А.Н.СУТУГИН

 

КУРЧУМ

или

ТРОЕ В ОДНОЙ ЛОДКЕ.

 

 

Странные мысли лезут в голову после насущного хлеба:

о вещем смысле и о себе неповторимо бедном.

 

 

Когда я и мальчишки моего поколения жили своими незамыс ловатыми делами и мечтами, двухтысячный год для нас был в космическом далеке.

Теперь он стал реальностью и даже недалеким прошлым.

Мы родились при керосиновых лампах, примитивных самолетах и грохочущих трамваях. "Путешествие на Луну" Жуля Верна во времена нашей юности было несбыточной фантастикой. Но время стремительно двигалось вперед, развивая умы и двигая науку. Мы дожили до телевизора, реактивных самолетов, высадки человека на Луну и возвращения его на Землю.

В последние годы двадцатого века наука и техника взяли такой разбег, что представить себе будущее цивилизации уже через какие-то десять лет не достает никакой фантазии. Самым трудным теперь оказалось то, что было прежде легким - вырастить хлеб, скот, фрукты и создать изобилие. Три четверти человечества голодают, а одна скучает от довольства и скуки.

Гамлетовский вопрос "Быть или не быть?" всё чаще воспринимается моими современниками, как "Есть или не есть?" или "Пить или не пить?".

Население земли живет, как и прежде: всегда в пещерной вражде к инакомыслию и абсолютном непонимании того, что оно может натворить. Миром управляют не праведные правители, а честолюбцы. Они постоянно совершают непоправимые ошибки, от которых страдает простой народ.

И все же, не смотря на это, жизнь идет вперед.

Наши дети во многом обгоняют нас. Они отбрасывают нашу идеологию, как ненужный хлам. Но, как и мы, в конечном счете, они хотят рожать детей, хотят мира и благополучия. Они будут работать, будут любить и страдать, будут создавать новые машины и совершать новые полеты. У них будут свои герои и свои предатели. У них будут свои ошибки и свои достижения.

Если мир не взлетит на воздух, новый век ознаменуется неведомыми открытиями. Люди, в конце концов, победят и рак, и СПИД, они будут не только видеть, но и чувствовать друг друга по телефону, ходить в немыслимых одеждах, есть неизвестную нам пищу...

Вот странно - мы едим и пьём - а жизнь все равно уходит из нас. Что останется после меня? Почесав затылок, я улыбаюсь и поддакиваю памяти, которая услужливо подносит мне:

 

Что останется после меня?

Цветы - весной,

Кукушка - летом,

Чистый и холодный снег - зимой.

 

Будущая техника, несомненно, уйдет ещё дальше вперед, но, возможно, этот процесс в чем-то даже обеднит людей. Всё меньше времени и эмоций будет оставаться у человека для восходов и закатов, для поэзии и осмысления прожитого.

Люди еще более индивидуализируются, погрузятся в свои дела и совсем перестанут слышать друг друга. А может быть, напротив, наступит время понимать чудаков и создавать им условия творческого развития.

Возможно, синтетика совершенно вытеснит натуральную шерсть, а любимое мной мясо будут производить не из животных, а исключительно из нефти и газа.

Жизнь, подчас, наполняется любовью до краев, после чего все переворачивается вверх дном.

Вполне вероятно, что будущее молодое поколение уже на десятом году жизни будет "точно" знать, как поступать, кто чего стоит и, какая чепуха написана на этих листочках. А в двадцать лет ей уже некогда будет читать стихи, надоест вести интеллектуально-светские беседы. Все может быть.

Все может измениться, всё - кроме человеческих отношений.

Какие бы "умники" нами ни правили, каким бы ни был государственный строй, человеческие связи останутся прежними.

Эти процессы закодированы природой. Если для нас даже год - кусок жизни, за который может измениться почти все, то для них любая сотня другая лет всего лишь ничтожный миг.

Интересно, будут ли к тому времени меньше пить? Проблема эта на Руси потребует не меньших усилий, чем канувшие в лета гигантские "стройки" коммунизма.

Масса нерешенных вопросов плывет от нас в наступивший двадцать первый век. Это наше время породило и поставило перед ним совершенно неожиданные глобальные проблемы: перенасыщение вооружением, экологию, аллергии, СПИД, возможность перенаселения планеты и так далее...

Смерть - закономерный итог жизни человека. Но не человечества. И нам из нашей жизни и даже из нашей смерти хочется помочь только начинающим жить и даже ещё не родившимся поколениям.

Как это сделать? Как соткать ниточку, за которую мы и они будут подавать друг другу сигналы напутствий и накопленного опыта?

Мы желаем им счастья. Но мы знаем, что жизнь состоит из девяноста процентов труда и горя. Хватит ли у них сил уменьшить этот процент?

Станут ли для них хоть в малой степени опорой наши достижения и наши ошибки?

Вы не замечали, что, преодолев барьер в шестьдесят и более лет, становится как-то грустно жить? Словно появляются первые признаки старческого одиночества, которого не избежать никому. Появляются признаки усталости от прожитой жизни. Это даже интересно.

В пробуждении ото сна все чаще появляется тот смысл, что надо время от времени и ужинать и отдыхать после обеда. Для наполнения времени всё чаще становятся полезны пустяки.

Мы привыкаем к мысли, что любим жить, желаем увидеть что-то еще, на что-то надеемся, верим, что кому-то нужны, но вдруг обнаруживаем, что шестеренки дней крутятся зачастую впустую.

Я знаю немало людей, которые, по крайней мере, внешне, не терзают себя подведением итогов. Они до глубокой старости копошатся, тешат самолюбие, что-то собирают... Или так только кажется со стороны?

У каждого поколения свои ценности, а преемственности почти никакой. Чуть остановился, призадумался, а вокруг уже новые вкусы, другая эстетика, иные люди. Всеобщая гонка и спешка. Оглянуться некогда и незачем. К тому же на это нужны дополнительные усилия, а большинство населения планеты лентяи.

Мой народ, не успев как следует сообразить, что к чему, решил жить по-капиталистически. Признаюсь, и я несколько лет честно старался стать буржуем. У меня сначала даже что-то получалось. Но жизнь стремительно двигалась вперёд, делая немыслимые зигзаги, создавая глубокие ямы и колдобины, и я вдруг понял, что делаю чего-то не то, совершенно не то, ради чего мама меня родила.

Что происходит вокруг?

Я отчетливо осознавал, что я уже не я, а какая-то шахматная фигура, которую двигают вперед с целью пожертвовать, чтобы победить.

Куда себя в жизни девать, я толком сообразить так и не сумел.

Именно это обстоятельство заставляло глядеть в даль, не моргая, пока не подошло пенсионное время, и я выпал в осадок из рвущейся в неизвестное реальной действительности. Чья-то невидимая здоровенная ручища схватила меня за грудки и швырнула в пропасть.

Все мы после шестидесяти становимся страшно нервными и раздражительными. В этой нервотрепке все ещё стараемся воспитывать детей, которые уже выросли и стали самостоятельными, имеющими уже своих детей - наших внуков.

Последние, по нашим наблюдениям, растут болезненными, алергичными слабаками. Они так спешат развлекаться, так не любят читать книги и слушать наших советов, словно чувствуют свои малые силы. Они не растут на природе, не окружены заботами своих родителей, вечно занятых своими делами. Вокруг них - помойки, в семьях ссоры, в школах - фальшь. До предков ли им?

Сознаю, что рановато запел старческие песни, хотя мне уже шестьдесят семь. Но это уже не сорок семь и даже не пятьдесят семь.

Пусть так, но все ещё хочется поспорить, кому-то помочь, чего-то добиться.

Я все ещё хочу смотреть в окно и видеть мир в радужных красках, ведь он такой и есть на самом деле этот мир. Хочу, чтобы все было как в детстве. Хочу удивляться и радоваться ерунде. Хочу мечтать о прекрасном и далеком. Хочу верить, что все люди добрые.

Я много чего хочу.

Я пытаюсь выскочить из себя, но остаться собой. Я беспокоюсь о покое, и постоянно размышляю: Ты не хочешь то, во что веришь. Ты хочешь то, во что не веришь. Зачем же ты хочешь то, во что ты не веришь?

Ты хочешь помыслить то, что невозможно помыслить. Ты не можешь помыслить то, что невозможно помыслить. Но, если помыслить можно все, то, что ты хочешь помыслить?

Ты хочешь помыслить отсутствие собственной мысли в неотвязном кругу мышления. И ты хочешь помыслить это так, чтобы это невозможно было помыслить. Похоже, ты хочешь невозможности.

Зачем тебе невозможность?

Ради очищения себя от хрупкого счастья достижимого. Ради удержания себя в холодной чистоте недосягаемости. Ради преодоления мира.

Однако нужно откровенно признаться, что заниматься тем, что всегда было легко, становится все труднее.

Свободного времени становится всё больше, а оставшихся сроков на делание полезного и существенного - всё меньше.

Мы живем на пенсии. И от ясного осмысления этого факта уходит из жизни радость. Мы знаем, что радости больше не прибавится никогда, хотя бы потому, что сил будет ещё меньше.

В чем же тогда душе искать успокоение?

В мире с близкими.

В чистой совести.

В достижении малых целей.

Нужно учиться радоваться всему, даже самому малому. Но сколько препятствий на этом пути! Неудачи, придирки к близким, дурное настроение, болезни, наконец.

Как все это уравновесить? Вопрос не из самых простых.

Вот и пришла снова зима. Снег, тусклое солнце, небольшой мороз. Казалось бы, бери лыжи и дуй кататься. Так нет - кататься не хочется, хочется спокойно посидеть, посмотреть телевизор, помыслить о сути жизни. А просидишь день у телевизора, подышишь квартирной пылью и начинаешь сожалеть о том, что не катаешься на лыжах.

И так каждый день.

Сидишь дома без дела - переживаешь, гуляешь - тоже мучаешься, что понапрасну уходит драгоценное и ничем невосполнимое время. Что-нибудь мастеришь, пишешь, одолевают сомнения - кому это надо? Или я осужден на тоску и сомнения?

Люди? Начинаешь понимать скрытные пружины их поведения, а глубже лезть, анализировать, ума не хватает.

За весной неизбежно последует весна.

Весна - вовсе не пора любви, как учат в школе. Возможно, так и было когда-то, когда люди понимали птичий язык и вообще были проще. Зимой - грелись, летом - вязали снопы и собак, весной - влюблялись. Безмозглая жизненная сила, увлекающая птиц от южного благополучия в сырые леса, у людей рвалась то наружу, то вовнутрь.

Но с тех пор, как поэты завладели миром, а было это в благодатном конце восемнадцатого века, в моду вошли грусть, тоска, разочарованность и уныние. Это самые зоркие поняли, что идти дальше некуда. Пусть человеку были еще недоступны звезды, и не знал он радости полета, но когда выяснилось, что тоска в Америке ничем не отличается от европейской, стало ясно, что от себя не убежать. Мы стали безразличием встречать летние плоды жизни, зато временная гибель надоевшего мира осенью для нас внезапно стала блаженством, "очей очарованьем".

Весна, как обновление природы, по справедливости вызывает в нас вспышку скепсиса, поскольку обновление-то мнимое: те же зайцы, только в профиль. Всё известно наперед. Лист еще только распускается, а мы уже видим, как он облетит.

Скука томит, не знаешь, за что взяться.

На книги, которых у меня масса, смотрится с тоской, не хочется читать. Разве что детективы, которые прочитал и забыл почти мгновенно. Эта писанина, хотя и весьма увлекательна, но новых мыслей не прибавляет.

Чем же жить дальше? И как?

Или все оттого, что "все" достигнуто и прожито?

Что-то надо всё-таки менять. Может быть отношения с людьми? Так ведь и на них тоже есть свой шаблон. Не поймут, если придешь не с теми речами, которых от тебя ждут.

Мы не живем в пустоте. Каждым своим шагом мы кому-то наступаем на ногу и пересекаем дорогу. Враги, конкуренты, против которых или наперерез которым мы строим свои планы - не абстрактные исчадия ада, а похожие на нас люди.

Враги ничуть не хуже нас в том смысле, что каждый день тоже ходят на работу, знают своё дело и привыкли добиваться своих целей. Когда вы проводите совещание и обмозговываете чудесный план, они заняты тем же самым. Только у них в перекрестье - вы.

Остаются поверхностные отношения, связи по касательной, от которых тоска в душе еще злее. Формальное поздравление к празднику, подарочек. Без души, без внутренней связи. Противно, хотя многим именно это и требуется. У каждого свои проблемы. А у меня их все меньше.

Поэтому довольно странно пребывать в уверенности, что всякая поставленная цель должна быть достигнута. Цели вообще не достигают - их поражают.

Странно получается.

- Спаси меня моя работа.- слышал я где-то.

А где же моя, в которую - без оглядки, как в омут?

Она в воспоминаниях и былых переживаниях. Она в старых замызганных страничках записных книжек и выцветших от времени фотографиях. Она в редких, но от этого ещё более ценных звонках старых друзей и знакомых, тех которые не забыли тебя, и не забыл ты сам.

Мне греют душу воспоминания о самых разных виденных мною в жизни событиях и картинах.

Дневник, который сохранил в себе яркие и шумные образы, голубой ветерок воспоминаний, ангельское пенье кузнечиков и шелест травы, белые нежные облака.

Иногда перед сном хорошо откупоривать эти маленькие кубики с запахами цветов, моря, с таинственными видами и удивительными звуками.

А в ответ на тупой вопрос: А для чего мы живем? - посмеиваться в несуществующие пшеничные усы и отвечать самому себе.- Для того чтобы помнить…

Помнить о бархатной, неожиданно твердой спинке шмеля, приходящего в себя после зимнего холодного подземелья в первый горячий весенний день, такого слабого, что я не осмеливался к нему прикоснуться.

О теплой мягкой морде среднеазиатского ослика в Душанбе, один вид которого всегда вызывал у меня состояние дурацкого восторга.

О внезапном голубом проблеске синичек-лазоревок на кормушке подвешенной к ветке дерева.

 

 

 

О розовой, подернутой пепельным дымком перелетной стае снегирей, окутавшей большой куст перед домом в конце ноября, или о золотых глазах и тонкой гладкой коже зеленой лягушки, спокойно сидящей, как в сказке, на ладони Шурика-рыжего, большого любителя и знатока природы, давшего мне первые уроки любви и уважения ко всему живому.

Один мой приятель, когда ему было семнадцать лет, запальчиво заявил.- У нас целая жизнь впереди. Мы мир поймем и преобразуем! Не сомневайся!

Ан, нет! Пришло время сомнений. В те свои семнадцать я тоже не сомневался, что для устранения нелепостей, которые стал уже замечать, достаточно объяснить людям истину, как я ее понимаю, и все сразу же перестанут делать глупости.

До сих пор не могу целиком отделаться от мысли, что мои усилия могут в мире что-то изменить. Наивная глупость.

Я страстно искал истину, копаясь в книгах, заглядывая в рот всем умным людям, с которыми мне довелось встречаться. Я долго надеялся, что они эту истину знают, если занимаются своими умными делами. Увы, этой всеобщей облагораживающей истины ни в книгах, ни в среде этих людей я не обнаружил.

Жизнь не стоит на месте. В сфере потребностей человека она быстро развивается. Рычат тысячи машин, светятся экраны телевизоров, летят космические корабли. Все расплодилось в немыслимо короткий срок, за двадцать пять - тридцать лет. Есть даже соблазн этим гордиться. Но разве о таком преобразовании вечно мечтает человек? Цивилизация лишь углубляет суету, а человеку нужна гармония отношений. Только тогда жизнь станет воплощением идеалов искусства.

Если представить на миг, что такое возможно, нарисуется прекрасная картинка: прекратились войны, правительства перестали подозревать друг друга в вероломстве, прекратилось пьянство и преступления, наступила благодать в семьях, и кругом растут гармонично развитые личности.

Идиллия просто устрашающая. Такая жизнь не только не достижима, но, пожалуй, и не нужна, ибо противоречия и являются двигателем развития.

Все будет идти, как шло веками. Вечны на свете прагматики, как вечны и идеалисты.

Значит, нам остается примириться с ходом событий и находить в нем свои маленькие радости, способные украсить нашу жизнь?

Безрадостная перспектива.

Мы сами сеем в себе зерно сомнения, а потом усердно ищем его всходы.

В то время как в одном конце Америки женщины объединяются в партию за то, чтобы мужчины писали только сидя потому, что якобы иначе, летит много брызг. На другом её конце другие Американские леди изобретают всякие хитроумные вороночки, что бы самим делать это стоя.

А это значит, что Российская дума на своем внеочередном заседании вскоре тоже будет долго обсуждать эту проблему и, в конце концов, примет судьбоносное обращение к людям планеты, в котором категорически заявит, что Россия на этот раз не пойдет на поводу у Запада и не допустит попрания исконно-российских демократических свобод. В России, как и прежде, будет разрешено отправление естественных надобностей в любом месте и из любых позиций, включая положение лежа и положение, стоя на одном колене.

Наша Дума потому и есть дума. Ей делать больше нечего, кроме того, как обсуждение вопросов о справлении естественных потребностей. Слабые всегда дерутся языком.

Дума думает, а народ вкалывает в поте лица.

Люди снашиваются, как детали механизма, выплевываются на старости лет на обочины общества, так и не изведав радости. Не первое поколение наших людей умирает со страхом за будущее своих детей.

Это просто какое-то издевательство. За что бы мы ни принимались, какие бы благие планы ни строили, все у нас кончается крахом.

Создавали на селе поселки городского типа и развалили крестьянский уклад.

Отбирали коров в общественное стадо и добились таки того, что коровы передохли. Не допускали к себе иностранного капитала и отстали навечно от побежденных нами стран. На всех перекрестках трубили социалистическую идею, и пришли к полному неверию в нее. Какой уж тут оптимизм...

Что же остается "маленькому" человеку? Только он сам. Его душа, его мысли и чувства. Они бесценны, хотя и никому не нужны.

Под старость человек приходит к одиночеству. И если рядом есть тот, кому дорог его внутренний мир, это уже счастье. Но у многих ли есть рядом родная душа?

Вот тебе и идеалы молодости, вот тебе "поймем и преобразим".

Из краха надежд рождаются пьянство и ложь. А причины краха социальны.

В жизни нет гармонии искусства и жизни. Легче разве только тем, кто способен спрятаться от себя - в веру, в беспамятство, в алкоголь. Но бездна развертывается перед человеком, когда он остается наедине.

Правда, природа устроена очень гуманно: с возрастом многое теряет остроту. Но что-то, напротив, обостряется и не дает спать по ночам.

Я отношу себя к счастливым людям: не развалил семью, нахожу утешение в бумагах, меня до сих пор интересуют люди.

Но сколько уже образовалось прорех в этом счастье!

Работа не доставляет былой радости, в медицину не верю. Понимаю, что мои бумаги и картинки тоже никому не нужны.

Зачем жил - не знаю. Что-то делал, страдал, учился и учил, а к чему - как горьковский Барон - не знаю.

Говорят, все не напрасно, но это слабое утешение.

Смерть не пугает - процесс естественный. Но вот подведение итогов... Люди не любят этим заниматься. И верно - чужим опытом умен не станешь. Правда, глупо, что и ошибки из поколения в поколение одни и те же. В отношениях с тещами, например, нет прогресса.

В какой-то популярной медицинской статейке я прочел, что человеческий организм полностью обновляется несколько раз в течение жизни, причем по частям: легкие, например, перерождаются за восемь лет, кости - ненамного дольше, а слизистая оболочка желудка и пищевода - вообще за неделю. Точные цифры сейчас не помню, но с уверенностью могу сказать, что за каждые прожитые им пятнадцать лет человек меняется полностью.

Поэтому все мы немножко инопланетяне, каждый из нас помаленьку раздолбай, всякий чуть-чуть обыватель.

Зачем я все-таки пришел в этот мир?

Утомленное философствование не дает ответа.

Понаблюдать? Сконцентрироваться редко когда удается. Параноидальное бумажное искусство бедно смыслом. Многословие и обыденность - вот все, что возникает в серой каше, а рука переносит это на многострадальную бумагу. По пути это окутывается в завуалированную оригинальность.

Может поискать ответ во снах? Все-таки там всегда присутствует некая мистическая ночная дымка, принесенные тайные образы.

Так зачем же все-таки я родился на свет?

Ну-ка, угрюмо сгорблюсь и начну озираться по сторонам, шевеля, пока еще своей, естественной, а не тяжелой вставной челюстью.

Может быть, в этом смысл?

А если руки в карманы?

Но, так или иначе, надо жить. Надо чего-то желать, к чему-то стремиться. Даже, если наши поступки кажутся окружающим странными. Это наше самовыражение. Без этого внутренний крах неизбежен. А потому мне всё так же, как и в молодости, хотелось бы проехать на велосипеде до Владивостока и пересечь Тихий океан на лодке. Но, увы…

 

В объятьях тёплых воспоминаний

Опять молодеет душа,

По лестнице встреч - расставаний

Мы мчимся куда-то спеша.

И глядя в ушедшие годы,

Пред самым закрытьем дверей

Нам даже былые невзгоды

Дороже утрат и потерь.

Так бывает: картинки былого рисуя,

Почему-то порой не найти нужных слов.

Что-то главное вспомнить никак не могу я,

И жалею, что мало так вел дневников.

 

Передо мной на столе снова лежат побуревшие от времени, но всё ещё хранящие в своих складках и сгибах страниц тонкую дорожную пыль, записные книжки.

Затёртые листочки с торопливыми и неразборчивыми записями, сделанными то шариковой ручкой, то карандашом, с каплями пота и ещё не выцветшими до конца следами крови от раздавленных комаров и мошки - неудачливых свидетелей моих приключений по парной от зноя алтайской тайге.

Кому-то покажется, что эта записная книжечка ни о чем, но это не так. Она о любви, которая приходит раз и на всю жизнь, о пути, который никогда не пройти, о цели, которую никогда не достичь.

Слов в книжке много. Они всякие: короткие и длинные, меткие и некстати, резкие и нежные, поверхностные и со смыслом. Но как их не переставляй и не заменяй на другие - главного ими все равно не высказать. Потому, что главное у меня в груди, и оно бессловесное, его можно только нечаянно ощутить и обрадоваться.

В этих листочках заключена моя прошедшая жизнь и память, часто в коротеньких и отрывистых, иногда недописанных фразах.

 

От этого всё то, что раньше было ясным и понятным, теперь становится загадочным и многозначным.

И теперь, когда я пытаюсь разобраться в них, мне остаётся только сожалеть о том, что в те далёкие дни мы почти не делали фотографий, которые сейчас очень бы помогли в восстановлении виденного и пережитого на маршрутах.

В этих пожелтевших и потёртых страничках заключена жизнь, полная и насыщенная людьми и событиями, ощущениями близости природы, соприкосновениями со здоровым отдыхом и покоем после удачно преодолённых трудностей.

 

Жадно впитает земля робко упавшую влагу.

Сильный ветра порыв рвет облаков белых клочья.

Так обратятся все дни в полузабытую сагу,

И соберутся опять темной бессонною ночью.

Тогда у окна, в бисер звезд кутаясь, взгляд твой отыщет

В Вечность сбегающий след каждой прошедшей минуты,

Все убегает туда... все убегает - ты нищий,

Воссоздающий в себе памяти крепкие путы...

 

 

 

=========================

 

 

 

 

 

Правда, как спирт. Её нельзя употреблять в чистом виде.

Чтобы правду можно было принимать в удовольствие,

её нужно чуть - чуть разбавлять.

 

Закончилось лето 1986 года. Для меня оно было суматошным и весьма трудным: командировки, совещания, отчеты о состоянии дел и планах у министра и его замов. За долгие рабочие годы я так и не смог принять и освоить совет, что к важным делам нужно относиться легко, и, наоборот, к лёгким делам нужно относиться серьёзно!

Все три летних месяца я вертелся словно белка в колесе. Об отпуске не могло быть и речи. Хотя хотелось, очень хотелось сбежать от всей этой деловой суеты, куда ни будь подальше в тайгу, на шумную и вольную реку к зверью и птицам.

Наступил сентябрь, а ничего конкретного не предвиделось. Моя походная команда после гибели на Гонаме Бориса Здорика - Командора развалилась. Челябинцы все еще переживали недавнюю трагедию, и ушли в глубокое подполье, а Москвичи тоже занимались садово-огородными и прочими делами и, похоже, ни о каких походах даже не думали.

После тридцати новые друзья, как правило, не заводятся, а старые только теряются. Это - древняя истина. Но, к счастью, у любого грустного правила всегда находятся радостные исключения.

У каждого своя Заяабари.

У бурятских шаманистов это мудреное для нас словцо означает судьбу, рок. Заяабари - это действие верховной божественной сущности Хухэ Мунхэ Тэнгри - Вечно Синего Неба. Все, что с нами происходит значимого в жизни, по глубокому убеждению мудрых бурятов - это Заяабари. Рождение и смерть, то, зачем и почему мы живем - это тоже Заяабари. Заяабари непостижимо, оно указывает нам путь, конца которому нет. Заяабари - это странствие, путь без цели, путь любви, путь в небеса.

Но до небес было далеко, а окружал меня своими стенами каменный город. Мегаполис, мать его…

Конструкция Мегаполиса ужасна и чудовищна. Он состоит из огромного количества стен, которыми мы отгораживаемся друг от друга, проявляя свою природную тягу к уединению. Но не можем с этим полностью согласиться, чтобы не испугаться. Поэтому мы уверенно чувствуем себя только тогда, когда за стенкой находится сосед, от которого отгородились и которого чаще всего не знаем и не любим. В лучшем случае мы равнодушны к нему.

Да, мы знать не хотим соседей, но боимся оказаться без них. Сосед испытывает к нам ответное чувство, которое тем самым усиливается и как объединяющее свойство заставляет нас жить по этим правилам. Это ужасная зараза.

Я уже ни на что не надеялся, когда вечером раздался звонок, и в трубке телефона послышался голос Ряши.- Привет! Как дела житейские? Ну и жизнь! Не понос, так золотуха! В отпуске был? Нет? Тогда есть предложение совершить приключение.

Я ответил, что в отпуске не был, что согласен насчет поноса и золотухи, и что ехать готов хоть завтра.

- Что, едем на этот раз вдвоем? А куда?- спросил я.

- Зачем вдвоем. Есть третий. Отличный парень: сильный, пьющий, стреляющий, в чем-то даже красивый.

- Что, вроде тебя?

- Скажешь тоже,- обиделся Ряша.- Лучше меня в природе не бывает. Но этот тоже хорош. Зовут Сашка, Фамилия - Борейко. Начальник! Командует протокольным отделом в Управлении по международным связям в нашем Газпроме. Понял!?

- Понял. А поедем-то куда?

- Оленек и Дянышку нам не осилить, так что есть настойчивое предложение поехать на Алтай. Есть там одна речка приличная. Курчум называется. Тем более что мы в этих краях ещё не бывали. Согласен?

- Надо подумать.

- Ну, думай, думай. Только не долго.

Телефон замолчал, а я сидел рядом с ним и мысленно представлял себе Алтай и всё, что я о нем знал.

Я представил себе космический корабль, который неподвижно висит над поворачивающейся под ним Землей. Вот океан, редкие пятнышки островов, мелкая и суетливо изрезанная Европа и, наконец, внизу проплыла Сибирь. Она плыла неторопливо, величаво и бесконечно. С севера на юг плоские равнины её сменяются горами, и вот в поле зрения появился Алтай. Огромная горная страна таинственная, как вся Азия, суровая и всегда притягательная...

Его молчаливые горы подавляют взгляд наблюдателя своей первобытной силой, спокойствием и древностью.

Я отчетливо представил себе, как в провалах между вершинами небольшие ледники сползают в кар - огромную или совсем не большую котловину под гребешком хребта.

Из неё вода переливается в нижний кар, заросший изумрудным мхом и водорослями, и тонкими ручейками собирается в поток, прыгающий с высоты почти двух тысяч метров вниз, образуя величавые сибирские реки.

Здесь возле тающего снега ярко блестящие на солнце цветы алтайского лютика, нереально яркие цветы железистой аквилегии и здесь же малиновые кисти бадана - пестроцветье альпийского луга, сотканное из десятков растений. Это и есть Алтай.

Осыпается желтым тайга, и от горизонта до горизонта теряют ржаво желтые хвоинки лиственницы. До самой синей дали бугрятся горы, и нет им конца. При взгляде на их мощь, становится ещё яснее, что жалок человек, поскольку и сейчас ему не дано преодолеть эти просторы иначе как на вертолете. Это и есть Алтай.

Конечно самое красивое время на Алтае - весна.

Вся земля похожа на ковер: здесь и лиловые пятна кандыка, и сернисто-желтые соцветия хохлаток, молочно белые цветы ветреницы и невозможно ступить, чтобы не загубить какой-нибудь цветок.

Пройдет время и это разноцветное чудо уйдет под землю до следующего года.

Появятся новые растения, и снова соткется неповторимый ковер трав и так до глубокой осени, пока снег не укроет зеленое чудо до следующей весны. Это тоже Алтай.

Бесконечная степь. Видна покатость земли. Высоко в небе поют жаворонки, а под ногами разноцветье весенних трав. Здесь и желтые звездочки гусиных луков, лиловые цветы прострела, склонившиеся под своей тяжестью, яркие солнышки адонисов, белые сибирские тюльпаны, называемые подснежниками. Это тоже Алтай.

Алтай это огромная страна, площадь которой около четырех миллионов квадратных километров. Он расположен на территории России, Казахстана, Монголии и Китая.

С запада на восток она простирается на две тысячи километров, а с севера на юг на полторы тысячи.

- В землях Сибирских и Чулыманских сильная стужа, снег не покидает их в продолжение шести месяцев. Он не перестает падать на их горы, дома и земли... Там пустыни и горы, которых не покидает снег и мороз; в них не растут никакие растения и не живут ни какие животные.

Так писал об этих местах государственный секретарь Египта ал Омари в далёком тринадцатом веке.

Я очнулся от видений и размышлений.

Что же, с Алтаем, как местом расположения предлагаемого Ряшей маршрута всё ясно.

Располагается он в Юго Восточном Казахстане, основным населеньем которого являются казахи. Мне стало интересно, кто же такие эти самые казахи?

И я снова полез в книги, чтобы удовлетворить свое любопытство.

Нужно сразу же сказать, что чтение это оказалось весьма занимательным.

История и культура народов населяющих территорию теперешнего Казахстана насчитывает многие тысячелетия. И одним из центральных является вопрос о происхождении коренного населения - казахов, формировании и истоках их государственности, развитии культуры и культурных традиций, взаимосвязи с другими цивилизациями.

Все идеи и достижения разных цивилизаций впитывал и перерабатывал народ, живший на территории Казахстана, внося, в свою очередь, в сокровищницу мировой культуры свои достижения в хозяйстве и культуре. Этот народ создал мобильное жилище - юрту, седло и стремена для лошади, разработал военное искусство боя, ковровые узоры и серебряные украшения, создал мелодичные напевы и напоминающую бег степных лошадей музыку.

Как утверждают некоторые сохранившиеся до нашего времени письменные источники, государственность у казахов сформировалась уже к 1470 году, когда на территории Казахстана, в его юго-восточных районах - Семиречье и в долинах реки Чу - казахские султаны Джанибек и Гирей смогли возглавить многочисленные племена, объединившиеся в племя "казах", "казахи".

В начале шестнадцатого века при Касымхане Казахское ханство укрепилось, расширились его границы.

В состав ханства вошли сырдарьинские города Туркестан, Отрар, Сайрам, Сауран, Сыгнак, Сузак, Чимкент. Именно в это время Казахстан стал широко известен в Азии и Европе.

В истории мусульманского мира шестнадцатый век - важная веха, с которой начинается отсчет нового времени. Именно в нем сформировались мусульманская держава Великих Монголов в Индии.

Казахское ханство существовало вплоть до 1716 года, когда умер последний хан всех казахов Таукехан, и власть перешла в руки многочисленных степных хаников, каждый из которых возглавлял лишь отдельные группы казахов и территорий.

Начался все усиливающийся процесс дезинтеграции и упадка, завершившийся вхождением раздробленной страны в состав Российской империи.

Однако история самого казахского народа, особенно ее древний период, изучена еще недостаточно: не уточнены основные этапы истории народа с древнейших времен до наших дней. Проблемным и неразрешенным все ещё остается вопрос о том, как и при каких исторических условиях сложились казахский народ и его название.

Значение казахского языка в исследовании истории его носителя приобретает особую важность в том отношении, что в нем до сих пор сохраняются первоначальные формы словообразования. Благодаря этому в казахском языке мы находим много слов, в этимологии которых заключены важные исторические данные о древней жизни.

Вопрос о происхождении наименования казахов уже давно приковывает к себе внимание научного мира, изучением его занимались многие историки.

Однако он до сих пор остается неразрешенным - в своих выводах историки не пришли к единому мнению, их взгляды не только разноречивы, но и опровергаются одни другими.

Некоторые древним этническим названием казахского народа считают слово " казах", другие полагают, что оно возникло на основе старых мифических представлений, третьи высказывают мнение, что термин "казах" образован слиянием слов "кас" и "сак", четвертые кладут в основу образования названия "казах" сословный и даже династический принцип, утверждая, что оно означает "беглеца", "вольного человека, отложившегося от своей общины или государства"; пятые приписывают этому слову арабское происхождение.

Были даже и такие ученые, которые считали, что название казахского народа является плодом измышления и поэтому не заслуживает труда для разъяснения.

О происхождении термина "казах" первым высказался историк Фишер.

- Можно бы было, - писал он. - Произвести слово "казах" от арабского слова "гази", что значит военного человека, который сражается за веру и законы и против неприятелей веры. Первые времена, как магометанская вера вышла, сарацины воевали против христиан и против идолопоклонников - назывались все - "гази".

Чтобы ответить на вопрос о том, каковы традиционные верования казахов, надо прежде разобраться с тем, кто они сами такие. Казалось бы, только за последние десятилетия написано и издано множество академических трудов и проведена масса научных конференций и дискуссий по истории казахов и Казахстана. Но до сих пор даже наименее сведущий любитель прошлого легко может загнать в тупик своими вопросами на данную тему самых авторитетных светил казаховедения. Откуда взялся этноним "казахи" и что общего у него с этнонимом "казаки"? Каковы момент и обстоятельства возникновения казахских жузов? Таких вопросов много. И до настоящего времени нет вразумительных ответов на них. Более того, сами казаховеды признают, что эти вопросы остаются открытыми.

Этимология слова "казах" остается тайной. Народная этимология "каз" ("гусь") и "ак" ("белый") связывает его с легендой о белом гусе (древний тотемный символ). Это - обобщенный вывод. Но и она представляется очень несерьезной. И абсолютно безосновательно она считает эту, с позволения сказать, этимологию народной. Подобная теория могла родиться только в голове не казаха.

Американская ученая Марта Брилл Олкотт называет версию с "белым гусем" всего лишь одной из множества легенд и считает, что она впервые была выдвинута как этимологическая теория в девятнадцатом веке, то есть тогда, когда европейская наука занялась казахами.

Отсюда можно, думается, сделать вывод, что именно исследователи-европейцы ее, скорее всего, и породили, домысливая за казахов.

Сама американка приводит не менее чудную версию, из которой следует, что этноним "казак" является комбинацией названий двух казахских племен "каспий" и "саки". Можно подумать, что прародители казахов были на "ты" с нормами русско-советского аббревиатурного канцелярита и название себе составляли по правилам, которыми были рождены, к примеру, уродцы вроде главкосмос и рембыттехника...

По крайней мере, никто и слыхом не слыхивал о том, что у казахов было племя "каспий".

Сами Казахи о названии "Каспий" узнали из русского языка.

Собственно, "каспии" - это древне-кавказские племена, жившие в Восточном Азербайджане в первом тысячелетии до нашей эры. "Саки" были на исторической арене примерно в то же время и к казахам они имеют примерно такое же отношение, как и "каспии".

Но происхождение слов и названий это история понятий, а не народов.

Поэтому, говоря о казахах и первом государстве казахов - Казахском ханстве, необходимо знать, что происхождение этого народа так же как и истоки его государственности и культуры, восходят к временам, уходящим далеко в глубь столетий.

Казахи были свободолюбивые кочевники и земледельцы, обладали огромными тучными стадами животных, богатыми пастбищами и плодородными землями в предгорьях и долинах рек.

Уже в эпоху бронзового века, четыре тысячелетия тому назад, на территории Казахстана обитали племена так называемой андроновской и бегазы-дандыбаевской культуры. Они занимались земледелием и скотоводством, были прекрасными воинами, освоившими боевую колесницу.

В их обществе уже тогда произошло расслоение: в нем выделялись простой народ и воины-колесничие, покровителем которых, по их представлениям, был бог Солнца, в честь которого исполнялись религиозные гимны.

Изображение колесниц сохранилось на скалах, где древние люди устраивали свои племенные святилища-храмы, крышей которых был небесный свод. На плоскостях обожженных солнцем черных скал люди выбивали сцены ритуальных плясок, изображения солнцеголовых божеств, могучих верблюдов и быков, воплощающих образы древних богов.

Курганы знатных воинов, разбросанные по казахстанским степям, отличаются грандиозными размерами насыпи и самой усыпальницы. Наиболее известны некрополи Бегазы и Дандыбай в степях Сары-Арки и Тегискен в Приаралье. Вместе с умершим в могилу клали его оружие: топор, бронзовый кинжал и копья, иногда - коней, впряженных в боевые колесницы.

Люди этой эпохи были не только прекрасными воинами, пастухами и земледельцами, но и великолепными металлургами. Из бронзы они изготавливали топоры, ножи, кинжалы, украшения.

Они же начали разрабатывать месторождения меди, которые используются до сих пор - это Жезказганские и Саякские медные карьеры. Жили люди в больших поселениях, в землянках и наземных домах, но были и древние города, окруженные стенами и рвами, застроенные жилищами строго по плану. В этих городах жили воины и ремесленники, жрецы и земледельцы. Обитали эти племена на территории Казахстана около тысячи лет назад

На смену им пришли саки. Этот новый народ древние персы и китайцы называли "сэ", а греки - "скифы". Это были кочевники, полукочевники и земледельцы. Но, прежде всего они были прекрасными наездниками. Первыми в мире саки научились стрелять из лука на полном скаку. Именно скифский и сакский всадник послужил прототипом образа неустрашимого кентавра - человека-коня.

 

Быстрые отряды степных рыцарей из горных и степных районов Евразии и, прежде всего, из Казахстана, перевалив в седьмом веке до нашей эры Кавказский хребет, вторглись в Переднюю Азию, разоряли города, грабили дворцы и храмы. Обеспокоенный их успехами, ассирийский царь Ассаргадон искал с ними союза и вынужден был отдать скифскому предводителю Партатуа в жены свою дочь.

Конница саков появлялась то у стен городов Урарту, то в Палестине, то устремлялась к Египту.

Библейский пророк Иеремия восклицал.- Вот идет народ из северной страны... держит лук и короткое копье... Голос их ревет, как море, скачут на конях, выстроившись, как один человек... Лишь услышим весть о них, как опустятся у нас руки, туга и горе охватывают нас... вражеский меч наводит ужас со всех сторон.

Лишь в конце шестого века до нашей эры саки вернулись в свои степи, унося не только награбленную добычу, но и знания о культуре Мидии, Урарту, и Ассирии.

Позже саки вели кровопролитные войны с ахеменидами.

Именно в битве с саками погиб в 530 году "царь страны Парсуаш из рода Ахеменидов" могущественный Кир. Голова его по приказу сакской царицы Томирис была брошена в бурдюк, наполненный человеческой кровью.

Затем саки, уже в союзе с персами, воевали против древней Греции, прославившись в битве при Фермопилах.

Успешно сопротивлялись они воинам Александра Македонского, преградив "завоевателю мира" дорогу на Восток, за реку Яксарт: теперешняя Сырдарья.

В конце четвертого века до нашей эры саки создали на территории Казахстана свое первое государство саки создали, центр которого находился на территории теперешнего Семиречья.

Цари саков одновременно исполняли и роль верховных жрецов.

Саки имели свою письменность, свою мифологию и выдающееся искусство мирового уровня, получившее в литературе название "Искусство звериного стиля". Его сюжетами были хищные звери и травоядные животные, а также борьба между ними. Шедевры на эти сюжеты, сделанные из золота и бронзы, украшали экспозиции музеев мира.

В огромных курганах саки хоронили своих царей, знатных воинов и жрецов, а вместе с ними в могилы клали множество золотых украшений, оружие, глиняную и деревянную посуду, бытовую утварь.

Вблизи города Алматы раскопан сакский курган Иссык, широко известный во всем мире. Под ним, в могиле, обложенной бревнами ели, на деревянном полу лежали останки сакского царя в одежде, сплошь покрытой золотыми пластинами. Голову его венчала высокая остроконечная шапка, украшенная изображениями крылатых коней, символизирующих солнечного бога. Длинный меч и короткий кинжал составляли вооружение. Вместе с царем в могилу были поставлены глиняные сосуды с кумысом, деревянные подносы с кусками мяса, драгоценные сосуды из серебра и бронзы.

Таким образом, и андроновцы, и их потомки саки были далекими предками казахов, а сменившие саков усуни, жившие в период с третьего века до нашей эры до третьего века нашей эры до сих пор сохранили свое имя в названии одного из крупных казахских племен. Казахи-уйсуни и по сей день живут там же, где некогда обитали древние усуни - в Жетысу.

Большинство ученых считают, что андроновцы, саки и усуни были европеоидами. В пользу этого свидетельствуют антропологические исследования. Только с середины первого тысячелетия до нашей эры в степях Евразии, в том числе казахстанских, появляются представители монголоидной расы, число которых постоянно увеличивалось.

Сложной была и языковая ситуация.

В кургане Иссык, в погребении "Золотого человека", была найдена серебряная чашка, на дне которой вырезана надпись из 26 знаков.

Эта надпись еще не прочитана. Одни ученые считают, что надпись выполнена на одном из иранских языков, другие - на прототюркском. Но в любом случае, в это время начинается формирование облика и языка средневековых и современных казахов, их психологических стереотипов, многих элементов культуры, быта и народных обычаев.

Важнейшей вехой в истории казахов и всех тюрков является середина первого тысячелетия нашей эры.

В древнетюркском письменном источнике, написанном в честь прославленного воина царского рода Кюль-Тегина, говорится о начале новой эпохи в Великой степи:

"Когда было сотворено вверху голубое небо, а внизу - бурая земля, между ними обоими были сотворены сыны человеческие. Над сынами человеческими воссели на царство предки Бумын-каган и Истеми-каган. Сев на царство, они охраняли государство и устанавливали законы тюркского народа."

Именно в это время начинается изменение этнической среды - преобладание переходит к тюрко-язычным племенам, центром которых стал Алтай. Во второй половине VI века в письменных источниках впервые фиксируется термин "тюрк" (в китайском переводе - туцзюе, в согдийском - турк).

В ходе междоусобиц, племенных войн, борьба за власть и пастбища жившая в степях, горах и долинах Казахстана часть тюркских племен переселилась на юг - в Центральную и Малую Азию, на Кавказ, а также в Европу.

На территории Казахстана с шестого до начала тринадцатого века существовали, последовательно сменяя друг друга вплоть до монгольского нашествия, Западно-Тюркские, Тюргешский., Карлукский каганаты, государства огузов, караханидов, кимаков и кыпчаков.

После монгольского нашествия в тринадцатом веке сложились улусы Монгольской империи - Джучи и Джагатая, давшие затем жизнь Ак-Орде, а позже - Казахскому ханству.

Все эти государства имели смешанную экономику. Племена скотоводов соседствовали с племенами земледельцев, степь и город дополняли друг друга. Города Тараз, Отрар, Испиджаб, Талхир стояли на Великом Шелковом пути, который соединял в древности и средневековье Запад и Восток: Японию, Корею и Китай с Центральной Азией, Ираном, государством сельджуков, Русью и Византией.

 

 

 

По этому пути шли самые разнообразные товары: шелк, полотно, драгоценные камни и серебро, лекарства и красители; на продажу и в качестве редких подарков везли и вели коней, соколов, слонов и гепардов, носорогов и страусов, торговали рабами.

По Великому Шелковому пути распространялись искусство танца и живопись, зодчества и музыка. По нему двигались религии: манихейство и буддизм, христианство и ислам, который, начиная с восьмого века, становится преобладающей, а затем и основной религией казахов.

Теперь я был достаточно осведомлен о географии и населении. Оставалось только познакомиться с самой рекой.

Я свнова полез на книжную полку и отыскал там среди запыленных книг и журналов альманах "Ветер странствий" за номером семнадцать.

Полистал и нашел в нем подробное описание маршрута, пройденного впервые группой туристов из Тюмени под руководством Янина в мае 1980 года.

Читаю описание и выясняю, что Курчум - горная река, протекающая по территории Восточно-Казахстанской области (Южный Алтай). Категория сложности - третья. Начальная точка сплава - один километр ниже ручья Кедрового.

Протяженность сплава - 198 километров. ( Вполне нормально для нас.)

Чистое ходовое время сплава - около тридцати восьми часов.

(Что же, если идти по пять часов в день, то пройдем реку за восемь дней.)

Площадь водосбора - 5480 квадратных километров. (Это нас не волнует)

Средний уклон - восемь метров на километр. ( Значит скоростишка будет очень даже приличная)

Среднегодовой расход воды в районе поселка Вознесенское - около шестидесяти кубических метров. ( Это нас тоже не волнует)

Уровень воды - чаще всего средний.

Далее я выяснил, что начинать сплав по реке Курчум можно с разных мест: с урочища Каражир, от устья реки Становой, от урочища Мамитек, от самого истока Курчума.

Но с какой точки не начинать начать сплав, начало путешествия всегда лежит в городе Усть-Каменогорск.

Из Усть-Каменогорска на рейсовом автобусе или самолетом местной авиалинии, или катером по Бухтарминскому водохранилищу нужно добраться до районного центра поселка Курчум. Там имеются гостиница, почта, магазины, автостанция, аэропорт и пристань Куйган.

Из поселка утром отправляется автобус до мараловодческого хозяйства Маралиха.

В хозяйстве имеются почтовое отделение, столовая, гостиница и продовольственные магазины. Из Маралихи на попутных машинах не составляет труда доехать до поселка Пугачево. В Пугачево расположена центральная усадьба леспромхоза. В поселке также имеется продовольственный магазин. От Пугачево до урочища Каражир ходят лесовозы.

Порывшись еще в разных источниках туристического характера, я нашел и лоцию по Курчуму.

Привожу её без каких-либо изменений и поправок в стиле.

Лоция и техническое описание маршрута по реке Курчум.

В Каражирском ущелье в районе пасеки Серика река разбивается на несколько проток, которые соединяются перед устьем р. Сорной.

1. Несильный прижим к скальному выходу правого берега в месте слияния проток перед устьем р. Сорной.

2. Простые шиверы.

3. За фермой (на правом берегу) левый поворот с лесистым островом. В протоках шиверы.

Далее правый поворот. На следующем правом повороте небольшой галечный островок с кустарником, проход слева. Ниже него слив около 0,6 м со сходящимися косыми бочками.

4. Пор. Турбина. Расположен за третьим от фермы правым поворотом. Горка длиной около 80 метров с обливными камнями. Основной проход вдоль левого берега, с валами и бочками до 0,8 метра. Для байдарок и каяков есть еще два прохода практически по чистой воде по центру и вдоль правого берега. Просмотр по правому берегу.

За порогом плес протяженностью до 60 метров, справа удобное улово с песчаной отмелью. Далее крутой левый поворот, правый берег - скальный выход.

