Вы когда-нибудь боялись что-нибудь забыть? Боялись до ужаса, сжимающего сердце в тиски, до ужаса, встающего поперек дыхания, ужаса, замораживающего мысли, оставляющего только одно слово, пульсирующее в висках «помнить, помнить, помнить»?

 

Так боится любящий после смерти любимой. Боится забыть ее голос, боится забыть ее глаза, и стоит, стоит над гробом, впитывая в себя все то, что осталось. Вот эту родинку под нижней губой, вот этот изгиб бровей, вот этот маленький шрамик на щеке, вот эти непослушные, вечно выбивающиеся из прически локоны…

 

Боязнь забыть, наверное, один из самых страшных страхов человека. Забыть – значит потерять. Забыть – значит проститься. Забыть…

 

А она не боялась. Потому что у нее не было прошлого. Нет, это не просто красивые слова, означающие напрасно прожитую жизнь, у нее действительно не было прошлого. По крайней мере, для нее самой. Прожитая жизнь откладывалось в памяти не более чем на сутки. Она помнила только то, что постоянно было перед глазами. Все остальное через сутки, а бывало и раньше, заволакивало черным занавесом, приоткрыть который, даже на мгновение, не мог никто и ничто.

 

Однажды она заблудилась в своем городе. Кто-то помог ей найти дом, обнаружив в кармане ее же куртки записку с адресом. Кто-то когда-то эту записку туда положил… может быть он же повесил рядом с зеркалом листок с ее именем. Она уже не помнила, ей казалось, что этот листок висел там всегда, и она просто его не убирала.

 

Ольга.

 

Каждый день она клеила конверты и отсылала их по нужному адресу. Работы было много, она занималась ею с утра до вечера, а ночи было мыло для того, чтобы все забыть. Только иногда Ольга удивлялась, когда с того же адреса, на который она ежедневно посылала конверты, присылали деньги. Она клала их в ящик стола и вновь возвращалась к работе.

 

Иногда кто-то заходил и забирал деньги, чтобы через час-другой принести много еды. Она говорила спасибо, помня, что это что-то вроде ритуала: даешь деньги – приносят еду – иногда ешь – работаешь дальше, но чувствуешь себя уже лучше, не болит живот.

 

Так и жила.

 

 

 

Вы, наверное, подумаете, что если в моем рассказе есть «она», то должен быть и «он».

 

И будете правы. Да, он был. Константин Егоров. Три года назад он нашел ее на скамейке в парке, она зачем-то вышла из дома, забрела в парк и просидела там до ночи, а возвратиться назад уже не смогла. Поняв, что она не в себе, он проверил карманы ее куртки и нашел там паспорт. Отвести девушку по адресу, указанному в прописке, было плевым делом. А позже, когда она потеряла-таки паспорт, он положил в карманы ее куртки пор записке. Чтобы наверняка смогла найти дом.

 

Из продуктов у нее в холодильнике был лишь засохший хлеб и покрытая плесенью колбаса. Он взял у нее ключи и ушел в магазин, вернувшись с двумя пакетами продуктов.

 

Из паспорта он узнал, что ее зовут Олей, и как можно чаще называл ее по имени в надежде, что она его запомнит. Свое имя он тоже сказал, но Ольга забыла его, как только Костя шагнул за порог. На следующий день пришлось знакомиться заново. Он так и не смог найти в ее квартире ничего, что могло бы рассказать о ней побольше. Было несколько фотографий, но, глядя на них, она лишь пожимала плечами.

 

Он устроил ее на работу. Несложную – клеить конверты. Он сделал себе копию ключей и приходил за деньгами, на которые покупал ей продуктов.

 

И это он повесил у зеркала записку с ее именем.

 

Они знакомились каждый раз. Каждый раз она кивала, впускала его в квартиру и садилась за свою работу.

 

Потом Костя понял свою ошибку и остался у нее. Насовсем.

 

Она помнила кто он, она помнила его имя, она, наконец, стала отрываться от своих конвертов, чтобы просто поговорить с ним.

 

Были вещи, которые она не забывала. Они не откладывались в прошлое, но она могла достать их откуда-то из глубин своего туманного сознания, подобно фокуснику, достающему из пустого ящика разноцветные ленты. Например, оказалось, что она помнила все буквы алфавита, хотя до работы с конвертами ими вроде бы не пользовалась. У нее был достаточно большой запас слов, но она не могла рассказать, откуда она знает то или иное.

