его, но и другие. По нашему кладбищу и не скажешь, что село опустело. Это, может быть, за нас молятся души умерших, и поэтому село возрождается? А, Маша? – во взгляде Анастасии Николаевны теплилась надежда.

- Бабуня, а ты думаешь, что село возродится?

- Если Серёга пустит здесь корни, то обязательно возродится, Это же отец мой Николай Гусин первым тут поселился со своей красавицей Марьей. Жили рыбалкой да диких гусей приручали. Вот на них и разбогатели, зерна купили, землю вокруг засеяли. А рядом с ними другие селились. И все трудолюбивые, да сметливые. Так село и стало большим, и назвали его Гусинка. Общиной жили, как одна семья. И в колхоз загонять не надо было – можно сказать, он уже существовал изначально, только название дали – «Трудовая Слава».

- Как интересно. А я и не знала этого. А почему ты не рассказывала об этом, бабуня?

- Да как-то не в моде была история родного края. Кому-то было невыгодно, чтобы люди любили родные места, свой край, потому и не было в школах такого предмета. Вот и сделали нас Иванами, не помнящими родства, ничего не ценившими. Поэтому так легко разорялись сёла: сорвались с родных мест, а в чужих краях не прижились, и мотает их, кружит, как лист в буранную погоду.

- Ох, бабуня, сколько же тебе довелось передумать в одиночестве. А ты не записывала свои воспоминания? Это же не только интересно, но ценно.

- Да вот лежат пять общих тетрадей. Только кому они нужны?

- А ты дай их мне почитать. Прямо сейчас, хорошо?

- Хорошо, пойду, принесу, - Анастасия Николаевна прошла в свою комнату и вынесла пять больших общих тетрадей, типа амбарных книг.

- Вот, бери, коль заинтересовалась. А то всё равно выбросятся.

- Да что ты такое говоришь, бабуня? Разве можно это выбрасывать? Это же твой труд, твоя частица. И после твоего ухода мои дети, внуки будут читать их и вспоминать тебя. И было бы несправедливо, если бы ты не сказала о тетрадях, - Маша оторвала взгляд от текста на первой странице и увидела, как Анастасия Николаевна смахивает с лица слёзы. – Бабуня, что с тобой, почему ты плачешь?

- Я не думала, что ты у нас такая добрая и такая умная. Я уж и не пойму, кто тебя такой сделал? Мы ли воспитали или у капиталистов научилась?

- Мои корни от вас: от мамы, от отца, от тебя, Но и у капиталистов есть чему поучиться. Их родословная – это их святыня. И как они стремятся улучшить свой генофонд!

- Ой-ой, а Марио-то подкачал как, нарушил все их планы. Как же тебе трудно было, внученька, как же ты выдержала всё это время, голуба моя?

- Да, бабуня, чтобы доказать, что Марио не ошибся в своём выборе, мне приходилось много трудиться. Ты не думай, родная, ко мне там хорошо относились. Но это надо было заслужить своим поведением.

- Да-а, вот что значит чужбина. Был бы жив Олег, совсем другая жизнь у тебя была бы. Так рано и так бессердечно отняла его армия. Ладно, Машенька, пойду спать, а то устала я за день с вашими заботами.

- Иди, бабуня, спи, а я почитаю. Я привыкла работать по ночам.

- Как это – по ночам? А когда же ты с мужем миловалась? А я ещё, старая, удивлялась, почему это у них детей нет? Потому и нет, что любви нет, - ворчала Анастасия Николаевна, двигаясь к двери.

Маша вскочила со стула, обняла бабушку, прижала к себе:

- Бабуня, ну сейчас-то всё хорошо, что же ты ворчишь?

- Да молодец ты, умница, прижучила сухаря. Обманула монстра.

Маша тихонько рассмеялась:

- Здорово ты своего любимца охарактеризовала. Но Марио совсем не такой, он любит меня, и всё дело было во мне. Поэтому он с головой ушел в работу. Всё будет хорошо, бабуня, вот посмотришь. Иди, спи, смотри свои цветные сны.

Она чмокнула бабушку в щёку, довела до комнаты, а сама закрылась в кухне, погрузившись в чтение тетрадей.

В течение месяца изо дня в день Маша сидела за компьютером и набирала тетрадный текст лист за листом. Она не слышала разговоров Марио с Сергеем, которые часто продолжали работать или с бумагами, или за вторым компьютером, который появился в их доме, не слышала их споры, не слышала ворчания бабушки. Ей был слышен только единственный, свой внутренний голос, подгонявший её: «Успеть напечатать, успеть во что бы то ни стало». И она успела: когда была перевёрнута последняя страница, она сделала копии на дискетки и уехала в областной центр.

Вернулась домой Маша на второй день, сияющая от счастья.

- Бабуня, а где Марио?

- Слава Богу, вспомнила о муже, беспутная. Если бы не Марио, то я бы отстегала тебя ремнём. Это ж надо быть такой одержимой в работе! Но он запретил тебя беспокоить. А ты не боишься, что какая-нибудь другая Марька уведёт его от тебя?