5. Порог Каражирский. Начинается за упомянутым левым поворотом и продолжается на прямом участке до следующего правого. Общая длина порога 800 метров. Препятствие шиверного типа - многочисленные полуобливные камни, основная струя не выражена. В последней трети сливы до 0,8 метра с валами и бочками.

Далее цепочка простых шивер-горок.

6. Порог Подкова. Должен быть на подковообразной излучине реки, обращенной влево. На фоне предыдущих и последующих шивер не обнаружен, хотя указанная излучина имеет место.

Далее правый приток - малозаметный ручей, водопадный левый приток, за ним - правый приток Темирбулак. Он впадает из хорошо заметного распадка, но сам невелик и плохо виден. Лучшее место для стоянки на террасе правого берега в 1 километре ниже по течению.

7. Порог Кубик. По описанию - в одном километре ниже устья ручья Темирбулак. Ориентиры - 2 крупных скальных обломка у правого берега в 300-400 метрах друг от друга. Сам порог должен быть на левом повороте, в середине его у правого берега большой скальный обломок кубической формы.

8. Порог Мараленок. Ориентир - крупный и хорошо заметный левый приток ручей Мараленок, впадающий с крутой горки. Порог - на левом повороте ниже притока. У правого берега обливной камень с бочкой, в центре чистые валы до 0,6 метра.

9. Выходная шивера. Через 100 метров ниже галечный остров. Основная протока правая.

10-21. Простые шиверы, перекаты, разбои, в протоках много нависающих деревьев, заломов у берегов. В некоторых протоках сплошные завалы. Поселок Платово с воды не виден, но хорошо видна развитая долина реки Озерной. Наиболее опасный участок - между 21 и 22: узкие извилистые протоки с многочисленными нависающими деревьями и быстрым течением. В конце участка река собирается в одно русло.

22. Шивера. За ней одиночный скальный выход на левом берегу, справа огромное улово и хорошее место для стоянки. На левом берегу видны постройки - зимовья Кулай. Ниже реку пересекает ЛЭП.

Далее разбои, перекаты, простые шиверы. Поселок Пугачево выходит к реке и хорошо виден с воды.

23-24. Шиверы. Местами валы до 0,7 метра.

25. "Полуканьон". Широкий левый поворот примерно на 120-150 градусов, по правому берегу - высокая стенка, левый берег низкий. Основная струя идет под правым берегом, принимая в себя слева множество мелких проток.

26-29. Шиверы. Местами валы до 0,7 метра. По правому берегу появляется дорога.

30, Длинная шивера с валами до 0,8 метра в левой половине русла.

31. Шивера.

 

32. Правый поворот с несильным прижимом, валы и отдельные бочки до 0,8 метра.

33. Порог Мостовой. В сужении русла под первым ("старым") мостом перед поселком Маралиха. Чистая струя с валами до 1 метра. Перед порогом справа удобная стоянка в редкой тополевой роще. Аборигены не докучливы и вполне миролюбивы. Ниже моста какие-то хозяйственные постройки. До самого поселка около 2 километров по дороге.

Мостов в Маралихе три. Кроме упомянутого, есть еще один мост в середине поселка и основной - новый - мост в 2-3 километра ниже. Большая часть транспорта, в том числе автобусы, идет через нижний мост.

От поселка Маралиха характер Курчума меняется. Река успокаивается. Появляются плесы. Препятствий нет. В 15 километрах от посёлка Маралиха порог Трековый. В пороге полуобливные плиты, бочка. В 5 километрах выше поселка Токбура порог Шоссейный. Образован он был в результате дорожных работ. В пороге валы. Сплав можно закончить около гидропоста в районе поселка Вознесенское, и на попутной машине выехать в поселок Курчум. Ниже гидропоста расположена водосливная плотина - одно из самых сложных препятствий маршрута.

 

Что же, судя по лоции, на этой веселой речке было где и покувыркаться, и помочиться.

Теперь и с маршрутом, кажется, всё стало ясно.

Снимаю трубку и звоню Ряше,- Привет. Согласен. Делаю встречное предложение: Быстренько собираемся и едем.

- Молодец! Я от тебя другого и не ожидал. Кстати, билеты на самолет мной уже куплены. Осталось только копченого дефицита достать и вперёд с песнями! Понял сущность настоящего и ближайшего будущего?

- А как насчет спиртного?

- Не волнуйся. Эту проблему берет на себя Сашка. У него не тёща, а настоящий спиртозавод. Гонит чистейший самогон и днём и ночью. Ублажает любимого зятька. Ферштеен?.

Слушая веселый голос приятеля, я непонятно по какой причине вспомнил, запомненную ещё со студенческой скамьи "философскую" абракадабру.

Тут же выдаю её в трубку похоже враз обалдевшему Ряше.- Если суждение - всякая, безусловно, необходимая сущность есть вместе с тем всереальнейшая сущность,- истинно, то оно, как и все утвердительные суждения, должно допускать обращение, по крайней мере, "нервус пробанди". Стало быть, некоторые всереальнейшие сущности суть вместе с тем безусловно необходимые сущности. Но всякое ens realissimum ничем не отличается от других всереальнейших сущностей, поэтому то, что относится к некоторым сущностям, подходящим под это понятие, но требует четких космологических доказательств.

Трубка молчала около минуты. Похоже, Ряша переваривал только что услышанную всереальнейшую сущность и приходил в себя.

Но вот молчание закончилось, и его голос завопил мне в ухо.- Ну, ты даешь, как всегда! Это надо же такое запомнить, а тем более вспомнить. Вот, шельма! Вот растрогал, мерзавец! Это же надо, как сказано!

Как сформулировано! "Всереальнейшая сущность" - просто прелестно и восхитительно! "Космологические доказательства" - феноменально! Ты не Кадрус, ты есть композитор речи. Такие шедевры не знают забвения. Нет, нужно будет слова переписать и выучить. Как это ты сказал - нервус пробанди… А что это такое?

- Черт его знает, сам не знаю,- откровенно признался я.

- Не знаешь, а говоришь,- возмутился Ряша.- Хотя ладно, все равно словечко красивое.

 

Наступило 14 сентября 1986 года.

Я стоял в тишине своей квартиры и смотрел на кучу барахла, предназначенного для передвижения моего тела по географической местности. Я сделал то, чего, действительно, очень хотел, причем желание мое имело глубокую внутреннюю природу и страдало там, в темноте нутра моего, долго, аж с самого детства. Это то светлое, что мы хороним заживо еще в юности, а потом забываем в суете мирской навсегда. У каждого, скорей всего, захоронено разное, а во мне в не проявленном виде долго находилось то, что вижу. А вижу я перед собой на полу рюкзак, две упаковки с лодкой и веслами, две авоськи с продуктами.

Собирался я в одиночестве, так как жена была в служебной командировке. Так что провожать меня было некому.

Проводы нужны провожающим не меньше чем провожаемому. Суть проводов - в подготовке к разлуке. Это очень умственное занятие, во время которого происходит смешение чувств радости и печали, - как раз то, что необходимо для души, чтобы не дать ей зачерстветь и погибнуть.

Нас трое: это я, Ряша и Сашка Борейко, и мы направлялись в свой очередной отпуск, который начинался с аэропорта Домодедово.

Встретились мы на платформе электрички, которая интенсивно выплевывала в сторону аэровокзала густые толпы спешащих улететь из столицы гостей и постоянных жителей.

Сашка протягивает мне руку и говорит.- Привет! Я Саша, по фамилии Борейко.

Вы пожимаете друг другу руку. Помните, что один и тот же жест может иметь разные нюансы, которые полностью изменяют его характер.

Советую милым дамам помнить, что рукопожатие - вещь обычная, но если после него партнер еще раз слегка сжал вам руку, то это читается как: "Приходите ве¬чером на сеновал, не пожалеете!"

Беря руку дамы для поцелуя, мужчина мо¬жет слегка пощекотать пальцем середину ладони. Знайте, на ваших ладонях, как и на пятках, природой спроецированы все внутренние органы человека, в том числе и половые. Ладонь является эро¬генной зоной. Поэтому, щекоча вашу ладошку, кавалер даёт знать, что он с вами уже за¬игрывает. Но делать это он должен легко, непринужденно и незаметно для окружающих. Если же мужчина, беря руку для поцелуя, де¬монстративно игриво щекочет её ладонь, акцентируя это действие, то этим он унижает женщину.

Самая железная дразнилка, когда роман еще только-только начинается, сидя рядом, по¬ложить свою руку в опасной близости с его или её рукой и, не касаясь, водить ею. Через пять минут человек вообще перестает что-либо соображать и думает только об од¬ном: дотронутся до него или нет?

В любых жестах хороша недосказанность. Погладить кого-то, прижаться - это веши откровенные, постельные. Помни¬те, что случайные касания, когда чело¬век не может понять, это было или по¬казалось, заводят гораздо сильнее.

Но не обращайте на сказанное. Мы друзья, а не женщины.

Не успев поздороваться, Ряша жалуется мне на то, что не успел попрощаться с дочкой.

Я шучу.- Уходя из дома, если нет дочки, то поцелуй лампочку. Кто знает, что может статься?! Просто так, на всякий случай поцелуй лампочку, от тебя не убудет! Не поцелуешь, и всякое может статься. Юмор-то у Абсолюта безграничен. Такое сотворит, что никакими мозгами не разгребешь. Прощайся с домом и вещами всегда добротно. Можно сказать – Навсегда.

Ряша обижается, правда ненадолго.- Сам ты неумный, и шутки у тебя дурацкие. Заешь, почему так скучно считать количество глаз у человека? Потому что в глубине души ты знаешь, что там около двух глаз. Потому, что ты хроник.

- Хроник, или хреник?

- У каждого есть слабое место. И это именно то место, которое делает его сильным.

Я смеюсь.- Не пыли. Остановись маленько. Сбрось мир со спины и постой. Жизнь – это тонкая болезнь. До рези в деснах тонкая бесследная болезнь хронического присутствия. Только хроники вроде нас шатаются по свету. Именно эти хроники хронически мыслят хронику своего хронического присутствия. Хроники мыслят хрониками. Не в хронике ли хоронится хроника. Где похоронена хроника? Загадка эта хронически не имеет решения.

Ряша крутит пальцем около своего виска и заявляет.- Уймись умник. На сегодня, на сейчас ты уже наговорил по полной программе. Оставь на потом хоть что ни будь.

- Хваленая логика пальца требует, чтобы все было показано и сказано сразу, а иначе кругом не смысл, а лишь лопаются воздушные пончики здравого смысла.

Сашка удивленно смотрит на нас, пытаясь понять суть происходящего. Он новичок в нашей компании, и ещё не привык к подобным пикировкам, иногда, на взгляд постороннего, лишенным какого-либо смысла.

Собираем наши многочисленные шмотки и тащим в помещение аэровокзала.

Народу в зале вылета полным полно: люди сидят, лежат на лавках, снуют от буфета в туалет и ещё по каким-то одним им известным направлениям и надобностям. Шум от этого броуновского движения людской массы такой, что почти не слышно объявлений о начале и окончании регистраций на рейсы.

Наш самолёт по рейсу Москва - Усть-Каменогорск вылетает в четырнадцать часов пять минут.

Регистрация на рейс объявляется в девятнадцатом регистрационном пункте.

Мы уверенно направляемся в конец зала, следуя табличкам с номерами, начиная с первого, и тут же начинаем удивлённо соображать, что что-то не в порядке в "Домодедовском летном королевстве".

Сначала мы видим, что после тринадцатого номера следует пятнадцатый, а после восемнадцатого - номера вообще заканчиваются. А где же наш девятнадцатый?

Оказывается, он существует, но разместился перед первым.

Матерясь про себя, начинаем перетаскивать наш нелёгкий багаж в другой конец зала. Этот процесс затрудняется ещё и тем, что приходится пробираться через плотные толпы пассажиров других рейсов и провожающих, которые также, как и мы, ищут нужные им регистрационные "причалы".

Что же, ещё раз убеждаемся, что сервис в Аэрофлоте как всегда на "недосягаемой" высоте.

Проходим спец контроль, и через полчаса точно по расписанию наш самолёт поднимается в воздух.

 

Я сидел в мягком кресле летательного аппарата и размышлял.

Жизнь она только тогда прекрасна, когда все вокруг как бы происходит само по себе и природа светится от счастья гармонии. Это значит, что ты попал в струю, а не прешь против течения или в сторону. Я, кажется, в нее попал, в эту струю.

За свою жизнь я налетался на самолетах и наездился в поездах, страшно даже начинать считать сколько, для меня-то уж точно ничего особенного происходить не должно.

Не должно, а происходит.

Всякий раз, направляясь в новые для себя места, я чувствую, что могу взлететь от ощущения свободы и счастья.

Чувствую возрождение особенного состояния души, позабытого значительной частью человечества за годы напряженного труда над созданием современной цивилизации.

Я тоже потел вместе с человечеством и боролся за идеалы материализма, пытаясь осчастливить себя и окружающих с помощью производства вещей для дела, удобства и удовольствия, а также для добычи пищи для еды. Но сейчас я говорю человечеству: хватит, баста! Я свободен и иду своей дорогой.

Я лечу вперед в неизведанное лишь по велению собственного сердца, а не по необходимости.

Я не собираюсь себя сдерживать: во мне происходит счастье, во мне происходит свобода, во мне начинается странствие - путь в никуда. Я так хочу.

Если бы я был президентом Всемирного Объединения Свободных Странников, то запретил бы своим подчиненным перемещаться на самолете, чтобы не уничтожать прелесть расстояния с помощью скорости.

Расстояние надо уважать, а не обращать на него внимание. Это скверно и неуважительно по отношению к природе вообще.

Земля сделана такая большая для того, чтобы мы могли понять величие мира и проникнуться мечтой о прекрасном и непостижимом.

На случай изобретения самолета размер Земли Всевышним рассчитан не был, а мы, не подумав, начали строить скоростные летательные аппараты и свистеть на них по пространству, не замечая мира и упуская из виду существование мечты о далеком.

Не нужна цель - она всегда несущественна. Велик и грандиозен только процесс, поэтому звезды над нами так далеки.

Они специально заброшены так далеко в глубины вселенной на тот случай, если мы исчерпаем пространство Земли для поддержания жизни своей великой и непостижимой мечты.

Мы не понимаем звезд. Их загадочное существование в далеком далеке является просто подсказкой нам о бессмысленности достижения чего-то и выдумывания цели.

Нет там ничего в дальних галактиках. Весь мир - под ногами и у нас внутри.

Поэтому, если бы я был диктатором какого-нибудь царства-государства, то запретил бы своим подданным смотреть на звезды без разрешения и специальной подготовки. Смотреть на звезды без спроса разрешалось бы только влюбленным, бездельникам и пустым мечтателям.

Я вспомнил, как впервые летел на Сахалин, смотрел в окно на протяжении всего полета и ничего там внизу не видел, кроме тьмы кромешной.

- Оказывается, наша планета, в основном, безлюдна, - думал я тогда, и мне было очень жалко человечество, которое затерялось в бескрайних просторах Земли.

Я не раз летал над Сибирью, и огромные пространства без видимости человеческих следов завораживали. Может быть, пилоты специально выбирали такой маршрут, чтобы удивить пассажиров?

Вскоре душа привыкла к частым и длительным полетам на больших высотах, и я перестал удивляться ужасному соотношению бескрайних просторов и населенных пунктов.

Три с половиной часа полёта проходят спокойно и весьма комфортабельно: пьём водичку, жуем какие-то жесткие, коричневого цвета куски мяса, очень похожие на буйволятину, которую я пробовал на погранзаставе в Ленкорани, запивая их растворимым кофе.

К пакетику кофе нам предлагается пакетик сухого молока. Я же пью уже давно только черный кофе без всяких добавок. Поэтому предлагаю свою дольку молока Ряше. Тот с удовольствием высыпает содержимое пакетика себе в чашку.

Глядя на него мне сразу же вспомнилась китайская традиция.

Совсем недавно я узнал, что китайцы вообще не употребляют молока. Обычай этот обусловлен не столько физиологическими особенностями их организма, сколько ненавистью к монголам, которые когда - то покорили Великую Китайскую империю.

День, когда по знаку тайной организации "Белый лотос" хозяевами домов были перерезаны спящие постояльцы - монголы, до сих пор празднуется в Китае как национальный праздник.

Прошло более семи веков, но оказалось, что народ безжалостно хранит в своем подсознании и передает вместе с генетическим кодом память об обидах и предательствах, симпатии и антипатии.

Листаем старые мятые десятками рук журналы, предложенные нам стюардессой в возрасте: на вид ей было лет сорок пять, хотя она пыталась изо всех сил выглядеть лет на тридцать.

В просматриваемом мною "Огоньке" я нашел статью, в которой автор обсуждал вечный и сакраментальный вопрос о сути жизни и том главном, к чему нужно стремиться. Статья была большая и занудная.

Вот уж, что точно, так это то, что все журналисты очень любят задавать вопрос.- Что для Вас главное в жизни?

На него можно услышать самые разные ответы, но самым распространенным из них, пожалуй, будет.- Любовь.

Правда, иногда можно услышать и другое.

Однажды я прочитал в одном из газетных интервью, как довольно известная актриса заявила, что главным в жизни для нее является собственная дача и фейерверк. На заявление удивленного журналиста, что фейерверк всего только краткое яркое зрелище, она ответила.- Да, вы правы, но только в эти мгновенья я поистине бываю счастлива.

Читая в юности романы, большинство моего поколения не могло поверить, что можно поступиться лучшими порывами души ради денег или власти. Нам казалось, что классики - Бальзак, Мопассан и другие - что-то не договаривают, играют с читателем.

- Не может быть, - думал я, - чтобы люди ценили такую мишуру, как титул или наследство. Обязательно должно быть нечто более высокое и ценное, ради чего рождается человек.

Мы искренне недоумевали, почему они, люди мудрые и просвещенные, скрывают это "нечто" и предпочитают дурачить нас растиньяковскими интригами по поводу капитала, карьеры и других сомнительных ценностей?

Мы старались постигнуть Идею великой девятой симфонии, понять её и не могли. Радость, которой так не хватало в жизни Бетховену, не казалась нам достаточно веским поводом для заключительного аккорда жизни.

- Подумаешь, радость, - думал я, - Да я радуюсь каждый день всему, что меня окружает. Что в этом удивительного?

Я вспоминаю те годы, когда мне и моим друзьям было по шестнадцать, кода мы только-только начинали касаться "вечных" тем в искусстве.

Здоровье и молодость создавали в нас ощущение полноты бытия, и только любопытство слегка нарушало это почти травоядное существование.

Однако тогда я твердо знал, что является моей главной духовной ценностью. Ни семья, ни книги, ни музыка не казались мне такими важными, как дружба.

Часы и минуты дружеских излияний, когда анализируются самые неуловимые, смутные состояния наших неокрепших душ, были для нас тогда наиважнейшей ценностью.

Правда, именно на эту тему наши мнения не всегда совпадали.

Один из моих друзей, Лев Румянцев, с жаром утверждал, что и для него главное в жизни - любовь.

Понять, почему он превозносит эту, набившую оскомину тему, я не мог.

Может быть потому, что тесного общения с девочками, в отличие от него, я еще не знал, и представления о них у меня были книжными.

В тридцать лет, познав женщин и любовь, но, не успев познать жизнь во всем её разнообразии и полноте, мой друг умер от инфаркта.

Теперь я понимаю, что в жизни такое случается нередко, а тогда я был просто убит. Казалось, что его взаимоотношения с женщинами и трата времени на такую пустышку, как любовь, были пустыми и бессмысленными.

На вопрос "Что такое любовь?" мы получим тысячи разных ответов.

Подлинное значение понятия скрыто под словом, будто под крышей. Но если любовь "огромна, как небо", то, как спрятать его под крышу? Небо не охватить взглядом, да на самом деле его и не существует.

Неба нет, есть только слово его обозначающее.

Что такое стакан? По сути, это всего лишь горсть переплавленного песка.

За что ни возьмись, за каждым словом - бесконечность. Вечные превращения жизни, которые есть вовсе не то, чем нам кажутся.

От этого мы и блуждаем в ней, как слепые котята, которых нет.

Ничего нет, а все существует. Бесконечная тайна бытия.

Все непонятое дает двусмысленные всходы. Все двусмысленное дает многозначность, все многозначное дает симфоничность. Симфоничность приводит к гармоничности, к проникновению, к растворению, к исчезновению - ничто не вечно настолько, насколько то, что исчезло.

Но наступило время, ко мне тоже пришла эта самая любовь и захватила всего целиком.

От счастья я парил в небесах и готов был к любому подвигу. Не задумываясь, я бросился бы в любую реку, по которой плыли льдины, если бы того захотела моя любимая жена. И это не фраза, а желание, которое в те минуты переполняло меня, и которое я запомнил на всю жизнь.

Брак наш оказался счастливым и долгим, но незаметно на первое место вышла новая ценность - ответственность. Ею я совсем не тяготился, более того, полюбил. Конечно же, этому способствовала и жена, человек необыкновенной душевной щедрости и чистоты.

Сейчас идет двадцать восьмой год нашей жизни. И если теперь кто-нибудь спросит меня, что является главной ценностью жизни, я не задумываясь, отвечу, - семейное счастье.

В основном всё наше внимание занято так называемыми повседневными хлопотами, которым, по сути, цена грош, а занимают они нас полностью, порождая страх остаться без них. Но как только мы оказываемся в положении, когда заботиться не о чем, вдруг обнаруживается, что жизнь без этих самых хлопот существует и даже очень неплохо.

И посещают нас разные новые и необычные мысли.

 

Как, например, то, что нужно было не бояться оставить всю нашу привычную суету, а начать жить по-другому, да так, чтобы все вокруг преобразилось, начало петь и светиться разными красками.

От таких мыслей на душе становится радостно и хочется плакать и смеяться одновременно. Если такое произошло, то считайте, вам повезло, потому что таким образом вы оказались в начале пути, пути в никуда - это странствие.

Но даже если этот мир никогда не изменится, и в нем будет царить невежество и страх, и если та великая радость, которой вдруг захотелось поделиться с другими, рассеется и исчезнет, считайте, что вам все равно чертовски повезло, потому что вы испытали это чувство, потому что только в эти моменты вы и жили по-настоящему.

От мыслей к действительности меня вернула все та же молодящаяся стюра, которая пыталась убедить пассажиров в том, что мы летим в пространстве со скоростью тысяча пятьсот километров в час.

Это была явная неправда, но мы не возражали: тысяча пятьсот, так тысяча пятьсот, лишь бы нормально долететь до места назначения.

Глядя на "красотку" стюардессу в голове сложились строчки:

 

Ситуация грустная, моя дорогая.

Воздух распадается на хладные глыбы.

Мы в них живем, оберегая —

Каждый свое, ты, например — губы.

Так уж повелось от века к веку,

Вплоть до наших дней со времён Адама -

Скромность украшает человека

Так же, как нескромность красит даму.

И к бездне глаз привыкает устало.

Там что-то знакомое движется и мерцает:

Мешки, головные уборы, без конца и края

Тоска-пересадка, толчея вокзала.

 

В салоне самолета продолжала существовать хлипкая катастрофа растекающегося присутствия всяких разных разностей, а Ряша с Сашкой, не зная этого, оживленно беседовали о чем-то.

Почему-то подумалось - Вот они друг с другом спокойно разговаривают, а центрированное сосредоточие поглощает окраины и ни на что не жалуется.

В конце концов, наш полет завершился благополучно, и пилоты аккуратно посадили авиалайнер на алтайскую землю.

Спускаясь по трапу, Сашка пропел в полголоса:

 

Самолёт летел,

Колёса стёрлися.

Мы вас совсем не ждём,

А вы припёрлися!

 

Через десять минут мы оказались в аэровокзале Усть-Каменогорска.

Было около девяти часов местного времени, и за окнами вокзала господствовала сплошная темнота.

Убеждаемся, что аэропорт и аэровокзал Усть-Каменогорска очень аккуратные и чистенькие. Вокруг здания вокзала масса зелени.

Однако из-за темноты я так и не смог определить, что за деревья и кусты встретили нас.

Сашка заурчал на ухо Ряше.- Хочу в туалет. Мочи нет терпеть.

- А в самолете удовлетворить свои пагубные желания ты не мог? Ладно, мы тебе тоже компанию составим.

Туалет, как и в других таких же аэровокзалах, находился на улице. Его единственным отличием от себе подобных являлось то, что он, как и другие помещения аэропорта, был довольно чист.

Осмотревшись, Ряша шутит.- Как пишут в Московских мужских туалетах - постарайтесь попасть в цель, и вам будут за это благодарны. Только после паломничества в аналогичные Палестины рождаются нежная музыка, живописные полотна, скульптуры и все прочее, что когда-либо создавалось на нашей планете.

- Ага, как мало нужно человеку со здоровой психикой и телом,- говорю я.- Чуть повеяло ветром надежды на хорошее, едва соприкоснулся с прекрасным - и снова возвращаются неуёмная сила и стремление делать что-то хорошее и полезное, оказывать людям помощь. Правда, бывают и исключения из правил - есть такие организмы, которым всегда хочется делать другим гадости.

- Это ты о ком?- огрызается Ряша.

- Не боись! Не о тебе.

До самого города отсюда не менее пятнадцати километров. Туда ходят два автобуса: номера двенадцать и два.

Но приличное расстояние и временной фактор не позволили нам добраться до города и осмотреть его.

УСТЬ-КАМЕНОГОРСК был основан в 1868 в самом центре Восточного Казахстана в предгорьях Рудного Алтая. Сейчас в нем живет 333 тысячи жителей. Город имеет пристань на реке Иртыш и железнодорожный узел.

В нем имеются предприятия цветной металлургии, машиностроение и металлообработка, пищевая и легкая промышленность, два вуза. Есть музеи: историко-краеведческий и этнографический. А так же драматический театр, который возник аж в 1720 году. Близ города построена Усть-Каменогорская ГЭС.

Аэропорт Усть-Каменогорска принимает массу рейсов: только в Алма-Ату их двенадцать. Отсюда можно вылететь практически в любую точку нашей великой страны, включая Магадан, Анадырь и Сочи.

 

Сдаём наши объёмные шмотки в камеру хранения, оставив себе только рюкзак с едой, и идём выяснять возможности быстрейшего попадания в Курчум. Сразу же выясняем, что до Курчума совсем не обязательно трястись семь часов на автобусе, а можно прекрасно долететь на ЯК-40 всего за полчаса.

Без раздумий и сомнений бежим в кассу, и берём билеты на второй утренний рейс, вылетающий в 10 часов 50 минут московского времени пятнадцатого сентября.

Выдавая нам билеты, кассирша любезно сообщает, что вполне вероятно, что мы сможем улететь и на первом рейсе в 5 часов 45 минут, так на него очень часто не используется бронь. Для этого нам нужно подойти к ней за полчаса до регистрации этого рейса.

Сегодня у Саши Борейко день рождения. Ему исполняется тридцать восемь лет.

Сашка по национальности украинец, среднего роста, черноволосый, худощавый и всегда спокойный. Очень похоже, что этот парень, как и обещал мне Ряша, без выпендрёжа и других психологических вывихов организма.

В честь этого события решаем устроить небольшой походный банкет с употреблением очень вкусной и полезной, как утверждает её хозяин - Сашка, самогонки, которую самолично готовит его любимая тёща.

Я шучу:

 

При неимении текиллы,

И при отсутствии абсента

Нам самогон прибавит силы,

И прояснит всю суть момента.

 

Меня тут же поддерживает Ряша и поправляет:

 

От неимения абсента

Для сохранения фигур

Мы выпьем для эксперимента

Сей самогончик "от кютюр".

 

Чтобы не дразнить окружающую нас публику скромно удаляемся в кусты за аэровокзал, где и приступаем к празднованию знаменательного события.

- Англичане говорят: Никогда не пейте до захода солнца, но никогда не отказывайтесь от выпивки после,- шумит Ряша.- Иди, ешь с весельем хлеб твой, и в радости сердца вино твое. Наслаждайся жизнью во все суетные дни жизни твоей. Путь в небеса у индийских йогов делится на восемь условных этапов. Первый включает в себя обет непринятия подарков. Считается, что подарки делают человека зависимым, не давая возможности душе вырваться за пределы реальности. Поэтому подарков мы тебе дарить не будем, а давай-ка, друг мой - Сашка, выпьем с тобой на брудершафт.

- Нет. Не буду…

- Это почему же не будешь?

- Потому, что пока я пью, ты другой рукой успеешь ещё и всю закуску сожрать! А её мало. Лучше расскажи остальные семь йоговских этапов.

- Не расскажу потому, что не помню.

- Не хочешь, и не надо.

После этого наш именинник поднял кружку и значительно произнес непонятное и тем более значимое для нас слово. - Пырвысекс!

Потом мы выяснили, что на эстонском этот самый "пырвысекс" означал всего лишь - На здоровье!

- Жаль подарить тебе нечего. Ни цветов, ни конфет нет. Одна колбаса,- говорю я.

- Цветы и конфеты я не пью.

- Интересно, откуда произошло словечко "бухать",- размышлял немного захмелевший Ряша.- Может быть от названия "буха"? Так называется тунисская инжировая водка. Арабы пьют её осторожно, небольшими порциями граммов по сто. После принятия такой дозы они кланяются и говорят угостившему их - Эни мит хэбиш хамдуля,- что по-нашинскому означает - Я больше не хочу. Дай вам бог всего хорошего.

- Это для них хамдуля, а я еще хочу. У меня вторая совсем по-другому потекла! Мужик не кактус: ему пить надо! Нельзя недооценивать психотропные свойства алкоголя. Жаль! Закуски другой нет.

- Ерунда Сашуля… Запомни истину - закуска враг выпивки!

- Пожуем - увидим.

- А вы знаете, что такое философия вкуса?- спрашиваю я у своих все более хмелеющих друзей.- Не знаете? Тогда слушайте и запоминайте: Ешьте соленое, ибо таков вкус Тартара. Ешьте горькое, ибо его не любит никто. Ешьте кислое, ибо оно рождает жизнь. Ешьте сладкое, ибо его любят все. Не ешьте лишь того, что не имеет вкуса, ибо оно бесполезно.

- А что тогда пить?- интересуется Сашка.

- Все, что не вредно и не очень противно. Ибо другой философии пития ещё никто не придумал.

После завершения праздника мы отправились обратно в аэровокзал.

Пассажиров, ожидающих утренних вылетов, было много, но нам все-таки удалось найти свое место в этой толкотне и бестолковости.

Мы устроились вздремнуть в оставшиеся до регистрации первого рейса часы на жестких обитых дерматином лавках, расположенных на балконе.

Удивительные чувства испытывает человек, когда ему приходится хотя бы однажды переночевать на железнодорожном вокзале или аэровокзале.

Это абсолютно не похоже на жизнь дома, и так же не похоже на жизнь в палатке на природе.

Дома вы живете с чувством уюта и защищенности.

В палатке при определенной сноровке тоже можно достигнуть этого состояния, все-таки палатка - тоже дом. А вот ночевка на любом вокзале никогда не подарит вам такого ощущения.

Здесь вы будете чувствовать себя вещью, оставленной на временное хранение или просто брошенной и забытой.

Уже через двадцать минут безуспешных попыток погрузиться в сон я начинаю чувствовать, что у меня сильно мёрзнет бок. Переворачиваюсь на другой - начинает мгновенно мёрзнуть этот.

Осматриваюсь и вижу, что витражная рама неплотно прикрыта, и холодом веет именно оттуда.

Смотрю в витраж: над лётным полем раскинулось чёрное звёздное небо. Чувствуется, что снаружи настоящая холодрыга.

С усилием прикрываю раму, и мне сразу же становится заметно теплее.

Правда, к этому времени я уже достаточно промёрз и поэтому долго не могу согреться.

Провертевшись ещё около часа и так и не заснув, встаю и выхожу на улицу.

Там настоящий мороз. Небо глубокого тёмно-синего цвета, на горизонте видна быстро расширяющаяся светлая полоса надвигающегося рассвета. Натужно ревут двигатели: это техники готовят самолеты к рейсам.

Смотрю на часы: по Москве ещё только час ночи, а по-местному - уже четыре часа утра.

Возвращаюсь в аэровокзал.

Через полчаса просыпаются ребята, и мы идём в кассу ожидать своего счастливого случая. Наши ожидания оказываются не напрасными: на первый рейс высвобождается несколько свободных мест. Быстро переоформляем билеты и резво бежим в камеру хранения за шмотками, а оттуда на регистрацию. После их взвешивания выясняется, что у нас перегруз. Приходится доплачивать по семь копеек за каждый лишний килограмм багажа. Таких лишних килограммов набралось на целых пять рублей.

После взвешивания нам предстоит неприятная, но необходимая процедура досмотра.

Выясняется, что в Усть-Каменогорске очень серьёзно относятся к досмотру пассажиров и их ручной клади. Исправно работает рентгеновский интроскоп РИ-61РТМ и металлоискатель, к разработке которых я имею самое непосредственное отношение. Все подозри тельные шмотки сотрудники контроля усердно потрошат и внимательно осматривают.

Маленький рыжий милиционер заставляет Ряшу разобрать его задрайку, в которой рентген просвечивает контуры охотничьего ружья.

Он терпеливо ждет, когда недовольно ворчащий Ряша извлечет из глубин задрайки свою "пушку", а затем долго и внимательно осматривает оружие и Ряшин охотничий билет. Затем возвращает ружьё и документы хозяину.

В конце концов, он придирается к тому, что у него не так упакованы патроны: нужно, чтобы они были или в заводской укупорке или в специальном ящичке, а не просто завёрнутыми в обычную газету.

Промурыжив нас еще пару минут, он решает, что можно смириться с этим нарушением и строго наблюдает за тем, как Ряша вновь зашнуровывает задрайку.

Точно такой же процедуре подвергается и Сашка.

С облегчением думаю, что вовремя принял правильное решение и оставил дома свою мелкашку. Не сделай я этого, сейчас у нас возникла бы масса проблем. Интуиция - это большое дело, особенно тогда, когда она срабатывает вовремя.

После досмотра багажа нас пропускают сквозь рамку металлодетектора. Её мы проходим без всяких приключений, и направляемся на посадку.

Через двадцать минут серебристый ЯК-40 резво разгоняется по взлетной полосе, задирает свой нос и лихо взмывает ввысь.

Наш стремительный самолетик несся выше облаков. В туманных просветах разноцветно проглядывалась тронутая кистью наступающей осени земля. Кое-где проглядывались нитки нехоженых нами, петляющих дорог. Они ползли и пропадали в неведомое.

Кто их проложил? Где эти люди, которые по ним шагали, ездили, работали, строили и к чему-то стремились?

Мысли быстро приходили и тут же так же быстро пропадали, зачеркивались крыльями неистово летящего самолета.

Я сидел во втором ряду и поэтому все время шевелился и щурился, томился на маленьком кресле, выгибал шею, пытаясь разглядеть внизу открывающуюся мне землю.

Сосед по креслу тоже ворочался, шуршал газетой, глухо покашливал.

Глухой и монотонный рокот ненасытных турбин проникал в салон и баюкал. Сашка и Ряша поддались его влиянию и мирно посапывали.

Я обернулся. В салоне кто-то дремал, кто-то силился читать. Хрупкая молодая казашка на переднем сиденье баюкала всхлипывающего ребенка.

Органная музыка турбин навевала забытый за год покой и отдых, и я снова задумался.

Почему-то думалось о жизни и судьбе. Что, как не судьба несет меня сейчас на этих быстрых крыльях? И что, как не она позволит им благополучно опустить нас с небес на грешную, но такую надежную землю?

Я глубоко убежден, что судьбу изменить нельзя. Бороться с ней можно, даже необходимо для испытания собственных возможностей, но наша судьба сильнее нас самих.

Но что такое - судьба?

Я понимаю под этим словом предопределенный наследственностью код нашего поведения, проявляющий себя в любых условиях. В какой бы новой ситуации ни оказался человек, код диктуют заложенные природой наследственные данные, а не благие намерения.

Мы можем поменять место работы, город, жену, род занятий, начать "новую" жизнь, но неподвластные сознанию внутренние наши рычаги, составляющие биолого-социальную суть человека, будут вести нас надежнее всякого сознания.

Консерватизм природы естественен и необходим. Так же, как и попытки человека внести в него поправки, расшевелить его.

Человек с одной стороны необыкновенно прочен, но с другой - бесконечно хрупок. Его жизнь бесценна и не стоит ни гроша. Он бог в познании вселенной, но он и раб природы.

Человек - сосуд противоречий. В нем смыкаются начала и концы, в нем смерть и бессмертие слиты воедино.

- Широк человек, - сказал когда-то Достоевский,- надо бы сузить.

Действительно, в повседневности человеку не нужна эта широта. Она мешает ему, и он ее боится. Он сознательно или бессознательно прячется за забор всяческих догм - морали, религии, долга. Ему необходимо обозримое поле, на котором он мог бы приложить свои силы. Ему нужны видимые цели, по преимуществу - благие. Он не желает думать, что эти цели могут обратиться в свою противоположность.

Если бы человек постоянно думал о законах диалектики, он перестал бы что-либо делать.

Вот почему человек создает себе ограничения, в частности, религию. Считать себя богом он не может, потому, что ему ничего реально не подвластно. Поэтому легче считать себя рабом, пылинкой в чьих-то неведомых руках. Тогда, по крайней мере, можно на кого-то свалить моральную ответственность за неудачи и злые дела: "желал добра, да бог рассудил иначе".

Можно сказать, что в поведении человека все одинаково и истинно, и ложно. Ему и свобода духа нужна и ограничения необходимы.

Становится ясным, что если человек осознает в себе столь противоречивые начала и попытается строить на них свою практическую деятельность, он вообще ничего не совершит. Он даже не познает счастья ошибки, ибо ему не на чем будет ошибаться.

Вот почему нам необходимы пусть малые, но реальные задачи и огромная ответственность за них.

В жизни ничего не проходит бесследно, даже мысль. Что уж говорить о таких поворотных поступках, как женитьба, рождение ребенка и т. д. Последствия этих событий определяются уровнем нашей ответственности.

Осознать, что твоя жизнь уже не принадлежит тебе, приинять это с чувством радости - на это не всякий способен.

- Как же так? Я сам еще как следует не жил!- вопит в человеке эгоизм. - Обманули! Обделили! Кто это сделал? С кем сражаться?

Это сделал бог или, точнее, природа. Иначе говоря, ты сам, ибо ты ее малая часть.

Но ни себе, ни природе физиономию не набьешь. Поэтому мы начинаем нескончаемый бой с ближними. Бой этот ведется в самых разнообразных формах - встречах с другими женщинами, в тоске, в ссорах и взаимных обвинениях супругов.

Ситуация древняя, как мир.

Возможно ли разрешить ее без ущерба для окружающих? Вряд ли. Только беспощадный самоанализ помогает сделать это. Но многим ли он по силам?

Найти свою стезю и стать кому-то нужным - вот и весь смысл жизни человека. Он в земных делах. Философия не может разрешить вечных вопросов, ее назначение ставить их. Эти вопросы решает сама жизнь, часто без всякой философии. И в этом наше счастье.

Вернула к действительности меня стюардесса, которая что-то невнятно проговорила в микрофон.

Сразу же свист турбин начал гаснуть, а на табло зажглась надпись - Пристегнуть ремни.

Мы подлетали к Курчуму.

Так прошли тридцать минут этого полёта, который мы даже не успели, как следует осознать.

Приземляется в Курчуме.

Ряша ворчит.- За такой полёт могли бы и не семь рублей брать, а копеек по пятьдесят. Никаких тебе впечатлений.

Курчум это довольно большой районный центр. Основа его застройки одноэтажные дома, хотя есть и около десятка двухэтажных.

На автостанции, куда привозит нас из аэропорта грязный и дребезжащий автобус, полно казахов всех возрастов.

Сразу за автостанцией расположилась столовая, на которой красуется вывеска - "Национальная кухня".

Очень хочется жрать, и мы резво бежим отведать национальных блюд. Выясняется, что ими являются кислые уральские щи из капусты, бифштекс из баранины, молоко и абрикосовый сок в трёхлитровых банках, который стаканами почему-то не продают.

В столовой на удивление чисто и практически нет мух.

Быстро поглощаем весь предлагаемый ассортимент "национальных" блюд, включая и банку сока, после чего выходим сытые и довольные на улицу.

Напротив столовой расположился продовольственный магазин, в котором мы закупаем соль, сахарный песок, рис и пшено. Здесь же можно купить урюк и земляные орехи, но мы решаем, что это излишества, и, забрав покупки, выходим на улицу.

Упаковываем закупленное, и спешим в кассу за билетами на автобус, который должен довезти нас до посёлка Маралиха. Очередь маленькая и через пять минут мы уже были обилечены.

Автобус отправляется по маршруту в тринадцать часов по местному времени.

До посадки остаётся более двух часов, и мы с Ряшей решаем идти посмотреть посёлок, а Сашка остаётся караулить груду шмоток.

Идем по поселку и с интересом смотрим по сторонам.

Уже через несколько минут Курчум преподносит нам первый сюрприз: перед нами возвышается громадный магазин с прекрасно оформленными витринами, могущий украсить любой крупный город, а не какой-то районный центр.

- ЦУМ,- уважительно произносит Ряша.- Идем, посмотрим, что в нём внутри.

К сожалению, его замыслам не суждено сбыться - магазин закрыт. Хотя согласно вывеске он должен быть открыт и принимать покупателей.

- Загадка местных мест,- задумчиво высказывается по этому поводу мой друг.

- Мир такой, как есть, и многие вещи и существа в нем, далекие от понимания, делают его несколько загадочным и поэтому прекрасным,- говорю я Ряше.- Только неправильное восприятие загадочности заставляет нас раздражаться. Это - от незнания. Причина раздражения проста и кроется в нашем желании обладать тем, что на самом деле недоступно даже пониманию. Глупо просто. Загадочность сродни нижнему белью, которое делает женщину сексуальной. Без него она просто голая. Не надо стараться разгадать все, иначе пора будет умирать от скуки.

Дальнейшее изучение Курчума показывает, что в нём есть всё: большой красивый клуб, отделение госбанка, ГАИ, заочная и очная средние школы, кинотеатр.

- Всё, как у людей,- уважительно говорит Ряша.- Можно жить и существовать.

Вдоль не мощеных улиц бегут неглубокие, но довольно чистые ручейки, в которых местные хозяйки усердно полощут бельё.

Проходим мимо аптеки, на которой висит объявление, предлагающее всем желающим бежать в горы для сбора лекарственных трав. Согласно указанной в нём таксе заработок должен составить от 180 до 200 рублей без вычетов. Для школьников предусматривается отдельная оплата: от пяти до семи рублей в день вне зависимости от количества сданной травы. Предлагается собирать маралий, золотой и белужий корни, наперстянку и другие растения.

Ряша, глядя на объявление, вспоминает, что в былые годы по горным хребтам Алтая староверы-кержаки хаживали ещё и за так называемым красным корнем. При помощи самодельных лебедок они тя¬нули из глуби земной почти пятиметровый корень, отваривали и пили его от «мужского бессилия». У местных охотников бытовало и такое поверье: Проснувшись ранней весной, отощавший за время спячки медведь выходит из берлоги и на солнеч¬ной стороне склонов ищет этот корень, а найдя усердно жует его, набираясь сил.

До сих пор в народной медицине Алтая настойка красного корня применяется при воспалениях предстательной железы и считается хранительницей мужицкой силы и мужских достоинств. Добавляют красный корень в чай, водку при "надсаде", то есть при чрезмерном поднятии тяжестей, и как стимулирующее средство для снятия усталости.

Настойка красного корня - эффективное народное средство при мужских заболе¬ваниях - впервые выпущена в условиях фармацевтического производства как общеукрепляющее средство. Выпуск этого препарата весьма ограничен, так как красный корень занесен в Красную книгу редких растений.

А самодельную настойку красного корня на Алтае пьют все, чтобы вообще быть здоровыми, но все-таки предпочитают мужчины... за то, что он дает в полной мере почувствовать настоящую "медвежью силу"!

Заходим в уютный магазинчик стройматериалов, в котором нам предлагают купить великолепный войлок по пять рублей восемьдесят копеек за килограмм. Войлок нам сейчас не нужен и мы выходим из магазина без покупок.

Больше осматривать было нечего, и мы вернулись к автостанции.

Сашка оживлённо беседовал с группой Воронежских туристов, которые только что закончили сплав по Курчуму. Маршрут они закончили около Маралихи. Оттуда приехали сюда на автобусе. В группе восемь человек. Сплавлялись на двух катамаранах. Говорят, что в реке очень мало воды. Часто прокалывались и перетаскивали катамараны волоком. Не охотились и не рыбачили. Правда, видели, как местные рыбаки ловили довольно крупных хариусов.

В тринадцать часов к автостанции подъехал старенький, заляпанный пылью и грязью, автобус "Пазик". Мы простились с воронежскими туристами и погрузились вместе со своими шмотками в тесное нутро автобуса.

Кроме нас там же оказалось человек десять казахов: четверо молодых, довольно пижонисто для этих мест одетых, молодых людей, инвалид с женой и молодая семья.

Автобус огласил воздух довольно противным, резким гудком и отправился в путь.

Через пяток километров закончился асфальт, и мы продолжили путь по ухабистой и пыльной грунтовке.

Кругом расстилалась каменистая и холмистая равнина, заросшая колючим кустарником, очень похожим на карликовую акацию.

В автобусе заметно воняло бензином, качало и трясло.

Через час на горизонте появились первые горушки, тоже совершенно безлесные. Основу этих природных сооружений составлял плиточник.

Дорога выделывала по равнине замысловатые зигзаги, то, спадая вниз по склонам холмов, то, круто забираясь на них.

Кое-где по обочинам дороги важно разгуливали грачи, что-то сосредоточенно выискивая среди камней.

Наконец на пути начали попадаться отдельные деревца и даже небольшие группы деревьев. В основном это была кривая и невысокая, до четырех - пяти метров, берёза.

Дорога всё ухудшалась, поэтому автобус всё сильнее раскачивало и трясло. Наши рюкзаки подпрыгивали в салоне словно мячики, и нам с трудом удавалось удерживать их на месте.

От такого режима движения в автобусе, в конце концов, перегрелся двигатель. Шофер давит на тормоза, и мы останавливаемся перед небольшим мелким ручейком.

После этого капитан нашего сухопутного "судна, ворча, вывалился наружу и начал сосредоточенно возиться в моторе, из которого валил густой пар.

Мы тоже вылезли из автобуса на твёрдую неподвижную землю и стали с любопытством осматриваться.

Над нами повисло голубое, абсолютно безоблачное небо. Жарко грело послеполуденное солнце. В сухой траве стрекотали толи кузнечики, толи цикады.

Даже не верилось, что сейчас не лето, а уже осень.

Земля, простиравшаяся от меня по разные стороны, была исконно инородческая, казахская: русские здесь пришлые. С этим связаны бездушные названия мест в большинстве случаев. Называют природу, как правило, только для обозначения или в честь кого-то или, что самое страшное вообще, не называют никак.

Сколько больших гор не названо русскими: посмотрите на карту. У казахов же, наоборот, существует множество всевозможных духов связанных с различными местами. Такое отношение к миру я думаю более правильное, любовное и бережное, но вместе с тем необычное для нашего понимания.

Мы, русские, можем просто поговорить на эту тему, но чтобы попытаться проникнуться идеей одухотворенности конкретного природного объекта, такого нет. И в Библии об этом не написано, там все как-то вообще.

Природа здешняя одухотворена не нами, но ничего в этом плохого нет - не разрушить бы то, что уже существует.

Через двадцать минут водитель перестал копаться в механизме, закрыл капот, вытер руки о штанцы и полез обратно в кабину.