 

Костя разговаривал с Ольгой так часто, как это было возможно. Он учил ее и добивался того, чтобы новые слова, новые понятия и образы уже не покидали ее, чтобы они всегда находились рядом. Он прибегал ко всевозможным хитростям, он увешал всю квартиру записками, только бы не давать ей забыть.

 

А однажды они заговорили о воспоминаниях. О прошлом. Костя рассказывал о себе и Оля искренне удивлялась насколько его прошлое отличается от ее. Насколько широко, глубоко его прошлое. Он помнил столько моментов из своей жизни, что казался ей невозможным, невероятным человеком, у Ольги просто не умещалось в голове как можно столько всего помнить.

 

А потом они заговорили о смерти. И Костя плакал перед ней как ребенок, вспоминая мать и отца, в одночасье разбившиеся на автомобиле. Вспоминал отдельные моменты жизни, отдельные случаи, какие-то обрывки, но прощание с родителями, похороны, он помнил полностью. Каждое мгновение. С начала и до конца.

 

Ольга гладила его по волосам, а потом, наливая себе в кружку горячего чая, внезапно сказала тихо и серьезно «зачем тебе все это помнить, если такие воспоминания причиняют боль? Это как если бы рана не заживала год за годом».

 

Костя поднял голову, посмотрел Ольге в глаза, затем порывисто обнял ее и прижал к себе «глупая, глупая, ты даже не представляешь, как это прекрасно – помнить».

 

Подобные разговоры повторялись день за днем, Костя усердно пытался доказать Ольге что воспоминания стоит ценить, что воспоминания стоит хранить, что воспоминания несут не только боль. Что память – это сама жизнь, это книга прожитой жизни, что память…

 

- Зачем же книгу начинать не сначала. – Говорила как-то Оля, глядя на Костю бездонными синими глазами. – Ты помнишь себя почти с рождения. Я – могу лишь догадываться о том, что оно было.

 

А Костя вновь обнимал ее и шептал, что она все равно должна, обязана ценить память, обязана понять, насколько это должно быть ценно, обязана хвататься за каждое воспоминание и держать его до конца. Твердил это каждый день, приносил какие-то книги, пробовал все что можно, различные упражнения, различные методики.

 

И он добился. Добился только, что Ольга отчаянно рыдала, в очередной раз, понимая, что опять что-то безвозвратно потеряла, опять что-то забыла. Нет, память ее не улучшилась, но если раньше Ольгу ничего не волновало, если раньше она жила как жила, просто плывя в потоке дней, то теперь она пыталась помнить и каждый раз отчаивалась так, словно это было самое ценное воспоминание в ее жизни.

 

Теперь она не работала, деньги приносил Костя, слишком много времени уходило на разговоры, обучение, попытки.

 

Они вдвоем верили каждому новому автору, верили в каждую новую методику, в каждое новое упражнение. И что-то да изменилось – у Ольги появилась мечта, которая не покидала ее ни на секунду, которая, однажды появившись, уже не могла забыться. Ольга не мечтала вспомнить, Ольга не мечтала узнать, она мечтала построить. Построить себе прошлое. Пусть не с начала, пусть. Но построить. Чтобы кроме слов «вчера», «час назад», «пять минут назад», появились слова «позавчера», «на прошлой неделе», «в прошлом году».

 

А потом Костя перешел на другую работу, гораздо более оплачиваемую, но для нового начальства было недостаточно, чтобы Костя приходил раз в неделю. Платили много, достаточно много, но Костя должен был быть на работе каждый день.

 

И Ольга начала забывать. Нет, дня было недостаточно, чтобы забыть Костю и уж тем более, чтобы потерять мечту, но многие вещи все же стали забываться, несмотря на все напоминающие записки.

 

Надо было что-то делать. Как можно скорее. Нет, срочно.

 

Срочно не получилось, но Костя старался, старался изо всех сил, получая каждый месяц премии. А потом пошли повышения. Одно за другим.

 

И когда через полгода Костя отдавал невозможную сумму за сеанс профессионального гипноза, он сам не верил в реальность происходящего.

 

Гипноз не помог.

 

И вновь закружилась вереница дней, состоящая из работы и вечерних, а потом и полуночных (времени от работы оставалось все меньше) разговоров.

 

Потом был второй сеанс гипноза. Потом, уже всего лишь через месяц после второго Константин смог позволить себе оплатить и третий, потом четвертый.