- Нет, не боюсь. Он теперь мой навсегда.

- Что это ты так уверена? – удивилась Анастасия Николаевна.

В дверях появился Марио.

- Марио, иди сюда, - позвала Маша.

В её голосе было столько страсти, томления, что Анастасия Николаевна попятилась назад, к двери. А Маша взяла руку подошедшего мужа, приложила к животу и прошептала:

- Марио, здесь два мальчика!

- Что?! Не может быть этого! – он опустился на колени, приложил голову к Машиному животу, растерянно пробормотал что-то на своём языке.

- Что он сказал, Маша? – тихо спросила Анастасия Николаевна.

- Он сказал, что ничего не слышит, - также тихо ответила Маша.

Они все говорили тихо, будто боялись нарушить покой невидимых и пока ещё не слышимых, но уже живущих своей скрытой от внешнего мира жизнью человечков.

- Ещё рано, сынок, надо немного подождать. Вставай, милый, пойдёмте за стол, мы все устали, надо подкрепиться.

- Бабуня, через месяц выйдет твоя книга в трёх томах. Это будет учебник родного края.

- Возрождённого края, Машенька, За это время отремонтировали два класса под занятия и два под жильё для ребят из соседних сёл. Мать по старой памяти возглавила школу. А новые дома ты заметила?

- Да, но я не придала им значения, я подумала, что еду по прежнему селу.

- Ох, Марья, какая же ты рассеянная стала. Хотя в твоём положении это объяснимо: всё твоё внимание обращено внутрь себя, на маленьких бунтарей, которые вот-вот заявят о себе во всю мощь. Но ты уж, пожалуйста, не работай так усердно, это вредно для малышей. Тебе надо больше бывать на воздухе. Ты слышишь меня, Марио? Если хочешь, чтобы твои сыновья появились крепкими и здоровыми, то ты должен уделять больше внимания их маме. От её спокойствия зависит их здоровье.

- Я всё понял, Настин, и думаю, что нам надо поехать в путешествие, чтобы Маша отдохнула и успокоилась.

- Это куда же ты хочешь её увезти? – заволновалась Анастасия Николаевна, мысленно ругая себя за несдержанность.

Одиночество последних лет, когда дочь переехала в райцентр, давала о себе знать: найдя собеседника, хотелось выплеснуть накопившиеся мысли долгих раздумий. И хорошо, если собеседник попадётся понятливый, добрый, то беседа проходит гладко, без осадка в душе с обеих сторон. А то впросак можно было попасть, а то и навредить себе, вот как, например, сейчас.

- Бабуня, ты не волнуйся, все поездки отменяются и тем паче, что они не планировались. Врач сказала, что в моём положении лучше находиться на одном месте. Да и разве можно найти природу красивее, чем у нас? Пока леса и реки не распродали, не отдали в частные нечестные руки, мы, простые люди, можем пользоваться этой Божественной благодатью. Так что, Марио, если ты устал, то можешь поехать отдохнуть, домой, или на какие-нибудь острова, а я буду под присмотром бабушки, - Маша с хитринкой смотрела на мужа, зная, что он без неё не поедет

- Э, нет, а кто же о-п-я-т-а будет собирать с Настин? Я ещё не видел, как она их готовит на зиму, я должен этому научиться. А Сергей и Андрей говорят, что поведут меня на глухариную охоту. Андрей ещё сказал, что он – волчатник. А что это такое, Настин?

- О, Марио, это такая заядлая охота на красивого, самого храброго и умного зверя – волка. Их у нас очень много развелось: охотников нет, да и просто людей мало. И к тому же порох дорогой, а про ружьё и говорить нечего. Вот они и обнаглели, даже во дворах овец режут.

- Настин, двор – это возле дома, да?

- Ну да, вот он, со всеми сараюшками под разную живность.

- Как интересно Настин, значит, звери подходят к самому дому? А как же люди? На них нападают волки?

- Волки – очень умные звери, они нападают на человека только в том случае, когда очень голодны, или когда человек провоцирует их на это, тогда они идут в атаку, и, как обычно, стаей. Вот если не уедешь, то ребята познакомят тебя с охотой.

- Не уедем, Настин, Маше здесь хорошо. Да и у меня работы много. Ферму будем восстанавливать и разводить коров будем.

- А какую ферму, Марио? Ты же её переоборудовал? – Маша живо заинтересовалась новостью.

- В Стёжках хорошее место, там ферма была.

- Ну да, там передовая ферма была. Так Шведовым и переезжать не надо было, Клавдия могла бы там работать, как и её мать, правда, бабуня? – Маша вопросительно посмотрела на Анастасию Николаевну.

- Нет, нет, Маша, им тут надо учиться, - возразил Марио.

- Да ты что, Машута. Ты со своей работой всё прозевала: Галю в плодоовощной техникум отправили учиться, ребята в школу ходят, малышку Ксюша от себя не отпускает. А Клавдия на заочное отделение в плодоовощной институт поступила. И всё за счёт предприятия. Вот какие у нас дела, внученька. А ты пойдёшь преподавать в школу? Там иностранный язык некому вести. Месяц прошел, а дети не изучают языки-то, понимаешь? – озабоченно говорила Анастасия Николаевна.