- Можете грузиться. Сейчас поедем,- немногословно объявил он нам.

Мы с сожалением вернулись в автобус и продолжили не очень приятное, но столь необходимое продвижение в посёлок Маралиха.

Прибыли мы в неё около семнадцати часов.

Маралиха - это крупный посёлок, раскинувшийся вдоль правого берега Курчума. Автобус остановился большой треугольной площади. На ней расположились два продуктовых магазина, небольшая одноэтажная гостиница и столовая, которая к нашему великому сожалению оказалась закрытой.

Одна из сторон площади была огорожена невысоким штакетным палисадником, за которым располагалось некое подобие парка из тополей.

Мы тут же зашли в один из магазинов и купили там хлеба и сахара.

В магазине к нам пристал говорливый мужичишка, который тут же поведал, что живёт сейчас вдвоём со своей старухой, так как негодные дети бросили родителей и уехали: сын - на Сахалин заколачивать деньгу, а дочь - в Челябинск к мужу. Занимается он здесь тем, что выращивает картошку и продаёт её местным казахам по три рубля за ведро.

Курчум в этих местах был бурлив, звонкоголос и до безобразия мелок. В этом месте он протекал по узкой, окаймлённой невысокими каменистыми горушками долине. По берегам росли многочисленные тополя.

На склонах горушек виделись то там, то здесь казахские кладбища, очень похожие на посёлки гномов.

Надгробия могил очень напоминали миниатюрные дома. Над многими из них даже были сооружены фигурные крыши. Одно из увиденных нами надгробий представляло собой настоящий кирпичный домишко только очень маленького размера.

Не иначе под ним покоились останки какого-то важного члена казахского общества, или у покойного были достаточно богатые родственники.

Старинное кладбище - отличное место для того, чтобы прочувствовать бренность мира в масштабе целых эпох. Свежие кладбища не дают такой возможности - на них преобладает скорбь по усопшим и смятение чувств живых участников похорон. Современные кладбища напоминают мне свалку.

Старинные могильники - вот отправная точка понимания нашего бытия. Из праха все происходит, все туда же и возвращается.

Интересно, как судили о душеустройстве древние казахи?

Например, Буряты в старину не имели единого представления о душеустройстве человека. Одни считали, что душа одна, другие полагали, что их целых три. Последние обладали более сказочным жизненным настроем.

По их мнению, первая душа - преисполнена исключительно доброты, и только она имеет доступ к высшим божествам - Тэнгиям.

Вторая -дунда - подвержена воздействию духов, и они могут ее съесть. После человек заболевает и умирает. Если этого не произошло, то после смерти она становиться боохолдоем - призраком, духом.

Третья душа постоянно находится при теле, и после смерти хозяина остается на месте, оберегая его кости.

Как только придет время умирать, первая душа ловится духами Эрлен-Хана и уводится на суд; вторая становится боохолдоем и продолжает жить так, как жил ее хозяин; третья - снова родится человеком.

Буряты так и не смогли договориться между собой о том, где же душа в теле располагается.

Одни считали, что она находится в легких, другим, наиболее распространенным представлением было то, что душа находится в голове, в горле, печени, легких и сердце одновременно.

Все это хозяйство называлось "сулдэ". Во время жертвоприношения сулдэ отделялось и сжигалось вместе с костями, кожей и ногами в специальном жертвеннике.

По глубокому убеждению бурят Душа покидает тело временно во время сна и насовсем - во время смерти. Хотя она может выскочить еще и от испуга или с вытекшей кровью.

При испуге душа покидает тело через нос или рот. Если такое произошло, то можно уже заказывать похороны, если вовремя не вызвать шамана, который в срочном порядке организует обряд хурылга.

После чего душа может вернуться назад, а может и не вернуться. В последнем случае она превращается в боохолдоя и бродит по миру в виде хорошо знакомого нам всем привидения.

 

 

 

Наиболее близка по своей природе к душе человеческая тень, на которую не рекомендуется наступать и кидать в нее острые предметы, иначе можно ранить или убить душу со всеми вытекающими отсюда последствиями.

У казахов шаманов не было, поэтому и толковать так подробно о душеустройстве, наверное, было некому. А может быть я ошибаюсь…

Почти сразу же мы выяснили, что никаких попутных машин для дальнейшего продолжения маршрута сегодня не предвидится и придётся провести, как минимум, эту ночь в центре местной цивилизации.

В гостинице мест не оказалось, и мы устроились на ночлег в рабочем общежитии, которое располагалось рядом с ней.

Перед этим мы увидели, что открылась столовая, и поспешили туда заправить свои довольно прилично требовавшие килокалорий, организмы. Для этой цели мы выбрали бараньи щи, непонятного происхождения котлеты по паре стаканов крепчайшего кислого кумыса.

Кумыс мгновенно приятно замутил наши головы, и мы направились в общежитие.

В комнате, куда привела нас сестра хозяйка, было восемь коек. Застланы они были весьма приличным на вид свежим бельём.

Хозяйка, довольно приятная на вид средних лет казашка, плату за ночлег брать отказалась, чем весьма порадовала нас.

- Да живите, сколько хотите,- благодушно заявила она.- Мы только рады будем приличным гостям.

В комнате кроме нас оказалось ещё трое жильцов.

Один из них, высокий, черноволосый худощавый, загорелый до черноты парень лет тридцати пяти, оказался старателем из золотодобывающей артели. Звали его Артёмом. Он был родом из Крыма, но уехал оттуда так давно, что крымского у него ничего не осталось, кроме очень смутных воспоминаний, которые можно отнести к разряду формальных. Поэтому, как он нам признался, и нет у него в душе тоски о покинутой родине. Для такой тоски в душе его просто не остается свободного места - все оно занято восторгом от существования в алтайской глуши. Поэтому сейчас он местный - из Курчума. Работает в артели трактористом. До этого работал в совхозе.

Он охотно рассказывает нам о своем труде и быте.

Геологи довольно часто открывают месторождения золота, промыш¬ленные запасы которых невелики. На таком пятачке настоящему промышленному прииску не¬выгодно заниматься добычей, особенно если месторождение находится на большом расстоянии от производственной базы. Тогда государ¬ство отдает такое месторождение частным лицам, точнее артели как бы в аренду, по трудовому соглашению. Артели выде¬ляется техника, инструменты, материалы, но за собственные деньги старателей... Они сами решают, сколько и чего приобрести. Мало возьмешь — не справишься с планом, а годовое задание им тоже регла¬ментируется, исходя из запасов, много возьмешь — техника "съест" артель расходами на ее содержание. Артель сама ре¬шает, сколько ей нужно работников: поваров, ремонтников, шоферов...

Всеми делами руководит правление артели из восьми чело¬век, которое избирается ежегодно. Лишь двое — председатель артели и горный мастер — не занимаются непосредственно фи¬зическим трудом.

Старатели, как правило, работают круглый год. Зимой идет ремонт горного оборудования, монтируют промывочные прибо¬ры, добывают подземные пески.

Денежный расчет делается один раз в год — по окончании сезона на основании начисленных трудодней, как в колхозе. Остальное время живут на аванс.

— В аванс стараемся не очень много брать, чтобы получить поболь¬ше под расчет,- поясняет нам суть артельской экономики Артем.

— А если случай какой: свадьба, дом купить или машину... Как тогда?

— Правление решает. Все зависит от самого старателя. Доб¬росовестный — дадут. Плохо работает — такому могут и не дать большую сумму. Пусть себя покажет. Всё решает правление... Но это не значит, что все дела артель вершит бесконтрольно. На комбинате, который выделяет артели технику и прочие материалы, есть старательский сектор. Им проверяется качество отработки месторождений. Районные организации следят, нет ли нарушений охраны природы, сани¬тарных норм, противопожарных правил и так далее.

Артем - типичный алтайский информационный вампир. Он хочет узнать от нас сразу все и обо всем. Можно просто позавидовать его жизненному энтузиазму и страстному желанию познавать мир живой и неживой природы из рассказов первого встречного.

Он приехал сюда получать новый трактор. Трактор ещё не пришел с завода, и сейчас он мается от безделья, валяясь на койке.

Артель работает отсюда в сорока километрах от Маралихи вверх по Курчуму. В ней сто двадцать человек, в основном механизаторы. Средний дневной заработок члена артели составляет тридцать - сорок рублей. Стоимость госприёмки одного грамма золота - шесть рублей. Сезонный план артели по сдаче - сто двадцать килограммов. Правда, в прошлом году он был меньше - всего сто килограммов.

Добывают золото они вскрышным методом: срезают бульдозерами и скреперами слои скальной породы, а затем дробят их и ведут промывку. Взрывать скалы нельзя, так как золото тяжелее породы и от взрыва уходит вглубь. Сезон составляет восемь месяцев из двенадцати. Рабочий день - двенадцать часов. Дисциплина в артели железная. Халтурщиков тут же выгоняют.

- Так это же очень тяжело,- говорит Сашка.- наверное, можно было бы работенку и полегче подыскать.

- А когда и где золото брали легко? Если бы оно легко давалось, я бы не работал на нём. Чем трудней - тем интереснее. Вот получу новую машину, тогда будет настоящая работа. А пока так - игрушки.

Новичков в артель на работу не принимают. Правда, бывают исключения для высококвалифицированных специалистов: шоферов, бульдозеристов и мониторщиков. Но это всего лишь исключения из правил.

Кормёжка - отличная: повариха накануне предлагает на выбор меню из нескольких блюд.

С интересом слушаем его рассказ.

Старатель, а речь культурная, без мата и прочих вольностей.

Артем показал нам имеющуюся у него старую затрепанную книжонку, в которой рассказывалась об истории золотодобычи на Алтае.

Я с интересом перелистал её и даже сделал некоторые выписки.

Вот некоторые из них:

В 11 часов вечера 18 июня 1868 года в город Усть-Каменогорск прибыли высокие гости: Великий Князь Владимир Александрович, генерал-адъютант граф Перовский, контр-адмирал Бок, флигель-адъютант полковник Литвинов, Почетный член Императорской Академии наук действительный статский советник Миддендорф с сыном Карлом.

Остановились они в доме купца первой гильдии Иллариона Самсоновича Касаткина. Дом его находился в центре Усть-Каменогорска "недалеко от возведенного позднее Покровского Собора".

Касаткин был тем единственным купцом первой гильдии в заштатном городке Усть-Каменогорске.

Примечательно, что частная золотопромышленность начала развиваться с 1826 года, когда правительство начало выдавать дозволение частным лицам отыскивать и разрабатывать благородные и прочие металлы.

В 1830 году Семен Попов, семипалатинский купец первой гильдии, открыл золото в Кокпектинском округе Семипалатинской губернии. Он "закортомил" почти все речки, в которых было обнаружено или могло быть золото, а через четыре года им была организована компания "С.

Попов и А.Попов.

В документах горного департамента за 1897 год можно прочитать, что на прииске Екатерининский, принадлежавшем купчихе Касаткиной Екатерине Петровне было добыто золота 22 фунта 78 золотников.

Её наследники владели уже четырьмя приисками, и на них за два года было намыто золота 22 фунта 91 золотник. Есть в этих документах родной брат Иллариона Касаткина - Асаф Самсонович, разработка золотых россыпей на его приисках дала золота один пуд 64 фунта 12 золотников 94 доли.

Площадь одного прииска в те времена определялась так: "в ширину не менее ста сажен и вся длина не должна превышать линии в пять верст. Две площади сряду одному и тому же промышленнику не отдавать".

Следовательно, чтобы захватить больше земли под прииск или рудник, купцы получали дозволительные свидетельства всей семье или родственникам.

По музейным источникам установлено, что к 1898 году в Казахстане насчитывалось более пятидесяти золотопромышленников, из них двадцать шесть были купцами.

Кроме того, большая часть добытого в Казахстане золота (свыше 80 процентов) приходилась на долю купцов и купеческих компаний.

В Усть-Каменогорском уезде к 1899 году существовало 360 приисков, но из них работали только 132.

За три года (1897-1899) здесь было добыто 84 пуда 61 фунт золота.

На некоторых приисках добывалось по одному килограмму и более золота в день.

Чтобы четче представить себе величину добычи в современных мерках замечу, что один пуд равен 16,38112 килограмма, один фунт - 0,40953 килограмма, а один гамм равен 0,23443 золотника или 22,5 долям.

В отчете за 1896 год горный инженер Семипалатинско-Семиреченского горного округа сообщал, что добыча золота по Усть-Каменогорскому уезду возросла на 2 пуда 11 фунтов "и, несмотря на то, что содержание золота невысоко в песках, выгоды, получаемые золотопромышленниками от промысла в этом округе, едва ли не выше, нежели в каждом из других округов".

Постепенный рост золотопромышленности, по мнению этого инженера, обязан здесь следующим благоприятным условиям: отсутствию недостатка в воде, равномерному распределению золота в россыпи, дешевизне и обилию рабочих рук, припасов, удобства путей сообщения.

Следствием этого являлась возможность с выгодой "обстанавливать" работы хозяйственным способом, промывая пески сравнительно невысокого содержания.

Интересно, как описывалась добыча золота на одном из приисков по реке Бердыбайке, ключу Сарбулак, принадлежавших усть-каменогорскому купцу Грехову: "Толщина торфа до золотоносного песка не более полутора и двух аршин, промывка производилась в шести бутарах, кроме того, хозяином установлены деревянные конические бочки с продырявленною поверхностью, имеющие три четвертых аршина в диаметре и три аршина длины... Под бочкой сделаны корыта, как и на бутарах, и перед ними поставлены чугунные решета. Бочки приводились в движение небольшим наливным колесом, передающим движение с помощью канатов. От этого колеса движение передается граблям..."

Содержание одной россыпи редко доходило до 70 долей, а чаще всего составляло всего 30-15 долей. Добываемое золото было 94-й пробы и различной крупности, "попадались золотники в один золотник и более", но одна третья часть - это мелкое золото. Оно имеет вид растертых галек и покрыто иногда бурою корою.

Первые прииски начали разрабатываться вблизи города Усть-Каменогорска, в верстах семидесяти по рекам Сенташу и Булкулдану. Затем развитие золотопромышленности начало продвигаться на юг и юго-восток и в конце XIX века сосредоточилось в юго-восточной части Усть-Каменогорского уезда, по притокам реки Курчум и в Зайсанском уезде.

В 1899 году на Алтае было добыто золота 4701 пуда 23 золотника 44 доли.

Для дальнейшей разработки золотых россыпей необходимы были денежные средства и новизна в технике добычи.

По этой причине в начале ХХ века мелкие и средние золотопромышленники стали продавать свои участки крупным обществам, в частности, таким объединениям, как Алтайская золотопромышленная компания на реке Курчум, Кулуджунское товарищество "Мусин М.С. и М.В. Хамитов", золотопромышленное общество "Сенташ", которое образовалось для разработки золотых рудников Усть-Каменогорского уезда с основным капиталом в 1800 тысяч рублей.

Сто четыре года назад в журнале "Вестник золотопромышленности и горного дела вообще" было помещено объявление следующего содержания: "Имею в Усть-Каменогорском уезде пять золотых приисков, из них три действующих, два не разработанных на владельческих местах, окортмленных впредь до выработки и две вновь заявки не отведенных. Желаю ликвидировать дело, предлагаю желающим право на приобретение. Адрес мой: в городе Усть-Каменогорске Александру Корниловичу Брюханову".

В эти годы на приисках Брюханова было промыто 2745700 пудов песка, из которого извлечено золота 67 фунтов 94 золотника 86 долей.

Объявление о продаже было дано не случайно. Именно в это время происходит концентрация производства и капитала, и образуются акционерные общества и компании.

Сколько же мог тогда стоить один прииск?

Ответом может служить документ 1906 года, из которого явствует, что "компания английских капиталистов во главе с господином Гонеем, вошла в предварительное соглашение о покупке в Усть-Каменогорском уезде золотых приисков и рудников у А.Г. Хотимского за 250 тыс., у П.Е. Усова за 300 тысяч, у М.М. Москвиной за 200 тысяч рублей."

Золота в этих местах и сейчас много, но большинство из найденных залежей законсервированы, и на разработку артелям дают только наименее золотоносные.

Второй постоялец нашей комнаты был тоже местный, из Курчума. Звали его Володя. Это был среднего роста, худой мужчина лет сорока. Одет в выгоревший на солнце красный свитер. На загорелом до синеватой черноты лице отчётливо выделяются белесые брови. На голове его даже в помещении красуется белая кепочка.

По словам Володи за свою трудовую жизнь он получил и сменил массу профессий. В настоящее время он работал прорабом в спецстройуправлении, а сейчас находился в очередном отпуске, который проводил с пользой для себя и семьи, занимаясь кладкой печей.

Стоимость кладки одной печи около пятидесяти рублей. Заказов много, хватит до конца отпуска. Печь он кладёт за четыре дня, так что надеется заработать рублей четыреста.

В свой прошлый отпуск он занимался сбором маральего и золотого корня. Но это оказалось делом более трудоёмким и хлопотным, да и не таким прибыльным. Приёмная стоимость одного килограмма золотого корня всего шесть рублей семьдесят копеек, а в день его больше и не выкопать.

Стоимость маральего корня почти в два раза меньше - три рубля двадцать копеек, а облепихи и того меньше - два рубля шестьдесят копеек.

Володя оказался блестящим рассказчиком. За свои двадцать трудовых лет он успел побывать и на Севере, и на Сахалине, и на Камчатке.

Как правило, от длительной жизни в глуши восприятие окружающей природы притупляется.

Но Алтайский Володя, похоже, был исключением из правила. Он скорее походил на туземца племени, обитающего около Ниагарского водопада.

Это старый анекдот, но мне он нравится.

Этнографическая экспедиция обнаружила племя аборигенов, проживающих около Ниагарского водопада. У каждого члена племени было оттопырено одно ухо, а на лбу - вмятина. Этнографы озадачились. Секрет раскрылся с утра, когда они увидели аборигена, просыпающегося от шума водопада. Тот прикладывал ладонь к уху и удивлялся: Что это там шумит? Через мгновение он соображал, что это там шумит и, шлепая себя ладонью по лбу, произносил.- Так это же Ниагарский водопад! И так каждое утро.

Третьего постояльца мы как следует рассмотреть не смогли, так как он спал, накрывшись с головой одеялом, а утром, когда мы проснулись, его в комнате уже не было.

Мы слушали рассказы и истории наших соседей почти до полуночи, после чего улеглись на чистые простыни и почти мгновенно заснули.

Закончилась ночь, пришло утро, и начался день. Его невозможно удержать и сохранить. Он неизбежно пройдет и исчезнет, оставив за собой след в виде сомнения о его всамделишном существовании.

А утро шестнадцатого сентября встретило нас ярким солнцем, чистым голубым небом и густой пылью местных дорог.

Быстро собираем шмотки, прощаемся с постояльцами и хозяйкой общежития и спешим на площадь, откуда должен отправляться автобус.

Там выяснилось, что автобус следует в село Пугачёво, расположенное в тридцати километрах от Маралихи.

Делать нечего, берём билеты и ровно в десять утра начинаем наше очередное перемещение по Алтайскому краю.

Сразу же замечаем, что окружающий нас ландшафт становится всё ярче, красочнее и разнообразнее. По склонам некрутых и невысоких гор уже растёт лес, состоящий в основном из берёзы и пихты.

Дорога каменистая, вся в рытвинах, поэтому скорость нашего движения не превышает двадцати километров в час.

Все-таки в одной из прошлых жизней я был азиат, трудно сказать какой именно породы, но азиат точно. Тем более что я точно знаю: во мне течет доля крови татарской. Хотя есть и финская. Но все равно люблю все азиатское.

Меня совершенно не привлекает Европа, не представляю, как там можно путешествовать.

Европа, по-моему, пригодна только для экскурсий. Не могу принять сердцем западноевропейскую архитектуру всех времен. Строения в ихнем стиле представляются мне игрушечными и напрасными. Даже храмы не могу воспринимать серьезно, но зато очень понимаю бурят - шаманистов, для которых храмом является вся поднебесная. Небо - купол храма... Как это здорово! Не нужна мне Европа, я - азиат, и хочу жить в направлении своего внутреннего происхождения.

Через полтора часа мы въехали в Пугачёво. Село это, даже на первый взгляд, больше чем покинутая нами Маралиха, только менее ухоженное.

В селе имеются два магазина, клуб, какие-то механические мастерские. Дома - одноэтажные, мазанки. Во дворах многих домов видны летние юрты. Повсюду всё та же пыль.

Мимо нас проходят не любопытные, ничем не интересующиеся взрослые казахи, удостаивают своим вниманием любопытные, как и везде, мальчишки.

Мы уже выгрузили почти весь наш багаж, когда из кабины высунулся молодой, лет двадцати водитель и предложил подкинуть нас ещё километра на два дальше.

Мы без слов согласились и моментально загрузились обратно в автобус. В этом нам помогали всё те же суетливые и отзывчивые мальчишки. Некоторые из шмоток, за которые они хватались, были им явно не под силу, но добровольные помощники, пыхтя, заталкивали их в узкую дверь машины.

Отблагодарить их нам было нечем, поэтому даём на всех один рубль, что вызвало у трудяг неописуемую радость. Они хватают рубль и мчатся с ним в магазин.

Отъезжаем. По дороге пытаемся уговорить шофера подбросить нас подальше: до села Платово, которое расположено в десяти километрах от Пугачево.

Наши уговоры ни к чему не приводят.

- Не могу,- категорически заявляет шофер.- Я только что в этом другим людям отказал. Если поеду, они тут же доложат начальству, а это как минимум выговор, а то и уволить могут. Народ уже давно добивается, чтобы автобус в Платово ежедневно ходил, а не один раз в три дня. Да бесполезняк это. Пассажиров как вы видели мало. Выгоды никакой нет.

Он довозит нас до удивительно красивого места в двух километрах за селом. Ждёт, когда мы выгрузимся, стоит ещё несколько минут, а затем разворачивается и уезжает.

Мы остаёмся один на один с природой ждать попутки.

Внизу игриво шумит Курчум.

Ряша тут же скрылся в кустиках по только одному ему известной причине.

Минут через пять он вернулся и сообщил.- Ничего великого я, конечно, не высидел. Ясность мысли не увеличилась, а, наоборот, уменьшилась в связи с отсутствием ответов на вновь появившиеся вопросы.

Одно могу сказать определенно: если у нас вдруг что-нибудь заболит или начнет ненормально функционировать - мы уже чувствуем и воспринимаем природу по-другому. О чем можно говорить, если поменять всю плоть?

Мы спустились к реке, и устроились на небольшой ровной травяной площадке среди желтеющих осенней листвой кудрявых берёзок.

Реки удивительны тем, что вода в них движется, отчего в человеке возникают необычные и специальные чувства, особенно когда воды много и она быстрая.

Пора было и подкрепиться, так как завтракали мы рано, около семи часов утра.

Проголодавшийся Сашка мечтательно произнес.- Мечтаю о большом количестве горячей пищи. Не хочется ничего особенного: просто рис с тушенкой и горячий чай - божественная еда. Тушенку скорей всего придумали на небесах.

Поскольку горячее приготавливать некогда, утоляем чувство наступающего на нас голода яйцами, варёной колбасой и помидорами. Колбасу перед употреблением на всякий случай, всё-таки едет она с нами от самой матушки-Москвы, обжариваем на костре.

Я раздеваюсь по пояс и принимаю солнечные ванны, Ряша лежит, подложив под голову рюкзак, и мечтательно глядит в синее небо, а Сашка поднимается вверх к дороге, чтобы не пропустить попутную машину.

Бог ты мой. Какое это счастье быть самим собой! Ведь это самое удивительное путешествие, которое только возможно осуществить. У него нет начала и нет конца. С этого момента я начал жить в неизвестном направлении. Словно начал играть в волшебную лотерею, которая не имеет выигрышей, но каждый билет в ней - счастливый.

Ничего не хочу. Безумно хорошо. Ни о чем не мечтаю. Не узнаю своего тела и даже не очень его чувствую. Кажется, что я только сейчас родился. Дивное состояние.

Скоро во мне пробуждается желание жить в большом мире. Я покидаю маленький уютный мирок и становлюсь частью огромного пространства, заполненного водой, горами и небом. С первым же вдохом внутри этого пространства в меня входит новый день - это новый день новой жизни, которая начинается заново.

Я рисую свою жизнь на белоснежном листе бумаги нового дня.

Я хочу ощутить каждый миг моей новой жизни, как произведение искусства, как единственный и неповторимый миг счастья, которое происходит лишь только оттого, что я знаю о существовании мира.

Я прислушался к миру: он стал другим без людей. Если сказать, что вокруг была тишина, значит ровным счетом ничего не сказать. Вокруг была бездна тишины и пространства.

Все-таки мир кажется нам ограниченным по причине наличия людей рядом. Без них он представляется как единое бесконечное целое. Именно таким я его почувствовал.

Огромные пространства, которые простирались вокруг, поглощали все мои мысли. Они не отражали их, и мысли терялись, не сумев вернуться ко мне.

Я стал похожим на огромный пустой барабан, и не было у меня никакого внутреннего содержания - одно только внешнее представление.

Я понял, что слышу тишину. Какое прекрасное состояние: тишина пронизывает полностью всего меня, завладевает каждой клеточкой.

В городе нет тишины, потому что для настоящей тишины надо еще много свободного пространства. Тишина - это не отсутствие звука.

Тишина - это отсутствие человека. В природе никогда не бывает тихо совсем, даже в пещерах. Но натуральные звуки не мешают тишине - они дополняют ее гармонию.

Смуту в окружающий нас мир вносит только человек. Отсутствие людей поблизости чувствуется очень сильно. Осознание только этого факта пьянит, как вино.

Мы с Ряшей так и не успели, как следует побалдеть, как вверху с дороги послышался шум мотора. Мгновенно вскакиваем и карабкаемся по склону вверх.

С дороги нам усиленно машет рукой Сашка. Он стоит рядом с пыльным металлическим фургоном для перевозки продуктов.

Водитель и двое его спутников, сидящие в кабине, соглашаются подкинуть нас до Платово.

- Садитесь, если не боитесь в духоте и темноте находиться. Ехать-то в металлическом ящике придётся,- весело говорит шофер.- Мы в нём только что сахар перевозили.

- Нам всё равно, что вы в нём везли. Лишь бы не селёдку в разновес.- заявляет Ряша.- Лишь бы побыстрее до места добраться.

- Тогда залезайте, а я вас на щеколдочку запру, чтобы вы по дороге не выпали,- шутит шофёр.

Быстро грузим вещи в тёмное душное нутро фургона, и залезаем туда же сами.

Нас тут же снаружи запирают на висячий амбарный замок, и мы оказываемся взаперти и в кромешной тьме.

Снаружи слышно, как заводится мотор, и мы начинаем движение в пространстве, так как тут же начинаем подскакивать чуть ли не до потолка.

- Держись за воздух,- вопит где-то рядом со мной не видимый во тьме Сашка.- Иначе мы друг другу всё что можно и нельзя поотбиваем.

Легко сказать, да осуществить такое пожелание совсем не просто. Держаться, кроме как за шмотки, не за что.

Через двадцать минут не мысленных прыжков и судорог в полной темноте мы почувствовали, что наша тюрьма на колёсах остановилась.

Заскрежетал ключ в замке, и дверь распахнулась.

- Ну, как вы там? Живы? Приехали. Как и заказывали Платово,- говорит шофёр и тут же начинает заливисто ржать.- Ну, мужики вы теперь как леденцы сосальные. Большой интерес для местной мухоты представляете.

Смотрим друг на друга и тоже начинаем невольно улыбаться, хотя смешного мало. Мы с ног до головы пропитаны крупинками сахарного песка.

- Ладно, мужики, за такие неудобства и страдания вы мне ничего не должны.- говорит шофер.- Давайте чиститесь от этих сладостей, а мне ехать обратно нужно.

Снимаем с себя верхнюю одежду и долго вытряхиваем каждую из её частей. Убедившись, что видимых следов сахара на нас больше нет, оглядываемся и начинаем изучать окружающую нас действительность.

Платово представляет собой деревню из двадцати пяти домов, разбросанных на разных расстояниях друг от друга вдоль плоской и узкой долины, пыльной и пустынной.

Природа была прекрасна и великолепна везде, кроме того места, где мы высадились из машины.

Вся улица села вокруг нас была сильно уделана животными разного происхождения.

Как все-таки дурно влияют человек и животные его на среду обитания. Удивительна способность людей разводить вокруг своих жилищ раскардаш и сделать природу непригодной для радости. Такое впечатление, что все алтайские села, впрочем, как и Российские, сговорились учинить безобразие, каждая в своей округе.

Если прикинуть трудозатраты по приведению в негодность территории около человеческих селений, то получится страшная цифра, над которой специально трудиться тяжко.

Осматриваемся. Около домов не видно ни одного жителя.

Оставляем Сашку сидеть на шмотках, и вдвоём с Ряшей направляемся искать какое-нибудь начальство.

Народ в деревне непонятно куда подевался. Встретили мы только стадо или стаю коз и козлов. Прямо посреди улицы вожак стада, если судить по длине рогов, поставил в позу любви козу и взгромоздился на нее. Тем временем рядом с ними свободные козлы затеяли драку на рогах. Зрителей среди них было немного, в основном были желающие пободаться. Те, кто не бодался, просто резвились, как могли.

Как говорят индейцы.- В мире есть две вещи, которые у меня нельзя отнять: это то, что я съел, и то, что я увидел.

Наконец у одного из домов обнаруживаем привезший нас сюда фургон, и у теперь уже знакомого нам водителя, выясняем, что никакого начальства здесь нет и не бывает. Машин в деревне тоже нет. Есть несколько тракторов, но все они сейчас на работах и когда будут здесь неизвестно.

После получения такой информации хмурые и печальные идём обратно к ждущему нас Сашке.

Однако грусть и печаль были очень непродолжительными. Мы видим, что Сашка уже не сидит, а оживлённо суетится около вещей и загружает их на какую-то грузовую бортовую машину.

Шмотки он уже почти все загрузил, поэтому не спешим на помощь, а останавливаемся и ждём, когда машина вместе с радостным грузчиком подъедет к нам сама.

Машина движется медленно, и Сашка не залезает в кузов, а идёт рядом с ней. Уже издалека он начинает делать Ряше какие-то знаки.

Когда машина остановилась, Сашка снова усиленно зажетокулировал.

Ряша подошел к нему, и заговорщики начали о чём- то оживленно шептаться.

- За перевозку плати не больше десяти рублей и поллитра самогона.- шептал Сашка.- Я так договаривался, а он просит (имелся ввиду шофер) тридцатник и спирт. Ты не соглашайся.

- Да понял я всё.- отмахивался от него Ряша.- И деньги и питьё нам самим нужно.

Переговоры с водителем шли минут пять. Стороны невнятно бурчали и выразительно смотрели друг на друга. В конце концов, они сошлись на четырнадцати рублях и поллитровке.

Когда мы уже были в пути, Сашка передал мне содержание их переговоров с Ряшей.

Мы с Сашкой едем снаружи, а Ряша, как большой начальник, расположился в кабине.

Шофёр нашего грузовика молодой парень-казах только что пришедший со службы в армии. Служил он в ГДР. Служба за рубежом наложила на него вполне видимый оттенок цивилизации: выглядит он вполне благопристойно.

Дорога, по которой мы движемся, напоминает профессиональную трассу для мотокросса: вся в здоровенных ухабах, колеях, крутит немыслимые зигзаги. Она, то круто падает вниз, то внезапно лезет куда-то к вершинам холмов. Кое-где дорога идёт по самому краю крутого обрывистого берега Курчума.

Водит свою машину наш водитель лихо, как самый настоящий гонщик раллист. Он совершает такие крутые повороты на скорости, что кажется, машину вот-вот перевернёт.

Места, по которым мы проезжаем, становятся всё красивее.

Несколько раз машина пересекает Курчум по неглубоким бродам. В один из таких моментов под её задний мост попадает громадный валун, и мы останавливаемся.

Шофер снимает ботинки, кладет их на сидение и в одних носках лезет в холодную воду. Пытается сдвинуть камень в сторону, но это ему не удаётся.

Тогда из кабины на подножку вылезает Ряша, и свершается чудо. Очевидно, он сместил как-то центр тяжести машины, и валун сам вывалился из-под заднего моста, освобождая наше транспортное средство из плена.

Можно ехать дальше. Шофер выжимает носки и одевает ботинки на голые ноги.

Мы находимся в пути уже больше часа. Ещё пару раз пересекаем броды Курчума и, в конце концов, добираемся до очень симпатичной и уютной долинки, окруженной со всех сторон довольно высокими безлесными холмами с разбросанными по ним плиточными скалами. На холмах растут какие-то мелкие кустарники, которые сейчас имеют самую разнообразную яркую окраску. Преобладают желтые, бурые и ярко красные цвета.

В долинке расположилась самая настоящая пасека, состоящая из шестидесяти ульев.

Рядом с ней расположились отличный рубленый дом, баня и загон для скота. Виднеется несколько больших стогов сена.

Работает на пасеке казахская семья: муж и жена.

Летом к ним приезжают зять с женой и двумя детишками: пятилетний парнишка и полуторагодовалая девчушка. Иногда приезжает старший сын и младшая дочь.

Сейчас они все здесь, что очень радует хозяев.

Правда, у хозяйки семеро детей, но пятеро из них уехали далеко и надолго, так что дома теперь не бывают.

Зять закончил лесной техникум, но работает в совхозе, не далеко от Курчума, тоже пасечником. Платят за эту работу по полтора рубля с улья в месяц. План совхозу на сезон - собрать полторы тонны меда. В этом году план выполнить едва ли удастся, так как весной во время цветения были сильные заморозки, а летом - сильная засуха. Поэтому пока сумели сдать всего восемьсот килограммов мёда. Сейчас на пасеках мёда практически нет, только тот, что нужен самим пчёлам.

Алтайский горный мёд! Собирают его с трав альпийских лугов и деревьев, цветущих высоко в горах. Темного цвета, плотный и тягучий. Считается экологически самым чистым. Применяется, как общеукрепляющее и успокоительное средство. Он очень полезен при сердечно-сосудистых заболеваниях.

Тысячи тонн душистого меда производят ежегодно пчеловоды Алтая. Горный мед по своим вкусовым качествам значительно превосходит степной, так как основная часть меда собирается с цветущих лугов и в таежных урочищах.

Сказочно разнообразна медоносная флора горных лугов — альпийских и субальпийских. Очень много здесь первоклассных медоносов — горного клевера, душицы, соссюреи (ее также называют белковой или горькушей широколистной).

Взяток с горного разнотравья сильный и долгий. Объясняется это в первую очередь особенностями рельефа. Растения зацветают вначале у подошвы южных склонов, где больше тепла и света, и террасами постепенно поднимаются выше. Растения северных склонов зацветают позже. В то время как растительность, обращенная к полуденному солнцу, уже цветет, те же ее виды, произрастающие на противоположной стороне гор, только что вступают в фазу бутонизации. Кроме того, здесь встречаются такие экологические виды, которых нет или очень мало на южных склонах.

Хозяева приглашают нас и водителя в дом попить чайку. Мы охотно соглашаемся, а водитель отказывается, ссылаясь на то, что ему нужно спешить дальше. Он получает оговорённые с Ряшей четырнадцать рублей и поллитру, прощается с нами и хозяевами, и уезжает.

Перед тем, как налить чай нам в чашки хозяйка демонстративно тщательно протирает их чистым полотенцем, демонстрируя свое уважение.

Мне почему-то сразу вспомнился другой интересный обычай.

Есть в России малая народность - юкагиры. Так вот, у этой народности издревле существует такой обычай: если юкагир кого ни будь сильно уважает, то, пригласив его в гости и посадив за стол, он для начала тщательно вылижет с обеих сторон тарелку гостя, а уже только потом положит туда пищу.

Чай пьём по-казахски: с молоком и мёдом. Чай черный, плиточный. Другого здесь не бывает. Мёд тоже не такой, как у нас в Европе, очень душистый и ароматный. Что ни говори, а цветы и травы здесь не такие как на равнине - горные.

Дарим им пачку грузинского чая. Хозяева очень довольны подарком, и тут же кроме мёда предлагают нам попробовать варенье из ревеня. Оказывается это очень вкусно.

Пьётся легко и непринужденно: каждый из нас заливает в себя около десятка полупиал.

Увидев у Ряши фотоаппарат, хозяева просят сфотографировать их вместе с внуками. Ряша тут же делает несколько снимков, записывает адрес и обещает выслать фото сразу же по прибытии в Москву.

Кроме фотографиий его просят также прислать несколько полотенец, которых в местных магазинах нет уже три года. Большой дефицит составляет и хмельное питьё. Водки фабричного изготовления местное население тоже не может купить уже несколько лет.

Наши гостеприимные хозяева от этого страдают не особенно, так как у них есть мёд. А мёд плюс хмель, который в изобилии растёт в местных лесах, плюс хорошо отработанная технология - это прекрасная пахучая и ароматная медовуха, которая в определённых количествах кружит голову и поднимает настроение совсем не хуже водки.

Семья наших казахов, по нашим наблюдением, не бедствует. Она является обладательницей двадцати восьми кур, двух десятков гусей, тридцати овец, пяти коров, десяти бычков, одной лошади и пятнадцати ульев.

Один выращенный бычок приносит семье денежный доход в восемьсот рублей.

Напившись чая и немного передохнув от этого приятного процесса, мы возвращаемся к реальной действительности. Выходим на улицу и, вздохнув, начинаем перетаскивать свои шмотки на берег Курчума, где будем устраивать свой первый походный ночлег.

До берега около полукилометра.

Видя резкое ухудшения нашего настроения в связи с предстоящей операцией по перетаскиванию багажа, зять хозяев, зовут его Кумаркул, предлагает свои услуги: он готов перевезти багаж на лошади.

Кумаркулу двадцать пять лет. Он строен и достаточно высок для казаха - его рост где-то около 175 сантиметров. Узкое загорелое лицо с усами и озорными глазами.

Мы мгновенно соглашаемся.

Кумаркул навьючивает на лошадь пару рюкзаков, затем громоздится на бедное животное сам и отправляется к месту нашего будущего лагеря.

Мы налегке следуем за ним.

Прибыв на берег, мы начинаем обустраивать стоянку. Кумаркул остаётся с нами, а за оставшимися вещами направляется Ряша. Перед этим он под руководством хозяина лошади в течение получаса осваивал технику управления этим необычным транспортным средством.

Учёба завершилась тем, что Ряша самолично научился залезать на спину вьючного животного и с помощью уздечки и лёгкого матерка управлять его движением. При этом не обошлось без лёгких потёртостей в области задницы, как выразился наш студент.

Место для стоянки оказалось на редкость удачным. Вокруг было полно дров, площадка под палатки была сухая и ровная.

Через полчаса вернулся в уже начавший жить своей жизнью лагерь Ряша.

Он, кряхтя, слез, с лошади и стал молча снимать с неё задрайку и другие шмотки. Чувствовалось, что количество и качество потёртостей задницы не уменьшилось, а увеличилось.

Кумаркул сочувственно похлопал нашего водителя кобылы по спине, лихо вскочил на неё и отбыл домой к своим повседневным делам и заботам, оставив нас один на один с природой, Ряшиными потёртостями и Курчумом.

Мы занялись разжиганием костра и приготовлением праздничного ужина, чтобы как следует отметить успешное завершение добираловки и прибытие к началу нашего маршрута.

Темнело. Небо, вода и суша изменили свои цвета очень быстро, как будто в спешке переоделись. Ветер сделал последний вздох перед ночной спячкой и затих.

Было тепло, спокойно и уютно.

 

Нет ничего прекраснее природы,

Где дни и ночи призрачно тихи.

Мы созданы для счастья и свободы,

Как рыба - для полета и ухи.

 

Алтайская ночь - загадочное явление природы. Вы как будто не в ночи, а в театре с выключенными люстрами. Свет погасили, и сейчас должно произойти что-то необычное, чарующее и непонятное, что-то вроде спектакля магического театра для сумасшедших из "Степного волка", но ни в коем случае не балет.

Я всего два раза ходил на балет в Большой театр во времена студенчества, и оба раза попадал на "Бахчисарайский фонтан". В первый раз, когда весь театр, тогда это было возможно, закупило наше МВТУ, и зрители полностью состояли из студентов и преподавателей.

Я честно пытался понять балет и приобщиться таким образом к обществу интеллигенции, ведь после окончания института я надеялся стать интеллигентным человеком и тренироваться начал заранее.

Я сидел в боковой ложе во втором ряду. Весь первый акт все мое внимание было занято не балетом, а поиском удобного положения своего тела, в котором можно замереть и попытаться прочувствовать таинство сценического действа. Но вид на сцену мне преграждала голова майора, нашего преподавателя с военной кафедры, которой он постоянно вертел.

Удобную позу так и не нашел, и, отчаявшись, пошел в буфет пить коньяк с товарищами.

В те благодатные времена студенты могли позволить себе насладиться этим напитком даже в буфете Большого театра.

На второй акт майор не вернулся, наверное, решив, что буфет важнее и приятнее танцев на сцене, и я пересел на его место в первый ряд. Наконец-то мне стало видно все, и, казалось, ничто не мешало приобщиться к театральному волшебству.

Программки у меня не было, и я точно не знал, что там на сцене пытаются изобразить.

Однако догадывался, что надо уловить момент прекрасного, но не знал, с чего начать, и поэтому стал просто следить за балеринами, пытаясь прочувствовать изящество форм и движений.

Мне очень хотелось после этого самого прочувствования выйти на другую орбиту и стать более интеллигентным.

Балетные Дамы разделились на две небольшие группки и разбежались в разные стороны. Я так и не понял, зачем.

- Хорошо. Пусть будет так,- подумал я, и приготовился удивиться чему-нибудь другому.

Потом каждая балерина встала на одну ногу, а другую задрала вверх, и в таком неудобном положении все вместе начали прыгать друг другу навстречу, смыкая ряды, словно на строевой подготовке.

Я пытался заставить себя и в этом случае проследить изящество и получить от него удовольствие, но вместо изящества услышал грохот: это вошедшие в азарт балетные барышни долбили деревяшками, вшитыми в тапочки, об пол во время каждого приземления после прыжка.

Поначалу я старался этого не замечать, но так и не смог себя заставить. У меня сложилось представление не об изяществе и легкости, а о том, что на сцене марширует взвод солдат.

Я даже пожалел, что этой картины не видит наш майор. Затем я начал всматриваться в лица зрителей в надежде найти подсказку там, но лица ничего не выражали или выражали, но не понятно что.

Как я ни старался, так и не смог распознать очарование балетного искусства, и поэтому снова пошел в буфет пить коньяк с такими же безразличными к искусству товарищами.

Второй раз я шел с билетом на "Жизель", но попал все равно на "Бахчисарайский фонтан". С исполнителем главной роли что-то стряслось, и тему балета поменяли неожиданно, когда все уже сидели по местам.

Алтайская ночь была не похожа на балет, потому что балет - выдумка и к природе никакого отношения не имеет. Здесь все по-другому - все вокруг не продукт ума, а первозданный мир, предназначенный для душевной радости.

Небо над тобой становится черным не из-за того, что Земля повернулась к Солнцу спиной, а потому, что тьма снизошла с небес.

Алтайская темень настолько очаровательна и необычна, что ее буквально можно ощупать, как материальный предмет, бархатистый и нежный. Волшебная ночь. И все люди внутри этой ночи - сказочные существа.

Вот и мы сидели в алтайской ночи, окутанные темнотой, и испытывали странное чувство - алтайский синдром.

Ряша сказал, что он абсолютно уверен в том, что если люди подружились на после совместного переживания таких вот ночей, то это на всю жизнь. Такое колдовское восприятие мира - очень правильное и полезное для души занятие.

Говорили мы в этот вечер обо всем и ни о чем, но только хорошее. Мы жили сейчас в чудесной стране, где над миром царили дружба и доброта.

Неправильный мир, где всем заправляли алчность, ложь, насилие и полный букет страстей человеческих, был далек от нас. Мы были островком счастья, затерянном в океане жизненных неурядиц. Да будут благословенны такие дни и ночи!

Ряша попытался сделать несколько ночных фотографий. Правда, как выяснилось по приезде в Москву, из этой затеи ничего путного не получилось.

К счастью ровно через пятнадцать лет после описываемых мной событий я нашел в интернете великолепные ночные фотографии, абсолютно точно передававшие пережитые нами чувства.

А тогда мы сидели около костра и тянулись руками к огню. Глядя со стороны, можно было подумать, что нами совершается какой-то тайный магический обряд.

Сегодня семнадцатое сентября. Я проснулся около десяти часов утра. Спать было тепло и приятно. В палатке кроме меня никого не было: Ряша и Сашка возились около палатки, сооружая кораблик и подготавливая свои ружья.

Отворачиваю полог и выглядываю наружу. Солнца не было, небо покрывала довольно сильная облачность. Дул сильный ветер, но было тепло.

Я вылез из палатки, спустился к воде и увидел Курчум в каком-то совершенно новом, незнакомом для меня свете. Он был раскрашен по-утреннему ненавязчиво в нежнейшие волшебные полутона, которые только намекали о существовании чего-то вечного и прекрасного.

Глядя на эту красоту, сразу же почему-то подумалось про любовь и про то, что было бы совсем не плохо купить, где ни будь под Москвой участочек земли у воды. Даже представил, что мне предложили купить кусок земли где-нибудь здесь, где хорошо. Сосредоточился, поразмышлял и не понял, зачем это может понадобиться. Я стоял и смотрел на Курчум, и не было нужды покупать то место, на котором стоял. Я был счастлив на нем совершенно бесплатно. На мгновение мне даже стало неловко от того, что, как будто, живу даром. А может быть, жизнь даром и есть та свобода, о которой все только и делают что мечтают? Жизнь даром...

После завтрака мы решили сходить вверх по Курчуму.

Идём в полном снаряжении: ребята берут свои ружья и кораблик, а я - кинокамеру.

Удобнее двигаться по левому берегу Курчума, поэтому переправляемся через него вброд: Ряша булькает своими сапогами выше нас, а мы с Сашкой бредём по знакомому для нас месту, там, где переезжала наша машина.

Ряша завершает переправу быстрее нас и скрывается за крутым поворотом реки. Через пару минут мы услышали два резких хлопка. Это стрелял наш охотник.

Спешим вперёд и видим, что он что-то заинтересованно рассматривает. Это что-то издалека представляет собой бесформенный клочек темного меха.

Подходим к Ряше. Он протягивает нам этот клочек и гордо заявляет.- Вот куницу добыл. Засолю, отвезу домой, подарю Маняшке: пусть играет. Не понравится - выделаю как декоративную шкуру и повешу на стену.

Рассматриваем бедную зверушку, ставшую жертвой нашего азартного охотника.

Зверёк совсем маленький.

- Не куница это, а выдра маленькая. Крыса, вобщем,- заявляет Сашка.

- Сам ты крыса,- огрызается оскорблённый Ряша.

Несколько минут они оживлённо спорят, выясняя видовую принадлежность жертвы. Потом приходят к соглашению, что это, скорее всего, всё-таки куница.

Идём дальше. Вокруг нас простирается гористая долина, заросшая внизу по склонам кустами шиповника, боярышника, ещё каких-то растений, а выше редколесьем из берёзы и пихты.

Осень уже набросала вокруг густые мазки желтого, красного, оранжевого цвета.

Жарко греет солнце, дует сильный порывистый ветер, но на душе тихо и спокойно.

Мы путешествуем по верховьям уже около двух часов, но ни зверя, ни какой ни будь съедобной птички так и не повстречали.

Пробные запуски нашего рыболовного средства тоже ничего не дают. Рыба не берёт.

Зато то и дело мимо нас по противоположному берегу движутся, натужено ревя двигателями, мощные лесовозы.