 

И верил, верил, что вот-вот, вот-вот…

 

И случилось невероятное.

 

Гипнотизер вышел в коридор и ободряюще улыбнувшись, позвал Костю в кабинет.

 

И Костя, даже не пытаясь прятать слез, катившихся по щекам, дрожащим, охрипшим голосом прошептал «она… вспомнила?».

 

Гипнотизер вновь улыбнулся и приоткрыл дверь в кабинет.

 

Костя, Костик, Константин Андреевич Егоров ворвался в маленькую комнатку, где бездвижно сидела Ольга. Сидела прямо, словно натянутая струна, с широко открытыми глазами, смотрящими в никуда. Сидела прямо, бездвижно, лишь губы едва заметно шевелились.

 

Шок, естественный в таком случае шок, о котором предупреждал каждый гипнотизер. Это неважно, он пройдет. Столько нахлынувших воспоминаний, не удивительно, что Ольге, Оленьке нужно прийти в себя.

 

Костя ворвался в комнату и упал вощле Ольги, обняв ее за колени и рыдая навзрыд «Оля, Оленька, получилось! Родная моя, любимая, получилось! Оленька, солнышко, получилось! Получилось!».

 

Рыдая, смеясь, Костя поднял раскрасневшиеся глаза на Ольгу, которая все еще сидела бездвижно и теперь уже молча.

 

- Оля, - Костя поднялся с пола, сел рядом, обнял ее за плечи.

 

Ольга по-прежнему молчала, но тело ее внезапно начала бить мелкая дрожь.

 

-Оля, - Костя покрепче прижал ее к себе. Ему было страшно.

 

А Ольга дрожала все сильнее.

 

- Оленька, - успел сказать Костя, прежде чем Ольга с силой оттолкнула его от себя. Не ожидавший подобного, Константин рухнул на пол, как подкошенный и, даже не пытаясь встать, наблюдал, как соскочившая с дивана девушка носилась взад и вперед по комнате, кидая на пол книги с полок, вазу со стола, переворачивая все на своем пути. Наблюдал, не смея пошевелиться, как Ольга остановилась посередине комнаты и воспаленными, безумными, полными слез, боли и гнева глазами посмотрела на него.

 

Смотрела не двигаясь, почти не дыша, словно застыв на одно лишь мгновение, а потом внутри нее что-то взорвалось, и Оля закричала безумным, сумасшедшим, срывающимся голосом:

 

- Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Будь ты проклят! Я не хочу ЭТО помнить! Я не хотела ЭТО помнить! Зачем?! Зачем ты вернул мне ЭТО? Ненавижу тебя! Ненавижу! Зачем ты вернул меня ТУДА? Зачем? Я не хочу! Я не хочу ЭТО помнить! Не хочу! Будь ты проклят!

 

И Костя не выходил - Костя выползал из кабинета, почти не дыша. Мимо гипнотизера, мимо еще каких-то людей, врывающихся в эту проклятую комнатку.

 

Прочь…

 

***

 

Вы когда-нибудь боялись что-нибудь забыть? Боялись до ужаса, сжимающего сердце в тиски, до ужаса, встающего поперек дыхания, ужаса, замораживающего мысли, оставляющего только одно слово, пульсирующее в висках «помнить, помнить, помнить»?

 

Так боится любящий, стоящий возле гроба любимой. Боится забыть ее голос, боится забыть ее глаза, и стоит, стоит над гробом, впитывая в себя все то, что осталось. Вот эту родинку под нижней губой, вот этот изгиб бровей, вот этот маленький шрамик на щеке, вот эти непослушные, вечно выбивающиеся из прически локоны…

 

Боязнь забыть, наверное, один из самых страшных страхов человека. Забыть – значит потерять. Забыть – значит проститься. Забыть…

 

А она не боялась. Потому что у нее не было прошлого. Нет, это не просто красивые слова, означающие напрасно прожитую жизнь, у нее действительно не было прошлого. По крайней мере, для нее самой. Прожитое время откладывалось в сознании не более чем на сутки. Она помнила только то, что постоянно было перед глазами. Все остальное через сутки, а бывало и раньше, заволакивало черным занавесом, приоткрыть который, даже на мгновение, не мог никто и ничто.

 

И только внутри, в самой глубине ее туманного сознания, ее туманной души, маленьким червячком сидел страх. Она не помнила, когда он появился, быть может, он был с нею всегда.

 

Маленький червячок страха...

 

Страха вспомнить.