- Бабуня, а вы что же про Марио забыли? Вот он, живой иностранец перед вами. Знает не только итальянский язык, но и английский, французский. И, как видишь, русский знает в совершенстве и даже без акцента говорит. А вы горюете, что некому преподавать иностранный язык, - Маша с улыбкой наблюдала за бабушкой, которая восторженно смотрела на Марио.

- О нет, Настин, не слушайте Машу, она шутит. Я знаю хорошо бизнес, производство, а учить детей будет Маша, у неё в этом есть талант. Каждый должен заниматься своим делом. Правильно, Настин?

- Правда твоя, сынок, так и будет, - Анастасия Николаевна сидела, обнявшись с Машей, и обе находились в умиротворённом состоянии, каждая радовалась своим мыслям.

Анастасия Николаевна тому радовалась, что её любимица была рядом и такая же, как и прежде, и что рядом с ней такой умный и добрый человек.

А Маша радовалась предстоящему долгожданному материнству и тому, что Марио нашел своё дело, друзей, и потихоньку пускает корни на Гусинской земле.

 

ЭПИЛОГ

 

Маша и Марио с двухлетними сыновьями только что вернулись из Италии, где отдыхали целых полгода. В Москве друг Марио встретил их в аэропорту и отправил на машине со своим личным водителем прямо до дома. Поэтому они появились в Гусинке без предупреждения.

В доме никого не было. Маша проверила сад, огород и, не найдя там бабушки, забеспокоилась не на шутку, упрекая себя, что очень редко писала домой за это время.

Марио тоже был взволнован и в нетерпении заводил свою машину. Наконец выехал за ворота и направился к дому Сергея, расположенного на другом краю села. Не застав там Анастасию Николаевну, поехал к лесу, оставил машину на опушке и побежал по тропинке, по которой они ходили вместе за грибами.

- Настин! А-у-у! – кричал Марио, смотря по сторонам.

Он издали увидел её под деревом. Мелькнула страшная мысль: «Неужели опоздал?!» Но, подбегая ближе, увидел, что она пытается встать.

- Настин! Как же так? – он опустился рядом, взял протянутую к нему дрожащую руку и стал нежно целовать её. – Как же вы могли пойти одни, Настин? Вам же девяносто восьмой год идёт!

- Сынок! Приехал! – тихо шептала Анастасия Николаевна, второй рукой пытаясь дотронуться до головы Марио, но ей это не удавалось – рука, чуть приподнявшись, обессилено падала.

- Настин, зачем вы пошли? – взволнованно повторял Марио, но заметил стоящий рядом кузовок, наполненный грибами, и удивлённо воскликнул: - Как?! У вас хватило сил не только дойти, но и рвать грибы?!

- Да, Марио, вот немного собрала грибочков. На жаровню хватит, правда? А ты посмотри, сынок, вон у того дерева целая семейка лисичек, а у меня сил не хватило до них дотянуться. Ты их срежь, - Анастасия Николаевна смотрела на него слезящимися глазами, не веря в своё счастье, что дождалась дорогих её сердцу людей и радуясь тому, что именно Марио нашел её.

- Я почувствовала, что вы приедете, и так захотелось угостить грибочками – поди, соскучились по ним за полгода-то? Помоги мне встать, сынок, надо домой спешить, посмотреть на Машу, на Олежку с Николушкой.

Марио подхватил Анастасию Николаевну на руки вместе с пополнившимся кузовком, который она не выпускала, и пошёл к машине.

- Настин, вы такая лёгкая, совсем как пушинка.

- Да, Марио, я теперь как пушинка с отцветшего одуванчика. А душа не хочет сдаваться, не спешит отлетать. Она же, душа наша, не стареет, остаётся молодой. А мы не понимаем это.

На машине они быстро доехали до дома, где у ворот их встретила Маша. Вместе с Марио они завели бабушку в дом, уложили на диван.

Маша позвала детей:

- Оливер! Николас! – шумнула по-итальянски, а затем рассмеялась, крикнула радостно: - Олежка! Колюша! Быстро идите в дом.

Малыши забежали в комнату и удивлённо уставились на седую и всю прозрачную от светлой одежды старушку.

- Идите ко мне, милые мои русские итальянцы. Идите, не бойтесь, я ещё живая, - Анастасия Николаевна взяла малышей за загоревшие ручонки, посмотрела на округлившуюся Машу, радостно заулыбалась:

- Машута, а ты же из Италии привезла приплод! Вот какая радость! Но коль такое произошло, то это означает, что душа твоя ожила, высвободилась из-под корсета?!

- О нет, бабуня, только на родине моя душа расцветает. Я - однолюбка, и ничего не могу с этим поделать. Теперь я окончательно поняла, что могу жить только на Родине.

2004 г.

*А. Гудзь-Марков, «Колыбель древних цивилизаций». Ж. Слово,№2