Самое интересное в том, что по совершенно загадочным причинам, они перетаскивают лес туда и обратно. Машины одни и те же, и перемещаются они мимо нас через таки промежутки времени, что мы почти на сто процентов уверены в том, что их нигде не разгружают. Эта загадка так и осталась неразгаданной нами.

Поворачиваем назад и через час, так как идём без остановок и отвлечений на охоту и рыбалку, приходим в свой лагерь.

Я тут же залез в палатку и заснул мертвым сном.

Проснулся я около пяти часов вечера.

Снаружи меня встретило всё тоже голубое безоблачное небо, жаркое солнце и сильный ветер.

Пъём чай. После чего ребята снова хватаются за ружья и отправляются на охоту теперь уже по распадку вверх в горы, а я с кинокамерой решаю взобраться на находящийся рядом крутой безлесный холм, чтобы с него запечатлеть окружающую нас местность.

С непривычки подниматься вверх по крутому и бугристому склону довольно трудно.

Замечаю, что вокруг меня то там, то здесь появляются какие-то небольшие столбики рыжеватого цвета, которые при приближении к ним мгновенно исчезают. Оказывается что это - байбаки или, проще говоря, горные алтайские сурки, которые с любопытством наблюдают за вторжением в их владения незнакомого существа.

Горный вид, похож на равнинного байбака и тарбагана, но шерсть у этого зверька длиннее и мягче. Верх головы темный.

Как и у всех норных животных, глаза расположены высоко, на уровне свода черепа. Слегка высунув голову из норы, сурок видит все окрестности, оставаясь при этом незаметным для наблюдателя. По сравнению с норами равнинных сурков холмик около входа в нору байбака, так называемый “бутан”, слабо выражен, так как выбрасываемая при рытье земля легко скатывается вниз по склону. Рядом с входом сурком сооружается наблюдательная площадка, на которой помещается выходящий из норы зверек.

Байбак, хотя и красив, но опасен для человека, так как является природным носителем возбудителя чумы, поддерживающим существование ее очагов в горах Средней Азии, Алтая и Тувы.

Забравшись наверх, с восторгом смотрю на окружающую меня панораму.

Глядя на эту красоту, мне почему-то подумалось - Вот я пытаюсь рассказать о событиях прошедших дней, а может быть это никому не нужно, может быть это просто скучно и, в конце концов, не будет нужно даже мне?

В мире происходит тьма событий, и жизнь наша слишком скоротечна, чтобы успеть обратить внимание даже на маленькую их часть. Может и говорить надо только о самом важном, а на остальное просто не тратить времени.

Становится жалко свою жизнь, которую тратишь на изучение ненужных вещей. Наверное, важно только то, что подскажет нам, как полюбить мир, и как после этого раздать знакомой тебе части населения земли радость, которая тебя переполняет.

Человек обладает удивительной способностью - умением чувствовать себя первооткрывателем, и не обязательно при этом на самом деле им быть. Сознанию невдомек о том, что когда-то кто-то был на том месте, где вами завладело это чувство. Хронология событий важна для летописи, но не для сознания, которому вполне достаточно воспринимать просто необжитый и незнакомый пейзаж.

Вдоволь насмотревшись на красоты природы и запечатлев на плёнку всё увиденное, быстро спускаюсь вниз к палатке.

Ребят всё ещё нет. Возвращаются они уже затемно, пустые, усталые, но полные, как и я, впечатлений от увиденного.

В распадке они видели свежайшие экскременты медведя, вспугнули одну единственную, очень большую птицу, но больше ничего не встретили.

Отдохнув минут двадцать, Ряша схватил кораблик и отправился на рыбалку.

Минут через сорок он вернулся и с ходу заявил.- Полный бесполезняк. Рыбы не было и нет. Будем жрать супы из пакетиков и макароны.

Ужинаем почти в десять часов вечера, после чего сразу же ложимся спать. Сказывается усталость, вызванная сегодняшней первой вылазкой и воздействием на организм чистейшего горного воздуха.

Ночью резко похолодало. Температура воздуха была минусовая.

Однако спать нам было очень хорошо, так как палатка великолепно нагревалась изнутри нашим дыханием.

Утро восемнадцатого сентября было снова солнечным и на этот раз безветренным.

Выглядываем наружу и с удивлением видим, что вода в вёдрах замёрзла.

Правда, под лучами солнца воздух быстро прогрелся и становится по-летнему жарко.

Выхожу из палатки и сразу же оказываюсь внутри волшебного утра. Воздух чувствуется, как очень материальный предмет. Все вокруг старается произвести на меня самое лучшее впечатление. Небеса выглядят наисвежайшими, деревья и кусты выспавшимися,

Курчум собрался сделать первый утренний вздох и уже набрал для этого воздух в легкие. В этот момент особенно приятно умыться. Вода живая и дарит свежесть. Я получил этот день в подарок - божественный дар. День в подарок...

Стаскиваю с себя всю верхнюю одежду и с удовольствием загораю. Моему примеру следуют и Ряша с Сашкой.

Даже не верится, что сейчас уже вторая половина сентября. На небе не видно ни одного облачка.

Накачиваем нашу лодку и перетаскиваем её к самой кромке берега.

Ряша мастерит на ней сзади багажник.

Глядя на оранжевые, блестящие под лучами солнца, борта удобной и надежной ЛАС-5 я снова предался философским размышлениям.

Если поставить на возвышенность мужчину и заставить женщин двигаться строем перед ним, то скоро в глазах у него зарябит, и он устанет рассматривать и оценивать их прелести: ноги, грудь, живот...

Но может случиться так, что ему повезет, и он почувствует душевное смятение от вида ничем, на первый взгляд, не примечательной особы.

Его может пронзить изнутри электрический ток неизвестной природы, могут произойти и другие чудеса, сигнализирующие мужчине на возвышенности о том, что пора влюбляться.

И тогда он спускается с пьедестала вниз, глаза у него неестественно блестят, он подходит к объекту любви на близкое расстояние, плюхается на колени и начинает нести всякую романтическую чушь, пытаясь склонить даму испытать взаимность и побыстрей.

Примерно то же самое произошло и со мной, когда я впервые увидел накаченную до звонкой упругости оранжевую ЛАС -5.

Я увидел её - СВОЮ лодку. Она полностью соответствовала моим внутренним душевным процессам. На вид она не выглядела, как что-то особенное. Но запала мне эта лодочка в душу моментально.

Я готов был упасть на колени перед бывшим в употреблении плодом чужого технического творчества. Чувство это было особенное и новое для меня, потому что к всякого рода приспособлениям отношусь обычно равнодушно. А тут даже не приспособление, - просто надувная вещь. Она просто лежала в надутом состоянии, лениво демонстрируя свои прелести без малейшего желания быть проданной.

Но я начал влюбляться, и как мужчина с опытом не требовал любви ответной сразу, а собирался разжечь страсть в ней и в себе с помощью постепенного совершенствования её конструкции для условий сплава по горным рекам.

Лодочка в надутом состоянии заняла все свободное комнатное пространство, но я не огорчался, передвигаясь внутри комнаты боком вдоль стен, и при этом испытывал безмерное счастье от приобретения вещи, которая позволит мне уплыть куда-нибудь далеко.

Я не ошибся в предмете своей любви и обожания. Во уже более десяти лет именно этот ЛАС безотказно делит со мной все радости и горести походной жизни.

На два часа дня у нас намечены банные процедуры, которые мы будем принимать в бане гостеприимных казахов.

Собираем бельишко и направляемся в банные гости. Всю дорогу нас сопровождает солнце, которое сегодня жарит совершенно нестерпимо. Под его лучами мы уже успели как следует обгореть.

Баня была небольшой и топилась по черному. Натаскав воды из колодца и заправив печку дровами, мы разожгли её. В этом нам помогал Кумаркул: показывает, где брать дрова и поясняет, что растапливать печь, нужно плеснув в топку полстакана керосина. После этого достаточно одной спички, чтобы загорелись любые дрова.

Перед растопкой Ряша немного поворчал, что теперь во время мытья будет вонять, но Сашка уверил его, что горючего было использовано настолько мало, что никто и ничего чувствовать не будет, тем более что все запахи керосина перебьёт запах дыма.

Баня топится около двух часов.

После этого мы приступили к её подготовке для принятия банных процедур. Вытаскиваем наружу и помещаем в небольшом очажке, сооруженном на открытом воздухе, оставшиеся в топке угли. Смываем кипятком с камней золу и сажу и проветриваем баню от скопившегося в ней угарного газа. Его внутри предостаточно. Затем баня закрывается и прогревается накопленным в ней теплом.

Весь этот процесс длится где-то около часа.

После этого мы приступили к мытью. После всех дорожных мытарств и вчерашнего похода мыться было очень приятно, хотя в банном помещении всё ещё ощутимо попахивало дымком и даже немного щипало глаза.

Вода, разогретая с помощью дров, обладает дивными свойствами: она радует тело и придает необычайную легкость дыханию. Как только умоешься такой водой, то голова сразу же кружится, будто перед засыпанием.

Можно ли испытать счастье с помощью двух ведер горячей воды? Очень даже запросто - надо в холодном климате преодолеть полтысячи километров на весельной лодке, а затем помыться - и ты в раю.

Принимая банные процедуры, Ряша, глядя на Сашку, шутил.- Объему твоей талии позавидует любая манекенщица. Чего нельзя сказать об объеме бедер. А размер бюста здесь и вовсе не причем.

Сашка не обращал никакого внимания на эти подначки и продолжал усердно мылить голову.

Закончив операцию по намыливанию, он обратился к Ряше.- Поупражнялся в злословии и довольно. Теперь помоги другу, полей на головку.

После мытья Ряша рискнул сбегать окунуться в ручей, который протекал рядом с баней. Мы с Сашкой эту затею не поддержали, так как добираться до него можно было, только пробегая босиком по густо усеянному навозными лепёшками огороду. Чуть просохнув, идём в дом, где гостеприимная хозяйка уже приготовила для нас настоящее угощение: чай с горным мёдом.

Ряша внимательно и с нескрываемым ожиданием посмотрел на Сашку.

Тот мгновенно все понял, достал из кармана куртки бутылку со спиртом и звучно поставил её на стол.

- Не хлебом единым жив человек. Нужно что-то и выпить,- заявил он.

Смотрю на хозяев и вижу, как у них радостно засветились глаза. От рюмахи не отказывается ни хозяйка, ни Кумаркул.

- А ты будешь?- спросил меня Сашка.

- Воздержусь, пожалуй.

- Зря. Если почитать все, что пишут о диете, видишь, что у едоков куда больше проблем, чем у выпивох.

- Ладно, уговорил. Наливай и мне своего пойла.

- Не пойло это, а "корчма". Так Русичи свое самогонное вино называли. Лучше вспомни из Евгения Онегина:

Вошел: и пробка в потолок,

Вина кометы брызнул ток,

Пред ним roast-beef окровавленный,

И трюфли, роскошь юных лет,

Французской кухни лучший свет....

Нет: рано чувства в нем остыли;

Затем, что не всегда же мог

Beef-steaks и страсбургский пирог

Шампанской обливать бутылкой…

- Хватит поэзии. Не у себя дома за столом, а в гостях. Вон хозяева уже давно заждались, когда ты трепаться кончишь,- остановил Сашку Ряша.

Хозяева, действительно никак не могла понять причины в задержке с опробованием налитого в чашки.

После первой выпитой дозы за столом становится веселее и шумнее.

Вдоволь напившись чая, мы стали собираться домой, в свой лагерь.

Кумаркул едет нас провожать.

Этим не преминул воспользоваться новоявленный любитель верховой езды - Ряша.

Он громоздится сзади Кумаркула на бедное вьючное животное, которое заметно проседает на ногах от этого незапланированного груза.

Ряша громадным кулем нависает над Кумаркулом и крепко держится за его телогрейку, так как едет без стремян и всё время пытается соскользнуть с конской задницы.

Прибыв в лагерь, разжигаем костёр и снова кипятим чай. Перед чаепитием мои приятели вместе с Кумаркулом решают продолжить спиртование организмов.

Я решаю поберечь здоровье и решительно отказываюсь принимать участие в этой операции.

- Ты нам не друг, ты нам теперь просто товарищ. Предлагаю выпить за здоровье тех, у кого оно еще осталось!- заявил Ряша.

С этими словами он вылил себе в рот содержимое кружки.

- Вкусно!- заявил он и тут же наполнил кружки второй раз.

Теперь тост предложил Сашка.- В Африке много ядовитых змей, укус которых смертелен. Если змея укусит в руку, то можно высосать яд и выплюнуть его. Если змея укусит в ногу, то можно кое-как дотянуться и сделать то же самое. А если змея укусит в задницу? Так выпьем же за друзей, которые не оставят нас в трудную минуту!

- Это ты на кого намекаешь?- попытался обидеться я.

- Ни на кого. Просто тост такой,- выкрутился Сашка.

- Ладно вам словами баловаться. Мы здесь собрались для того, чтобы выпить. Так выпьем же за то, что мы здесь собрались!- остановил нас Ряша.

Он выпил и тут же выдал анекдот: Изобрели стоградусную водку. Француз выпил стопку и умер. Американец выпил стакан и умер. Русский выпил бутылку и возмущается.- Только изобрели, а уже разбавленная!

Пока ребята пили, а затем уже вместе со мной чаёвничали и занимались обычным в таких ситуациях трёпом, собака Кумаркула, прибежавшая вслед за хозяином, успела спереть у нас из развязанного продуктового мешка с трудом добытый нами в столице дефицит - батон копчёной колбасы.

Первым обнаружил пропажу я, и тут же довёл своё открытие до хозяина зловредной рыжей шавки.

- Дядя Толя, дай ружьё, я её тут же при вас застрелю,- заявил уже изрядно запьяневший Кумаркул.

 

С трудом уговариваем возмущённого казаха не делать этого.

- А, вдруг, колбаса найдётся.- хитрит Сашка.- Может её Ряша, куда впопыхах засунул и забыл.

- Всё равно я эту сучку застрелю. Она у нас дома недавно петуха загрузла,- упирается Кумаркул.

В конце концов, нам удаётся убедить Кумаркула сохранить воровке жизнь, но он тут же ни с того ни с сего заводит беседу уже о другом.

- Мужики, вы не думайте, что все казахи такие же, как тот глот, что с вас спирт за провоз взял. У нас таких совсем мало. Это, небось, какой-нибудь приезжий… Поверьте, я чуть со стыда не сгорел, когда увидел, как он вас обдирает.

Мне почему-то вспомнился анекдот:

Встpечаются китаец и казах.

Китаец.- А сколько y вас наpодy-то?

Казах.- Hy, казахов миллионов семь, а всего людей в Казахстане - четыpнадцать.

Китаец.- Hадо же! Вы, наверное, все друг друга в лицо знаете!

 

Мы пытаемся успокоить разошедшегося казаха.- Успокойся, Кумаркул, не обращай внимания. Плохих людей всё равно много меньше, чем хороших. Так везде и у вас тоже.

Дарю разволнованному событиями казаху шесть штук американских малокалиберных патронов, которые случайно оказались у меня с собой, так как мелкаш мой остался дома.

Кумаркулу очень нравится мой охотничий нож.

- Подарите.- просит он.- Я в долгу не останусь.

Ненавязчиво отказываю ему в этой просьбе, говоря, что этот нож очень дорог мне и везде и всегда со мной.

- Знаешь, Кумаркул, есть такие вещи, которые никому и никогда не дарят.

- Ладно, коли так,- неохотно отстаёт от меня казах, и тут же обращает совё внимание на нож Ряши.

- У тебя ножичек тоже то, что надо,- завистливо вздыхает он.

- Хочешь, давай меняться,- благосклонно говорит Ряша.- Я у тебя дома тоже неплохой ножичек видел с ручкой из карельской берёзы. Приноси завтра, махнёмся.

После очередной стопки казах окончательно захмелел.

- Поеду сейчас домой. Лягу спать, а завтра привезу вам мёду,- заплетающимся языком заявляет он, довольно лихо взбирается на лошадь и исчезает. За ним вслед бежит и рыжая воровка.

Уже совсем темно. Надвигается ночь. Пока ещё не холодно.

После отъезда Кумаркула мы ещё около часа сидим у весело потрескивающего костра, а в половину двенадцатого залезаем в палатку.

Ряша ворочается в спальнике с боку на бок.

- Не могу заснуть что-то,- жалуется он и внезапно во весь голос запевает.

 

 

 

Храня привычку пить по-русски,

Не допускай в процессе крен –

Знай - лучшим блюдом на закуску

Всегда в России был лишь хрен.

 

- Ты что, сдурел,- завопил уже успевший почти заснуть Сашка.- Для пения тоже свои часы и нормы есть.

- Не боись. Я красиво пою, душевно. Ты, небось, таких песен никогда раньше не слыхал. Лучше слова запоминай. Потом вместе петь будем.

- Иди ты, знаешь, куда… Тоже мне, народный артист нашелся. От такого пения у любого крокодила ласты склеятся!

Никакие увещевания на самодеятельного певца не действовали, и он в течение часа услаждал наш слух исполнением бардовского репертуара.

Утро, солнце, голубое небо, слабый тёплый ветерок. Прелесть неописуемая.

Вылезаем из палатки и наслаждаемся жизнью и природой.

Но, что это? Все шмотки, которые были размещены под пологом, разбросаны вокруг палатки и кострища. Погром полный и окончательный. Особенно досталось продуктовому мешку. Его потрошили на славу. Валяются разорванные пакеты с сухарями и упаковка блинной муки. На низеньком кустике болтается верёвочка: это всё, что осталось от последнего батона копчёной колбасы.

Сразу понимаем, что ночью лагерь посетила всё та же рыжая воровка - собака.

Ходим и собираем остатки продуктов. Колбасы у нас не осталось ни кусочка. Гадина сожрала её всю. Пшено перемешано с рисом. Сухари разбросаны по траве.

Ранний завтрак противной собаки обошелся нам в пятнадцать рублей и отсутствием практически большинства запасенных на поход продуктов.

- Зря Кумаркул вчера её не пристрелил. Придётся теперь экономить на всём и всё оставшееся время,- сокрушается Сашка, который первым обнаружил этот погром.

- Ничего будем быстрее на охоту бегать и рыбку ловить тщательнее.- говорит Ряша.

Я шучу.- Собачка пришла погостить с утречка к Игорьку, и наша колбаска сказала - ку-ку.

Позавтракав и ещё немного попереживав об утраченной колбасе, ребята направляются на рыбалку, но она снова ничего не приносит.

На обед варим молочную кашу из смеси риса с пшеном. Молоко нам вчера презентовали добрые казахи.

Во время принятия нами пищи к костру на лошади подъехала старшая казашка, которая вот уже в течение двух часов безуспешно ищет ушедших куда-то коров.

Ей уже пятьдесят шесть лет, но на лошади она держится великолепно.

- Как там наш Кумаркул.- спрашивает Ряша.- Здоров?

- Да нет… Лежит, болеет. А у вас тут айш (по-казахски - красиво).

Она хлещет лошадь плёткой и уезжает.

До обеда мы ничего не делаем: лежим и загораем, благо солнце греет совсем по летнему.

 

 

Мне поручают готовить на обед изысканный, как говорит Ряша, суп кандей, состоящий из комбинированных готовых пакетных заправок: из шампиньонов и курицы, а ребята уходят вниз по течению разведать условия предстоящего нам сплава.

Вернувшись, они говорят, что река хотя и очень мелкая, но пройти можно.

Это успокаивает.

После обеда решаем сходить вверх по правобережному распадку и посмотреть, не удастся ли добыть мишку или, на худой конец, марала. Скудные запасы пищи нужно пополнять.

С нами в качестве проводника собирается в этот поход и Кумаркул. Он уже успел отболеть и прибыть в наш лагерь на своей лошади в сопровождении тёщи и дочки.

Гюльнур уже полтора года и она всё соображает. Девчушка очень симпатичная, щёчки, как у бурундучка. Её очень нравится наш оранжевый ЛАС. Айш!

Бабушка при нас начинает поить её молоком из поллитровой бутылки. Говорит, что Гульнур пьёт молоко, как телёнок, сколько ни давай.

Угощаем Кумаркула и его тёщу нашим экзотическим блюдом. Сначала они пробуют еду с некоторой опаской, но потом быстро опустошают миски. Похоже, что блюдо им понравилось.

Кумаркул говорит, что на мишку надежды гораздо больше, так как он постоянно бродит около их пасеки.

Медведь, по его словам, мирный и спокойный, никого не трогает: ни пчёл, ни скот.

Собираемся в поход. Ребята проверяют свои ружья, а я - кинокамеру.

Доехав до пасеки, оставляем там хозяйку и Гульнур, а сами направляемся дальше вверх по распадку.

Кумаркул предлагает мне покататься на лошади. Сажает меня сзади себя. Уже через минуту я начинаю ёрзать по мягкому гладкому крупу лошади. Чтобы не соскользнуть с этого необычного сидения крепко цепляюсь за какую-то металлическую деталь седла.

Когда лошадь начинает передвигаться по крутому склону вверх мне приходится прилагать героические усилия, чтобы скатиться сначала к хвосту и не свалиться с неё.

Места вокруг очень красивые. Несмотря на осень вокруг сплошное Разноцветье. Склоны, круто уходящие вверх и сплошь заросшие низким густым кустарником, словно бы покрыты разноцветными лоскутами.

Среди этих лоскутов видны отдельные островки осин, берёз и лиственниц.

Картину завершает нежно голубое бездонное небо и чистейший горный воздух, который упругими волнами наполняет наши лёгкие.

Правда, ребятам пока не до этих красот. Чтобы не отстать от четвероногого животного они вовсю пыхтят и потеют, выгоняя из себя остатки вчерашних спиртовых паров.

Минут через двадцать забираемся на самую вершину холма, и перед нами сразу же открывается ещё более удивительный и очаровательный вид на окружающий мир.

До самого горизонта расположились многочисленные пологосклонные холмы и ложбины. Они все заросли высокой травой и кустарниками. Отдельными вкраплениями расположились купы деревьев и причудливые скальные островки бурого, светло-коричневого, чёрного и даже ослепительно белого цвета.

Очень красив созревший крупный шиповник тёмно-бордового и почти чёрного цвета.

Мозаичное панно природы настолько завораживает нас, что мы останавливаемся и, не отрывая глаз, наслаждаемся открывшейся перед нами картиной.

Кумаркул оставляет нас балдеть, а сам отправляется дальше и мгновенно скрывается из виду на воём транспортном аппарате с хвостом и копытами.

Через несколько минут мы увидели его в виде движущейся точки на склоне одного из дальних холмов.

- Так охотиться можно,- завистливо вздыхает Ряша.- Это тебе не своими копытами землю рыть в соплях и поте.

Через час Кумаркул вернулся из разведки и доложил нам, что ничего обнаружить не удалось: ни медведя, ни марала, ни вообще… Хотя в этих местах обычно всегда вся эта живность встречалась регулярно. Две недели назад он видел здесь даже пару лосей.

- Вам видать, просто не повезло. Хотите, я вам хоть берлогу медвежью покажу, где он обычно обретается?- спрашивает он нас.

Мы охотно соглашаемся и уже через несколько минут оказываемся перед большой чёрной дырой, открывающей вход в глубокую яму, вырытую на крутом склоне под корнями лиственницы. Около ямы куча земли, не менее пары кубометров, которую усердный миша выгреб лапами, строя своё жилище.

Показав нам эту достопримечательность, Кумаркул прощается с нами и уезжает домой, оставив нас одних.

Обратно возвращаемся по устью ручья, проложившему своё русло по довольно круто спускающемуся вниз узкому. Каменистому ущелью. Ручей мелкий и бурный, сплошь заросший густейшим колючим кустарником шиповника и ежевики.

С трудом продираемся через эти низкорослые дебри.

Путь вниз по ручью занимает у нас не менее часа.

- Кумаркул уже давно дома, чаи гоняет,- говорит Сашка, освобождаясь из колючих объятий очередного куста.

Ряша сильно ударил ногу о торчащий сук, и тут же твёрдо решил, что вечером будет прижигать боль алкоголем.

Я уже второй день сопливлюсь и немного покашливаю. Наверное, подпростыл после бани, а может быть это ещё московская простуда. Ничего, на природе хворь у меня, как правило, проходит быстро.

Наконец мы выбираемся на открытое место и через десяток минут уже сидим за столом. Хозяйка кормит нас ароматнейшим наваристым супчиком из бараньей требухи.

После него ребята пьют только что из-под коровы парное молоко и готовятся к последствиям от этой процедуры. Я рисковать не хочу и любезно отказываюсь от тёплого напитка.

Наполнив до предела желудки едой, благодарим хозяев и направляемся домой. С собой ребята тащат полный трёхлитровый термос с молоком.

Придя в лагерь, разводим костёр и кипятим целое ведро крепчайшего чая, так как после бараньей похлёбки очень хочется пить.

Чай пьём с душистым ароматным мёдом, килограмм которого привезли нам днём добрые казахи.

За чаем делимся впечатлениями от уходящего в прошлое только что завершившегося дня.

Почти одновременно я и Ряша почему-то вспоминаем о Гюльнар.

- До чего симпатичная, я бы даже сказал красивая, девчушка,- говорит Ряша.

- Это верно симпатичная. Правда понятие о красоте у разных людей бывает зачастую очень разное.

- Ты. Как всегда, прав,- соглашается со мной Ряша.- Не даром говорят, что если ты намерен же¬ниться на красавице - же¬нись. Это совершенно не сложно. Главное себе вну¬шить, что твоя избранница - эталон.

Например, в Древнем Египте непременным атри¬бутом красоты считался длинный затылок; у древних сарматов, живших на нашем юге, - скошенный лоб, почти параллельный земле; у ин¬ков - головы, похожие на цифру восемь. Всего этого дости¬гали, бинтуя еще неокреп¬шие кости черепа младен¬цев.

Маори шалели от при¬плюснутых носов; мамы, желая видеть сына или дочь неотразимой, прижимали чадам носы с помощью раз¬ных приспособлений.

- А вот во Франции еще в XVI веке считали, что чем носо¬витей, тем красовитей,- перебиваю я вошедшего в раж Ряшу.- И носы будущим красавцам вытягивали до таких размеров, что орлы стали вымирать от зависти.

- Ты это на что намекаешь?- возмутился Ряша.

- Ни на что. Таковы упрямые факты истории. Ты же прекрасно знаешь, что в Европе под красивыми подразумеваются прямые ноги; древние греки даже придумали приспособление, выпрямляющее оные. А у кочевых же народов идеал прекрасного - ноги кривые: они плотнее обхватывают лошадь. Калмыки делали ко¬лыбели со специальной де¬талью в виде воронки, кото¬рая раздвигала колени ре¬бенка. Буряты для этой цели между коленками клали ко¬мок кожи.

Девочкам в Китае еще в се¬редине XX века сгибали паль¬цы ног и туго приматывали их к стопе узкими полосками ткани, чтобы ступни не выра¬стали длиннее 8-10 см. Бед¬ные красавицы всю оставшу¬юся жизнь были вынуждены бинтовать ноги, потому что и в бинтах они ходили с трудом, а без них вообще передви¬гаться не могли.

Ряша снова перебивает меня.- Ты бы ещё вспомнил, что древние майя подвешива¬ли к волосам на уровне глаз маленьких девочек шарик из каучука. Ребенок невольно смотрел на прыгающий от каждого движения шарик, и в итоге девица вырастала плени¬тельно косоглазой.

А родители некоторых племен в Океании еще в детстве выбивают своим ча¬дам несколько зубов: кто же не хочет, чтобы его ребенок вырос красивым!

Выслушав его, я снова вернулся к проблеме носов.- Кстати, ты никогда не обращал внимания на то, что у людей с плоскими и круглыми лицами не бывает длинных носов. У них носы всегда маленькие, чаще чуть приплюснутые, пуговкой. Правда, иногда попадаются и остренькие, но миниатюрные.

- Ага, каждой конфигурации свойственны свои пропорции.

- Ты прав бродяга, хотя и заумно, но, по сути, правильно. Не смейся. Лучше приглядись повнимательнее к окружающему, и сам всё увидишь и осмыслишь. Только у людей с продолговатыми фейсами носы бывают продолговато длинны и мощны. Так задумала и решила наша природа-мать и была права. Представь себе круглое, как тарелка, лицо в профиль и на нём нелепое продолговатое сооружение с двумя ноздрями.

Сашка сидел у костра молча и лишь улыбался, слушая наши разглагольствования о красоте. Айш!

К вечеру небо обложило облачностью, но к полуночи над нами снова засверкали яркие звёзды. Было тепло и уютно.

Спать легли довольные жизнью и собой.

 

Сегодня суббота, двадцатое сентября.

Утро солнечное, хотя на небе кое-где видны отдельные небольшие облачка.

Встаем около девяти часов и сразу же начинаем собирать шмотки и свертывать палатку.

Подготовившись к отбытию, быстренько пьём горячее молоко с мёдом. К питью Ряша подаёт поджаренные на молоке гренки.

Когда мы уже готовились к отплытию, на берегу внезапно появился Кумаркан. Он слез с лошади, подошел поближе и стал с любопытством наблюдать за нашими сборами. Особенно его интересовали рыболовные принадлежности, которые Ряша разложил на борту ЛАСа.

Видя это, он любезно дарит казаху пяток маленьких тройников, которые мы используем для вязания мушек.

Пользуясь тем, что Кумаркан всё ещё не ушел, отправляем Сашку на пасеку уговорить хозяйку налить нам пару бутылочек ароматного меда, который мы намереваемся увезти домой в качестве презента.

Сашка ворчит, но соглашается выполнить это ответственное поручение нашего маленького коллектива. На пасеку он едет, взгромоздившись на лошадь позади "водителя" Кумаркана. Седла под ним нет, поэтому он всё время ёрзает на крупе, стараясь не сползти к хвосту своего экзотического транспортного средства.

- Интересно, что с ним будет к концу поездки,- говорит мне Ряша, с любопытством наблюдая за манипуляциями ездока.- Когда на лошади сидит всадник без головы ей приходится думать за двоих.

Через час наш гонец возвращается всё на той же лошади, управляемой Кумарканом, и привозит с собой две бутылки из-под шампанского, наполненные золотистым мёдом.

Мы быстро упаковываем их в мешок, прощаемся с Кумарканом и отплываем.

Лодка перегружена, поэтому то и дело чиркает днищем по камням. Часто приходится вылезать за борт и перетаскивать её на более глубокие места.

Курчум в этих местах неширок, мелок и очень быстр. Он весь буквально нашпигован камнями самого разного размера.

Нас от проколов спасает лишь то, что камни не острые, а обкатанные водой и временем.

Само собой сложился незамысловатый стишок, составленный из слов начинающихся на букву "К".

 

Курчумчик кружевом кружился,

Корму, как карусель кружил,

Кипел, корячился, кичился,

Колёсами камней крутил.

 

За пятнадцать минут сплавляемся на километр, хотя течение реки не менее семи километров в час.

Останавливаемся и пробуем ловить рыбу на кораблик. Через пять минут Сашка ловит первого в этом сезоне хариуса.

Я пытаюсь ловить на спиннинг, но уже через два заброса блесна цепляется за камень. Все попытки освободить её рывками лесы в разные стороны безрезультатны. Пробую освободить ее, перебравшись на другой берег. Распускаю лесу почти на всю катушку и перебредаю речку, благо воды здесь по колено.

Река здесь течёт двумя неширокими и очень бурными рукавами. Сначала преодолеваю левый рукав, успев зачерпнуть в сапог с пол-литра холодной воды.

Когда я собирался с духом для форсирования второго рукава, леса внезапно ослабла, и блесна сама освободилась от зацепа. Курчум благородно даровал её мне, удовлетворившись намоченными ногами.

Ругаясь про себя весьма непечатными словами, быстро возвращаюсь к лодке. Спешка тут же даёт о себе знать: я поскальзываюсь на очередном гладком камне и плюхаюсь с размаху задницей в самой быстрине. Хорошо ещё, что на мне надеты болоньевые штаны. Вымокаю только на одну половину задницы и заливаю водой второй сапог. Теперь придётся сушить оба сапога.

Русский человек всегда славился своим умением находить выход из самых трудных и невероятных ситуаций. Но ещё боле он прославился умением находить туда вход.

Снимаю обувку и выливаю из них холодную воду, отжимаю штаны. Сушиться по-настоящему буду уже на стоянке.

- Ну и как?- спрашивает меня Сашка.- Есть эмоции или нет?

- Отжимая воду, я отвечаю ему.- Впечатление сильное, но неприятное. Теперь эмоции, а до этого были лишь переживания. Именно это событие явилось катализатором глубинного понимания юмора происходящего, но Вы с Ряшей, вряд ли, захотите оставить собственные каноны мысли, чтобы присоединиться ко мне и разделить этот юмор.

Эмоция - вещь, имеющая протяженность - протяженность во времени, а переживание всегда моментально, оно всегда живет только здесь и сейчас. Переживание - это точка с нулевой протяженностью. Это - катарсис. Как мощь боевого кинжала сосредоточена в его острие - в точке, не имеющей протяжения - так и мощь переживания сосредоточена в мгновении, там, где нет ни прошлого, ни будущего.

Ловим ещё минут пятнадцать, но рыба больше на обманку не реагирует.

Садимся в лодку и отплываем. Снова очень часто приходится вылезать из лодки и протаскивать её через мели и камни. Иногда мы с Сашкой бредём по берегу, а сплавляется один Ряша.

На мне уже мокра не только задница, но и всё остальное. Проплыв около пяти километров, встаём на ночёвку на левом берегу, плоском и высоком.

Метрах в двухстах, точно напротив нашей палатки виднеется загон для скота и несколько домиков. Людей около этого жилья не видно.

Я почему-то вспоминаю, что где-то здесь, в юго-восточном Казахстане есть деревенька с замечательным названием "Ясные вопли". Дворов в ней всего сорок, а обитаемых - всего-навсего девять.

Ряша возится в своих записках, долго изучает их, после чего уверенно заявляет.- Мужики, мы доплыли до Каражира.

Перед нами раскинулась широкая холмистая долина. Её вид великолепен и завораживающ.

Я быстро развожу костёр и с облегчением начинаю просушивать одежду и сапоги, а ребята снова принимаются за ловлю рыбы.

Через полчаса они подходят к палатке и показывают мне шесть штук некрупных, но от этого не менее желанных хариусов. Теперь мы обладаем семью рыбками.

- На три не делится. Но я эту задачу решу просто - седьмая рыбка моя,- заявляет Ряша.

- Обойдешься,- шумит Сашка.- Хотя я её поймал, но будем морским бросать.

На ужин жарим первую пойманную рыбу. Мало, но очень вкусно.

В девять часов вечера из-за гор выходит луна. Природа вокруг нас мгновенно становится сказочной и загадочной.

Метрах в шестидесяти ниже нас по течению через реку вброд переправляются двое всадников. Их силуэты чётко видны в лунном свете. К нам они не подъезжают и быстро скрываются в ночи.

Спать ложимся около десяти часов.

 

Проснулся я около восьми часов, выглянул в щель полога на улицу и обомлел.

Ночью был настоящий мороз: не менее четырёх - пяти градусов ниже нуля. Вся трава была покрыта толстым слоем блестящего белоснежного инея. Над рекой вставал плотный туман.

Вода в стоящих рядом с палаткой вёдрах и бутылке замёрзла.

Всходящее над рекой солнце с трудом согревает холодный воздух, но под его лучами иней превращается в капельки воды, которые начинают переливаться и сверкать, словно настоящие изумруды.

В палатке не то, что снаружи: тепло и уютно. Я снова зарываюсь в спальный мешок и продолжаю давить ухо. Быстро засыпаю.

Проснулся я уже около десяти часов, когда ребята хлопотали снаружи, готовя завтрак.

Вылезаю наружу. Там уже ничто не напоминает о ночном морозе.

Туман пропал, иней растаял, жарко греет солнце.

Ряша сообщает мне, что рыба снова не хочет ловиться и игнорирует все его рыбацкие уловки. Он ночью сильно и надрывно кашлял. Хотя и не купался, как я, но сумел простудиться. Говорит, что и сейчас чувствует себя неважнецки.

Засопливел и Сашка.

Хорошо, что погода пока нас балует. Вот уже пять дней нас непрерывно греет жаркое солнце.

За это время мы успели как следует загореть и обветреть.

Иду умываться. По реке сплошным потоком течёт желтая листва.

На наших глазах мгновенно пожелтели все берёзы и покраснели осины. Осень полностью вступила в свои права и рисует только одной ей свойственными красками по природному холсту Алтая.

Воздух чист, сух, прозрачен и очень тёплый. Намоченные во время умывания рукава рубашки мгновенно высыхают.

На пихтах, которые растут недалеко от палатки, резво позванивают голосами суетливые синички, выклёвывая семечки из созревших шишек.

Над самой палаткой весело кружит летучая мышка. Она делает над ней круг за кругом, чего-то высматривая. Мышка очень похожа на маленький самолётик, который никак не может выбрать место для посадки. На фоне светло-голубого неба и золотой листвы берёз это забавное существо выглядит удивительно мило и мирно.

От костра слышится голос Сашки.- Пертусики к столу! Пора хрипы лечить!

Сегодня выходной день, но это для трудящегося населения, а не для нас. У нас сегодня днёвки нет, поэтому мы быстро завтракаем, грузимся в лодку и отплываем.

Тайга, если, конечно, можно назвать тайгой редкий смешанный лес, растущий по склонам вдоль реки и распадкам между холмами, пуста.

Только маленькие кулички - пискуны стремглав слетают с камней около воды и стремглав с криками уносятся вниз по течению за очередной поворот реки.

Курчум снова радует нас своей красотой и весёлостью.

Реки России! Какие вы все разные, но всегда неизменно прекрасные.

Бурливые, все в белой и пышной пене, в которой золотыми блёстками всплывает, кружащаяся в водоворотах, листва, перекаты чередуются с гладкими и очень быстрыми плёсами, глубина которых не превышает метра.

Через час сплава перед нами открывается вход в каньон. Длина его по описанию около десяти километров.

Река сразу же становится ещё уже и быстрее. Берега отвесно взлетают вверх, нависая над руслом Курчума экзотическими скальными плитами, поросшими цветными лишайниками.

В русле всё больше выступающих из воды крупных камней.

Плыть приходится всеми известными для нас способами: мы то сидим все трое в шаркающей по камнях днищем лодке, то выгружаем из неё Сашку и сплавляемся вдвоём с Ряшей, то из лодки приходится вылезать и мне. Тогда ей управляет один Ряша.

Как говорят китайские мудрецы - Не думай о ЧИ, то есть об энергии жизни. Расслабься. Все свои движения подчини мозгу, а не внешней мускульной силе. Размышление в действии. Действие в размышлении.

Да бедному ЛАСу достаётся по полной программе!

По каньону сплавляемся километра четыре, после чего решаем встать на ночлег, чтобы не проскочить этот интересный участок весь сразу.

Место для лагеря выбираем на правом берегу. Устанавливаем палатку на плоской площадке.

 

 

Заросшей высокой травой и частыми кустами колючего и очень крупного шиповника. По бокам площадки растут пихты, берёзы и осины.

Склоны левого берега круто уходят высоко вверх. Оттуда тонкими струями падает в Курчум звонкоголосый ручеек - водопадик.

Небо затянуто какой-то непонятной кружевной пеленой. Полное безветрие.

Ребята уходят вверх по течению промышлять рыбу, а я остаюсь у костра.

Через полчаса мне становится скучно, и я отправляюсь вслед за рыбаками.

Пройдя поворот, вижу как Сашка и Ряша ловят хариуса на перетяжку. Одного хариуса им удаётся вытащить на берег, но уже следующая рыбка, бросившаяся на обманку, была более удачлива и сошла с крючка. До меня рыбакам удалось поймать ещё одного.

Быстро темнеет. Я забираю у ребят рыбок и возвращаюсь в лагерь.

Ребята возвращаются затемно. Приносят ещё двух довольно больших хариусов.

Улов, как и накануне, не очень богат, но мы рады и ему: будет на ужин жареная рыба.

Всё небо над нами черное и бархатное, в ярких и крупных звёздах. Ветра практически нет. Очень тепло.

Небо становится черным не из-за того, что Земля повернулась к Солнцу спиной, а потому, что тьма снизошла с небес.

Алтайская темень настолько очаровательна и необычна, что ее буквально можно ощупать, как материальный предмет, бархатистый и нежный. Волшебная ночь. И все люди внутри этой ночи - сказочные существа.

Мы сидели в алтайской ночи, окутанные темнотой, и мы испытывали странное чувство - алтайский синдром. Ряша сказал, что он абсолютно уверен в том, что если люди подружились на после совместного переживания таких ночей, то это на всю жизнь. Такое колдовское восприятие мира - очень правильное и полезное для души занятие.

Именно в такие моменты начинаешь чувствовать в себе жизнь по-настоящему. Каждая клеточка организма мобилизована на выживание, и ты ощущаешь себя несколько иначе.

Мир преображается и воспринимается с поразительной остротой. Наверное, я даже через много лет смогу с потрясающей точностью могу воспроизвести все детали тех событий.

Стоит только призадуматься, и все начинает вдруг проявляться и видеться, как наяву. В такие моменты настоящее отступает и исчезает. Всамделишная жизнь кажется нереальной, и забывается, как сон.

Мир, в отличие от нас, устроен очень правильно, и все, что появляется в нем, должно исчезнуть когда-нибудь, наверное, чтобы вновь появиться, а может просто так - навсегда. Непонимание прелести и удивительной гармонии этого факта заставляет нас биться головой о стенку, противореча природе в бесплодной попытке создать вещь на века. Нет в природе такой вещи, и нет в ней нужды.

Все, что мы делаем, очень примерно можно считать этюдными набросками к большой и главной картине, которую нам никогда не нарисовать. Мы раскрашиваем облака.

Звезды очаровывают нас одним фактом своего существования. Голова идет кругом от неизвестной причины их появления там, в неведомой дали. Одно ясно, что первопричина всему над нашей головой. Как говорят буряты - это Хухэ Мунхэ Тэнгри, то есть начало всех начал, верховная божественная сущность, и мы внизу - и все.

Помню, как в детстве смастерил телескоп, лазил на крышу по ночам глядеть на звезды и мечтать стать астрономом. Ничего необычного на небе, кроме звезд и планет я не видел - так мне казалось тогда. А сейчас, думаю, что был счастлив, просто этого не понимал.

Мне казалось, что занятие это, хотя и увлекательное, но все-таки недостаточно веселое. Для полноты счастья хотелось заняться чем-нибудь еще, но чем я тогда не знал. И звезды оказывались ни при чем. А я думал, куда они денутся со своих мест?

Звезды, конечно, никуда не девались - делся я. Я стал все реже смотреть в небо и всё чаще себе под ноги.

Но здесь, сейчас, на берегу Курчума мысли мои полностью были только о звездах и ничего больше не хотелось. Всяческие увеселения казались далекими и безделушечными.

Поначалу к этому трудно приладиться: хочется чем-то заняться, куда-то деться, но это достаточно быстро проходит, примерно, через полчаса ничегонеделания. Ум перестает суетиться и вы, наконец, видите просто небо.

Звездам не надо развлекаться: они просто есть. Они не добрые и не злые. Оттого, что их так много и что все они смотрят на нас своими глазками-искорками, иногда бывает неловко, как будто вдруг ни с того ни с сего оказался голый на сцене перед множеством зевак.

По мнению многих народов, все небеса обетованные, и живет там тьма небожителей разного назначения. Одни - добрые, другие - злые.

Сначала мне было жаль небеса из-за того, что там обитают всякие нехорошие существа. Но позже, когда вычитал, что природа добра и зла едина, то успокоился.

Я не хотел сталкиваться со злыми созданиями, но допускал их существование в качестве необходимого для природы балласта. У бурятов, например, небожители называются Тэнгрии.

Их два лагеря: западные Тэнгрии - добрые и восточные - злые, которые могут навредить человеку. Тэнгриев у бурятов много, они всякие разные, но важней всего:

ГУРБАН ШАЛХИН ТЭНГРИИ- трое богов ветра,

СЭГЭЭН СЭБДЭГ ТЭНГРИ - божество холода,

ЗАЯН САГААН ТЭНГРИ - дарующий счастье.

Узнав об этих существах, я не мог представить конкретно каждого из них, потому что не видел никогда их изображений, но, по-моему, не так это и важно. Главное - знать, к кому обращаться за помощью в случае чего. Услуги Губан Шалхин и Сэгээн Сэбдэг могут потребоваться постоянно в течение дня, а по вечерам важнее Заян Сагаан.

Но здесь на Алтае я о них не думал, особенно по вечерам. Мысли мои были заняты куда более романтическими звездными созданиями. Их немного, но зато они величественны и прекрасны.

Большая Медведица, по одним представлениям, - семь мудрых старцев, вознесшихся в небеса, а по другим - верхние части черепов семи сыновей легендарного кузнеца Хожор. Черепа видеть на небе не очень то и приятно, поэтому мне нравятся больше семь старцев, которые задумались и вознеслись ввысь.

Компания старцев не нарушает нашего земного одиночества из-за страшного расстояния, которое нас разделяет. Но мысленно я могу слетать к ним. Там, в далеком космическом далеке, мы вместе сидим у костра и молчим. Нам не надо произносить слова, чтобы понять друг друга. Мы сидим и думаем разные думы обо всем на свете, отчего нам безмерно хорошо. Сегодня мы еще не расстались, а я уже начинаю мечтать о том, что завтра опять будет вечер, и мы снова увидимся.

Думы старцев полны космической печали об устройстве мира, они знают все, только сказать не могут, поэтому мы их не слышим и не знаем точно, о чем им мечтается.

Пояс из трех звезд в созвездии Орион - это три убитых оленя каким-то важным охотником из легенды. Оленей, конечно, жаль.

Я не пытался останавливать свои мысли о суетном прошлом - их не остановить специально. Даю им зеленый свет, и они, пометавшись в пространстве ума и сообразив, что на них не обращают внимания, постепенно затихают и вскоре утихомириваются совсем. Я как будто перестаю существовать.

На что это похоже? На любовь с женщиной, но только не в нижней части туловища, как это обычно происходит, а внутри черепа.

К сожалению, полеты в небесах когда-нибудь заканчиваются. Они не могут быть вечными и в этом их прелесть тоже.

 

Понедельник день тяжелый. Мы все дружно проспали. Проснулись только в десять утра и неохотно вылезли из палатки.

Ночью видел сон, будто лезу по отвесной скале. Скала высоченная - внизу плотные облака. Лезу непонятно зачем и все попытки сообразить, что я делаю, ни к чему в результате не приводят. Как будто какая-то стена непонимания воздвигнута в моем сознании, и нет возможности ни разрушить ее, ни обойти.

Я лезу вверх, пальцы мои изодраны в кровь, но о том, чтобы наплевать на все, отпустить руки и полететь вниз, не помышляю. Мне вдруг показалось, что делаю очень важное дело, настолько важное, что даже не могу сказать о нем ничего конкретного.

Только смирился со своим тяжким и безрадостным положением скалолаза, как вдруг оказался на вершине горы. Это был Восточный Домбай Ульген. Вокруг была темень кромешная, и я не совсем понимал, где верх, а где низ. Пошел снег, и стало холодно. Стихия разбушевалась. Надо было подумать о ночлеге. Рядом не было никакого укрытия. Я надеялся согреться, двигая руками и ногами, но вместо этого начал чувствовать прибавление в своем теле необычного холода, который проникал в меня не снаружи, как это обычно бывает, а изнутри. От этого холода я проснулся по-настоящему.

Пробуждение после ночного приключения было очень необычное, и состояние свое я мог сравнить разве что с первым днем жизни на Земле. Во мне произошел какой-то перелом. Я был очень необычно спокоен. Кажется, ничто не могло вывести меня из этого удивительного состояния, даже если бы прямо сейчас наступил конец света. Слов не было - не хочу говорить и думать словами, не хочу никуда, не хочу к людям, я хочу жить здесь вечно в состоянии первозданного гробового молчания.

Алтайские сны не изобилуют чудесами, как это бывает в Саянах, например. Там сны - так сны, они начинают сниться, стоит только закрыть глаза. Каких только прелестей я там не насмотрелся, когда путешествовал вместе с моими друзьями. На Алтае вместо снов - видения вроде сегодняшнего.

Происходит это так: во время сна вдруг понимаешь, что уже напополам не спишь. Глаза при этом не открываешь в основном от лени, но при этом всегда точно знаешь, что в любой момент можешь моргнуть и увидеть реальность. Если вам удается какое-то время находиться в таком состоянии, то может придти почти Саянский сон.

Вспоминая содержание увиденного, я лежал в спальнике дольше всех и смотрел вверх на полог палатки, думая о прелести бессмысленного и бесцельного существования. В этот момент я просто жил, унося свое тело, мысли и душу в плавном течении времени на пути в никуда. Мне казалось, что даже через плотную материю полога я вижу всю глубину и бездну неба над нами и тайгой.

Цель, наверное, выдумывается для того, чтобы оправдать способ своего существования, которым мы не совсем довольны, и не знаем до конца, что с этим существованием делать. Цель вредна, потому что уничтожает таинство. Прелесть мира в таинственности, а суть тайны в ее нераскрытости. Тайна дарит нам путь без конечного пункта, без цели. Поиск смысла - это препарирование таинства, а постановка цели - его заведомое уничтожение.

Завтракаем быстроразвариваюшимися макаронами - рожками, пьём чай.

Едим много и с аппетитом.

Процесс поедания пищи перестает увлекать, видимо, только от одиночества.

В обществе такого я никогда не замечал: при виде товарища аппетит растет. Большинство желаний - продукт коллективного творчества. Одиночество оставляет для тела только самые необходимые потребности. В этом состоянии природа человеческая сориентирована в основном на то, чтобы только не мешать жить. Одиночество - чудодейственный бальзам для тела и духа.

Курчумские утренники не похожи один на другой. Каждое новое мое пробуждение происходит по-новому, с какой-нибудь особой интонацией. Теперь я знаю, что так должно происходить всегда.

Если во время путешествия или странствия вы вдруг перестали воспринимать прелести природных явлений, то надо обязательно постараться исправиться, иначе тяготы походной жизни будут перенесены напрасно, да и собственно жизнь тоже будет протекать зря.

Снова солнечно. Дует едва заметный тёплый ветерок.

Небо омрачалось только несколькими облачками, на которые можно было не обращать внимания.

 

Цивилизация прекратила свое существование для меня уже давно. Передо мной открывалась девственная местность с ее первозданной красотой.

Ребята собирают ружья, переправляются на левый берег и уходят вверх по распадку искать охотничий фарт. По дороге не удерживаются от соблазна попробовать водички из водопадика, который сегодня выглядит ещё более красиво.

Я занимаюсь починкой своего развалившегося на детали спиннинга, после чего пробую ловить хариуса "на балду". Ничего путного из этой затеи не получается: рыба не берёт.

По реке текут золотые потоки облетевшей листвы. Когда изредка начинает дуть ветер с берёз и осин на землю и воду крупным дождём начинает падать оставшаяся на ветках листва.

Отставляю в сторону спиннинг, ложусь на солнышке на спальник и почти мгновенно засыпаю.

Проснулся я, когда часы показывали три часа дня. Решаю, что пора разводить костёр и ставить воду на чай, так как скоро должны вернуться добытчики.

Не успела закипеть вода в ведре, как на берегу появился запыхавшийся Сашка.

Едва отдышавшись, он орет.- Собирайся! Бери рюкзаки, мешки… Мы марала завалили. Здоровенного. Рога, как дерева не мерянные. Километрах в трёх отсюда вверх по распадку.

Пока я рылся в палатке, доставая оттуда рюкзаки и мешки, Сашка сбивчиво сообщал мне подробности охоты.

- Я первый услышал, как он заревел вдали. Ряша у нас совсем глухой, ничего не слышит. Бредет себе вперед, а марал все сильнее ревет. Говорю.- Ряша, слушай зверь ревёт! А он мне - Где? Не может быть! Не слышу ничего. А марал всё ближе и ревет все сильнее. Наконец его и Ряша услышал. Встали мы в кустах. Затаились, ждем. Он снова заревел. Совсем рядом. Смотрю, среди кустов дерево движется. Присмотрелся, а это не дерево, а рога маральи. Только в просвете голова появилась, я и ударил в бок чуть-чуть пониже шеи. Он споткнулся и на колени упал.

Ряша выстрелил, промахнулся. Тогда я ещё раз на всякий случай ему в зад картечью врезал. Подошли. Смотрим, а он уже готов, спекся. Стали думать, как его разделывать. Топора с собой нет, одни ножи, а он килограммов триста весит. Не меньше. Ладно, шкуру снять не проблема, а что с головой делать. Умелец Ряша сообразил, нашел подходящий камень. Не камень, а настоящий топор каменный, острый и тяжелый, как у австралопитеков. За три удара им Ряша бедному маралу голову от туловища отделил. Сняли мы с него шкуру вдвоем, а потом он меня за тарой к тебе отправил, а сам на куски зверя разделывает. Всю дорогу бежал, хорошо ещё вниз по склону.

После этого рассказа Сашка замолкает и садится рядом с палаткой прямо на землю, очевидно отдыхая и восстанавливая своё внутреннее состояние от недавно пережитого и виденного.

В это время я роюсь в шмотках, подбирая подходящую тару.

Берем с собой два рюкзака, полиэтиленовые мешки и сумку. Переправляемся на левый берег.

Начало распадка встретило меня сплошным буреломом и колючим шиповником. Затем пошли крутые травянистые склоны, тоже заросшие какими-то колючками.

Ручей внизу то и дело терялся где-то между покрытых мягкими и скользкими лишайниками. Иногда он вообще уходил куда-то под землю.

С трудом продираемся сквозь густые кусты и сучковатые валежины.

Пройдя с километр, мы вышли на длинный и пологий травянистый склон, на котором кое-где росли лиственницы, берёзы и осины. Очень много кустов шиповника, сплошь покрытых крупными ярко-красными и малиновыми плодами. Много неизвестных мне, но очень острых колючек.

Вид в горы отсюда открывался просто великолепный. Некрутые, очень симпатичные горки окружали широкие травянистые долинки - равнинки.

Впереди нас виднелся крутой склон достаточно высокой горы, ближе к вершине которой находился осыпной каменистый кулуар с белоснежными снежными языками.

Поднимаемся вверх по склону ещё с полкилометра, а затем начинаем движение вдоль его. Так мы проходим ещё с километр.

С непривычки идти трудно. Я уже начинаю заметно уставать. Сказывается отсутствие тренировок к пешим горным переходам.

Сашке проще: он разошёлся во время утренней охоты и бега в лагерь.

В конце концов, мы добираемся до Ряши, который сидел спиной к нам у самой воды над горой мяса и шерсти.

Я горю нетерпенье увидеть не мерянные маральи рога.

Ряша показывает мне на куст, под которым лежит отрубленная камнем голова марала. Голова большая и тяжелая. Я еле поднимаю её за рога, а рога действительно громадные и великолепные. Размах их не менее двух метров. По семь отростков на каждом роге. Зарубежный охотник за такие трофеи отвалил бы изрядную сумму в валюте. Но такие рожки домой не увезёшь.

Они ни в один самолет не влезут, да и охот инспекция сразу же поймает: отвесят, мало не покажется!

С сожалением возвращаюсь к ребятам, которые уже начали грузить мясо в тару. Сначала набиваем в рюкзаки. После загрузки выясняем, что в одном из них килограммов сорок, а во втором - не менее пятидесяти. В сумку удалось затолкать ещё килограммов тридцать пахнущего свежатиной мяса.

Рюкзаки берут ребята, а мне достается сумка.

Взваливаем груз на плечи и отправляемся в лагерь.

Сразу же выясняется, что сумка, хотя и легче, но тащить её намного неудобнее и тяжелее, чем рюкзаки.

Только сейчас мы в полной мере оценили истину того, что при подъёме ноши в 40 килограммов на позвоночник действует сила в 360 килограммов.

Может быть, именно под действием этой силы в моей голове наступило просветление, и я стал размышлять.

С присущим человеку высокомерием мы почему-то замечаем только один аспект взаимоотношений человека и животного, аспект потребительский, смотря на дикое — вольное — животное лишь как на объект охоты, источник пищи, кожи, меха, поделочных материалов. Один берет все это вместе с жизнью животного, а другой... дает?

Ну, а как это все выглядит с точки зрения животного? Только ли потенциального убийцу видит оно в человеке?

 

Пожалуй, нет. Иначе не стали бы звери тянуться к человеку, искать его внимания и дружбы, как-то было всегда, вплоть до на¬стоящего времени, когда льнет к человеку уже и хищник. Выгода? Безопасность? Сытость?

Или же впрямь зверю нужно что-то иное, что может он получить только от человека?

Какой же у зверя с человеком общий интерес?

А он есть, и, по мере того как современная наука от¬крывает во всем живущем разум, заменяя им «инстинкт», измышленный церковью, дабы только в одном человеке утвердить бессмертие души, вопрос этот встает все более остро перед нами, рождая мысль об ответственности чело¬века за судьбу его «братьев меньших»...

Небо постепенно затягивается плотными облаками. Пару раз на нас и тайгу брызгает небольшим дождиком. Но через полчаса облачность снова разрывается, и на землю начинают падать косые лучи заходящего солнца.

В лагерь мы добираемся, когда уже совсем стемнело.

Ряша сразу же начал перебирать, а затем жарить мясо. Жарит он его до хруста, чтобы ослабить действие свежей дичины на организмы. Известно, что если только что добытого зверя, вернее его мясо, не обработать в уксусе, то вам гарантировано великолепное расстройство желудка дня на два, как минимум.

Мы мясо обработать не можем, так как никто не мог вспомнить, куда мы упрятали уксус.

Кажется, нет ничего более неприятного, нежели потерять ручку или зонтик. Любая потеря выводит нас из себя. Причем уязвляет даже не сам ущерб - подумаешь, велика потеря! - а само проявление в этом нашей слабости.

Усталость пригибает к земле и тянет ко сну, но жрать хочется очень.

Ужинаем жареным мясом и крепким чаем.

За едой прижимистый Ряша предлагает нам завтра "с утряночки" ещё раз сбегать за оставшимся на месте разделки мясом.

Я говорю ему, что и с этой сотней килограммов свежатины справиться будет совсем не просто.

- Больше брать никак нельзя, так как лодка уже перегружена, да и места там свободного совсем не осталось. Сидеть и сейчас на самых краешках бортиков будем. А возьмем ещё - затонем.

Поддерживает меня и Сашка.

- Ладно, лентяи. Не побежим. Будем сидеть три дня и три ночи на месте, коптить мясо, жрать печенку с потрошками,- соглашается Ряша.- Считайте, что поход окончен. Начинается процесс заготовки и переработки.

Похоже, что он прав, и мы засели на этом месте не на один день.

Над нами распустила свои мягкие лапы ночь. Небо ясное, бархатное, полное светящихся и мерцающих звёзд. Тепло.

 

Проснулись мы от того, что по палатке гулко барабанил дождь. Он то усиливался, то затихал.

В палатке сухо, тепло и уютно.

Смотрю на часы.

Они показывают восемь часов.

Лежим в мешках и слушаем его шум.

К девяти часам дождь затихает, потом начинает идти с перерывами, а к полудню прекращается совсем.

Выглядываем наружу. Осадков выпало прилично. Похоже, что мочило землю всю ночь.

Вылезаем наружу и начинаем определять принесённый нам непогодой ущерб.

Я развесил шмотки на просушку на кустах, но они под действием дождя набрали столько воды, что ветки не выдержали и сбросили свою тяжелую ношу на траву.

Сашка не спрятал под полог сапоги, и они были наполовину заполнены дождевой водой.

У Ряши замокли парадные штаны, которые каким-то образом оказались наполовину неприкрытыми пологом.

Ворча, собираем мокрую одежду и пристраиваем её около костра для просушки.

Во время вчерашнего похода за мясом я умудрился пропитать насквозь маралячей кровью гимнастерку и свою любимую тельняшку. Правда, они отлично отстирались от неё сначала под действием дождя, а затем и холодной воды Курчума.

Ряша начинает готовить обед, так как завтракать уже поздно. На первое он варит из маралятины суп, в котором бульона почти нет, так как вёдра забиты крупными кусками мяса.

"На десерт", как выражается наш шеф повар, он вырезает из маральего хвоста какие-то непонятные и даже на вид совершенно несъедобные, остро пахнущие зверятиной железы.

Густо солит и перчит этот деликатес, а затем азартно жарит его на сковороде в подсолнечном масле.

Закончив процесс жарения, Ряша пробует полученное блюдо, облизывается и предлагает попробовать нам с Сашкой.

Мы вежливо отказываемся от предложенной "вкуснятины".

- Ну и дураки. Мне больше достанется,- заявляет Ряша, и начинает аппетитно поглощать продукт.- Вкусно! На печенку похоже и на куриный желудок одновременно. А запах!

Продолжая смачно пережевывать приготовленный "деликатес" он философствовал.- Хотя, наверное, вы даже в чем-то и правы. Нельзя хотеть то, что не попробовано. Во всяком случае, когда ты хочешь то, что не попробовано, ты, конечно, что-то хочешь, но совершенно не то, что не попробовано, хотя тебе может и показаться, что это и есть то самое, что не попробовано. Но по большому счету ты просто хочешь попробовать то, что совсем не попробовано. Это все к тому, что ты идешь еще дальше и хочешь попробовать то, что и когда и не попробуешь вовсе. И это уже не загадка, а загвоздка. И в этом наблюдается даже некоторое безразличие со стороны обрушившегося на тебя бытия по отношению ко всему, что ты о нем думаешь.

- Ладно, жри, жри,- ухмыляется Сашка.- Посмотри, что из тебя через пару часов наружу полезет.

- Не боись! То же, что и из тебя. Только легче и приятнее.

Мы с нетерпением ждем супа. Ждать приходится не менее четырёх часов.

Суп в результате получился очень жирный, густой и пахучий.

Обедаем одним бульоном, так как после его принятия во внутрь есть мясо уже совсем не хочется.

Ряша, поглаживая свой округлившийся после еды живот, заявляет.- К черту, за маралом точно больше не побегу. Пусть его мишка дожирает и нас вспоминает.

- Вот видишь, правы мы были с Сашкой. Хорошие мысли приходят всегда после сытной еды,- говорю ему я.

После еды начинаем заниматься засолкой мяса и подготовкой его к дальнейшей транспортировке.

- Привезу я это мясцо домой и на свой юбилей буду им гостей кормить,- мечтательно говорит Ряша, щедро посыпая солью очередной кусок бывшего марала.

После засолки Ряша готовит угли для вечернего шашлыка, который он уже успел замариновать сразу в двух вёдрах.

- Ох, и нажрусь, братцы, вкуснятины,- мечтательно заявляет он нам.- Вы только посмотрите, какое мясо после маринада стало мягкое и сочное. Блеск и мечта горожанина. Помните, как сказано в писании:

Все, что может рука твоя делать, все, что только разум способен твой сотворить - делай! Возьми от жизни этой ВСЕ, что только взять сможешь! Ибо в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышлений, ни развлечений, ни праздности, ни знания, ни мудрости...

К вечеру облака над нами постепенно расходятся, и на какое-то время появляется солнце.

На Алтай надвигался вечер. Тучи исчезли, небо постепенно перестало быть синим, и перекрасилось сначала в серый цвет, а немного погодя - в фиолетовый, готовясь скоро почернеть и показать мне звезды. Я очень люблю этот маленький промежуток времени: ни ночь, ни вечер, а так себе. Почему-то это дивное состояние природы у людей никак не называется. Есть ночь и есть вечер, а между ними что? Не может же вечер в один миг сделаться ночью - так не бывает. Значит, есть еще что-то. Вот вам и открытие.

Завтра мы будем делать себе баню. Сегодня делаем для неё все необходимые заготовки и постройки.

 

Ночью был настоящий мороз. Вся природа вокруг нас замерзла и заиндевела.

Правда, в палатке его влияние почти не ощущалось. Спать было довольно тепло и комфортно.

У меня в горле что-то тоненько попискивает и посвистывает, а иногда начинает тянуть на кашель.

- Ты у нас сегодня настоящий человек-оркестр,- посмеивается Сашка.

После вчерашнего сытного ужина он тих и спокоен.

Ну а Ряше не до смеха - он тоже вовсю кашляет и хрипит, правда, не так артистически и музыкально, как я.

Утро сегодня по настоящему прекрасное. Голубое небо успокаивает нервы, а яркое солнце - согревает душу.

Уже через час после нашего пробуждения ничто вокруг не напоминало о ночном морозе.

Река и окружающие её холмы высветлились, смотрели на мир улыбчато и дружелюбно.

И снова целый день с нами были солнце, небо и горы, и была жаркая баня и вкуснейшие шашлыки, сладкие и сочные.

И ребята после парилки и мытья снова принимали свои обязательные в таких случаях "двадцать пять" грамм, и я снова играл трезвенника и не пил, хотя и хотелось.

И снова мы лежали, загорали и блаженствовали на разложенных под солнцем спальниках и резиновых матрасах.

И вокруг не было ветра, и золотая осень Алтая дарила нам свои объятия, краски и запахи.

И успокаивающе мирно и дружелюбно шумел Курчум, а на его левом берегу вдалеке в распадке ревел очередной красавец марал, призывая к любовным утехам своих подруг - маралух.

И мы особенно остро чувствовали, что находимся в настоящем отпуске, а все наши служебные дела и заботы остались далеко-далеко отсюда.

И было чуть-чуть жаль, что именно сегодня в такой удивительно прекрасный и спокойный день с нами рядом нет наших жен и детей, которые никогда не смогут воочию оценить все чудеса окружающей природы.

А затем была постройка в бане двухъярусной коптильни для вяления имеющегося у нас мяса, разжигание небольшого, но очень запашистого дымокура и заклеивание дыр в прорвавшейся полиэтиленовой пленке, чтобы весь его дым впитывался в будущие копчености.

А затем снова была ловля хариуса на кораблик, и полное отсутствие клева куда-то запропастившейся рыбы.

А после всего этого настал такой же прекрасный и спокойный, как и прошедший день, вечер, и на бархатное небо кто-то снова насыпал миллионы ярких сверкающих звездочек и вывесил громадную, сияющую золотом луну.

А когда наступила настоящая ночь, река снова по какой-то неизвестной никому причине стала мутной и непрозрачной, как после самых сильных дождей.

А все случившееся за день благолепие завершилось жарким костром и разговорами о жизни под горячий и крепкий чай из ведра.

 

Золотистой листвой осыпается осень.

Над Алтайской тайгой багровеет закат.

Мы сидим у костра…

А внизу под обрывом звенит перекат.

 

Когда мы проснулись, был уже четверг двадцать пятого сентября. Ряша проснулся непривычно рано для этого сезона: ровно в семь часов. Он быстро натянул на себя одежду и убежал проверять коптильню.

Там было все в норме.

Ряша заправил её очередной порцией веточек, чем сразу же добавил висящим окорокам свежую дозу ароматного дымка.

После него проснулся Сашка, и тоже мгновенно убежал осматривать готовящиеся к перевозке в Москву мясные запасы, или, как он их назвал - сокровища моего любимого желудка.

 

 

 

Я не поддался этому соблазну и дрыхнул аж до десяти часов. Когда я появился из палатки, то увидел, как мои приятели тащат в лагерь прокопченное в коптильне мясо, разложенное в двух тряпичных мешках, чтобы не завоняло, но и от мух защищено было.

Спал я сегодня плохо. К середине ночи почти полностью спустил резиновый матрац. Более того, в спальнике, как раз по середине, сломалась молния, и от этого мне в живот непрерывно и сильно дуло.

От этого предутренние часы я провел в неприятной полудреме, наблюдая не запомнившиеся мне сны на производственные темы.

Утро вокруг нас было снова неповторимым и замечательным. Правда, к этим подаркам природы мы стали уже привыкать.

Купол голубого неба был изумительно светл и прозрачен. Только в нескольких его местах были прилеплены небольшие шапочки белоснежных кучевых облаков.

Пользуемся благосклонностью Курчумской осени, и, обнажившись до трусов, ловим последние в этом сезоне порции живительного ультрафиолета.

При виде Ряши, вышагивающего около коптильни, в одних трусах, в моей голове сложился стишок:

 

 

Жил - был бродяга один.

Он ненавидел усы,

Но у прохожих просил

Пару рублей на трусы.

Им он всегда предъявлял

То, что на теле его.

Многих он тем удивлял:

Не было там ничего.

Кроме волос на ногах,

Где им положено быть,

Да рваных калош на ногах-

Босым так трудно ходить.

 

На завтрак по единодушному решению жарим маралью печенку.

Блюдо получилось на редкость мягким, сочным, духовитым и очень вкусным.

Ряша и Сашка аж урчали, поедая аппетитные куски печени.

Я старался не переедать, и поэтому откусывал маленькие кусочки и долго их пережевывал.

Наевшись печени, мы запили её большой порцией крепчайшего чая.

На этом наш завтрак был закончен.

С берёз, прихваченных ночными морозами, сплошным сухим золотым водопадом падает на землю листва. Осины уже завершили процесс осеннего раздевания, и теперь стоят голые.

После завтрака сытый и благодушный Ряша снова начинает колдовать над мясом, разложив пахнущие дымом куски на самодельную решетку из прутьев.

Я ложусь на вытащенный из палатки спальник, и сначала чиню сломавшуюся молнию, а затем от нечего делать начинаю сочинять статью в некую газету о нашей браконьерской деятельности.

В результате получилось следующее сообщение.

На днях в Мараленок органами охот охраны была обезврежена опасная группа браконьеров - хищников, состоящая из так называемых столичных инженеров. Эта группа была задержана с поличным, когда она безжалостно убила племенного марала, по кличке Мишка, которого местные егеря готовили к показу на международной выставке в Иокогаме.

Возглавлял группу известный в Московской области браконьер полу профессионал Гарри Ляпун, по кличке "Ряша".

В свою преступную группу он привлёк ещё двух столичных жителей, являющихся руководящими работниками союзных министерств, которые постоянно занимались браконьерством в свои отпуска.

Задержанные егерями браконьеры усугубили своё преступное деяние тем, что при разделывании туши бедного убиенного животного они использовали давно забытый, варварский инструмент - каменный топор. Именно им была отделена от туловища голова Мишки.

Воспользоваться всем маралом из-за своей малочисленности браконьеры не смогли, поэтому большую половину убитого ими зверя они оставили, как они написали в протоколе, "зверушкам на пропитание и удовольствие".

В том числе ими были брошены и великолепные "валютные" рога марала, начальная стоимость которых даже по первой оценке могла бы составить не менее трех тысяч долларов на аукционе охотничьих трофеев в Иокогаме.

Суд над преступниками состоялся в поселке Курчум.

Во время суда прокурор потребовал применения к преступникам наказания по всей строгости закона, а адвокат смягчить приговор, учитывая интеллигентность обвиняемых и их чистосердечное признание в том, что они загубили бедного Мишаню не корысти ради, а только интереса ради для.

- Уж очень свеженького мяска и печеночки откушать захотелось,- заявил в своем последнем слове простодушный Гарри.

- Мы, правда, больше не будем. Нам и этого хватит сполна,- подтвердили два остальных члена преступной группы.- Будем теперь, как все жить только на зарплату, питаться плавлеными сырками и ходить исключительно в походы выходного дня под гитару.

Суд, выслушав стороны обвинения и защиты, присудил преступников к десяти годам отбывания трудовой повинности на своих рабочих местах со строгим ограничением права выезда за пределы России и охоты только в Красновидовском охотхозяйстве. При этом им разрешалось отстреливать там только ворон, сорок и местных браконьеров.

Приговор суда был встречен громкими криками "Ура" и "Спасибо граждане судьи", как со стороны подсудимых, так и со стороны их родственников и знакомых, а также знакомых их знакомых, присутствующих на этом процессе.

Сразу же после завершения судебного процесса группа браконьеров была выдворена с территории Курчумского района Алтайского края и выехала под честное слово осужденных по месту отбывания наказания: в Москву.

 

Пока я занимался творчеством, Ряша и Сашка продолжали возиться с мясом.

Они регулярно переворачивали его на деревянной решетке, добиваясь равномерного проветривания на свежем ветерке, отгоняли учуявших вкусненькое мух.

После четырех часов такой процедуры мясо было разделено между нами и уложено в три полотняных мешка, что было воспринято мухами с большим неодобрением.

Ко мне, вытирая о штаны только что вымытые после мясных процедур руки, подошел Ряша. Внимательно посмотрел на блокнот в моих руках и произнес.- Всё пишешь, писатель-прозаик?

- А почему только про заек,- отозвался из кустов Сашка.- Он у нас и про других зверушек пописывает.

- Ага, и покакивает.

- Тоже мне остряки самоучки,- чуть-чуть обиделся я.- Красивые рифмы нередко служат костылями кривой мысли. Я зла не помню, поэтому приходиться записывать.

После трудов праведных мы принялись за другое столь же ответственное дело: нужно было расправиться с замоченной грудой шашлыка.

К вечеру от него нам удалось освободить лишь две трети ведра, хотя мясо было великолепным, сочным и мягким от пропитки уксусом. В добавку к шашлыку Ряша продолжал угощать нас жареной печенкой.

Но и этого нашему основному мясоеду оказалось мало. Он начал готовить очередное экзотическое блюдо - маральи яйца.

За процессом приготовления нам наблюдать было строго запрещено, но мы не утерпели и стали с интересом наблюдать за ряшиными манипуляциями.

Увидев, что мы наблюдаем, Ряша усмехнулся, перевернул яйца на сковородке и заговорил.– Спешка в данном случае смешна. Нам больше некуда торопиться. Все будущее здесь и больше его нигде нет, так как над горами скоро повиснет стройная тьма.

Он снял сковороду с огня, поставил её рядом с костром на землю, задумчиво посмотрел куда-то в даль и продолжил философствовать.- Фантом изъятого сущего скользит по пути чистоты и ясности, а оторопь сознания погребена в плотном поле гудящей пустоты.

Давайте попробуем оценить пустотный эфир ощущений муравья, глотающего песчинку. Ибо он растворяет каменные узлы громадной в своей ничтожности песчинки, рухнувшей на пропадающее дно космической пропасти.

Затерянная в беспредельной пропасти схлопнутого мира песчинка, глотаемая муравьем, затворяет беспредельную пропасть схлопнутого мира. Именно в это время лопнувшее небо лопается в теле зависающего и оглушенного момента монотонной аварии Завершенного смысла. Так завершенный смысл монотонной аварии Завершенного смысла намертво впаян в Престол Великой пустоты.

Осыпается время, расшибаются вещи, но не скончается монотонная авария Завершенного смысла.

Отключенное пятно сознавания буксует в Непроходимом Тупике изолированного момента.

 

 

 

Муравей, глотающий песчинку, непрерывно погибает в той безвозвратной пропасти завершенного смысла, где отчаянно силится прозреть себя непостижимая Бездна Бездны, парящей в Бездне, а Океан великого отсутствия равнодушно испускает пронзительные голоса молчания, никак не тревожащие случайные головы случайных обитателей белого мира, бредящих в поисках Завершенного смысла.

Любой индивид населяющий нашу круглую планету всегда предшествовал себе. Изнанка вещного, в смысле понятия вещественного, мира всегда гудит невнятной немотой предсуществования. Гул вечного пробуждения не прекращает бунтовать в недрах забытья. Тяга тотального происшествия упорно продавливает обманчивые клавиши вязкой пропасти ускользающего белого мира. Тяга тотального происшествия медленно остывает в раскаленной трясине золотого солнечного мяса.

Гул вечного пробуждения не прекращает разжимать стальные тиски пустоты.

Намертво сжаты тиски пустоты и сочатся росою исчезающих мыслей. Ничто не в силах разжать стальные тиски пустоты, но Гул вечного пробуждения не прекращает разжимать стальные тиски пустоты. Ничто не в силах продраться сквозь слепые завесы Вращающейся пустоты.

Гул вечного пробуждения не прекращает продираться сквозь слепые завесы Вращающейся пустоты, но ничто не в силах продраться сквозь слепые завесы И ничто не в силах отвести безразличного взгляда от Престола великой пустоты.

Муравей, глотающий песчинку, замер на грани себя, глотая песчинку, глотаемую муравьем, предшествующим самому себе. Пустота выжимает прочь из себя муравья, глотающего песчинку. Муравей, глотающий песчинку, выжимает прочь из себя пустоту, выжимающую муравья, выжимающего пустоту.

После того как он закончил эту немыслимую по умности и продолжительности тираду, нам было милостиво предложено опробовать "эту прелесть и вкуснятину".

Показывая на что-то сморщенное и подгорелое, Ряша заявил.- Предлагаю вам немедленно попробовать это изюмительное блюдо, приготовленное по древним рецептам эротической кухни.

Мы с Сашкой переглянулись, увидев на сковороде, что-то что-то немыслимо противное и коричневое на вид, и, не сговариваясь, одновременно сказали твёрдое - Нет!

- Зря,- сказал Ряша и отправил себе в рот кусочек этого нечто.

- Будем жить, будем посмотреть,- ответил ему я.- Человек никогда и ни от чего не отказывается. Он просто заменяет одно удовольствие другим. Так говорил Зигмунд Фрейд. Без удовольствий мы тоже не останемся.

- Пускай вам будет хуже. Мне больше достанется,- заявил обиженный повар. В марале съедобно всё - от хвоста и до ушей.

Он долго пережевал маралье яйцо, вернее то, что из него получилось в результате его кулинарных изысканий, перемещая его между щеками, а затем заявил, очевидно, уже проглотив его.- Чрезвычайно питательная встреча, но что-то я в технологии недоучел. Получились жесткие и словно резина вязкие. Вкус тоже неопределенен. Нужно было сначала, как следует, проварить. Ничего, учтем на будущее.

Очевидно, после воздействия на организм маральих яйц Ряшу снова потянуло на философию.

- Ты хочешь получить все, что ты хочешь? Получи. Получи эти ошарашенные будни - праздники. Ошарашенные будни ошарашены возможностью самих себя. Не так уж и легко торчать в бытии, когда перестаешь комментировать хронику. Насколько уместно все происходящее вне нас? Что такое голова? Куда подевались все рыбки?

Можно, конечно, предположить, что все хариусы сейчас заслонены от нас разнообразными листочками и веточками, ямками и камешками. Но насколько уместно происходящее? Конечно, настолько, насколько есть места. Но насколько уместно возникновение такого места? Судя по ошарашенным будням, оно вовсе неуместно и в чем-то даже бредоподобно.

Иными словами, чтобы ответить на первый вопрос, нужно для начала удостовериться, что ты знаешь все, что ты хочешь. Но ты не знаешь, а будни такие ошарашенные!

К Ряше присоединился Сашка и тоже начал умничать.

– Ты когда-нибудь слышал о цыганской пустоте? – спрашивает Ряшу Сашка.

– А ты мне об этом пришел рассказывать? – встречным вопросом отвечает Ряша.

– Она сама себя расскажет, – улыбчиво отвечает Сашка.

В этот момент у Ряши образовалось очень задумчивое лицо. Это было очень-очень задумчивое лицо. Каждый, кто посмотрел бы на это лицо, сразу бы невольно понял, что не все так просто в нашей жизни.

Наступил вечер, теплый и безветренный.

Мы лежим у костра сытые, довольные и спокойные, как удавы.

Внезапно Сашка нечаянно толкает Ряшу рукой в бок.

– Чем же я тебя беспокою? – интересуется Ряша, приподнимаясь со своей лежанки около костра.

– Твоей вписанностью в контекст происходящего. Мне даже кажется, что ты глубоко спишь, – слегка улыбаясь, отвечает Сашка.- Помнишь, как ты проснулся впервые? Проснись-ка так еще раз. Ты грызешь голодный хлеб пустоты, будто он поможет вспомнить твой первый сон. Ты разгребаешь в мозгах мотивы древних сказаний, но находишь там лишь туго вверченный ноль. Твой мир напоминает вчерашнюю яму полную прошлогоднего снега.

В твоем теле шалят нервы дождливой осени. Неужели трудно заметить, что кругом лишь сплошной переход на горбатом пути в никуда.

– Забавно мыслишь, – заключает Ряша, и его глаза наполняются искрами вечернего смеха.

- А что,- отозвался Сашка.- Говорить надо изящно. Hапpимеp: "дураки какие-то", "сублимационно", "концептуально", "не сделать ли мне инъекцию", "не стоит заморачиваться". А для того, чтобы тебя лучше слушали и воспринимали, на досуге набей рот каким-нибудь сиропом от кашля с вишневым вкусом и, как это делал древний грек Демосфен, тренируй дикцию, повторяя много раз: "Ди-ссо-ци-а-ци-я". Любое слово, как и вещь, может восприниматься во всей красоте своей полноты только в целом. А вещь только тогда имеет свое содержание, когда воспринимается целиком. Глупо воспринимать книгу по отдельным страницам, а свою любимую женщину по частям.

Возьмите любимую женщину, разденьте ее, и положите свою голову ей на живот, обнимая бедра, или что больше нравится. Вам представляются прелести счастья обладания и экстаза. В голове начинает строиться целый сказочный замок на эту тему. Вы строите и строите его, пока пирамида не достигнет неустойчивости и не рухнет, превратившись в прекрасный миг. И снова вы на исходных позициях, как будто ничего не было. Прелесть происшедшего нематериальна и поэтому сказочна.

- Я всегда говорил, что питаться мясом, а тем более маральим и в больших количествах, очень пользительно для развития умственных и ораторских способностей,- сказал Ряша, уважительно посматривая на закончившего монолог Сашку.- Подтверждением тому служит твоя удивительная по содержанию и глубокомыслию речь о женщинах и книгах.

В воздухе носились золотнички последних лучей заходящего за горы солнца. Поверхности предметов подрагивали в такт колеблющимся под действием слабого ветерка листочкам и травинкам. Казалось, что само Время контролируется яркими разрядами мыслей.

В такие моменты вечернее настроение обволакивает наступившую тишину, но тишина таит в себе множество смыслов, которые устойчиво держатся, скручиваясь в плотную спираль окружающего вас мира. И в этом его единство, оберегающее тишину.

Глупо предпринимать усилия, чтобы оторваться от земли, не осознав, где находишься и куда движешься. Точно так же, как глупо путешествовать, не замечая мира вокруг. Мне это напоминает пассажира самолета, который летит и мечтает построить собственный самолет и начать на нем летать. О том, что уже летит, он и не думает, мысли его далеко. Он играет в увлекательнейшую игру "обдури себя сам".

Раньше я пытался достигнуть чего-то главного, пока не сообразил, что все необходимое мы и так имеем в своем распоряжении, просто не обращаем на это внимание. Устремляясь к цели, мы становимся похожими на итальянского осла, который тянет тележку вслед за привязанной на палке у него перед носом морковкой.

Чтобы сделать что-нибудь важное в жизни, вовсе не надо собираться долго. Долгие сборы и приготовления - ненужная и глупая затея. Чтобы отправиться в путешествие, достаточно только желания, время и силы часто тратятся на что-то не очень существенное. Я, например, когда-то потратил полгода на то, чтобы достать себе лодку. Но ведь мог бы спокойно обойтись и без нее, если вопрос стал бы ребром - путешествовать или нет. Просто нашлись силы и средства, чтобы купить прекрасную ЛАС-5. Будь меньше денег - может быть купил бы велосипед. Если бы не было и этого, то можно было бы просто взять палку и отправиться в путь. Весь мир перед нами, он наш, этот мир, и он чертовски прекрасен!

Над нами снова повисло черное и блестящее, как панбархат небо. По нему были разбросаны мириады звезд.

Ах, какие это были звезды!

 

Встретившее наше пробуждение утро было совсем не похожим на вчерашнее. Всё небо заполнилось облаками, очень похожими на в беспорядке разбросанные по старому одеялу комья слежавшейся, серовато-белой ваты.

По нашему обоюдному мнению вероятность дождя на сегодня ожидалась "фифти - фифти".

Решаем, что ухудшение погоды следует сгладить плотным и сытным завтраком.

Поэтому Ряша с воодушевлением начинает жарить печенку, а я готовить полное ведро гречневой каши.

Решаем, что отдыхать уже довольно и пора сниматься с места и продолжить сплав.

На этом месте мы просидели ровно пять дней, а для любого похода такой срок неподвижности в пространстве, но не во времени, является критическим.

Небо, словно чувствуя, наши намерения сбежать, хмурится всё сильнее.

В довершение всего подул сильный и холодный северный ветер.

По всему лагерю в полном беспорядке разбросаны наши многочисленные шмотки, которые нам в течение получаса предстоит собрать и упаковать в походную тару.

Принимаемся за сборы, и вот уже о том, что это была наша стоянка, напоминает лишь залитое водой кострище, да примятая трава на месте установки палатки.

Отплываем ровно в половину второго, или, как говорят военные, в тринадцать тридцать.

Через полчаса после отплытия начинается дождь, который с удовольствием мочит нас до четырех часов дня. Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы уже через десять минут после отплытия промочить нас с ног до головы.

Курчуму дождь не помеха и он быстро мчится вниз по тесному ущелью.

Движение очаровательно, оно способно разжечь настоящую страсть.

Остановиться невозможно. Ты не плывешь - ты летишь. Насытиться этим невозможно, это можно только перестать любить. Но как можно перестать любить? Перестать любить - это перестать жить. Каждый миг новой жизни превращается в целую жизнь. В движении ты изливаешься наружу, словно переполненный кувшин. В это время хочется полюбить весь мир. Это жертва, это свобода, это страсть, это упоение жизнью, это любовь - это странствие.

Вокруг лодки сплошная пена, торчащие в беспорядке камни, стоячие волны высотой до метра и очень маленькая глубина.

Все это заставляет нас быть предельно внимательными. То и дело приходится вылезать из лодки и стаскивать её с очередного камня.

Не успев проплыть каких ни будь десять метров, мы снова выскакиваем на очередной камень, едва прикрытый водой.

Все встречные валы наши с Сашкой, так как мы сидим впереди.

Это очень радует Ряшу, который надежно защищен от этого нашими телами и двухметровым пространством от носа лодки до места его сидения.

На днище лодки стоит слой воды глубиной по наши щиколотки.

Да, бедная резинка перегружена сверх меры. Свое веское слово в этом сказали те сотня килограммов маралятины, которые мы везем с собой.

Через полтора часа такого сплава мы достигли конца каньона.

Слева от нас расположилось урочище под ласковым названием Маралёнок, а справа - широкая поляна - плато, на котором была пасека. Её мы заметили сразу.

Посреди зеленой поляны стоял небольшой домик, рядом расположился почти равный ему по величине сарайчик, а дальше стояли пара десятков ульев.

Но нас больше заинтересовала не пасека, а небольшая драная брезентовая палатка, установленная на крутом правом берегу несколько выше по течению.

Из палатки выглядывал загоревший до черна и заросший до ушей бородой мужик.

Мужик призывно махал нам рукой, приглашая посетить его "апартаменты".

Мы не отказываемся, и уже через несколько минут сидим рядом с хозяином, который варит на костре в старом ведре что-то остро пахучее.

Познакомившись с мужиком, мы выяснили, что зовут его Василий, что он член так называемой "дикой дивизии" сборщиков золотого и маральего корня.

Сотоварищи его уже уехали на базу сдавать заготовки, а он решил задержаться здесь ещё на пару деньков и сейчас варит себе на обед медвежатину.

Охотно рассказывает, как появилось это мясо.

На днях они поставили на звериной тропе проволочную петлю. Как оказалось не зря: по ней регулярно к реке приходил на водопой медведь.

Миша попал в петлю задней лапой.

- А поскольку у него в головке масла оказалось очень мало,- делился с нами Василий.- То и остался он сидеть на тропе, на привязи, даже не пытаясь как-то освободиться. Пришли мы с приятелем проверить петельку, а в ней мишаню. Увидел он нас, опомнился, взревел на всю округу и начал дерево, к которой петля была привязана, с корнем выворачивать. Дерево-то он вывернул, а петлю оборвать и перегрызть так и не смог. Вопит рыжий, скалится. Шерсть на нём дыбом торчит. Не Миша, а дьявол какой-то. Я приятелю говорю.- Ну, что пора, брат, пора. Давай, помогай мне мишу на харчи добывать. А он мне в ответ.- Неа… Не я его здесь привязывал, не мне его и стрелять. Попробовал я его ещё раз уговорить. Какое там, упёрся и ни в какую. Ладно, думаю, без тебя обойдусь. Взял своё ружьишко, подошел к Мине метра на четыре, ближе-то боязно, и засадил ему из двух стволов картечью под лопатку. Заревел бедолага на всю тайгу и осел. Врезал я ему ещё раз для верности между глаз. Затих он. Вот и вся охота.

Василий помешал в ведре гладко оструганной палкой и предложил.- Давайте, мужики, присаживайтесь поближе. Сейчас блюдо пробовать будем.

Мы не отказываемся, подвигаемся к ведру и пробуем мясо.

У свеже сваренной медвежатины оказывается весьма специфический вкус. Мне он напомнил вкус вареного гусиного желудка.

Съедаем по приличному куску медвежатины и сразу же чувствуем сытость и тяжесть в животах.

Василий рассказывает нам о завершившемся сезоне заготовок. Он набрал в тайге за два месяца десять мешков золотого корня. Мешок, веса которого он не уточнил, у него примут по сто восемьдесят рублей. Шкуру медведя он продал пасечнику за двести целковых.

Василий интересуется - не найдётся ли у нас пару десятков патронов, а то без боеприпасов в тайге одному неуютно.

Ряша спускается к лодке, роется в своих шмотках и возвращается к палатке. С собой он приносит три десятка патронов четверки.

Василий очень доволен, и предлагает взамен золотого и незнакомого нам белкового корня.

Поскольку корешков много и они весьма объемны, то он выделяет нам для их транспортировки свой полотняный мешок.

- Держите корни только в нём, а то заплесневеют, - советует он нам.

Очевидно, проникшись к нам полным доверием, он рассказывает нам о себе еще большие подробности.

- Вы думаете, я сразу стал сборщиком травок всяких и корешков? Вовсе нет. Как я до этого додумался? Может быть, у меня божий дар? Вовсе нет! Любопытство ко всему растущему, цветущему и пахнущему заронила во мне бабушка.

Мальчишкой я любил вместе с ней бродить в лесу: грибы, ягоды... Из рогатки птиц налету бил, червяка на крючок с младенчества насаживал. Лес мне домом родным был. Но вот когда приходили мы в бор с бабушкой Полей, получалось, что я в лесу ничего не знаю.

Брала бабушка в руки какую-нибудь травинку и рассказывала о ней столько, что в школе за долгие годы я бы не узнал. И какой зверь ею лечится, и какая от нее человеку польза, и когда ее собирать можно. Обо всем она знала, а мне интересно это было, вопросы задавал. После этого оживал для меня лес, родным становился.

Думал я после школы ботаникой или биологией заняться, да только жизнь свой план имела.

Грузчиком я работать стал, да приворовывать помаленьку. На краже "рыжиков" - лома медного - попался. И устроили мне на заводе открытый суд. Стою я на нем и слушаю о себе разные речи. Парторг свое гневное слово вещает, главный инженер, первый на заводе ворюга, ему вторит. Ребята слушают, похохатывают, знают какова этим речам цена. Вижу я - врет парторг. Не душой за народное добро болеет, по должности меня клеймит. Не хуже других знает, кто на заводе по крупному ворует, да только их не укусишь. Для отчета в райкоме открытый спектакль устроил и козла отпущения нашел. В рваных галошах. Слушаю я начальство и понимаю, что не идея, а что-то другое управляет их жизнью, страх, что ли, или порука круговая. А я-то уж ничего не боюсь.

И стало мне любопытно, чем же они, вожди наши партийные всерьез живут? Что ими движет? Почему взяли на себя право голодными людьми управлять? Может они не такие, как мы, может из железа? Или партбилет дает им право эти спектакли устраивать? Захотелось мне тогда понять, откуда наевшие в тылу толстые ряшки строители коммунизма взялись?

Не было уже рядом бабушки, которая помогла бы в этом "лесу" разобраться. Пришлось справляться самому. С тех пор любопытством и заболел. Про человека узнать хочется, про его нутро. Оно ведь, как космос, неизведанное. Приступили к нему и классики, и наши "инженеры человеческих душ", да немногого добились.

Человек - загадка, и не скоро ее люди разгадают. Одно я понял, что есть истины на свете: Проверяй деньги, не отходя от кассы. Покупатель всегда прав. Закон суров, но это закон. Не давай ему повода, не суйся, куда не надо, не говори гоп, не буди лиха. Будь готов. Семь раз отмерь.

Мне говорят - ты подонок, ты мразь, тебя надо раздавить, разрезать - а мне остается только слушать, слушать и понимать - пропасть бездонна. Прекрасное предвечернее небо, густые облака, свежие хвойные заросли, снег на опавших листьях. Вот и сейчас вокруг такая же красота, о которой можно мечтать, которую можно иногда увидеть, почувствовать, но нельзя слиться. Как лес - он рядом, но он не мой, как горы - они рядом и в моей душе, но я далек от них.

Иногда мне кажется, что меня нет. Ну, то есть совсем нет. Мне чудится, что легкий порыв ветра может развеять пыль моего существа и как дворник смахивает листву с тротуара - так будет сметено и то, что называлось мною. И я вернусь в то, из чего был создан - в землю, в ветер, в снег, в любопытство.

Я не классик, мне бы, что ни будь попроще. Вот и пошел я в сборщики всего растущего и цветущего… И интересно, и деньгу, какую ни какую, заработать можно.

Когда мы, попрощавшись с гостеприимным Василием, уже собирались отплывать, с левого берега отчалила лодка и направилась к нам.

Через пару минут к нам подошла пара. Это был пасечник с женой. Это был казахи.

Мы снова зачаливаем лодку и вылезаем на берег.

Знакомимся с прибывшими. Хозяина пасеки зовут Тынбаев Казис Турумбаевич. Он тридцатого года рождения. Женат дважды. Первая жена умерла всего полгода назад. Но сейчас он снова женат. Жена моложе его на двадцать лет. От первой жены имеет всего-навсего одиннадцать детей. Младший сын осенью уходит в армию.

До того, как стать пчеловодом, Казис десять лет без одного месяца отработал кузнецом. Бросить кузнечное ремесло пришлось не от хорошей жизни. Дочка, работавшая продавцом в магазине, обвинили в растрате. Чтобы покрыть её и спасти её от суда Казис продал дом и весь скот. Правда, потом нашлись документы, оправдывающие всю недостачу, и дело прекратили за отсутствием состава преступления, но было уже поздно. Не было суда, но не было и хозяйства. Пришлось начинать всё с начала. Переехали всем гамозом сюда. Стали заниматься пчёлами. С того времени прошло уже пять лет. Так и стал пасечником.

Казис с женой приглашают зайти к ним в гости хотя бы на полчасика.

Подумав, мы соглашаемся и переправляемся на левый берег.

Домик Тынбаевых небольшой, но чистый и уютный.

В доме у казахов играла музыка.

Ряша прислушался и заявил.- Похоже что-то классическое, типа Баха Моцартовича Вагнера.

- Нет не похоже. По-моему, это Вагнер, возразил ему Сашка.

Он прислушался и продолжил.- Хотя не пойму, что со мной. Весь мотив переврал.

- Не удивительно. Тебе в детстве Чайковский на ухо наступил.

Хозяева предлагают нам помыться в бане, которую они готовили для себя, но мы отказываемся.

Тогда нас угощают собственной бражкой, крепким черным чаем, мёдом и вареньем. Нам предлагают также попробовать собственное масло и сметану, но мы уже сыты.

Хозяин, в отличие от своей жены, очень разговорчив. Поясняет, что посторонние люди заезжают сюда очень редко, поэтому поговорить за жизнь совсем не с кем. Интересуется, почему это мы не заговариваем с ними ни о продуктах, ни о мёде. Обычно все туристы, которые здесь бывают, говорят только об этом.

Отвечаем ему, что продукты и мед у нас уже есть.

- Понятно,- говорит Казис.- По правде, говоря, у меня сейчас и меда-то нет. Уже весь сдал. Только для собственных нужд немного осталось. А вот у вас патронов шестнадцатого калибра не найдется?

- Да нет. У нас ружья двенадцатого.

- Жаль. К нам в этом сезоне в магазин шестнадцатый не завезли, а впереди целая зима.

Прощаемся с хозяевами. Казис пишет нам на бумажке свой адрес: Курчумский район, Маралихинский сельсовет, село Пугачево, Центральная улица, дом 41.

- Будете когда в наших местах, милости просим, заходите, будем рады.

На удивление обаятельный и умеющий культурно выражать свои мысли казах.

Прощаемся и отплываем, а хозяева пасеки идут в баню.

Случайные встречи в тайге туристических групп и даже отдельных индивидуумов представляют собой что-то вроде мероприятия по развешиванию недоваренной лапши на уши одним гражданам другими с одним результатом в виде получения другой лапши, но уже на собственные уши. Ибо, как правило, чем больше врёшь сам, тем больше врут тебе.

Такие встречи, как след от падающей звезды, исчезают после того, как их прожили. Единственное, что после них остается, так это только воспоминания, которые греют душу на протяжении всей оставшейся жизни. Я люблю эту жизнь в основном за такие встречи и незначительные на первый взгляд события, как, например, подарок банки консервов или пакета свежевыкопанного золотого корня...

Совсем другое дело встречи с аборигенами и серьезными людьми вроде сегодняшнего Василия.

Казахам, которых мы встречаем, с природой повезло, и от этого они радостные и приветливые.

Благодушие от прелестей мира вокруг, видимо, передается по наследству и, кроме того, само по себе заразительно. Оккультисты говорят в таких случаях о существовании эгрегора - коллективной духовной сущности, который висит над отдельно взятым народом, живет за счет мыслей каждого члена общества и в ответ заставляет население думать и чувствовать себя определенным образом.

Похоже, что именно такой мощный эгрегор повис над Алтаем, создавая на территории здоровую атмосферу всеобщего братства.

Народ, который здесь живет, находится, как мне кажется, в наиболее правильном душевном состоянии.

Многие слова, которые мы говорили при редких и случайных встречах с местными, не запомнились - смысл их был совершенно второстепенным, и представляли они из себя чистую условность. Но то, что не выразить словами осталось у меня в душе. Я вспоминаю эти короткие совсем, казалось бы, обычные встречи, и мне становится чертовски хорошо от того, что это со мной случилось.

Короткие встречи, разговоры ни о чем... Мы встретились как бы между прочим.

Мы обрадовались друг другу просто так, как будто сделали акварельный набросок.

Мне всегда казалось, что на основании таких вот маленьких набросочков можно создать большую и важную картину. Я не понимал тогда, что нет надобности в такой картине совершенно.

Вся наша жизнь - это куча этюдных набросков к картине, которую никогда не написать. Однажды, поняв это, я опечалился, но вскоре обрадовался.

Стало хорошо на душе от того, что жизнь обладает удивительной легкостью этюдного наброска. Ощущение этой легкости просто чудесно, оно и сейчас со мной. Люблю так жить.

Река, хотя и вырвалась из каньона, на редкость бурная.

Нашу лодку с силой швыряет с камня на камень.

Начинаются так называемые расчески - двоение русла на два и даже на три рукава. Попадается много затонувших коряг, которые опаснее камней.

Правда, прорвало нашу резинку всё-таки не корягой, а камнем.

Лодка мгновенно почти до бортов наполняется водой.

Вылезаем на берег, злые и мокрые. Становимся на ночлег, хотя сейчас всего лишь пять часов.

На наше счастье находится весьма удобная закрытая полянка в лесу.

Чуть ниже по течению виден громадный завал. Река с рёвом пробивается через него в узкую трехметровую щель

Всё-таки в жизни есть место для везения. Дождь кончился и тепло.

Вещи в мешках тоже слегка промокли и требуют сушки.

Быстро ставим палатку, разводим большой костер, развешиваем промокшие шмотки.

Быстро темнеет. На небе появляются звезды.

Удивительно, как быстро в этих местах меняется погода.

Сидим около костра и обсуждаем события сегодняшнего дня. После сытной медвежатины, бражки и чая с медом есть совсем не хочется.

В половину одиннадцатого направляемся на отдых в палатку. В ней не продохнуть, настолько нагрелся воздух в замкнутом пространстве.

- Каждый вдыхает чистый воздух, а выдыхает всякую гадость,- ворчит Ряша, укладывая себя в глубины спальника.

Впервые в этом походе раздеваюсь до трусов и сплю, не застегивая спальника на молнию.

 

Утром Ряша принимается за ремонт лодки, а я клею свои прохудившиеся вещевые мешки. Сашке клеить нечего, и он откровенно сачкует.

Небо облачное, но с отдельными большими разрывами. Дует сильный ветер, который, к счастью, из-за сплошных густых зарослей вокруг на нашу стоянку не попадает.

Закончив с ремонтом, быстро собираемся и отплываем.

Река в низ по течению начинает плести немыслимые петли, то и дело делится на многочисленные рукава, предоставляя нам право угадывать, по какому из них лучше сплавляться, чтобы с ходу не застрять где-нибудь посередине среди камней и коряг.

Постоянно приходится вылезать из лодки и протаскивать её между камнями или волочить через каменистые отмели.

Сегодня во время сплава Ряша почему-то заметно нервничает и непрерывно матерится.

Мне все больше начинает нравиться Сашка. Во всех ситуациях он спокоен и невозмутим.

Иногда в лодке в одиночку сплавляется Ряша, а мы с Сашкой идём, вернее, продираемся сквозь заросли, по берегу. Такое передвижение нас вполне естественно совершенно не устраивает.

Правда деваться на некуда: жизнь и обстановка жестко диктуют свои условия.

В одном из таких пеших переходов я поскользнулся на мокром и скользком камне и со всего размаху плюхнулся на четвереньки в воду. При этом сильно ушиб мизинец на левой руке и вымок.

В этом походе уже становится привычным проводить весь день с мокрыми ногами и задом.

Во время одного из переходов мы вспугнули под берегом здоровенного крохаля, который с трудом оторвал своё жирное тело от воды и улетел куда-то вниз по реке.

В другом месте Сашка вспугнул вальдшнепа.

Но охоты не было, так как ружья были задраены в чехлы, а рогаток с собой у нас не было.

Успокаиваем себя, что это тоже не дичь: крохаль слишком жирный, а вальдшнеп - маленький.

Пробовал снимать кино, но чувствительность пленки ЦО-22 для такого пасмурного дня оказалась слишком мала, да и на ходу с постоянно подпрыгивающей на волне и камнях лодки особенно не поснимаешь.

После обеда небо начинает заволакивать ещё более плотными облаками.

От нас видно, как внизу над горами идёт сильнейший дождь.

У нас же пока над головой не протекает.

Ряша шутит.- Микроклимат, дарованный природой матушкой за наши хорошие манеры и поведение.

- Пока дарит, а что дальше-то?

- А дальше, как повезёт. Если бы все было ясно, то было бы неинтересно. Когда уходит опасность, то остается движение, когда уходит движение, то остается бытие, когда уходит бытие то остается сознание. Но, последнее не верно.

За два часа сплава мы преодолели около семи километров и вошли в узкую и стремительную протоку, которая делала сначала резкий левый поворот, а затем почти под прямым углом уходила направо. Ширина протоки была не более пяти метров.

Решаем посмотреть, что же нас ждет там, за поворотом.

А за поворотом нас ожидала перегородившая всю реку упавшая в воду громадная берёза, оставившая нам для прохода всего лишь полуметровый просвет между своим стволом и водой.

Проход этот находился под самым левым берегом, и попасть в него было практически невозможно, так как хотя всё основное течение валило резко влево, времени и пространства для маневра не было.

Варианты спуска лодки на фале не проходили, так как мы никак не можем перебраться на правый берег: в брод здесь было слишком глубоко и течение было очень мощным.

Почему-то вспомнился Конфуций, который учил.- Того, кто не задумывается о далёких трудностях, поджидают близкие неприятности.

Делать было нечего, и мы решили вставать на ночлег, а завтра с утра обнести лодку и шмотки по берегу.

Решение представлялось нам тем более оправданным потому, что уже было около пяти часов, над нами все сильнее сгущались дождевые облака.

Место для лагеря в этот раз находится на высоком берегу, плоском, как стол, хотя и заросшем кустарником, но полностью открытом для ветра.

Снова очень тепло. Появилась и начала бить в лицо мошка, которой до этого не было.

Установили палатку. Рядом с ней лежит поваленный совсем недавно ветром здоровенный тополь, на котором мы и развесили для просушки мешки с мясом и мокрые шмотки.

Разведя костер, снова пробовали ловить хариуса.

Попытка оказалась безрезультатной. По реке продолжает сплошным потоком сплавляться листва. Похоже, что пока не закончится листопад, и река не очистится, рыба брать не будет.

А это значит, что поход будет безрыбным.

Вокруг нашей стоянки, впрочем, как и по всему берегу, масса колючего кустарника, среди которого яркими пятнами выделяются ветки с ярко-красными и темно-малиновыми ягодами шиповника. Кое-где растут колючие деревья боярышника, тоже сплошь усыпанные перезревшими ягодами.

На всех деревьях, за исключением, пихт и елей осталось совсем мало листьев, которые радуют глаз самыми невероятными красками и оттенками. В золотой убор оделись и лиственницы.

Именно здесь мы встретили в первый раз растение с экзотическим названием ломонос.

Казахское название ломоноса - жибилген. Оно относится к роду ломонос семейства лютиковых. Это растение встречается почти во всех районах Казахстана: в горах и на берегах рек, в лесах и зарослях кустарника, в пустынных и полупустынных песках. Особенно распространен ломонос на юго-востоке и юге страны. Его много в Джунгарском и Заилийском Алатау, в зоне лиственных лесов, в яблоневых, боярышниковых и абрикосовых насаждениях.

Тугайные леса из-за обилия в них всевозможных лиан, в том числе и жибилгена напоминают джунгли.

Ломонос и другие вьющиеся растения так густо переплетают деревья и кустарники, что образуют иногда непроходимые чащи.

К роду ломоноса относятся кустарники или полукустарники, обычно с длинным лазающим стеблем. В Казахстане естественно произрастают шесть таких видов.

По нашему разумению в этих местах рос ломонос джунгарский - кустарник или полукустарник до одного метра высотой.

На ужин Ряша варит густой мясной суп, вернее борщ с пакетной заправкой, отваривает маралий язык, готовит на гарнир гречневую кашу и жарит маралье сало.

Склонившись над сковородой, он нравоучительно вещает нам.- Вкус настоящей пищи чувствуешь даже руками.

После такой еды особенно хочется пить, поэтому завариваем целое ведро чая. Пробуем в заварке незнакомый для нас белковый или, как его ещё называют местные знатоки-сборщики, белужий корень.

Настоявшийся на нём чай по запаху напоминает настоящий рисовый отвар. Цвет он имеет темно-коричневый, почти черный, а по вкусу отдаленно напоминает очень слабый чуть вяжущий завар золотого корня.

К нашей радости дождь все ещё никак не может собраться силами.

Только к девяти часам вечера с неба стали падать редкие и крупные капели. Капает с очень большими перерывами, но сидеть у костра в такой обстановке почему-то не хочется, и ровно в десять часов мы укладываемся спать.

 

Ночь была очень тёплой. Мы пролежали в спальниках до утра, не застегивая молний.

Правда, под самое утро по траве и низким кустикам ударил иней, но мы этого в палатке не почувствовали.

Я проснулся от кошмара, потому что приснилась какая-то стройка, внутри которой ведьмы устроили шабаш. Они бегали по стройке голые и писали на стенах неприличные слова.

Оказалось, что все эти кошмарные видения были оттого, что подо мной начал снова очень интенсивно спускать надувной матрац.

Тут же выяснилось, что причиной этого был проснувшийся до меня Ряша, который по привычке решил сотворить мне маленькую гадость. Он залез рукой под спальник, нащупал там пробку матраца и наполовину выдернул её из гнезда. Раздался тихий шипящий звук, и я начал медленно спускаться с мягкой надутости на жесткую землю.

Ряша был в восторге и мерзко захихикал.

Вылезаем наружу.

Утро встретило нас яркими солнечными лучами, чистейшим воздухом и запахами опавшей листвы.

На голубом небе не было видно ни одного облачка, только на самой кромке горизонта над горами повисла едва заметная глазу белая полоска.

Конец сентября, а мы чувствовали себя так, словно находились в середине лета.

Только золото листвы, да голые ветви осин и некоторых кустарников возвращали нас к действительности: в замечательную и незабываемую алтайскую осень.

Быстро завтракаем и упаковываем вещи. Лодку загружаем прямо на воде, так как берег крутой и под ним сразу же начинается глубина.

Отплываем, когда часы показываю одиннадцать.

Быстро проскакиваем два поворота реки и останавливаемся на небольшой и узкой косе.

Впереди нас Курчум вновь перегородило громадное дерево. На этот раз это был тополь, низко наклонивший свой ствол над водой. Отдельные его сучья касались самой поверхности воды и перекрывают проход.

Ряша ворчит, лезет в багажник, роется там, отыскивая топор.

 

 

 

Найдя инструмент, он вылезает прямо в воду, благо глубина здесь такая, что вода не заливает сапог, и медленно направляется к дереву. Минут десять он ожесточенно борется с сучьями, отрубая их и выбрасывая на берег.

Фиксирую этот момент на киноплёнку.

Проделав проход нужного размера, наш дровосек возвратился к лодке.

Сталкиваем ЛАС в воду, садимся и на полной скорости летим в проделанное Ряшей пространство.

Когда мы пронеслись в эту дыру и проплыли добрый десяток метров по чистой воде, то с удивлением увидели, что Ряши в лодке не было.

Он стоял по пояс в воде рядом с тополем и, как нам показалось, с удовольствием матерился.

- Когда вы пытаетесь что-нибудь совершить, и это что-нибудь потребует от вас усилий воли, то в скором времени наступит переломный момент, и вы обязательно должны будете стать перед выбором: продолжать начатое или лучше не надо.

Сашка, глядя на него, выдает совет.- Ежели тебе не нравится дорога, попробуй сменить настроение, либо меняй расположение духа относительно тела. Даже на водных дорогах попадаются изрядные кочки и весьма глубокие канавки...

Выяснилось, что при проходе этого препятствия мы взяли слишком близко к берегу, а там проход был уже слишком мал, по высоте, чтобы пропустить в себя нашего высокорослого товарища. Более того, прямо навстречу ему, на уровне лица, грозно торчали остатки собственноручно срубленных им ветвей.

Ряша мужественно попытался оттолкнуться от них руками, что еще более усугубило его незавидное положение мощное течение реки, как пушинку вырвало его с сиденья и выкинуло за ненадобностью за борт.

Таким образом, Ряша повторил свой Кижихемский эксперимент, когда он так же ловко и непринужденно катапультировался из лодки.

Все хорошо, что хорошо кончается.

 

Порой швыряясь белой пеной,

И растекаясь по весне

Невозмутима в глубине

Река. Тщеславия арена

С холодной истиной на дне.

 

Мы привыкли связывать бесстрашие с доблестью и агрессивностью. Отважные в нашем понимании бывают только воины и герои. Отважные - да, но не бесстрашные, потому что преодолевают свой страх с помощью усилия воли и отвлечения внимания.

Если взять за основу китайское понятие мироустройства через "Инь" и "Янь", то отвага - это Янь, а бесстрашие - Инь. "Инь" - неагрессивное состояние. Я не хочу быть героем. Я люблю "Инь".

Сейчас сверху на нас светит яркое и жаркое солнце, поэтому происшедшее событие выглядит не более, как досадное, но не столь уж неприятное происшествие.

Причаливаем к берегу, и мы с Сашкой становимся зрителями незапланированного стриптиза в исполнении всё ещё матерящегося Ряши.

Стаскивая с себя мокрые трусы, он шутит.- Когда Вас спрашивают: "Как дела?" обязательно отвечаете: "Вкусно до последней капли". Сейчас вокруг моего тела клубятся промокшие и дрожащие от нетерпения идеи, а приткнуться им негде. У идей нет дома, и не знают они своего места и времени, потому что нет у них ни места, ни времени. А может это не идеи, а эмоции или переживания? Правда, если не привязываться к конкретному моменту жизни, тогда эмоции вновь уступают место переживаниям - ведь эмоции это всегда следствие, это всегда продукт осознания переживаний, даже если это и происходит незаметно. А вот чистое переживание разительно отличается от эмоций - это самая суть жизни. Переход к чистому переживанию всегда ощущается наиболее остро: как будто внезапно захватывает дух, и ты проваливаешься в область какой-то особенной глубины и особой - невероятно насыщенной полнотой жизни. Главное качество такого переживания - полнота. Ты захлебываешься ощущением полноты, ты чувствуешь, что это есть предельная реализация. Мир раскрывает свою невероятную глубину. Все познается в сомнении.

- Тебе бы сейчас крылышки! Стал бы ты херувимом,- говорю я Ряше.

- Крылья из живота не растут, тут же реагирует Сашка.- Зато все одетые получаются из голых!

Через двадцать минут, когда стриптизёр немного обсох и мог более адекватно реагировать на действительность, мы продолжили свой путь по маршруту.

Река всё так же петляет и загогулит, но к счастью больше похожих "расчесок" нам на пути не попадается.

Несмотря на это Ряша после купания стал осторожен, как хищник на охоте, и рулит так, что лодка обходит каждое маломальское препятствие стороной. При этом он старается, чтобы каждая встречная стоячая волна обдавала либо меня, либо Сашку, хотя мы и без этого мокрые с ног до головы. Видя нашу реакцию на это, он страшно доволен.

Через двадцать минут сплава мы увидели впереди знакомую скалу, под которой двенадцать дней назад ждали попутку, чтобы добраться к началу маршрута.

На каменистую косу перед ней вышли два казаха с самодельными удилищами - здоровенными хлыстами.

Рыбаки, дождавшись пока мы сплавимся к ним, здороваются, расспрашивают, откуда мы приехали и тут же начинают клянчить у нас крючки.

Ряша говорит им, что удовлетворить их желание мы не сможем, так как все снасти упакованы глубоко на дне багажника.

Казахов его объяснение не удовлетворяет, и они продолжают канючить, выпрашивая так нужные им снасти.

Чтобы аборигены отстали, Ряша отцепляет от кораблика одну из "мушек" и отдаёт попрошайкам.

Пока они рассматривают, что за диковину им подарили, мы быстренько уплываем вниз по течению подальше от дальнейших просьб и вымогательств.

Мы не проплыли и трёхсот метров, как на крутом правом повороте наскочили на невидимый под водой камень.

 

Наша лодка сначала притонула после метрового стояка, а затем резко спружинила. От этого рывка Сашка опрокинулся и почти весь оказался за бортом. Однако ему удается удержаться одной ногой, засунув её под борт, и тем самым спасти себя от полного выпадения в воду.

Судьба дает дорогу, но не дает кобылу и не укатает колею...

Помогаю ему побыстрее вернуться на своё место и снова приступить к обязанностям гребца.

Ряша доволен, что не он один побывал сегодня в воде.

- Не плавай по поверхности, но и не углубляйся ниже ватерлинии.- кричит он со своего места. Ежели ты тяжелый - непременно утонешь, а ежели легкий на подъем - быть может, всплывешь.

Недовольный Сашка ворчит.- Заткнись, умник. Водная стихия - не то место, где уместны громкие скандалы.

- Не мечи икру в мормышку. Намутил - уплывай, выпучив глаза!- хохочет Ряша.- Последствия наступают тогда, когда их уже невозможно предвидеть.

Однако последнее слово все-таки остается за Сашкой.

Он произносит фразу, после которой Ряша мгновенно замолкает.- Голова обнаруживает многие свойства тупых предметов при соударении с препятствием.

Проходим ещё метров двести и останавливаемся на пологой песчаной косе левого берега.

Решаем, что здесь мы будем сушиться, пить чай и отдыхать от всего недавно пережитого. Короче говоря, будем делать пережер.

У нас есть почти два часа до трёх дня, когда в Пугачеве откроется после обеда магазин, в котором мы намерены прикупить спичек, курева, чая и соли, так как необходимо ещё раз для страховки присолить прокопченное мясо.

Без двадцати три мы сели в лодку и сплавились к селу.

В лодке добровольно остался Сашка, а мы с Ряшей идем в магазин. Наш путь пролегал через великолепный парковый лес, который отделяет село от реки.

В селе, как и в прошлый раз, пусто. На своем пути мы видели за заборами только двух пожилых казашек, да один раз мимо нас протарахтел трактор с воняющим навозом прицепом.

Около одного из домов стоял запыленный Москвич - универсал.

Мы добрались до магазина к самому его открытию.

Торгует совсем молоденькая, симпатичная и очень чистенькая казашка.

В магазине тоже на удивление очень чисто. На полках аккуратно разложены сахар, различные крупы, пряники, рыбные консервы, в том числе почему-то любимая туристами килька в томатном соусе, хлеб, чай нескольких сортов.

Были там и знаменитые консервы "Завтрак туриста". Такие консервы, съесть которые в городских условиях никто бы не смог. Когда я впервые их попробовал, то решил, что они приготовлены из мяса бегемота. Это соображение пришло мне на ум, потому что я перепробовал в этой жизни, кажется, все виды мяса, включая буйволятину.

 

 

 

На бегемоте остановился не потому, что под впечатлением съеденного продукта мне начинала видеться Африка, а потому что ничего подобного я до сих пор никогда не пробовал, и бегемотины тоже никогда не ел.

- Стало быть, это бегемот - подумал я, - пусть будет. В глуши и в тоске любой человек, как правило, дозревает и может употреблять в пищу даже такую гадостную экзотику. Мясо "бегемота" на мой взгляд, обладало очень полезным свойством - его нельзя было съесть много. Это могло пригодиться бедному туристу, если бы ему вдруг пришлось провести долгие месяцы в тайге из-за какой-нибудь невозможности продолжить путь. Все в походной глухомани могло произойти.

Не было в магазине только одного - никакого спиртного.

Осмотревшись, берём то, что нам нужно. А нужным нам оказались, кроме заранее запланированных покупок, пряники и банка консервированного томатного сока.

Ряша решает попижонить и кроме "Примы" берет по пачке сигарет "Лайка" и "Глория", а также банку килек в томатном соусе.

Благодарим понравившуюся нам продавщицу за покупки и идем обратно. Село всё так же пустынно и тихо.

На берегу нас встретил Сашка в окружении шестерых шустрых, чумазых ребятишек.

Снимаем их на кинокамеру, от чего они приходят в неописуемый восторг.

Садимся в лодку и продолжаем наше путешествие.

Метров через триста доплываем до паромной переправы, а ещё через двести доплываем до моста, под которым нам не проплыть, так как в этом месте Курчум очень мелок и всё его русло забито крупными и острыми камнями, а также какой-то металлической арматурой.

Приходится приставать к берегу, полностью разгружаться и перетаскивать шмотки и лодку посуху.

В этом непредвиденном для нас мероприятии нам помогают трое из встреченных раньше мальчишек, которые словно по мановению волшебной палочки появляются на берегу.

С особым удовольствием они перетаскивают доверенные им ружья в чехлах.

За оказанную помощь дарим им по три крючка-двойника. В ответ получаем восторженные вопли благодарности и многочисленные "спасибо, дяденьки".

Дяденьки тоже довольны, как полученной помощью, так и своим благородным поступком.

Загружаем в лодку вещи и продолжаем сплав.

Солнце уже клонится к закату.

Сегодня первый день так называемого осеннего времени. Ребята переводят стрелки час на час назад.

Проплываем, вернее сказать, продираемся через сплошные очень мелкие каменистые перекаты, забитые камнями.

В одном из них продираем борт лодки, и она начинает быстро и уверенно терять свою упругость.

Минуем молочную ферму, приветствуемые молоденькими и смешливыми казашками, предлагающими причалить и побыть с ними.

Для них наше появление это словно показываемый по телевизору клуб кино путешественников.

Встречаем еще двух рыбаков, которые тут же делятся с нами тем, что рыба не берет.

Лодка наша становиться всё мягче, а река хотя и глубже, но также часта мелями и перекатами.

Нам удаётся отплыть от Пугачева километра на четыре, после чего ЛАС становится совершенно негодным для дальнейшего сплава.

Встаем на ночевку на очень крутом и плоском сверху левом берегу.

Палатку устанавливаем на узкой террасе, которая проходит под крутым и высоким скалистым склоном.

На террасе и на склоне масса кустов шиповника.

За пять минут набираем твердых и крупных ягод целый полиэтиленовый пакет. Повезём домой экологически чистые витамины.

На небе снова, как и утром, нет ни облачка. Это говорит о том, что нам предстоит холодная ночь.

Разводим большой костер, готовим ужин, пьем с удовольствием густой и вкусный томатный сок.

Сегодня у Сашиной жены люды день рождения. По этому поводу просто необходимо принять…

Мы и делаем это с большим удовольствием.

Накрывая праздничный стол, Ряша разглагольствует.- Первая порция пищи в организме человека всегда превращается в две составляющие: сахар и алкоголь. Хотелось бы, чтобы вторая была всегда побольше.

- А ты свою кильку томатную открывать будешь?- спрашивает его Сашка.

- Отстань! Некогда… Я в процессе.

Однако он тут же лезет в продуктовый мешок и извлекает оттуда купленные в Пугачеве консервы.

Открыв банку с килькой в томатном соусе, Ряша облизнулся, как кот перед пузырём с валерьянкой, обмакнул в банку палец, засунул его в рот и, едва шевеля перемазанными в содержимом, губами прошепелявил.- Рыбка плавает в томате. Ей, наверно, хорошо. Но что удивительно, братцы. В России любые ароматы имеют привкус навоза и парного молока.

Через пять минут стол был накрыт, а мы готовы к началу праздничного ужина.

Неказистый харч бывает сытнее изысканной трапезы, притом, что споры о вкусах предполагают некоторое разнообразие между первым и вторым.

Впрочем, чем лучше аппетит, тем меньше в нем нужда. Пустота в желудке порождает активность в движениях и загадочный блеск в глазах.

Мои размышления были прерваны Ряшей.- Не хлебом единым жив человек. Нужно что-то и выпить. Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве. Мир несовершенен, оттого и желания неистощимы...

- Ты прав,- поддержал его Сашка.- Весьма полезно все делать вовремя, а не ждать, пока приспичит. Давайте выпьем за чувство прекрасного пола под собой и чувство локтя под ребром.

- Я где-то слышал мудрую фразу - жениться полезно, но только первое время, промолвил Ряша, закусывая первый тост все той же килькой.

- Ежели котелок хорошо варит - каша не подгорит, возразил ему я.- Не умеешь - не женись!

- Ага, полезно быть умным, но мало кто знает заранее, где это может пригодиться. Познакомившись с более совершенными фигурами можно оказаться между двумя противоположными сторонами, одной из которых является жена.

- Кончайте базар,- перебил нас Сашка.- Забавно, что большинство мужчин гордятся двумя вещами, которые любой мужчина может делать в точности так же: напиваться и зачинать сыновей. Поэтому, предлагаю выпить вероломно, без тоста?

- Полезно не перечить, ежели можно возразить.

Курчум под берегом вслушивался в наши изысканные речи и тихонечко похихикивал.

Выпив очередную порцию домашнего спиртного, Сашка заявил.- Consensu omnium - с общего согласия. На сегодня достаточно. Пожалуй, пора заканчивать. Умный пьет до тех пор, пока ему не станет хорошо, а дурак - до тех пор, пока ему не станет плохо. Tertium non datur - Третьего не дано.

- Не согласен!- возразил ему Ряша.- Это только японцы говорят, что достаточно - это уже много, но японские женщины, а я на их стороне, как и все прочие, полагают, что много - это и есть достаточно.

- Не боись! Что останется, допьем потом. Я гарантирую, что сохраню…

- Не согласен. Не откладывай на потом, ибо потом может не наступить в назначенное время. Кроме того, владение предметом не гарантирует его сохранности!

- Хорошую мысль полезно выдержать.

 

Святая благодать - влеченье к пьянству.

И не понять усохшему врачу: на век

Я приколочен временем к пространству,

Но сквозь бутыль - теку, куда хочу.

Не в том ли загадка истории русской

И шалого духа отпетого,

Что вечно мы пьем, пренебрегши закускою,

И вечно косые от этого?

 

Прошло еще полчаса, и, глядя на опустевшую бутылку, Ряша глубокомысленно произнес.- Интересно, что множество подмножеств пустого множества отнюдь не пусто, однако, никто не может точно указать, что именно оное содержит. И еще одно нетривиальное утверждение: мощность континуума имеет только множество точек пространства с конечной метрикой, все же иные пространства несопоставимы с нашими мерками. Круг познаний есть квадрат, в который следует возвести усилия для расширения оного. В поисках истины должно исходить из ее существования и полезности в данный момент. С точки зрения геометрии, двойка в квадрате есть полная нелепица, а тройка в кубе - вершина идиотизма!

- Ну, ты прямо Сенека,- перебиваю я Ряшу.- Философствуй, но помни, что тонкие мысли быстро запутываются, толстые - плохо связываются, а незаконченные - растрепываются.

Ни к селу, ни к городу Сашка произносит.- Геморрой проистекает от сидячего образа мыслей, головокружение же - от вертлявости. Ежели вначале очертить круг, то останется еще достаточно места и снаружи и внутри, чтобы хорошенько пораскинуть мозгами.

Сидим у костра, базарим и балдеем.

- Хотите анекдот?- говорит Ряша.

- Хотим.

Чукча поздравляет жену с днём рождения и дарит подарок - большую красивую коробку. Та вскрывает её и достает оттуда лом и купальник.

- Это что такое?- спрашивает она мужа.

- Пляжный набор, однако…

- Пляжный? А лом зачем?

- Дык, прорубь для купанья долбить будешь!

- Почти смешно…

- Тогда вот вам ещё.

- Доктор, понимаете, у нас с женой до смешного доходит…

- И что?

- А вот дальше ничего!

- Кстати, о дальше ничего. Мужчина вводит в компьютер брачной конторы текст: Не¬веста должна быть небольшо¬го роста, увлекаться плавани¬ем, быть неприхотливой в быту и обходиться без доро¬гих подарков. Ответ ком¬пьютера.- Самка пингвина.

Сверху на нас с бархатного и черного, как смоль, неба смотрят мириады звезд.

Теоретики астрономии обнаружили, что вселенная не может обойтись без странных космических провалов, которые назвали "черными дырами". В эти дыры устремляется окружающее пространство вместе со всеми его параметрами - массами галактик, пульсирующими частотами и временем. Все это проваливается в неизвестность, неясно, где и в каких формах возникает вновь.

А разве женщина не является таинственной вселенной с неизведанными характеристиками, с глубинами и высотами, о которых и сама не подозревает?

Эту вселенную изучают вдоль и поперек. Одни считают, что знают ее насквозь, другие уверяют, что она вообще не поддается исследованию ввиду ее нестабильности. Она изменяется от самых разных причин: от ласкового слова и косого взгляда, от запросов честолюбия и от вида модной шляпки, от погоды и чужого настроения... Сегодняшние характеристики не соответствуют вчерашним, проносящееся мимо светило может зажечь в ней огонь или засыпать пеплом. Приблизившийся может быть резко отринут, или притянут с неудержимой силой. Никто заранее не знает, как поведет себя это таинственное существо.

Но эта "черная дыра" влечет вторую половину человечества и никакая наука не может предсказать, что получится из слияния двух начал.

Считается, что женщина живет чувством. На самом деле чувство живет женщиной. Считается, что мужчина должен быть сильным. На самом деле сила требует мужчину на свой стол - ей нужна пища. Сила берет в руку вилку-честь и нож-достоинство, кладет его на тарелку-предпочтение и смачно жует. Сила, чувства - они хотят жить, и им нужна для этого пища.

 

 

Но я не склонен к такому самопожертвованию - я вылезаю из тарелки, я оставляю там свою одежду и ухожу. Пусть ветер залечит мои раны, пусть он сотрет мое имя, начерченное на песке, и тогда сила не найдет меня. Я играю в прятки. Я снова ребенок.

Я пускаю пузыри, таращусь на солнце и шевелю пальчиками в талой воде. Ее зеркальная журчащая гладь говорит мне что-то, но мне это не надо.

Не люблю сводить чувство к пониманию. Ведь понимание сужает, обрезает и конкретизирует. Так или иначе, понимание отбрасывает весь мир ради самого себя. А чувство - наоборот - оно несет в себе весь мир, отрекаясь от частности. Все вещи появляются из неведомой бездны и через каждую можно заглянуть в эту бездну. Я предпочитаю смотреть в бездну сквозь любовь - нет, сама любовь является бездной. Когда чувство достигает высшей точки, то замолкаешь. Но оказывается, что есть еще выше и еще и еще...

Скучно быть атеистом и материалистом, уметь сводить все к законам акустики, кинетики, гидродина¬мики, не оставляя ничего-ничего необъяснимого, зага¬дочного, прогоняя сказку изо всех уголков этого слиш¬ком материального мира.

А ночные шорохи мягко льют¬ся, завораживают, застилают глаза. Слышится музы¬ка, только не песня, а тихая симфония.

Из песни, гово¬рят, слова не выкинешь, в ней все сказано, своего не домыслишь. А симфонию можно слушать и думать о своем, вспоминать, размышлять...

Нет, не симфония это. Симфония тоже заставляет чувствовать радость или тоску, ужас или надежду. А му¬зыка ручья, реки, костра, ветра совсем не мешает думать так, как тебе хочется, не навязывает свое настроение.

Хо¬чешь - и ты услышишь радостную песню первой люб¬ви, а если у тебя в голове тяжелые мысли — река на¬шепчет тебе много-много ласковых и успокоительных слов и лишит злых сомнений и мрачных пред¬чувствий.

В одном только ручей и листва стесняют сво¬боду - не дают просто сидеть у костра, тупо уставив¬шись в огонь, и не думать.

Сон долго не шел. Я сидел около костра и смотрел на звезды.

Сколько раз вот так же, на этом месте, люди разжига¬ли костер, и круг света, брошенный им на землю, стано¬вился — пусть на короткое время — для человека «до¬мом». И теперь, и недавно, и много поколений назад... Просто быть единым с рекой и огнем.

Мо¬жет быть, и я сижу здесь сейчас потому, что тысячелетия назад на этом месте разжигал свой костер какой-то мой далекий, очень далекий предок, передавший по цепи по¬колений тягу именно к этим, а не к другим местам, жад¬ную тягу к лесу, к земле и к воде, которая одна только и может пробудить в нас забытое ощущение неразрывном общности с этим миром, частью которого служишь и ты сам...

Потом звезды закачались, поплыли куда-то в сторону, вниз; они текли надо мной широкой мерцающей рекою, и мне казалось, что всей своей спиной я ощущал медленное вращение земли, которая несла нас, этот костер, деревья и сонно говорящий Курчум сквозь темноту сияющего пространства...

Наверное, я все-таки вздремнул и очнулся, когда сквозь сон услышал, как вылезший из палатки Сашка поправляет костер.

Отсветы огня плясали на его руках. Он нагнулся над пламенем, подо¬двигая в огонь уже наполовину сгоревшие ветки.

Заметив мое движение, Сашка поднял голову и по¬смотрел на меня.

В свете костра лицо его казалось кирпично-красным, а глаза, голубыми и прозрачными. И весь он был сейчас спокойный и уютный, словно деревенский дед, только что слезший с печки по каким-то только одному ему известным и необходимым делам.

Стало ощутимо холодно. И я полез вслед за Сашкой в темноту палатки.

Засыпая, я почему-то подумал.- У меня уже есть седые волосы. Я смотрю на них и понимаю - искренние переживания не проходят даром. Когда-нибудь запас прочности кончится.

Когда-нибудь я оставлю эту землю, этих людей, которых люблю больше своей жизни, этих животных, которых люблю больше, чем многих людей, эти горы с их бескрайним простором, эту реку с её бурными и изумительно чистыми водами. Я уйду, и они уйдут… И где мы все встретимся? Где найдемся?

 

Ночь на двадцать девятое сентября была действительно весьма и весьма прохладной.

Я то и дело просыпался оттого, что в разных местах объятого сном тела чувствовалось обжигающее дыхание, пытающегося проникнуть в палатку, мороза.

Я поплотнее закутывался в спальник, ещё раз проверял на нем молнию и застежки на своих многочисленных одежках и пытался погрузиться в спасительные сновидения.

Это помогало плохо, так как через какие ни будь двадцать минут я снова просыпался, возвращаясь к морозной действительности.

Я очень завидовал в это время Ряше, который предусмотрительно натягивал на себя перед сном теплые кальсоны с начесом.

Кальсоны и подштанники — верный признак того, что их обладателя абсолютно не заботит переменчивость моды и мнение окружающих. Он практичен, и ему вполне уютно самому с собой. Он любое дело доводит до конца и не особенно стремится к разнообразию.

Правда, настоящие "Кальсонес" по-испански называют штаны для верховой езды, расшитые серебряными узорами. Но это у них, там… А у нас кальсоны- это всего лишь утепленные подштанники.

Мужчины, которые любят спать даже без фигового листка, чаще все¬го оказываются творческими лично¬стями. У них живой характер, они легко обижаются и так же легко забыва¬ют обиды. Они уверены в себе. Окру¬жающим с ними легко и интересно. Это относится и ко мне самому.

Мужчина, который надевает на ночь пижаму, имеет прямой и твердый характер. Если он принял на себя какие-то обязательства, то будет не¬укоснительно их выполнять. Таких, похоже, среди нас нет.

Трусы или плавки в качестве одежды для сна предпочитают муж¬чины теплые и заботливые. И еще они любят, начиная какое-то дело, пре¬дусмотреть все детали, им нравится, когда во всем есть порядок. Это, пожалуй, о Сашке.

Забылся я только под утро.

Проснувшись, я выглянул наружу.

Было свежо и зябко. Костёр за ночь потух, серым пеплом из него ветерок обсыпал ближайшие травинки и сучки.

Заря запалила верхушки деревьев, и они горели бездымно и ало, сея розовенький след по склонам распадков.

Было очень похоже, что погода сегодня намечается не плохая: на небе виднелись только отдельные кучевые облачка.

Однако ощутить все его прелести мы долго не могли, так как жаркие лучи солнца появились в лагере только в десять часов.

Это произошло оттого, что как раз над нами возвышался высочайший и очень крутой склон горы, скрывавший пытавшееся пробиться сюда светило.

Пока я готовил завтрак, ребята ещё раз перебрали и просолили находящееся в мешках мясо.

От него очень вкусно попахивало дымком и свежестью.

После завершения операции по сохранению деликатеса так же вкусно стало пахнуть и от моих коллег.

Быстро завтракаем приготовленной мной гречневой кашей и вчерашней надоевшей до изжоги маральей печенью.

- Зря вы так,- говорит Ряша.- Только сейчас продукт по настоящему созрел.

А Сашка замечает.- После вчерашней гулянки мои вкусовые рецепторы настолько подавлены - что я могу сейчас сгрызть луковицу, приняв её за сочное яблочко.

- А я бы сейчас чашечку, а ещё лучше, кружечку кофейку в себя влил. В каждой аптечке первой помощи обязательно должна быть крохотная килограммовая пачечка кофе.

- Кофейку вам не будет,- говорю я.- Будем наслаждаться чайком.

На завтрак можно доесть то, что осталось после ужина. Но чай нужно всегда заваривать свежий. Делайте всегда только так. И получите всегда крепкий бальзам на душу.

Бедные и несчастные любители, так называемого, здорового образа жизни, которые отказываются от чая! Они считают, что чай излишне возбуждает организм, особенно сосуды, а это вредно. Ерунда!

Чай греет душу - это главное. Что может быть лучше кружки крепкого горячего чая у костра?! Чай и костер. Чай греет изнутри, а костер - снаружи. Вы проникаетесь теплом огня полностью. Огонь - мощный мистический факт природы, и когда наполняешься его колдовскими чарами, то в мире свершается великое таинство. Те люди, которые запрещают пить чай, ничего не смыслят в природе.

В процессе любви, например, сердце готово выскочить из грудной клетки.

Говорить при этом, что учащенное сердцебиение вредно для здоровья, может только очень недалекий человек. Пейте чай у костра - это полезно!

Готовя чай, я предлагаю друзьям.- Хотите, расскажу, что мне удалось вычитать о японских чайных церемониях?

- Давай, рассказывай. Все равно делать пока нечего.

- Хорошо. Слушайте…

Уже с середины девятнадцатого века, когда Япония фактически заново была "открыта" европейцами, сложился устойчивый стереотип "японец и чай". Не зря Японию тогда называли "страной чайных домиков".

Это случилось оттого, что нигде в мире этот напиток не обрел такого значения в жизни человека, как в стране Восходящего солнца. Здесь чаепитие стало не просто утолением жажды. Оно стало и специальной церемонией (тя-но ю), в которой слились воедино созерцание природы и предметов искусства, и молчаливым раздумьем и общением. Японцы утверждают, что приготовление чая - творчество, особый ритуал, требующий тишины, уединения, покоя.

Вот уже более двенадцати столетий японцы пьют чай. Вначале им были известны лишь местные низкого качества сорта.

Вкус настоящего чая они узнали лишь в двенадцатом веке, когда монах Эйсэй обнаружил, что высококачественный китайский чай можно выращивать в южном пригороде Киото - городке Удзи. Так было положено начало японскому чаеводству. Кстати, лучшие сорта японского чая по-прежнему выращиваются именно в этих краях.

Если сегодня спросить у японца, какие существуют сорта чая, вряд ли можно рассчитывать на исчерпывающий ответ, ибо их очень много.

При всем многообразии существуют два основных типа - листовой и пудра.

Высший сорт зеленого чая - гёкуро, в дословном переводе - драгоценная капля-, готовят из первых верхних листочков чайного куста; стертый в порошок он называется маття. Этот чай-пудра предназначен исключительно для чайной церемонии.

Чай второго сбора, а именно листочки, расположенные как бы на втором ярусе куста, называются сэнтя. Этим словом в Японии обозначают зеленый чай. Он достаточно дорог, его подают в хороших ресторанах и дома при приеме гостей. В повседневной жизни японцы больше всего пьют бантя, который готовят из более крупных и старых листьев нижней части куста. Именно этот недорогой вид подают бесплатно во всех ресторанчиках. Он содержит мало кофеина. В поджаренном бантя ощущается едва уловимый запах дымка, и обычно его пьют летом холодным. Кстати, эту манеру питья чая переняли у них и американцы.

Так же холодным японцы любят пить кукитя. Это уже, строго говоря, не чай, поскольку готовят его не из листьев, а из веточек и стеблей чайного куста, и поэтому он содержит ничтожную долю кофеина. Чтобы придать вкус кукитя, его не заваривают, а варят. На его основе готовятся медицинские чаи.

Например, тот, который пьют при поносе, болях в желудке, нарушениях пищеварения. Готовят его так: варят стакан кукитя, снимают с огня, добавляют одну умэбоси, несколько капель сёю и сока свежего имбиря, и оставляют на одну-две минуты.

Пьют японцы еще гэммайтя - смесь крупного зеленого чая с воздушными зернами риса. Кроме того, имеется ячменный чай - мугитя, его пьют тоже холодным, и чай из морской капусты - комбутя, который делается из пудры морской капусты. По особым поводам, таким как помолвка, а также почитаемая японцами смена времен года, готовится так называемый чай из сакуры - сакураю; строго говоря, это тоже не чай, а заваренные кипятком подсоленные цветы сакуры.

Все многообразие известных и не известных нам сортов черного чая японцы называют - котя.

Чашка зеленого чая (отя) в Японии - символ человеческого общения. На его долю приходится 80% всего потребляемого в стране.

Отя подают практически во время всех встреч. Его заваривают в фарфоровых чайниках, предварительно сполоснув горячей водой, затем закрывают крышкой и дают настояться; разливают по чашкам, не добавляя кипятка.

Нужно сказать, что, как и ты Ряша. любят, и даже очень, японцы и кофе. В год почти каждый выпивает более 2 кг этого напитка, большей часть растворимого, который обычно пьют на работе и в кафе.

- А я, что вам говорю! Кофеёк бы сейчас очень даже подошел,- обрадовался Ряша.- Хотя бы и рюмашку для поправки настроя организма и его окрестностей не мешало бы принять.

- Обойдешься и без рюмашки,- возразил ему Сашка.- Только на прощальный банкет осталось немножко.

- Ладно, чтобы не скучать расскажу вам ещё и об алкогольных вкусах косоглазых,- говорю я.

Из алкогольных напитков в Японии популярно сакэ, которое пьют подогретым или холодным. Его готовят из риса, воды, причем качество последней имеет чрезвычайно большое значение для вкуса, и специальной закваски. Традиция этого напитка уходит в далекое прошлое, когда сакэ использовался в религиозных ритуалах. До сих пор в синтоистских святилищах можно видеть большое количество бочонков этого напитка, поднесенных в дар богам.

Любят японцы и виски отечественные и импортные, а также пиво. Постоянно увеличивается ассортимент этого напитка. Известные производители пива - компании Сантори, Кирин и другие выпускают продукцию по лицензиям фирм Будвайзер и Хейнекен. Отечественное пиво - самое дешевое, несколько дороже произведенное по лицензиям, самое дорогое - импортное.

Вино японцы впервые отведали только в шестнадцатом веке, когда его в числе европейских новинок к ним привезли португальцы. Собственное производство вина в Японии началось лишь во второй половине девятнадцатого века.

В повседневной жизни японцы пьют много самых разнообразных безалкогольных напитков не только отечественных, но и зарубежных, а также фруктовые соки. Минеральная вода появилась сравнительно недавно. Всего несколько десятилетий назад она считалась деликатесом и подавалась в барах и ресторанах лишь в коктейлях. Из-за дороговизны пить ее дома считалось весьма престижным. Лишь со второй половины 80-х годов по цене она сравнялась с другими безалкогольными напитками.

Допивая последние глотки крепкого и пахучего напитка Ряша делится с нами.- Не люблю есть в капитальной обстановке. Меня угнетают долгие приготовления пиршеств и изобилие яств. А в общественной столовой кажется, будто попал в тюрьму или в пионерлагерь.

Еда на ходу, между прочим, очень вредна для здоровья, по мнению врачей и любителей здоровья, а мне нравится, и чувствую себя необязательным и свободным.

Мне нравиться питаться невзначай. По-другому не хочется. По-моему, обжорство имеет в основе своей коллективную причину.

Быстро свертываем лагерь, загружаем шмотки в лодку и отплываем.

За двадцать пять минут мы без осложнений проплыли три километра.

Только в одном месте нам пришлось довольно прилично поскрябать днищем по камням.

Правда, наша одежда почти сразу же приобрела свое привычное состояние - мокрое.

Под одним очень мощным и звонкоголосым перекатом мы попробовали ловить хариуса.

Сашка, выступающий сегодня в роли капитана "кораблика", после десяти минут плавания по перекату сумел вытащить на берег одну рыбку граммов на пятьсот, но на этом его рыбацкие успехи закончились.

Ряша, который пытался поймать рыбку на блесну, терпит со своей техникой лова, как он выражается, полную "фетяску" и, недовольно поминая себе под нос всех чистых и нечистых деятелей небесной канцелярии, возвращается к лодке.

Упаковываем снасти и продолжаем сплав.

Облака на небе не сгущаются, но и не пропадают. Поэтому солнце то скрывается за ними, тогда мы начинаем откровенно постукивать зубами, то вновь появляется над нами, и тогда мы блаженствуем.

Вдоль правого берега Курчума в двух десятках метров от воды проходит дорога.

- Полная ненаселёнка,- шутит Ряша.

Метрах в ста от нас ниже по течению мы увидели четырех уток.

Быстро пристаем к берегу. Ребята распаковывают ружья и бегом отправляются искать охотничий фарт.

Через пять минут я услышал прогремевшие один за другим два выстрела. А ещё через пять минут на берегу около лодки появились охотники, которые не могли скрыть своего разочарования от такой короткой и безрезультативной охоты.

Через сотню метров Курчум развалился на две довольно бурных протоки и понесся, огибая заросший лесом остров.

- Куда плывем, друзья мои,- вопрошает нас Ряша.- Все дороги ведут обратно, но часть непролазна в обоих направлениях.

- Не знаю,- отвечает Сашка.- Но я абсолютно уверен, что лучше всего путешествовать по карте, где все ярко раскрашено.

- Ага. Или по компасу,- шучу я.

- Компасы не всегда указывают верное направление - чаще всего они показывают на северный полюс, куда редко кто направляется...

- Точно мыслишь,- снова вступает в разговор Ряша.- Слишком вертлявый и компас запутает, и стрелку озадачит, и направление испортит!

- Природа зарезервировала часть человеческих мозгов специально для того, чтобы мы могли ориентироваться во времени и в пространстве.

В конце концов, мы решаем, что сплавляться лучше по левой протоке.

Длина острова около двухсот метров.

Обогнув его, Курчум снова слился в одно русло.

Проплыв еще около полукилометра, хотя часы показывают всего четырнадцать часов, становимся на ночлег на левом берегу.

На такой ранней остановке настаивают мои спутники, которые решают, что самая пора снова устроить днёвку.

Я тоже не возражаю. Лишь бы погода бала приличная.

Наша сегодняшняя стоянка устроена на абсолютно плоском берегу, который отвесом поднимается на два метра от воды.

Поверхность берега очень мелкие обкатанные водой и временем камушки и отдельные земляные линзы, на одной из которых мы и устанавливаем палатку.

Вокруг растут редкие лиственницы, берёзы, осины и тополя, а метрах в пятидесяти от палатки возвышается единственная в округе ель.

Напротив нас на другом берегу громадным скальным зубом возвышается сопка-бугор, заросшая разноцветными лишайниками и невысоким кустарником. Высота бугра не менее ста метров.

От Курчума сопку отделяет широкая крупнокаменистая коса.

Ширина реки в этом месте около пятнадцати метров. Довольно глубоко. Сильное течение.

За нашим лагерем метрах в двухстах начинается склон вытянутой с запада на восток горы. Высота её довольно приличная. Ряша на глаз определяет.- Не менее четырехсот метров.

- Меньше. Всего метров триста,- возражает ему Сашка.

- Не пыли. Я лучше знаю. У меня глаз - ватерпас,- огрызается недовольный сомнениями в его измерениях Ряша.- С природой нельзя флиртовать - ее надо любить и уяснять.

- Ага, полиспаст. Все равно - триста,- Упирается Сашка.

Над горой в течение трёх часов неподвижно висело здоровенное темное, с белой бахромой, облако, которое до самого вечера не давало появиться солнцу, лучи которого иногда вырывались тонкими стрелами с его краев.

Только, когда уже заметно стало темнеть, облако совсем незаметно для глаза постепенно рассосалось - растворилось в пространстве неба.

На пережер допиваем остатки томатного сока, закусывая его сухариками.

Ребята отправляются ловить рыбу на мормышку, а я остаюсь у палатки и берусь за дневник.

Сашка, наблюдая за моими письменными упражнениями, сказал как-то.- Диоген творил свои бессмертные труды, сидя в бочке, а ты - вершишь, то бишь сочиняешь верши, сидя в лодке. Красивые слова пиши красивым же почерком и тотчас запоминай.

Как незаметно летит время. Вот уже ровно две недели, как мы находимся на Алтае, а кажется, что мы прибыли сюда только вчера.

 

Теченье дней уносит нас куда-то в даль,

И календарь теряет свой листок.

Оставив нам лишь памяти печаль,

Да тени прошлого от пройденных дорог.

 

Впереди у нас осталось всего шесть, максимум семь, дней сплава.

Числа шестого октября мы планируем завершить маршрут и начать не предвещающее особых радостей и приятных ощущений возвращение домой через заполненные людьми автобусные станции и вокзалы.

Сегодня Светлана должна первый день выйти на работу после возвращения из командировки в Ленинград и Кириши.

Через полчаса в лагерь вернулся Ряша и заявил, что ничего сегодня не ловится и, чтобы не тратить свое драгоценное время, он лучше поднимется на гору и посмотрит на природу сверху.

Сашка остался на рыбалке. Ему очень хочется попробовать настоящее "Хе", а без рыбы никакого "Хе" не приготовить.

Очень тихо. Ветра практически нет.

Напротив нашей стоянки течение очень быстрое, но Курчум на удивление тих и молчалив.

От палатки лишь едва слышен говорок переката, который находится выше по течению метрах в трехстах от нашей стоянки.

Непонятно почему, у меня разболелась голова. Это впервые за этот поход.

К шести вечера из своего горного похода возвратился Ряша. Он добрался до седловины горы.

Говорит, что добираться туда было очень трудно, так как все склоны сплошь заросли шиповником и боярышником.

Показывает собранные им трофеи в полиэтиленовом пакете.

Ягоды очень крупные, блестящие и почти черного цвета.

В одном месте ему попался сплошь усыпанный ягодами куст голубики. Но когда он попробовал сорвать их для пробы, они рассыпались в мелкую труху, так они были высушены солнцем, ветром и ночными морозцами.

С седловины перед ним открылся вид на маленький посёлок, который уютно расположился почти точно напротив нашей стоянки в небольшой долинке, расположенной под горой.

За поселком ровными прямоугольниками расположились поля, на котором трудилась техника и люди. Между полями были видны две отличных проселочных дороги, которые устремлялись к невысоким безлесным холмам.

К поселку почти параллельно Курчуму подходила ещё одна дорога.

- Идёт точно от Пугачево.- заявил Ряша.- Та ещё "ненаселенка". В общем, срывается, мужики, наша дневка. Здесь за глухарями, косачами и прочими пернатыми не походишь. Не куда.

К возвращению восходителя я уже приготовил ужин: куриный суп на мясных кубиках, быстроразвариваюшиеся рожки "Новинку" и чай.

Пришел с рыбалки уставший Сашка и с гордостью продемонстрировал нам пять хариусов - мальков. Длина каждой рыбки была не больше пятнадцати сантиметров.

"Хе" из такого улова соорудить было нельзя.

Правда, с учетом уже имевшегося у нас хариуса, получилась небольшая, но очень вкусная жарёха, которая мгновенно исчезла в желудках нашего маленького коллектива, истосковавшегося по рыбным блюдам.

К ночи небо полностью очистилось от случайных облаков, и над нами ярко засветились светлячки звёзд.

 

Между ними изредка трассировали спутники земли, запущенные в небо неугомонными людьми. Считать каждый вечер их количество стало непременным и традиционным нашим занятием.

Когда вокруг сгустилась полноценная тьма, на западе над горами стали периодически вспыхивать зарницы. Небо освещалось яркими, зловещими вспышками, но грома не было. Вокруг стояла абсолютная тишина.

- Не иначе, как звёздные войны начались,- констатировал Сашка.

- Да, нет, это китайцы Маралиху захватили,- поведал свою версию Ряша.

Мы уютно устроились у костра, который был сложен из тополиных веток, горящих, как порох, ярко и почти без дыма.

Пьем чай и вспоминаем о былых делах и событиях.

Ряша увлеченно поведал нам о своих походах на дровяных плотах по Казыру, Абакану и Кизыл Хему, а так же о том, как его лишили заслуженной медали "За освоение целины", а комсомольское бюро МЭИ объявило ему выговор за строптивость и неуважение к нему.

Вволю наговорившись и навспоминавшись, сытые и умиротворённые мы направились в палатку. Было около половины одиннадцатого. В этом походе мы частенько ложимся спать по походным меркам на удивление рано.

Нас в постельку провожала тихая, безветренная и очень звездная ночь.

 

Сегодня тридцатое сентября - последний день первого месяца осени.

Утро снова солнечное. Небо подернуто едва заметной для глаза мелкой сеткой облаков - призраков.

Ветер - холодный, северо-восточный, порывистый. Его отдельные порывы очень похожи на мгновенно налетающие и так же мгновенно исчезающие шквалы.

Под их воздействием по земле и воде несёт потоки листвы.

Быстро завтракаем и отплываем.

Почти сразу же обнаруживаем, что дорога, ведущая к обнаруженному Ряшей за горой поселку от Пугачева, не кончается, а выползает из-за склона и идёт к Маралихе вдоль берега Курчума, буквально в нескольких метрах от воды. По ней то и дело снуют взад и вперед самосвалы с лесом и щебнем, цистерновозы, а один раз проследовал пассажирский автобус ПАЗ.

Мечта о том, что мы ещё сможем доплыть до ненаселёнки, рушится на глазах.

Курчум и сегодня продолжает крутить немыслимые повороты и загогули, а так же чередует короткие, сплошь забитые камнями перекаты-проточки с обширными отмелями и довольно длинными и узкими неглубокими плесами.

Сплавляемся два часа, непрерывно наблюдая за интенсивным автомобильным движением по идущей с нами рядом дороге.

Мы всё ещё надеемся, что нам все-таки повезёт, и мы вплывём в зону хотя бы относительной ненаселёнки, где сможем на какое-то время расстаться с заставшей нас врасплох цивилизацией, и сбегать, куда ни будь вверх в горы за косачами секачами.

Нам в спину непрерывно дует сильный ветер, который значительно увеличивает скорость и без того быстрого движения вниз по Курчуму. Этот же ветер уменьшает и надежду на нахождение тихой и укромной стоянки.

Сверху во всю жарит яркое алтайское солнце. Вокруг очень тепло и сухо. Это не касается нас, так как мы уже по уши мокрые от неспокойного Курчума.

Он то и дело распадается на многочисленные протоки, которые огибают лесистые островки самых разных конфигураций и размеров.

Войдя в одну из таких проточек, нам показалось, что мы наконец-то достигли желаемого, то есть той самой относительной ненаселенки, где можно и поохотиться и отдохнуть от слишком явного присутствия людей.

Мы причалили к берегу, по которому росли отдельные берёзы и тополя, деревца боярышника, шиповник и даже два больших куста калины, со свисающими гроздями алых ягод.

Увы… Эта была не глушь и ненаселёнка, а всего лишь старая заброшенная дорога, которая наискосок пересекала перешеек, разъединяющий нашу проточку от основного русла реки.

Расставшись с призрачной мечтой на уединение, аппетитно едим горьковато-сладкие плоды калины красной.

Это увлечение вскоре сказалось на всех нас весьма своеобразно: мы стали через каждую сотню метров причаливать и скрываться в кустиках, для того чтобы получить пятиминутное облегчение перед очередным походом "на природу".

-Диурея - это просто и понятно, как жизнь,- пояснял на Ряша после очередного путешествия в кусты.- По нашенскому её обзывают просто - абосрея. Это такое состояние души и тела, когда теряешь много кала за очень короткое время. Часто не прерывая сна. Не нужно бояться диуреи. В жизни очень многое зависит от желудка и, как бы это поделикатнее сказать, от прямой кишки. Если кишка сработала сама, значит всё в порядке. Спокойно жди финиша. Так считают знающие свое дело врачи. Не надо мешать организму разбираться с внутренним "врагом". Нужно только помогать ему, вовремя снимая штаны. И вообще, калина - одно из лучших средств для очистки кишечника, инициации мягкого стула и прочищения восьмой чакры.

Кстати, вы знаете, как прекрасно лечат геморрой? Геморрой мгновенно исчезнет, если в задницу засовывать три раза в день в течение недели очищенный хрен. Если у тебя в походе заболело горло, и настигла ангина, то не нужно паниковать.

Быстрее лови лягушку, непременно большую и зелёную, подноси её как можно ближе ко рту и дыши на неё в течение десяти минут. Если лягушка за это время не успеет вырваться и сбежать от тебя - ангина непременно пройдёт. Если лягушка сбежала, то лови другую и продолжай процесс исцеления.

Знайте, други мои, гадаю на медицинском справочнике. Ставлю любые диагнозы. Излечиваю все болезни под ключ!

- Сам себе хрен, куда хочешь, засовывай и на лягушек дыши, а мы уж, как ни будь без геморроя проживем,- смеется Сашка.

- Молодой ещё. Жизни не знаешь. Ты что думал, в сказку попал? Нее… Ты в жизнь вляпался! Поживёшь с моё - по другому глаголить будешь,- отвечает ему медик - самоучка.

Во время одной из таких остановок мимо нас пропылил очередной самосвал. Ряша, успевший первым совершить короткую и не утомительную процедуру, что-то крикнул шоферу. Тот остановил машину и высунулся из окна кабины.

Вопросительно посмотрел на Ряшу, застегивающего штаны и спросил.- Вам что нужно, мужики? Подвезти куда?

- Да, нет. Хотим узнать, далеко ли до Маралихи?

- Близко. Всего, каких ни будь три - четыре километра будет. А вы откуда сами будете?

- Из Москвы. Отпуск здесь проводим.

- Далеко, однако, забрались. Ладно, желаю хорошего отдыха.

После чего он тронул свой самосвал и через минуту скрылся за поворотом.

Через тридцать минут сплава мы увидели мост через Курчум, который соединял посёлок Маралиха с левым берегом.

Под мостом было наворочено полным полно камней самых разных размеров, между которыми пенились крутые валы и стоячие волны до метра высотой.

Влетаем сходу в этот лабиринт воды и камня, и, набрав в лодку десятка два забортной водички, выскакиваем из него уже позади моста.

Маралиху с воды не видно.

Мы увидели только трёх рыбаков со спиннингами.

Тормозим около них и узнаем, что они не местные, а отпускники вроде нас, но только из Курчума.

Рыбаки показывают нам только что пойманного ими таймешонка килограмма на три.

Узнав, что мы Москвичи, рыбаки поведали нам, что за час до нас перед ними проплыли двое из Усть Каменогорска на резинках одноместках.

- Вот невезуха,- жалуется Ряша.- Некоторые вон тайменей таскают, а у нас даже вшивого хайрюзишки нет.

Уже около пяти часов вечера. Ветер все усиливается. Небо начинает заволакивать плотными темными тучами. По всем приметам вскоре должен пойти дождь.

В пяти километрах от Маралихи встаём на ночлег на правом плоском берегу в естественном парке под "карагачем". Как утверждает Ряша, или "развесистой клюквой" по мнению Сашки.

Вытаскиваем лодку подальше от воды, разгружаемся и с огромным трудом начинаем ставить палатку, преодолевая сопротивление сильнейших порывов ветра. Они настолько мощны, что у нас рвется конек у тента. Его приходится натягивать заново с помощью дополнительной веревки.

Между тем, небо быстро и неуклонно кучкует в единое целое отдельные тучи, готовя нам обильный и неприятный полив.

Где-то далеко вниз по течению уже вовсю гремит гроза. С нашей стоянки хорошо видны прорезающие небо молнии, хотя гром доносится очень глухо.

Молнии…. Молнии... Почему, именно они так резко вписываются в память? Яркость и теплота их, неожиданность, мгновение существования и долгий след в полу ослепших глазах - не это ли роднит нас?

В конце концов, и на нас начинают падать первые крупные и холодные капли.

Правда, мы успеваем разжечь приличный костер и приготовить на нем гречневую кашу и поджарить три куска маралятины.

Быстро ужинаем и готовимся достойно встретить стихию.

Принимать пищу нам мешает ветер, который постоянно меняет своё направление на сто восемьдесят градусов. Его порывы следуют один за одним, и то бьют нам в лицо, то начинают долбить в спину.

Начинает идти сильный дождь.

Ещё всего восемь часов вечера, но нам приходится спешно залезать в палатку.

Начинаем устраиваться в спальниках, а дождь ежеминутно усиливается.

Засыпаем под вой ветра и сплошной дробный стук ливня.

Проснулся я от какого-то сильного хлопка. Смотрю на часы, Они показывают одиннадцать вечера.

Снаружи снова раздаётся резкий оглушительный хлопок. Похоже, что-то не так…

Вылезаю наружу под вой ветра в потоки сильнейшего дождя.

Снаружи стоит абсолютная темень.

Только по наитию и раздающимся хлопкам и треску понимаю, что это рвется на куски натянутый над палаткой тент.

Создается впечатление, что какой-то невидимый и могучий злодей всерьез решил покончить с нашим хрупким и ненадежным матерчатым жильем. Он ожесточенно рвет своими ручищами на куски крепкую ткань тента и уже подбирается к самой палатке.

Порывы ветра иной раз были настолько сильны, что с трудом удавалось устоять на ногах. Дождь хлестал как плетью.

Стихия, похоже, всерьез решила произвести на меня впечатление, демонстрируя свою мощь.

Чувствую, что тело мое начинает жить как бы отдельно от меня. Перестаю что-либо толком соображать. Непривычные чувства завладели мной: я готов был возненавидеть и полюбить весь мир, я хотел жить вечно и умереть навсегда.

Быстро ныряю в неё, отыскиваю там фонарик и вновь вылезаю наружу в мокрую воющую круговерть.

Оцениваю обстановку уже при слабом свете фонаря, с трудом пробивающегося сквозь сплошные поток льющейся сверху воды.

Ветер дует точно на вход палатки.

Он раздувает тент, как корабельный парус, который не в силах выдержать его сильнейшего напора, и при каждом очередном порыве стихии все сильнее рвется на отдельные куски.

Ещё десяток другой минут, и мы останемся без ничего: тент разорвет на ленты и даже может быть унесёт, выдернув с мест крепления.

Тогда наступит очередь самой палатки, ткань которой много тоньше и слабее материала тента. А это значит, что нам грозит реальная опасность остаться в бушующей темени ночи голенькими и абсолютно беззащитными.

Лихорадочно соображаю, что делать. Закреплять обрывки тента камнями совершенно бесполезно. Ветер вырвет их буквально через минуту.

Пробую закрепить их, связывая вместе веревкой, пропущенной через сделанные ножом отверстия.

Это не помогает: тент начинает рваться как раз по этим отверстиям.

Ребята в палатке тоже проснулись, но сачкуют, не желая вылезать под дождь и вечер.

- Брось ты это занятие… Лезь обратно. Как ни будь, переночуем,- гундосит из палатки Ряша.

- Правда, не суетись. Перживем. Авось палатка выдержит,- поддерживает его Сашка.

- Не выдержит!- ору я.- Помогайте, сачки несчастные, пока вас из спальников не вымыло. Через полчаса вы будете как курицы мокрые. Уже сейчас края спальников подмочило.

Наконец мне в голову приходит спасательная идея: Нужно, прежде всего, как можно сильнее уменьшить входное отверстие под тент, через которое воздействует на него ветродуйная стихия. А затем закрепить его, затянув по периметру верёвкой.

Кричу палаточным сачкам, чтобы они нашли верёвку и передали её мне.

Через минуту из-под полога палатки появляется чья-то рука и протягивает мне моток шпагата.

- Сачки, вы, и засранцы,- воплю я, и начинаю осуществлять свой замысел.

Уже после первых завязанных на тенте узлов вижу, что идея работает.

Порывы ветра не теряют своей силы и мощности, а их влияние на наше жильё существенно снижается.

Через десять минут тент был надёжно опоясан шпагатом, а отдельные порывы в материале связаны друг с другом и притянуты к палаточным стойкам.

Залезаю в палатку. С меня потоками стекает на спальники лежащих ребят вода.

- Я же говорил, что перебьемся.- ворчит Ряша.- Только сам всё вокруг намочил, клещ, неугомонный. У меня тоже было острое желание выйти из положения лежа и устоять, но я человек волевой.

- Да, перебился бы ты, лентяй. Если бы не я, плавал бы на своем матрасе во чистом поле. Лучше бы спасибо сказал.

- Спасибо,- звучит голос Сашки.- Лучше переждать, чем не дождаться, и лучше опередить, нежели опоздать. Ежели все разом выдохнут, может случиться ураган, а ежели вздохнут - обстановка разрядится.

- Мохнатое настоящее бытия соприсутствует самому себе и ничему более,- снова заговорил Ряша откуда-то из глубин спальника.

- Как утверждает монгольская пословица, медленно бредущий дурак лучше лежащего умного. Правда, сейчас все "умные", так что ссылаться на мудрость пословицы вовсе ни к чему. Дураков сейчас мало стало, днем с огнем не сыщешь, если вдруг срочно понадобится.

Вытираю лицо и тело сухой рубашкой, натягиваю на себя тельняшку, одеваю на голову шерстяную шапочку и с чувством выполненного долга с удовольствием забираюсь хотя и мокрый снизу, но такой уютный спальник.

- Если тебе холодно, не суетись. Надень носки, натяни их до пояса и чувствуй себя как в тёплых спортивных штанах с начесом: тепло и уютно,- гундосит мне Ряша из темноты.- В этом вся суть мужественного героичества.

Слушая эту галиматью, успокаиваю себя тем, что все несчастья в жизни, как утверждают мудрые китайцы, происходят от плохого "фен-шуй". Фен-шуй - это нечто среднее между наукой о везении и методикой воздействия на свою судьбу. Плохо спится в палатке - значит в ней плохой фен-шуй. Если ты чувствуешь, что в ней спальники лежат правильно, а сапоги засунуты в ноги так, что их как будто бы и нет вовсе - значит фен-шуй хороший, если всё наоборот, то фен-шуй плохой.

После перенесённых невзгод быстро согреваюсь и засыпаю.

Снаружи всё так же льет, и воет непогода.

 

Утром я проснулся оттого, что прямо в лицо мне веяло колючим холодом. Ворочаюсь в мешке, ощущая, что ноги тоже холодные и влажные. Это следствие моей вечерней борьбы со стихией.

Ребят в палатке уже нет.

Выглядываю наружу и я.

- Ну и как прошла ночь?- обратился ко мне Сашка, видя, что я проснулся и пытаюсь выбраться из спальника наружу.

- Физически,- ответил я, позёвывая.

Я вылез из палатки наружу и увидел умытую утром, выспавшуюся за ночь природу. Краски небес изменились с мрачных на радостные; лес, уставший от холода и ночной темени, весело шумел, деревья махали ветками, помогая ветру дуть. Я сразу забыл ночное ненастье и начал мыслить категориями лета и солнечного дня.

От вчерашней погодной жути ничего не напоминает. Небо спокойно голубеет над Курчумом, и по нему медленно проплывают отдельные кучевые облачка. Согревает промокшую землю солнце. Ветер тоже почти затих и сменил своё направление: сейчас он дует с юга тихий, теплый и невинный.

Не смотря на это очень холодно.

Смотрю вверх по реке и вижу, что все окружающие её горы покрыты свежевыпавшим белоснежным снегом.

Даже невысокая трехсотметровая горушка напротив нашего лагеря укутана белоснежным покрывалом, сверкающим на солнце разноцветными бриллиантами.

Матрац подо мной совсем скис и обмяк от холода, поэтому я ощущаю спиной и задницей все, даже самые маленькие, камешки под днищем палатки.

Хочу натянуть сапоги, и вижу, что они совершенно мокрые изнутри.

Тент над палаткой, как раз в том месте, где располагается моя голова, полностью разорван, и его отдельные лоскутки вместе с вырванными крепежными колышками болтаются над землёй.

Быстро одеваюсь, чувствуя, что днище палатки даже изнутри совершенно мокрое.

Вытаскиваю наружу матрац, спальник и другие шмотки.

Спальники и шмотки ребят уже сушатся, развешанные по кустам.

Осматриваюсь и ещё раз убеждаюсь в том, что о вчерашнем урагане сейчас напоминает лишь разорванный в клочья тент. Да наши мокрые вещи.

Да, недаром вчера сверкали такие зловещие зарницы, предвестницы надвигающейся бури…

Вовремя мы сплавились с верховий. Мороз там сейчас намного сильнее.

Я писал эти строчки и думал - А стоит ли так рекламировать трудности и лишения? Наверно, и в самом деле, приключения в настоящем, в тот самый момент, когда они происходят, вовсе не нужны нам. Ну, какому идиоту придёт в голову утверждать, что он радуется, когда холодно, когда лицо обжигает ветер, а за шиворот льёт дождь?

Может, это и есть разгадка, и все трудности и приключения нужны нам только для воспоминаний? Вспоминаешь и думаешь - хорошо, что это всё-таки было, а ещё лучше, что уже было. Страшно, наверное, на склоне лет обнаружить, что жизнь прошла, а вспоминать практически нечего.

В самом деле, чем можно измерить жизнь? Ведь не прожитыми годами, а тем, что сделал, узнал и пережил. А если так, то мне нечего бояться. Хоть сегодня на пенсию!

Поскольку язык - это один из самых точных инструментов для описания действительности, и его трудно обмануть - он сам, иногда помимо воли пишущего, проговаривает какие-то вещи, то именно с его помощью проще всего описывать действительность - настоящее, а одним из свойств настоящего является то, что оно действительно здесь и сейчас, но уже через короткий промежуток времени станет прошлым, а, значит, снова возникает настоятельная необходимость описывать настоящее. Именно это его свойство и позволяет огромному множеству людей писать, казалось бы, об одном и том же.

Около лагеря надрывно орут вороны.

Ярко горит разожженный ребятами костер. Подхожу к нему, греюсь и постепенно прихожу в свое естественное состояние бодрствования и ощущения реальной действительности.

Сегодня у нас будет вынужденный день отдыха.

Решаем, что будем делать шашлыки, жарить беляши, сушить шмотки, чинить тент и мыть головы.

Похоже, что это весь план на сегодня.

Хотя, нет. Сашка собирается ловить рыбу. Он шарит по всем закоулкам лагеря и никак не может найти мотовило от кораблика. Все попытки обнаружить важнейшую деталь этого рыболовного средства остаются безрезультатными.

Ряша не обращает на суету и ворчание Сашки и молча рубит топором мясо марала на фарш для беляшей. Нарубленное в фарш мясо он замачивает в ведре в уксусе со специями, чесноком и луком. Ведро ставит на пару часов в тень.

Затем он так же тщательно готовит и замачивает мясо на шашлык.

Завершив подготовительный кулинарный процесс, Ряша садится у костра и принимается за починку тента.

Сашка все ещё продолжает безуспешные поиски пропавшего мотовила.

После двух часов обследования всех укромных мест лагеря и упаковок он бросает это безперспективое занятие и усаживается рядом с Ряшей отдыхать.

Мотовило мы так и не нашли. Сашка убеждает нас, что мы выронили его в воду при разгрузке лодки, или его стащили проходящие мимо рыбаки. Но я убежден, что, скорее всего его унесло вчерашним ураганом в реку.

Кажется, нет ничего более неприятного, нежели потерять ручку или зонтик. Любая потеря выводит нас из себя. Причем уязвляет даже не сам ущерб - подумаешь, велика потеря! - а само проявление в этом нашей слабости.

Несмотря на все усилия солнца, день очень холодный. Ходим по лагерю в свитерах и шерстяных шапочках.

Я решаю заняться свой внешностью и побриться.

Перед этом прошу Сашку сделать с меня портрет.

Он охотно соглашается, берёт фотоаппарат и говорит мне,- Щас сделаем… Готовься. Будем запечатлевать твою образину на образа, чтобы потомки смогли воочию убедиться в твоей безобразной красоте.

- Запечатлев меня, он предлагает.- Ряша, давай я и тебя сфотографирую на фоне этого замечательного пейзажа?

- А мой портретный образ будет действительно прекрасен?

- Конечно! Ты себя даже не узнаешь.

Глядя на меня, сияющего на солнце после бритья, как медный пятак, за бритву берётся и Ряша.

Так как "шитьем гладью" он занимался на протяжении почти двух часов, то встал от костра, едва разгибая спину. От такой неподвижной и неудобной позы он вдобавок ко всему ещё и сильно замерз.

- Вот побреюсь и сразу согреюсь,- утверждает он.

Сашка бриться категорически отказывается.

- Буду бриться только перед самым выходом в люди, в народ,- заявляет он.- А сейчас мне так удобнее и теплее. Пусть у вас голые фейсы мёрзнут и обветривывают.

После бритья я принимаюсь за переборку и сушку собранного нами шиповника, так как он после ночного дождя намок и может заплесневеть и сгнить.

Ряша месит тесто в ведре. Посвистывая, он готовил эбцюзе, что по-французски означало знакомое с нам с детства слово - блины. Если быть более точным, то ему предстоит выпечка беляшей, а не блинов, хотя последнее слово мне нравится больше предыдущего.

Ряше эта тема безразлична, он думает лишь о том, что ему предстоит. Его это не радует и не печалит. Ему все равно. Ему безразлично то, что глобальность тотального происшествия не дает повода для привилегированного положения в бытии. В бытии нет ничего привилегированного. Роскошь пустяка заключается в отсутствии претензий на привилегии. В этом таится величие бренности, обремененной всяческими пустяками.

Именно поэтому с блестящей на солнце, физиономией он продолжает месить тесто для беляшей. На полиэтиленовую пленку Ряша высыпал целую гору блинной муки, сделал на её макушке ямку и налил в неё тёплой воды. После этого он погрузил в гору свои громадные ручищи и стал там ожесточенно ворочать, мешать.

Вокруг него под действием ветра сразу же заклубилась белая мучная пыль, покрывая лицо и одежду повара- любителя.

Через несколько минут он был покрыт не только мучной пленкой, но и обляпан кусочками готовящегося им теста.

В конце концов, ему удалось соорудить большой ноздреватый ком чего-то вязкого, липкого и непонятного.

- Хорошее тестецо получилось,- удовлетворенно заявил кулинарный умелец, с трудом выдирая руки из вязкой массы.- Как говорится, много движений, никаких достижений. Опять всё сначала начинать нужно.

- Ну, ты и умелец. Не повар, а тестомешалка,- говорит Сашка, наблюдая за Ряшей.

- Попрошу без советов и замечаний. Шефа можно прерывать одними аплодисментами.

После этого он начал сооружать из полученной массы длинную и толстую сосиску, которую он разрезал ножом на отдельные круглые дольки. Эти дольки он превратил в тонкие лепёшки, которые назвал заготовками.

Сашка решил помочь Ряше в его кулинарных изысканиях и тоже принялся готовить заготовки. Но в отличие от Ряши он раскатывает тесто с использованием банки мясной тушенки.

Дело это оказалось весьма хлопотным и длительным, но через сорок минут мы имели горку заготовок.

Ряша пересчитал их и заявил.- Порядок. Имеем по восемь штук на брата плюс две мне, как автору. Кстати, вы знаете, почему так скучно считать количество глаз у человека? Потому что в глубине души ты и без этого знаешь, что там около двух глаз. Потому что ты хроник.

Сашка пробовал ему возражать, что и он участник процесса, на что получил категорическое.- Обойдёшся. Наши потребности в вечном конфликте с возможностями. Я вас ростом выше, поэтому и организм восприятия пищи у меня существенно больше. А будешь приставать, вычту из твоей порции ещё два блина в пользу коллектива.

После этого он приступил к сооружению самих беляшей, заправляя заготовки вкусно пахнувшим сочным фаршем.

Вместо традиционных по размерам и форме беляшей из-под его рук появлялись удивительные конфигурации полуфабриката. Они был похожи и на чебуреки, и на хинкали, и на манты, и на настоящие колобки.

- Не повар ты, а китаец,- наблюдая за выходящими из-под рук Ряши сооружениям, говорит Сашка.

- Ты, как всегда, прав, друг мой. Китайская кухня - самая удивительная кухня. Потому что никогда не знаешь, что получится в результате готовки. У китайцев свинина в результате поварских манипуляций превращается в рыбу, рыба - в баранину, говядина приобретает фруктовый вкус, а овощи становятся похожими на мясо или рыбу, солёное становится сладким, а сладкое уверенно добавляется столько соли, сколько не снилось и самым забористым маринадам. Лепестки нежных желтых хризантем превращаются в сухофрукты, а нормальные фрукты становятся похожими на солёные огурцы. Так что, если твой кулинарный метод - непредсказуемость, значит ты - китаец! Отличная бебяка получилась! Дело не в форме, а в содержании,- потирал руки Ряша.- Щас мы её в масле прожарим, и будем получать вкусовое удовлетворение.

- Ну, ты и упрям!

- Не упрям, а упорен. Упрямство, как известно, оно качество врождённое. В отличие от упорства, кое есть свойство приобретённое. А потому второе лучше первого, ибо упрямство не контролируется, а воля, упорство - всегда под контролем личности.

- Вот это сказанул! Сказал, даже ухом не моргнул. Не то чтобы не то, не то чтобы не так! А как-то! Ты, Ряша, гений!

- А что? Русские тоже иногда умные попадаются. Не все извилины одним евреям достались.

Он вытащил из-под палатки сковороду, прогрел её на углях костра, залил до половины подсолнечным маслом и бросил туда три первых заготовки "беляшей".

Масло после попадания в него инородных тел зашипело. Заворчало и вскипело белой пеной. Над костром появился сизый дымок.

- Пять минут и приступим,- облизнулся Ряша, переворачивая покрывающиеся аппетитной корочкой беляши.- Глядите, какие смачные и поджаристые получаются.

- Поджаристые-то они поджаристые, да уж больно далекие абсолюта и идеала.

- А Идеала не может быть. Если б любом предмете не было хоть в чем-нибудь изъяна, то нечего и исправлять, искать. Идеал — это полный стоп и гибель интеллекта. Муравьи в своей организации достигли какого-то своего идеала, какой-то своей муравьиной высшей точки, да так и застыли на сотни миллионов лет в одном положении. И мы ходим по ним, топчем и даже не замечаем.

Идеал — это бессмысленная масса, борющаяся и копошащаяся внутри себя и сама с собой. И нет у застывшего в найденном "идеале" общества никаких перспектив, нет от них прока никакому бытию.

Мы с Сашкой сидели рядом с ним, слушали этот завлекательный треп, наблюдали за процессом и проглатывали уже возникшую во ртах слюну.

- А побыстрее нельзя?- взмолился Сашка.- Сил больше нет терпеть.

- Перетерпишь. Быстрее нельзя, так как каждый продукт, как и фрукт, свое время вызревания имеет.

Не смотря на все усилия и искусство нашего повара, процесс созревания продукта продвигается с трудом. "Беляши" снизу почти мгновенно прожариваются и даже подгорают, а изнутри остаются почти сырыми.

Однако это совсем не смущает Ряшу, и он с удовольствием делает многочисленные пробы, вгрызаясь чуть ли не в каждое второе изделие.

- Никогда не ел ничего вкуснее,- облизывается он.- А вы подождите. Ещё не готово. Надо чуть-чуть дожарить и додержать.

- Гад, ты, и изверг. Нарочно издеваешься,- заорал Сашка, вырвал у Ряши очередной беляш и впился в него зубами.

До меня донеслось его довольное урчание и чавканье.

В одно мгновенье они вдвоем уничтожают целый десяток беляшей, не давая им ни секунды на остывание, и бросаются к ведру с чаем, чтобы залить съеденное.

- Пересолил маненько,- признаётся мне Ряша, с трудом оторвавшись от кружки.- Все равно вкусно и питательно.

- Подтверждаю,- говорит и Сашка.- Но сейчас больше я их есть не хочу и не буду. Переел я что-то сегодня. Побегу быстрее в кустики. Не буду дожидаться фекального исхода. Правда, душа, как всегда, просит ананасов в шампанском, а организм требует водки.

- Шампанского у нас нет, а водки, то бишь самогона, тебе никто и не даст. Ты свою порцию уже употребил,- говорит Ряша, возвращаясь к процессу жарки.

Закончив упражнения с беляшами, он заорал на весь берег.- Всё, Саня, хватит жрать и сачковать. Есть люди, которые наглеют, если их ежедневно сытно кормить. Пора дело делать. Сегодня твой черёд уборку убирать. Хватай ведро и миски, и вперёд!

Когда Сашка, собрав миски и кружки, скрылся на берегу, Ряша подмигнул мне и заявил.- Смотри и учись. Истинный Мудрец всегда делает так, чтобы бардак в его обители убирал кто-нибудь другой.

Сашка занимался этим делом до самых потёмок.

Я смог осилить всего три "беляша", после чего так же остервенело, как и мои друзья, стал пить чай.

Беляши были действительно "маненечко" пересолены и переперчены.

Немного передохнув от наступившего вослевкусия, говорю приятелям.- Вот нажрался, даже вспотел. Кстати, вы знаете, что мужики начинают покрываться испариной при темературе плюс 29 градусов по Цельсию, а женщины только при тридцати двух! И что в течение жизни человек выделяет двадцать тысяч литров пота. Этого количества жидкости хватило бы на 133 ванны!

- Хорошо сказано. Только правильнее говорить не нажрался, а накушался. Ванны здесь тоже нет, хотя пота хватает. Так что же мы теперь будем делать?- интересуется Сашка.

- Ты прав, Сашуля. Культурному и образованному человеку чистота русского языка глубоко не до фонаря и далеко не по хрену! Хваленая логика пальца требует, чтобы все было показано, а иначе кругом лопаются воздушные пончики здравого смысла. А делать сейчас мы будем Ничего.

- Это я с удовольствием!

Ещё утром мы переустановили палатку на новое место. На этот раз она разместилась под ветвями той самой клюквы-карагача, который рос недалеко от костра. Её вход был надежно защищен от ветра стволом дерева.

На небо над нами выскочила первая звездочка, затем рядом с ней появилась вторая, а затем и третья.

Через полчаса оно всё было украшено блестящей и неповторимой звездной иллюминацией, созданной неизвестными нам мирами и внеземными цивилизациями.

На западе, над самыми вершинами гор виднелась едва заметная яркая и светлая полоска, напоминавшая всему земному о недавно завершившемся дне с его теплом и холодом, Заботами и трудами, радостями и маленькими огорчениями.

Нас окружила еще не ночь, но, как определил Ряша, настоящий глубокий вечер.

Он снова подарил нам жаркий и уютный костер, разговоры о жизни и сущном, наслаждение звездными картинами, поиск и пересчет пролетающих спутников и падающих комет и метеоритов.

Раньше я не обращал на разговоры в глуши особого внимания: подумаешь, живет человек вдали от цивилизации, поговорить ему не с кем, вот первому встречному и изливает душу.

Так думал я, когда был глупым юнцом, не понимая, что за подобными простыми задушевными разговорами стоит великая тайна настоящих человеческих взаимоотношений, где нет места отчужденности и недоверию.

Вечернее настроение обволакивает наступившую тишину, но тишина таит в себе множество смыслов. Не рассыпается множество смыслов, и в этом его единство, оберегающее тишину.

На поверхности вытащенной на берег лодки проступил блестящий в свете костра иней, слой которого увеличивался прямо на глазах.

Скоро он представлял собой уже довольно толстую крупнозернистую ледяную корку, еще более заблестевшую в свете костра и наших фонарей.

Кто задумывается над невозможным, тот ничего не достигает, кроме невозможности чего-нибудь допустить.

В голове плыл негромкий гул - умиротворяющий, приятный, сиреневой дымкой отделяющий нас от будней, минувших и будущих.

Что поражает меня в самое сердце - это мимолетность всего происходящего.

Ничто не прочно в моем мире.

Каждый всплеск действительности безвременен в том смысле, что каждый миг он возрождается заново и нигде больше не пребывает - ни в прошлом, ни в будущем, ни даже в настоящем - есть лишь междувременье, отсутствие протяжения.

Когда ситуация завершается и покрывается слоем легкой пыли событий недавнего вечера, тогда новый мир предстает перед глазами, но в этом мире есть уже только нежный слой воспоминаний - как полоса тумана, которая неизбежно рассеивается под встающим солнцем утра...

Так завершился первый день второго месяца осени.

 

Мир утонул в глубинах тишины.

Деревьев призраки наклеены на мрак,

И будоражат сказочные сны

Уставших за день туристических бродяг.

Упала ночь на спящую тайгу,

Зажгла над нею звёздные лампадки,

И чертит спутник плавную дугу

По трассе неба идеально гладкой.

Мысли, словно жужжание пчёл,

Отвлекают и жалят меня.

Даже вечер прохладой не смёл

Все налёты прошедшего дня.

 

Половину наступившей ночи я проворочался с боку на бок. Не смотря на то, что напялил на себя все имеющиеся теплые шмотки, я отчаянно промерзаю. Особенно сильно мерзнут ноги, одетые в шерстяные носки.

Судя по моему состоянию, снаружи палатки властвовал настоящий мороз.

В конце концов, мне удалось на какое-то время забыться в прерывистом, неспокойном сне, который длился совсем не долго.

Смотрю на часы. Они показывают семь утра.

Ребята рядом дрыхнут без задних ног. Особенно удобно устроился Ряша, так как он спит между мной и Сашкой.

Выбираюсь из спальника и начинаю лихорадочно шарить в палатке, отыскивая куда-то подевавшийся левый ботинок.

Все мои попытки найти его окончились безрезультатно, поэтому натягиваю на левую ногу сапог. В таком экзотическом виде: на одной ноге ботинок, на другой - сапог,- вылезаю наружу в промозглую неизвестность.

Вся поляна перед палаткой белым бела от выпавшего инея. Мелкие лужицы над берегом промерзли до самого дна и превратились в ледяные зеркала.

Поплотнее завернувшись в куртку, я побрел к воде.

Иссини белая замерзшая и хрустящая трава, сбросившие листву деревья, растущие как будто бы вверх корнями, река, навалившееся на меня своим тяжелым берегом - все провожало, все скрипело, звенело и плескалось.

Не смотря на мороз жизнь била через край, мир множился.

Подумалось: Надо сделать один шаг. Надо сделать только один шаг. Ну не знаю - куда, но надо. Есть шаг, который нельзя сделать куда-то. Если этот шаг - куда-то, особенно, когда на одной ноге сапог, а на второй - ботинок, то это заведомо не туда.

Я повторял эти слова как заклинание, как приманку. Шаг не может быть сделан куда-то. Шаг должен быть сделан и все. Просто сделан. Простой шаг. Вот парадокс. Вот проклятая гнилая непостижимость простых действий. Я люблю простые слова, я ценю простые чувства, я вижу изначальную простоту любви, любви ко всему живому и неживому - и теперь мне надо сделать усилие и научиться делать простые шаги.

Эмоция - вещь, имеющая протяженность - протяженность во времени, а переживание всегда моментально, оно всегда живет только здесь и сейчас. Переживание - это точка с нулевой протяженностью. Это - катарсис.

Как мощь боевого кинжала сосредоточена в его острие - в точке, не имеющей протяжения - так и мощь переживания сосредоточена в мгновении, там, где нет ни прошлого, ни будущего.

Если не привязываться к конкретному моменту жизни, то эмоции уступают место переживаниям - ведь эмоции это всегда следствие, это всегда продукт осознания переживаний, даже если это и происходит незаметно. А вот чистое переживание разительно отличается от эмоций - это самая суть жизни.

Переход к чистому переживанию ощущается так, как будто у тебя внезапно захватывает дух, и ты проваливаешься в область какой-то особенной глубины и особой, невероятно насыщенной полнотой, жизни. Главное качество этого переживания - полнота. Ты захлебываешься ощущением полноты, ты чувствуешь, что это есть предельная реализация, в которой окружающий мир раскрывает всю свою невероятную глубину.

Пробыв пяток минут на обжигающем морозце и размяв сутавы, я снова заполз в палатку, забился в спальник и добрал ещё пару часов наконец-то отыскавшего меня сна.

Проснулся я на этот раз в девять часов.

Ребята уже шумят снаружи, делая какие-то невидимые мне дела.

Вылезаю из мешка и высовываю из палатки голову.

Иней на траве, камнях и деревьях растаял. На абсолютно чистое голубое небо из-за гор выкатилось утреннее солнце и принялось усердно согревать землю. В тени ещё холодно, а на открытых местах тепло.

У костра суетится один Ряша, но скоро с реки приходит Сашка, ставит около палатки спиннинг и взволнованно сообщает, что у него на мыша только что бросался здоровенный таймень.

- Вот такой вот громадный красный хвостище,- показывает неудачливый спиннингист, разводя руки на ширину плеч.- Никогда раньше таких больших рыб не видел.

Спиннинг тут же хватает Ряша и молниеносно уноситься к реке.

Через минуту мы отчетливо услышали свист лесы при забросах.

Ряша отсутствует около двадцати минут.

Затем он вернулся к костру и сообщил, что все его старания оказались бессмысленными, а желания - не выполненными.

- Ушел подлец на другое место. Или тебе, Сашуля, всё это спроссоня привиделось.

- Ничего мне не привиделось. Был таймень,- обижается Сашка.

- Ладно, был, так был, только весь сплыл.

Расстроенный Сашка решает для улучшения здоровья и испорченного настроения вымыть голову.

Ставит на огонь полное ведро воды и подбрасывает в костер целую охапку сухих тополиных сучьев.

Через десять минут вода нагрелась, и Ряша поливал моющемуся из кружки.

- Хорошо-то как, братцы,- завопил на всю округу Сашка, вытирая мокрую голову.- Словно заново родился.

Он ходит по поляне в одних трусах и поет.- О море в Гаграх.

Ряша не может вынести того, что кому-то сейчас лучше чем ему. Поэтому он тоже орёт.- Я тоже хочу море в Гаграх,- и, захватив ведро с водой, принимается за смывание грязи с головы и ушей.

Глядя на сияющие блаженные физиономии моих друзей, я молча стянул через голову тельняшку, подошел к Сашке, нагнулся и, показывая на стоящее рядом полупустое ведро, коротко и уверенно заявил, потребовал.- Лей!

Через три минуты и мой организм погрузился в блаженство, а ещё через минуту я, как и два других певца, орал.- О море в Гарах!

Жарим на завтрак шашлык, который оказался пересоленным, как и фарш для беляшей, и в довершение всего насквозь пропитался крепким уксусом, в котором был замочен.

Ряша утверждает, что теперь его можно есть не жаря.

- Только это не вкусно,- говорит Сашка.

Солнце греет все сильнее и сильнее, но холод прочно закрепился в затененных местах и не уступал своих позиций, усиливая их жгучим и пронзительным ветерком.

Потихоньку собираем шмотки и свертываем лагерь.

В половину третьего лодка была загружена, и мы отплыли.

Если плавать на большом пароходе, то природа делается почти незаметной и не доступной для понимания, как в кино. Пассажир на пароходе всего лишь наблюдатель, и все, что происходит вокруг, его на самом деле не касается. Это заметили еще первые путешественники в эпоху увлечения переплытием океанов на несущественных предметах. Начало массовому увлечению положил Тур Хейердал, переплыв океан вместе с присоседившимся к нему Сенкевичем на деревянном плоту "Кон-Тики". Природа не наделила человека специальными органами, которыми мы были бы способны воспринимать все вокруг как следует при движения с нечеловеческой скоростью и на расстоянии.

Когда я ходил в горы, мне часто казалось, что я шел слишком быстро и не успевал достаточно хорошо воспринимать все вокруг. Путешествие - вещь постепенная и вдумчивая. Скорость превращает его в просто передвижение по географической местности.

Жалко Землю, она страдает от невнимания, непонимания и ненужного беспокойства. Чтобы почувствовать мир, надо ходить на цыпочках, потихоньку и разговаривать шепотом.

Нет ничего более увлекательного и занимательного, чем плыть вперед на надувной лодке. В голове рождаются неожиданные и очень забавные мысли.

Мир превращается в сказку. И это не иллюзия. Мир такой - сказочный, и то, что мы видим его сумрачным и безрадостным - глубокое умственное заблуждение.

Сначала я по наивности задумывался, как же лучше сложить книжку про путешествие, как нарисовать то великое счастье, которое переполняло тогда и не оставляет в покое до сих пор. Крутил-вертел и так и этак, и чтобы не придумывал - все было не то, неправда. Я так не хотел. В конце концов, решил писать, как было дело, особо не заботясь о тех надуманных пропорциях, которые надо якобы соблюсти для того, чтобы в произведении присутствовало чувство меры. Общепринято, что надо в меру пофилософствовать, в меру похохмить, в меру быть героем, в меру сентиментальным, в меру показать свою слабость, в меру, в меру, в меру... К черту меру!

Я не хочу, и не буду подстраивать свои переживания под выдуманный стандарт и никому не советую, иначе нарисованные картинки будут фальшивыми, будут существовать сами по себе, нисколечко не отражая таинства волшебного процесса под названием жизнь. Выдуманные картинки, они не про любовь - это мыльные пузыри.

Мысли нельзя воспринимать как какое-то достижение отдельно взятых хорошо проветренных мозгов. Никакие они не достижения, потому что мысль не может быть достижением. Единственный прок от нее лишь в том, что она может показаться нам как причудливая игра цветов радуги, от чего на душе станет немного радостней. И все.

Остальное от лукавого. Фундаментализм мыслей сеет в мире печаль. Я не хочу печалить этот прекрасный мир. Мне кажется, что и без меня производителей печали хватает. Хочу пожить для того, чтобы на мрачных от повседневных забот рожах появилась хотя бы тень улыбки и грусти о прекрасном, о дивной заоблачной сказочной дали, которая и есть суть этого мира. Путь туда, в эту чудесную даль, - это путь в никуда, это путь в самое настоящее счастье, - это странствие.

Как-то раз я включил телевизор и увидел там такое "кино". Показывали серьезного дядю, который плакался всему миру о том, что его книгу не хочет печатать ни одно издание. Он убивался оттого, что потратил годы тяжкого труда на производство рукописи, а его подлецы-издатели не печатают. И, слава Богу! Кому нужна такая книжка, над которой трудились, стиснув зубы? Какую такую радость в мир она может произвести? Что хорошего можно ждать от писателя, который писательство воспринимает как тяжкий труд? Мысль, рожденная в муках, омрачает мир.

Курчум все также чередовал широкие и бурные шиверы-перекаты с длинным, довольно глубокими и быстрыми плесами.

С обеих берегов реки возвышались скальные горки самых причудливых форм и самых разных размеров. Много крупно и мелко каменистых осыпей, сползающих к самой воде.

На склонах гор не видно ни одного деревца: только краснеющие ягодами кусты шиповника и каких-то неизвестных нам колючек.

Деревья растут только на узкой полоске берега около самой воды.

Это в основном березы, ива и боярышник. Иногда к небу темно-серыми свечками поднимаются уже совершенно голые тополя. Сейчас мелкие ветки тополей очень напоминают тянущиеся к небу птичьи лапы с утолщениями-когтями на концах.

Проплыв около получаса мы преодолели бурную и довольно глубокую шиверу и остановились на левом берегу.

Пробуем, в который уж раз ловить хариуса.

Курчум сжалился над нами, и после двадцати минут лова подарил трех рыбок, каждая весом грамм по триста. Это были не хайрюза, а икряные хайрюзихи.

Клёв прекратился, и мы поплыли дальше.

Буквально через пять минут после отчаливания река сделала крутой поворот влево, сузилась до семи метров, пронеслась три десятка метров и под углом боле, чем девяносто градусов кинулась куда-то направо.

Этот поворот был тем более неприятен, что совершался за крутой скальный выступ, полностью исключивший возможность осмотра.

Сходу огибаем скалу и видим, что за ней скрывается небольшой, но коварный порожек, состоящий из трёх больших камней, два из которых едва прикрыты тонким слоем воды и пены. За камнями коварно расположились крутые полутораметровые стояки.

Сходу влетаем в это препятствие. Благополучно сваливаемся с первого камня, влетаем на второй, и наша лодка мгновенно становится боком к основному течению. Мощный вал тут же притапливает её левый борт, заполняет наполовину водой и пытается смыть меня.

Удерживаюсь только благодаря давно укоренившейся привычке засовывать ноги под надувные борта до полного их расклинивания. Удерживаю на этот раз правой ногой, а левая и я сам до самой задницы оказываюсь в клокочущей холодной воде Курчума.

Лодка стоит на камне почти вертикально. Надо мной нависает багажник и Сашка. Ряша не виден, он где-то там с другого борта.

Я только слышу его крик, адресуемый Сашеке.- Давай ему быстрее руку. Тащи в лодку, не-то сейчас перевернёмся!

Сашка и без его воплей старается дотянуться до меня. При этом он со всей силой налегает на кораблик, закрепленный между нами. Кораблик в свою очередь жмет на меня и не дает возможности хоть как-то действовать самому. Я весь зажат и лишен маневра. Свободны только моя нога и задница, которые продолжает полоскать алчный Курчум.

Из этого, казалось бы, полностью безвыходного положения выводит нас сама лодка. Под давлением воды ей удается сползти с камня, принять горизонтальное положение и продолжить сплав.

Мои приятели облегченно матерятся, а я занимаю естественное положение.

- Значит, всё же пронесло! Значит, мы не бултыхнемся,- почти поет довольный Ряша.

Я начинаю быстро и уверенно замерзать, так как солнце полностью скрыто за высокой скальной стеной левого берега.

Сплавляемся ещё минут пятнадцать

Наконец я не выдержал и взмолился,- Все мужики, больше не могу. Сейчас околею и все причиндалы поотваливаются.

Ребята понимают, что я не шучу, и что мои причиндалы действительно могут вот-вот отвалиться.

Быстро находим на высоком правом берегу место для стоянки и начинаем благоустраивать ночлег.

Солнца на стоянке тоже нет. Совсем не Сочи. Поэтому быстро разводим большой костер, переодеваемся и только после этого ставим палатку и разгружаем лодку. После разгрузки видим, что привезли с собой литров двести курчумской водицы.

Пред нами здесь организовывали свой лагерь какие-то, по выражению Ряши, интеллигентные аристократы. Под громадным тополем из палок и картонных ящиков для посылок был сооружен обеденный стол. Кострище было обложено круглыми камнями, а перекладина, для подвешивания ведер, полностью очищена от коры. Метрах в двух над землёй на том же тополе был прибит самый настоящий скворечник.

- Откуда они его тут только взяли?- изумляется Ряша.

Метрах в пятистах ниже по течению на нашем берегу виднеется какое-то сооружение: не то вышка буровиков, не то гидрант золотарей.

Согревшись, ребята ушли вверх по течению ловить рыбу, а я остался у костра сушить одежду.

Сижу у огня и размышляю о смысле понятий, которые недавно затронул Ряша - интеллигентные аристократы.

В наши дни не принято проводить различий между интеллигентностью и аристократизмом, хотя они по-прежнему доходят почти до противоположности. И как-то злонамеренно сложилось, что "интеллигентный человек" говорят про личность с аристократическими манерами, а "интеллигенция" - про замызганных технарей, которые почему-то принимают друзей(!) на кухне(!), как лакеи; пьют водку, курят не по чину дешевые сигареты и ругают начальство и правительство.

Надо ли упоминать, что ножом, вилкой и даже пепельницей они при этом пренебрегают. Получается, прилагательное, став собирательным существительным, приобретает значение своего же антонима! Например, профессор Преображенский ведет себя как "интеллигентный человек", а его невольный сожитель Шариков со временем стал бы "интеллигенцией", если бы, понаблюдав за профессором, он поселился отдельно и продолжал читать переписку Энгельса с Каутским. В действительности, профессора Преображенского "интеллигенцией" назвать нельзя: он имеет прислугу, живет один в роскошной квартире, не любит народ, ценит деньги и наживается на скабрезных генитальных операциях, в то время как родная страна летит к чертовой бабушке.

Прямо не профессор, а какой-то граф Монтекристо... В то время как уважаемый Полиграф Полиграфович больше всего обеспокоен идеями вселенской справедливости и общественного блага! Вот он - истинный интеллигент, и пусть нас не сбивает отсутствие очков и шляпы (он купит их с третьей же получки в третьем поколении).

Я не без греха. Но и камень мой уже не первый. Не имеет смысла носить его за пазухой. Этот камень трепещет, как птенчик, когда слышу хвалебное "интеллигентный" и гордое "интеллигент". Дикие скифы носили птиц за пазухой, чтоб не замерзуть. Но мне вовсе не холодно. Если это птица - пусть летит, а если жаба - пусть скачет на все четыре стороны.

Беру записную книжку и пытаюсь перенести в неё только что промысленное и продуманное. Не запишешь сразу, значит вскоре забудешь и не сможешь воспроизвести.

 

Смотрю на написанное мною и вижу, что постоянно эксплуатирую союз "и", а также часто пренебрегаю запятыми - непрерывность мне дороже грамотности. Чем дальше, тем больше мне мешают запятые, когда они не являются выражением естественной паузы.

Откуда взялась интеллигенция, никто, толком, не знает. Такое ощущение, что она свалилась на нашу грешную землю извне.

Если копнуть еще глубже, то отпечаток интеллигентского копыта можно найти даже в библейских мифах. Похоже, что первым в мире интеллигентом был Люцифер. Действительно, "сатана" переводится на русский язык как "противник", а на демократический - "оппонент". Он вступил в конфликт со властью (Богом) и в результате стал диссидентом. Само имя его переводится как "светоносный", а производимое им действие именуется "просвещение".

Говорят, например, что интеллигентный человек - это умный, начитанный, добрый(!) и внимательный к другим людям(!), вежливый(!), услужливый (!), симпатичный (?), живущий своей особой внутренней жизнью, помогающий людям в их добрых делах и в их бедах, надежный (?), бескорыстный, духовно благородный, широкий в своих взглядах (?!), не эгоист и так далее…

Примечательно, что все эти восточные комплименты интеллигенты говорят сами себе, так как народ их традиционно не любит. Впрочем, не только не любит, но и связываться боится, потому что не понимает, что этой самой доброй и бескорыстной интеллигенции от него, несчастного народа, "надоть".

Да ну её к фигу, эту интеллигентность и аристократичность. Наш мир - хаос. А хаос не нуждается в разуме, смысле, порядке, цели и что ты там еще придумаешь. Хаос был всегда, он совершенен и самодостаточен, потому что Хаос - это все. Нуждаются только создания Разума, такие как я и ты, поэтому мы не совершенны. Горы, которые ты видел, не нуждаются как мы, поэтому они совершеннее нас.

Но горы не вечны. Дождь и ветер сравнивают с землей даже самые высокие пики. Любая галька совершеннее целой скалы.

Лицо человека снаружи, а лицо камня изнутри. Там он движется. Проползают друг по другу черные и красные сгустки яшмы. Шевелят шершавыми ножками раковины мела.

Пульсируют, сжимаясь и разжимаясь, кольца пещерного оникса. А внутри кристалла изумруда ходит зеленый луч.

Если камень расколоть, он успеет отвернуться, и виден будет только его затылок — твердый и неподвижный. Так приходит к камню смерть — когда пространства для движения становится слишком мало. Но движение не пропадает, и песок не стоит, он подгоняет реку и ветер. И он уйдет в глубину, и снова станет камнем, и будет неслышно шуршать за желто-коричневым сколом.

Человек стремится наружу своими поступками, мыслями и словами, иногда насильно навязывая их окружающим. Дерево стремится наружу — из-под земли стволом, из-под коры листьями. Камень не так простодушен. Он сосредоточен и одинок. Он знает, что помощи ждать неоткуда. Он будет стеной и опорой сам. Он надежен.

Камень не стремится привлечь к себе яркими лепестками, сладкой водичкой, тенью.

Он лежит молча — на поверхности или в километре от нее — и не станет звать, кого попало. Он будет смотреть на подошедшего и ждать. Времени у него достаточно.

Может быть, он разрешит снять с себя корку. За ней будут цвет и свет. Краски, металлический блеск, преломленный луч. Они холодны и не нуждаются в пришедшем, как цветок в пчеле.

Камень продолжает ждать. Он проверяет — только ли блеск нужен от него.

В центре камня, куда обращено его лицо, — черная точка, вершина конуса, развернутого в увиденное камнем время.

Камень говорит в нее и ей. Точка встречи всех камней, точка встречи с камнем.

Если на пути человека лежит камень, он перешагивает через него.

Камень на дороге никого не интересует. Никому не придет в голову, что, перешагивая через камень, человек в некотором смысле, перешагивает через себя самого, ибо и камень, и он сам - порождение Матери-природы. Лицо камня — внутри.

Но если каменная глыба лежит на паркетном полу Эрмитажа, на нее невозможно не обратить внимание. Я подхожу к глыбе и неожиданно различаю в ней едва уловимые очертания человека. На камне табличка: Огюст Роден.

В мраморной глыбе человек только чуть обозначен осторожным прикосновением резца. Его можно и не заметить, пройти мимо. Но этот намек привлекает внимание, и я уже не могу оторвать взгляд от мраморной глыбы.

Я давно понял: мы не летаем не от того, что полет страшен сам по себе. Любой возможный полет страшит нас невозможностью приземления.

Я оторвался от своих размышлений, когда почувствовал, что спереди начал подгорать, а сзади окончательно окоченел.

Подбрасываю в огонь дровишек и иду к воде чистить пойманных хайрюзих. Икры в них набирается целых три столовых ложки.

Иду снова к костру и ставлю на огонь воду для ухи.

Ребята с рыбалки возвратились, уже в полной темноте, хотя часы и показывают всего семь часов вечера.

Пришли они пустые и усталые.

К этому времени у меня уже была готова небольшая, но очень запашистая ушица, поджарено шашлычное мясо и накрыто для настоя спальником целое ведро ароматного чая.

С каждой минутой всё сильнее холодает.

Сидим у костра, то и дело сменяя позу и положение, так как перед греет, а спину и ноги морозит.

Совершенно неожиданно для нас к костру из темноты выбежала мышка-полевка, села на задние лапки, внимательно огляделась, пошевелила усиками и, очевидно, решив, что мы не опасны, направилась к продуктовому мешку, лежащему недалеко от огня. Добравшись до мешка, она принялась внимательно его изучать. К её большому огорчению мешок был завязан, и подобраться к его содержимому мышке не удалось. Побегав по нему и рядом минут пять, мышка утомилась, разочаровалась и незаметно для нас снова исчезла в темноте.

День сегодня был удивительно светлым и ясным: с самого утра и до темноты на небе не появилось даже отдаленного намека на облака.

Под влиянием холода и вчерашнего недосыпа в десять часов направляемся в палатку ловить объятия Морфея.

 

Меры, принятые мной с вечера: обворачивание низа спальника прорезиненным плащом и накидывание на него сверху куртки,- помогли мне спокойно провести ночь и выспаться.

Правда, иногда я все-таки чувствовал холод в ногах, но это были цветочки после вчерашних мучений, а ведь сегодняшняя ночь была ещё морознее и злее.

Внутри палатки установилась такая низкая температура, что на её стенках и внутренних скатах от нашего интенсивного дыхания образовался и свисал блестящими капельками конденсат, Такой же конденсат покрыл и внешние, находящиеся рядом с боковинами палатки, стороны моего и Сашкиного спальников.

Кто-то из моих соседей сегодня всю ночь пытался изображать из себя насос: регулярно похрюкивал и посвистывал.

Вылезаем из палатки и видим, что снаружи даже теплее, чем в ней.

Утро очень похоже на вчерашнее, но похоже, что мороз стоял ещё более жесткий и свирепый, так как небольшие проточки под горой полностью замёрзли, а весь берег покрылся тонким слоем самого настоящего льда.

Быстро завтракаем и начинаем готовиться к отплытию.

Когда мы упаковывали вещи в лодку, мимо нас на двухместной резиновой лодке проплыли двое местных рыбаков.

Сегодня мы покинули лагерь непривычно рано: часы показывали всего десять часов.

Через десять минут проплыли мимо видимой из нашего последнего лагеря буровой. Людей, как и вчера, около неё не видно.

Останавливаемся после каждого очередного переката и пробуем ловить рыбу. Однако все наши многочисленные и усердные попытки ни к чему не приводят: рыба, как будто вымерла. Нет ни одной поклевки.

С деревьев в воду после сегодняшнего ночного мороза опала последняя порция листвы, и вся река покрыта золотистыми разводами.

Непрерывно дует холодный и резкий северо-восточный ветер. Без него день был бы жарким и сухим.

Я плыву в ветровке, одетой на голое тело. На всех остановках снимаю её и ловлю последние дозы осеннего ультрафиолета.

Близость населенных пунктов ощущается все заметнее: нам навстречу вверх по Курчуму то и дело выходят очередные любители рыбалки, вооруженные как фабричными, так и самодельными удилищами.

Как ни странно, но в холщевых мешках и сумках, висящих у них с боку, заметны результаты рыбалки.

Им, в отличие от нас, очевидно известны какие-то способы добычи прячущейся рыбы.

Тремя километрами ниже буровой мы миновали артель золотодобытчиков. Метрах в двухстах от берега были видны работающие гидромониторы, Что-то передвигали два бульдозера, суетились люди, которым до нас не было никакого дела. На берегу были сооружены деревянные желоба и лотки для промывки, а сам Курчум на две трети был перегорожен громадными отвалами пустой породы.

Проплыв метров пятьсот от места работающей артели, мы пристали к левому берегу, и Ряша всерьез приступил к ловле на кораблик.

- Все, хватит сачковать. Эта местная рыбешка меня достала. Сейчас я ей устрою сеанс одновременного лова,- говорит он, разматывая снасти.

Пока он готовится показывать рыбкам сеанс одновременного лова, мы с Сашкой пробуем калину, несколько кустов которой оказались как раз в месте нашей временной стоянки. Под действием ночных морозов калина почти утеряла всю свою горечь и была очень вкусной.

Сеанс Ряше удался, так как через сорок минут он гордо демонстрировал нам шесть штук хайрюзов, из которых два были около килограмма весом каждый.

Я веселю себя тем, что пытаюсь ловить резвящуюся у берега мелочь целлофановым пакетом. Ловля получается и у меня: через десять минут в кружке плавало больше десятка пленённых мальков, вполне пригодных к посадке на крючок в качестве живца.

Беру спиннинг с балдой и на тройник мушку цепляю упирающегося малька. Делаю заброс. Вижу, что хариусы пробуют брать наживку, но постоянно мажут, а, скорее всего она для них все-таки великовата.

Делаю ещё несколько безрезультатных забросов. При последнем у меня отрывается леска. И балда улетает далеко от берега в бурные волны Курчума, который с удовольствием уносит её от меня навсегда вниз по течению.

Остаюсь без орудия лова. Ругаюсь про себя и выпускаю оставшихся мальков на свободу. Пусть живут, раз повезло им, а не мне.

Ряша сворачивает кораблик, и мы пускаемся в дальнейшее плавание.

Проплыв еще с километр, решаем, что следует ещё раз попробовать свое рыбацкое счастье, тем боле, что место для лова очень подходящее.

Вылезаем из лодки и обнаруживаем, что сетка с пойманной рыбой, которую мы тащили за собой по воде, привязав к кормовой проушине, открылась, и самый большой хариус прямо на наших изумленных глазах смылся на свободу. За ним попытался улизнуть ещё один, и это ему удалось.

Ряша, видя массовое бегство своего законного трудового улова, с воплем кинулся к сетке и сохранил для нас четырёх оставшихся рыбок.

- Для хорошей ухи снова маловато,- жалуется он, переводя дух.- Теперь придется ещё подлавливать. Только непонятно - повезёт ещё раз или нет.

В этом месте не повезло, и мы решаем сплавляться дальше.

Солнце скрылось за непонятной темно-серой дымной марью, ветер усилился. Похоже, что всерьёз собирается дождь.

Видя это, решаем, что лучше всего искать подходящее место и останавливаться на ночь, хотя часы показывают всего три часа дня.

- Рано не поздно. Зато можно доловить рыбки для ухи и поужинать, как белые люди, не в потемках, а при свете,- говорит Ряша.

Охотно с ним соглашаемся и гребём к берегу, где видно очень подходящее место для стоянки.

Берег невысокий и плоский, среди невысоких кустарников и травы отчетливо просматриваются песчаные проплешинки, растут редкие тополя. За этой пологой площадкой находится старое сухое русло, а за ним возвышается невысокая, метров пятнадцать, скальная горушка.

Место стоянки расположено так, что солнце, если оно, конечно, соизволит завтра появиться, осветит её с самого раннего утра, а значит, согреет и обласкает.

Левый берег напротив стоянки начинается узкой каменисто-земляной косой, заросшей березами, тополями и традиционным шиповником, а затем, начавшись крутым обрывом, переходит в вытянутую, высотой не менее двухсот метров, скальную стенку.

Ниже по течению хорошо просматривался небольшой каменистый островок. Правая протока около него представляла собой сплошную мель, а правая была забита громадными валунами, между которыми был узкий, метров в десять проход. Именно в него и устремлял свой бег Курчум.

- Похоже, друзья мои, там самый настоящий порог,- говори Ряша,- Так что и нахлебаемся и напереживаемся завтра по полной программе.

Рыбу идет ловить Саша. Ему везёт и уже через пятнадцать минут он ловит двух приличных хайрюзов.

Есть уха!

Я забираю всю рыбу и иду на берег её чистить и потрошить.

Ряша занимается изготовлением дополнительных "мушек" для кораблика, так как на неё к настоящему времени сохранилось всего три обманки.

Сделав ещё четыре мушки, Ряша идёт к Сашке и заставляет его выводить кораблик на берег.

- Нечего попусту воду пенить. Так до ночи ничего больше не поймаем, ворчит Ряша, отбирая управление судном у недовольного Сашки.

Он резко дергает за лесу, та не выдерживает рывка, и лопается.

Свободный кораблик свободно заскользил по волнам и устремился вниз по течению, пытаясь удрать от незадачливого рыболова.

Ряша среагировал мгновенно и попробовал зацепить уплывающий корабль с помощью спиннинга, который он притащил с собой на берег. Но заброс оказался неудачным. Ничего не получилось.

Тогда Ряша кинулся бегом по берегу, обогнал плывущую снасть, влетел по колено в воду и стал ожидать, когда та доплывет до него.

На его счастье течение сносило кораблик точно в это место, а именно в правую мелкую протоку, а не влево, в порог.

Уже через пять минут мокрый, но счастливый ловец появился около нас с беглецом в руках.

В это время к нам подошли два рыбака: невысокий щуплый мужичок средних лет и совсем молоденький парнишка, очевидно, его сын. Рыбаки выглядят вполне цивилизованно и даже интеллигентно: одеты в новые штормовки, на головах вязанные шерстяные шапочки с помпонами, на ногах - высокие болотные сапоги, тоже - новые. У каждого в руках по два металлических спиннинга: один с блесной, а второй с балдой. У каждого сбоку подвешена пластмассовая коробка для переноски пойманной рыбы.

Поздоровавшись, они делятся с нами тем, что и у них сегодня рыба практически не берет.

В это время у Сашки снова убегает кораблик. Снова лопнула поврежденная камнем леса.

На этот раз его уносит далеко к левому берегу, и он сплавляется точно в основную струю.

Но счастье и сейчас оказывается на нашей стороне: кораблик, не достигнув основной струи, зацепился обрывками лесы за один из камней и спокойно забултыхался на привязи в тишинке у берега.

Приходится спускать на воду лодку и переплывать за беглецом реку. Это делает непрерывно ворчащий и чертыхающийся Ряша.

Возвратившись, он передает Кораблик Сашек и говорит.- Смотри ещё раз упустишь, сам вплавь за ним бегать будешь.

Сашка заводит корабль на течение и продолжает лов. Но рыба больше сдаваться не желает, и уходит куда-то вниз или вверх подальше от ловцов.

Пока рыболовы борются за живучесть снасти и перемывают друг другу косточки, я успеваю приготовить уху из имеющихся шести рыбин и на курином бульоне из кубиков. На второе разогреваю оставшуюся от завтрака гречневую кашу. Кипячу чай.

Ужинать или, если угодно, обедать садимся при ярком дневном свете. Было всего семнадцать часов.

Уха получилась великолепная. Она была наваристой, духовита и вкусна. Через пятнадцать минут ведро было пустым и сиротливо стояло около костра.

Сытые и довольные жизнью ставим палатку.

К этому времени небо полностью заволокло густыми тучами, усилился северо-восточный ветер. Но, как ни странно, было довольно тепло.

- Сейчас-то тепло. Но интересно, какой будет ночь,- говорит Сашка.

Он снова берет кораблик и уходит ловить рыбу.

Смотрюсь в случайно попавшее под руку зеркальце. За сегодняшний день я ещё больше загорел и обветрился. Этому способствовало то обстоятельство, что после остановки на ночлег я до самого вечера ходил голый по пояс и сушил свой промокший во время сплава зад.

Сашкина рыбалка снова не удалась. Ужин не ожидался. Делать было нечего. И мы заползли в спальники, хотя ещё не было и восьми часов.

К этому времени облака незаметно для нас куда-то подевались, и небо над палаткой было абсолютно чистое. Правда, высыпавшие на него звезды были словно размыты и светились очень тускло, словно нас и их разделяла какая-то невидимая, полупрозрачная пленка, фильтрующая свет.

Сытые и желудки и тепло спальников быстро сделали свое дело: мы крепко заснули.

Через два часа мы внезапно проснулись оттого, что снаружи с неистовой силой взвыл ветер, и раздались громкие, как выстрелы хлопки.

Природа приготовила нам точно такое же испытание, как и под Маралихой.

Выскакиваю наружу и вижу, что под действием бушующего урагана вырвало все крепёжные колья полога, и тот начал буквально парить над палаткой в воздухе, удерживаясь всего лишь на одной верёвке.

Палатка сотрясалась от мощнейшего напора бушующей стихии.

Мои приятели, как и в прошлый раз, сачкуют и лишь изредка интересуются положением дел снаружи.

Дождя пока нет. Довольно тепло.

Смотрю на часы, они показывают половину второго ночи.

Ловлю болтающиеся в воздухе колья, вбиваю их на старое место в землю и пытаюсь закрепить с помощью камней.

Из этой затеи ничего путного не получается: колья не желают держаться, и тент снова взмывает в воздух.

Снова запихиваю колья в землю и приваливаю каждый из них здоровенными булыганами.

Полог трещит под напорами ветра, пузырится, но все-таки удерживается на месте.

Не выдержав моих крепких выражений по поводу погоды и находящихся в палатке сачков, из неё появляется Сашка, а через пяток минут и Ряша.

Сашка помогает мне укреплять крепеж дополнительными камнями, а Ряша молча, сопя, сооружает вокруг тента веревочную петлю-обвязку, которая должна служить дополнительным средством для защиты от мощнейших порывов все усиливающегося ветра.

Начинает идти крупный дождь.

Настоящая ночь ведьм.

Однако мы успеваем достаточно надежно укрепить крепления тента и опоры самой палатки. Похоже, что даже такой ураган нам теперь не страшен.

Погода вторично будто бы напоминает и предупреждает нас - сезон для туристов завершен, пора домой.

Залезаем в палатку, укутываемся поплотнее в мешки, и под непрерывное завывание ветра и шум дождя стараемся заснуть.

- Сань, а Сань, ты знаешь, что такое Йога?- пихает приятеля в бок Ряша.

- Отстань от меня со своей Ёгой. Я спать буду.

- Зря… Йога - это когда тебе приятно в какой-то позе. А главная такая поза - лежа. Поэтому спать лучше часто, но много.

- Если много знать - устанут глаза.

- Зато, если много спать - то нет.

- Да замолкните вы оба,- начинаю злиться я.- Все уже хорошо, все будет хорошо, и с вами тоже. Hе бойтесь неприятностей, если они еще не случились, то они где-то в будущем, а если уже случились, то в прошлом. То есть сейчас и здесь их нет.

Однако Ряша не унимался.- Одного Мудреца спросили.- Стоит ли медитирующему отгонять комаров? На что, мудрый Мастер ответил так.- Ну, ежели вы на самом деле взмедитнули, то комаров вы не заметите, ну а коли пока просто так сидите, от чего же терпеть?

Сашка не выдерживает и из глубин его спальника слышится.- Того же Мудреца спросили, что такое пустая голова, и он сказал.- Нижняя часть моей головы - суть рельсы. А как сказал, так крыша у него и поехала. Это не про тебя?

- Можно делать что угодно, если не забывать, кто ты,- тут же отреагировал Ряша.- Бороться со своими мыслями, это уподобиться одному глупцу, который в целях аккуратности и гигиены решил больше не какать. День не какал, два не какал. Потом, конечно не выдержал, но всех продолжал уверять, что не какает. Всю свою предшествующую жизнь я искал занятие, которое бы мне не наскучило. И только теперь понял, что такое состояние есть. Это - отдых. Отдых - это дело моей жизни. Сейчас я есть тело, и это восхитительно.

- Ага, Жизнь надо прожить так, чтобы не было больно и обидно за целенаправленно прожитые годы.- пробурчал засыпающий Сашка.

- Ты прав, Сашуля,- не унимался Ряша.- Слушай и запоминай ещё одну мудрую притчу.

Hекогда, летним солнечным днем, три мудреца имели беседу о смысле существования.

- Я достиг большой степени расслабления, - говорил первый. - Я голодаю по три месяца, и никакая пища для меня не существует.

- Мое расслабление выше,- возразил второй мудрец. - Я брахмачарья, тысячи обнаженных женщин будут звать меня, но я не отвлекусь от медитации.

- А вы слышали, как кто-то вчера всю ночь орал?- спросил третий.

- Да, мы слышали,- отвечали двое.

- Это я сел себе на яйца, но было встать лень.

- Я даже знаю, кто был третьим,- пробурчал Сашка.

- Кто? Что-то не припомню.

- Ты. Провалы в памяти, склероз и впадание в детство типичны для истинного медитатора. Только знай, что истинный Мудрец никогда не сядет себе на яйца.

- Курица производит яйцо, яйцо - яичницу. Но курице для сего нужен петух, яйцу же достаточно его самого и сковородки.

- Мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, что возраст приходит один.

Под их треп я незаметно заснул.

 

Утро встретило нас хмурым, неприветливым небом с несущимися по нему на огромной скорости темно-свинцовыми тучами. Непрерывно дует леденящий северо-западный ветер, принесший к нам холод. Правда, дождя пока нет, и это несколько смягчает всерьёз испортившуюся погоду.

Хотя просыпаемся около девяти утра, но все равно умудряемся поставить рекорд продолжительности сна в этом сезоне - проспали в общей сложности больше десяти часов.

Вылезать в холод и ветер не хочется, и мы валяемся в мешках до десяти часов.

У Ряши болит голова. Мы с Сашкой чувствуем себя вполне прилично.

Освободив болящего от кухонных забот, быстро приготавливаем завтрак из макарон "новинка" и поджаренной на сковороде говяжьей тушенки.

Завтракаем в палатке, так как мешает все более усиливающийся ветер.

Посовещавшись, решаем, что есть резон попытаться переждать непогоду на этой стоянке, а завтра в любом случае попытаться сплавиться до самого Буробая, откуда мы намечаем начало выезда с Курчума обратно в Москву.

Ветер дует непрерывно, не меняя направления и мощи. Изредка накапывает дождь, но, не набирая мощи, он быстро прекращается.

Ряша лежит в палатке, а Сашка, плюнув на непогоду, берет кораблик и уходит вверх по реке ловить рыбу.

Делать в лагере в такую холодрыгу совершенно нечего, и я, сидя в палатке, привожу в порядок свои дневниковые записи. Следую, где-то услышанному мной правилу хроникеров - Можно врать в событиях, но нельзя врать в мелочах. В противном случае читатель не поверит в твою писанину.

Через два часа в лагерь вернулся Сашка и к моему удивлению притащил трех пойманных им довольно крупных хариусов.

 

По дороге он даже умудрился их выпотрошить, чем еще более порадовал нас с Ряшей, который успел придти в себя, приняв двойную порцию беналгина, и откровенно томился без дела.

Затем это занятие ему, очевидно, окончательно надоело, он вылез из палатки и принялся варить на обратную дорогу маралятину. Для этой цели он отобрал из наших запасов семь больших кусков солонины.

Оставшееся мясо Ряша поделил на три равных кучи, забота о которых теперь возлагалась на их хозяев. Вес каждой такой "порции" был не менее двадцати пяти килограммов, так что везти и заботится каждому из нас было о чем.

Было около трёх часов дня.

Варил он мясо в течение трёх с половиной часов, регулярно сливая из ведра образующуюся сверху грязновато серую пену, а иногда и весь бульон, который был нестерпимо соленым на вкус.

К пяти часам вечера ветер снаружи начал стихать, а на небе появляются разрывы в облаках.

Уже через час погода резко изменилась. Ветер сменил направление на юго-восточное, стал слабым и довольно теплым. Небо почти - окрас.

Мы ещё раз убеждаемся в том, что Алтай - это страна чудес, что Алтай - это сказка.

Воодушевленный своими рыболовными успехами Сашка снова убегает с корабликом на Курчум и минут через сорок выкладывает перед Ряшей ещё трех полукилограммовых хариусов.

Теперь мы имеем отличную порцию рыбы, из которой можно приготовить великолепную уху или вполне приличное жаркое.

Останавливаемся на первом варианте, так как Сашка очень просит приготовить "ХЕ", которое стало его заветной мечтой.

Ряша отбирает для этого блюда двух самых крупных рыбин, а остальные четыре оставляет для ухи.

Выбранных им хариусов он очищает от шкуры, затем отделяет их мясо от костей и нарезает на небольшие и очень аппетитные, светящиеся нежным жирком кусочки. Приготовив рыбные заготовки, он начинает шарить в поисках второго главного компонента для приготовления этого блюда - уксуса. Десять минут самых тщательных попыток обнаружить его ни к чему не приводят. Уксус пропал. Ему на помощь приходим мы с Сашкой. Тщетно. Уксуса, как не бывало.

Так завершилась эта затея с приготовлением "ХЕ".

- "ХЕ" сделало нам свое "хе-хе",- огорченно констатирует Ряша.- Придется и эти кусочки в уху грузить.

- Нет, не придется,- возражаю я.- Они без шкуры тут же разварятся. Только рыбу испортим. Давайте не уху варить, а жареную рыбу готовить.

- Ладно, путь буде не уха, а жареха,- согласились со мной приятели.

Так бедному Сашке пришлось вновь довольствоваться лишь рассказами о вкусе и прелести этого экзотического блюда.

Готовим на ужин густой и ароматный борщ из баночной заправки и маральего мяса, а на второе - жареную рыбу.

После ужина мы сидели у костра, немилосердно переводя имеющиеся у нас в избытке дрова, болтали и созерцали установившийся над горами и нами великолепный вечер.

Сухие дрова сгорали очень быстро, так что нам приходилось пару раз прерывать блаженное созерцательное ничегонеделание и идти в темноту собирать новые порции тополиных веток, благо вокруг их было немерянно много.

Судя по прозрачности и звездности, ночь сегодня нам предстояла такая же холодная, как и предыдущие.

Это не пугало. Лишь бы не налетел очередной ураган.

Направляемся на ночлег в половину одиннадцатого.

 

Я проснулся от холода.

Выглядываю наружу и убеждаюсь, что наши предположения насчет ночи полностью оправдались. Кругом палатки было белым бело от покрывшего землю и блестящего крупнозернистого инея. Чай в ведре промерз до самого дна и представлял из себя коричневого цвета монолит.

Проснувшийся Ряша утверждает, что инея не было ещё в шесть часов, когда он был вынужден вылезти наружу по своим интимным делам.

Смотрю на часы. Они показывает девять. Значит, иней выпал и прочно обосновался на наших шмотках в период с шести до восьми утра, то есть совсем недавно.

На небе не видно ни одного облачка. Похоже, что день будет великолепный: безоблачный, безветренный и теплый.

С нетерпением ждем появлением в лагере первых солнечных лучей, которые должны принести с собой столь ожидаемое нами тепло.

За горами солнце уже вовсю трудится, а у нас все еще господствуют тень и холод.

Мы с Ряшей разжигаем пожарче костер и готовим завтрак, а Сашка сворачивает палатку, собирает и упаковывает общественные шмотки.

К половине двенадцатого мы успеваем позавтракать, спустить на воду и загрузить лодку.

Не успеваем проплыть и десяти минут, как наши задницы становятся традиционно мокрыми и холодными.

Однако сегодня это не доставляет нам никаких неудобств, так как солнце греет вовсю. Я снова раздеваюсь до пояса и сижу в лодке с надетым на себя одним спасиком.

Метрах в пятистах ниже по течению встречаем позавчерашних, уже знакомых нам рыбаков. Сегодня к ним присоединился и третий коренастый довольно упитанный мужичок лет сорока.

Они ловят рыбу в мощном пороге с громадными, торчащими наружу валунами, отдельными полутораметровыми стояками и тишинами, покрытыми белоснежной пеной.

Когда мы проносимся стрелой, минуя грохочущий порог, все трое призывно машут нам руками и что-то кричат.

Не останавливаясь, мы проплываем ещё с полкилометра и встаем на левом берегу.

Ряша и Сашка пробуют ловить рыбу, но она не берет.

Сплавляемся ещё около трех километров и снова встаем.

Где-то невдалеке слышан гул трактора или бульдозера, но самой машины не видно. Очевидно, где-то рядом работает очередная артель золотодобытчиков.

Весь берег и склоны близлежащих горушек тщательно сглажены и выровнены человеческими руками.

- Золото - навоз, сегодня нет, а завтра воз,- шутит Ряша.

Похоже, что весь Курчум в своих низовьях изрыт и перекопан в поисках золотого тельца.

На этот раз Сашке снова повезло, и он поймал четырех довольно больших хариусов, а мы с Ряшей от нечего делать забрались в чащу кустарника и насобирали там целый пакет шиповника и вволю наелись переспелыми, подмороженными ягодами боярышника.

Через тридцать минут мы продолжили свой маршрут.

Река сделала крутой правый поворот, и мы сразу же увидели два трактора, бульдозер, работающий гидромонитор и суетящихся около техники людей.

На правом берегу, как мы и предполагали, работала артель.

В отвалах добытой породы были проделаны искусственные отводы для воды, используемой при промывке. Отдельные груды породы были разбросаны в беспорядке на площади более полукилометра.

Несмотря на то, что сегодня было воскресенье, работа на берегу кипела во всю. Никто не обратил ни какого внимания на нас и нашу лодку.

Метрах в трехстах ниже работающей артели мы снова увидели рыбаков. Они прибыли к Курчуму на жигуле - копейке и ставили сеть.

Сеть не полностью перегораживала реку, что позволило нам, не останавливаясь, проплыть мимо.

Спрашиваем с лодки.- Сколько отсюда до Буробая?

- Если по дороге, то километров двадцать, а если по воде, то не больше пятнадцати.

Миновав рыбаков и проплыв еще с полкилометра, мы сходу влетели в узкую и бурною протоку, сплошь забитую острыми камнями.

Протока не длинная, но узкая. Маневрировать практически негде. За пару минут проносимся по ней, пытаясь хоть как-то лавировать между камнями. Выскакиваем в основное русло и туи же убеждаемся в том, что успели пропороть днище ЛАСа.

Вода наполняет лодку почти до краев, но плавучести она не теряет. Такова уж конструкция и грузоподъемность нашего великолепного суденышка. Нас самих от воды спасает то, что мы одеты в высокие сапоги.

Проплыв ещё с километр выбираем на правом берегу место для стоянки и останавливаемся на ночлег, так как нужно провести незапланированный ремонт плавсредства.

Сегодняшняя стоянка располагается в настоящем парковом лесу. Вокруг нас растут тополя, ивы и березы. Земля под ними представляет собой абсолютно ровную площадку сплошь засыпанную осыпавшейся листвой. Сразу же за этим парком располагаются невысокие скалистые горушки, заросшие кустарником.

Уже пять часов вечера, и солнце привычно скрывается за склонами гор.

Собираем побольше дров, так как предстоит основательная сушка шмоток. Готовим ужин. Ряша, как основной специалист, заклеивает лодку, дыра в днище которой оказалась довольно большой.

Небо привычно чистое и звёздное.

 

Последнее утро нашего сплава по Курчуму встретило нас солнцем, голубым небом и едва заметным теплым ветерком.

До конца нашего похода остались последние двенадцать километров до поселка Буробай, из которого мы сначала доберемся до райцентра Курчум, а затем автобусом направимся к железной дороге в город Лениногорск.

Завтракаем и в одиннадцать часов начинаем сплав.

Курчум стал уже довольно широким, но скорости своего движения к озеру Зайсан не снижал.

Он уже привычно для нас чередует бурные шиверки-перекаты с короткими, спокойными, но очень быстрыми плесами.

Берега с обеих сторон реки представляют собой идеально выровненные плоские площадки, искусственно засаженные пирамидальными тополями.

Совершенно очевидно, что все неровности их были срыты в результате активной деятельности людей, то есть усердной работе золотодобывающих артелей.

Рекультивация мест их работы является обязательным условием, без выполнения которого артели просто-напросто лишали выделенных участков добычи.

Довольно часто останавливаемся, чтобы в последний раз насладиться процессом рыбной ловли и попытаться, если повезёт, добыть пару-другую хариусов для прощальной ухи.

Нам все чаще встречаются местные рыбаки, которые ловят хариуса поплавочными удочками по дну на мормышку.

Некоторые из них в качестве лова используют и спиннинги, пытаясь поймать ленка, который на местном языке называется устькуч.

Но таких много меньше, чем любителей удочки.

Счастье и на этот раз улыбается нам: наш кораблик приносит пять штук хариусов граммов по триста каждый.

Значит, вечером все-таки будет последняя прощальная уха.

По берегам все чаще видны большие кусты калины, с висящими кистями крупных ярко-красных ягод.

Но на эти дары природы мы уже внимания не обращаем, так как похоже надолго объелись этими горьковато-сладкими плодами.

Ниже по….

 

На этом мои дневниковые записи кончались.

Последние странички записной книжки где-то затерялись.

Я долго перерывал все свои архивы, искал в шкафах и на полках, но так и не смог их обнаружить.

Оставалось только сожалеть о потере и попытаться вспомнить, что же было в те октябрьские дни 1986 года.

Время безжалостно стерла в памяти подробности событий, оставив только какой-то туманный и прерывистый след былого.

Я вспомнил, что завершили мы поход, перетаскивая лодку через каменисто-грязевую вязкую косу, ноги в которой утопали почти по щиколотку. Что последняя стоянка была в густых зарослях ивняка и шиповника, за которыми шла вверх по пологому склону дорога, ведущая в поселок.

 

На небе облака нарисовали крест.

Вперед дороги нет, и нет пути назад.

Кончается река, конец пришел тропе,

И завершает день малиновый закат.

Последний солнца луч ударит на мгновенье

По лодке сохнущей и стынущей воде,

Мой друг вздохнет и скажет с сожаленьем:

"Действительно, конец. Ну вот, последний день."

Последний кончен день, и ночь одна осталась.

А утром - поезда, автобус, самолет.

Последний кончен день. Конечно, это мало.

Но это всё вернется через год.

Вернется не сюда - у нас маршрутов много.

Пойдем другой рекой и по другой тропе,

Но все они - одна далекая дорога,

И нету ей конца ни после, ни теперь.

И пусть еще не раз придется возвращаться,

И пусть еще не раз заканчивать маршрут,

Иначе нам нельзя, и в этом наше счастье -

Всегда открытый нам, всегда зовущий путь.

 

 

Вечером мы соорудили таки вкусную ароматную уху, допили остатки Сашкиного самодельного "коньяка", погоревали о том, что все радости походной жизни были уже завершены, и впереди нас ожидала лишь суета дорожных хлопот и толчея в автобусах.

Утром седьмого октября, когда вся страна праздновала день конституции, мы челноком перетаскивали шмотки к месту остановки автобуса, а затем в течение полутора часов тряслись по ухабам местных дорог в Курчум. Там толкались и боролись за билеты в громадной очереди желающих, как и мы, уехать в Лениногорск. Борьба эта была нами успешно выиграна и мы, погрузившись в переполненный, точнее буде сказать, забитый до упора пассажирами автобус, больше шести часов снова тряслись по живописным дорогам сначала вдоль озера Зайсан, а затем и по бескрайним просторам Казахстана.

Прибыв в город, мы сдали шмотки в камеру хранения и тут же побежали в железнодорожную кассу за билетами. К нашей радости никаких проблем с ними не было, и уже через пять минут мы имели три билета в купейный вагон поезда Лениногорск - Москва.

К сожалению, поезд отправлялся только в десять часов утра следующего дня, и нам пришлось устраиваться на ночлег в гостиницу при вокзале.

Гостиница была небольшой, но очень чистенькой.

После решения проблем с ночлегом мы бегали осматривать местные достопримечательности, подробности которых у меня совершенно стерлись из памяти.

Потом была спокойная ночь на мягких панцирных койках с чистыми простынями и пододеяльниками, под которыми мы спали в одних трусах.

А наутро мы погрузились в поезд, и двое суток томились в тесном купе, скрашивая досуг трепом и преферансом.

От этих суток, проведенных в вагоне поезда, сохранился в памяти, а вернее записанный на отдельном листочке бумаги, к счастью не потерянном, как последние страницы дневника, стишок, сочиненный Ряшей.

 

Инженером - хорошо, а пространщиком - лучше.

Я б в пространщики пошел,

Пусть меня научат.

Жарь, жги до души!

Да не пяль зенки.

Собирай майки, трусы,

Раздавай веники.

 

На листочке даже сохранилась дата, когда был рожден этот стихотворный шедевр: 8 октября 1986 года.

Сохранился и ещё один листочек, но уже с моим стишком.

 

Сентябрь так чуден на Алтае,

Не перечесть его красот,

И можно говорить о рае,

Который здесь туриста ждет.

Все горы в золотом уборе,

И в темных пятнах пихтачей.

Здесь рёв маралов на просторе

Разносится в тиши ночей.

Чтобы набрать жирка излишки,

Жаднее хариуса клёв,

И перед спячкой бурый мишка

Со смаком лижет муравьев.

Пахучи и высоки травы,

Хотя морозит по ночам.

Калины красные дубравы

Ластятся к солнечным лучам.

 

Жизнь всё разобрала по нотам.

Гримас в ней больше, чем улыбок.

Она подобно старым сотам –

Темнеет воск былых ошибок.

Мелодий старых отголоски

Почти не будоражат слух.

Они, как пёстрые полоски

Костра, который уж затух.

В душе уже звонкие скрипки

Почти никогда не слышны.

И старых картинок обрывки,

Как те позабытые сны.

Как сны о забытых виденьях,

Наполненных морем страстей.

О всех прожитых заблужденьях,

О судьбах любимых людей.

Лишь чувств стихотворные строчки

По нервам, как в юности, бьют.

И ставить последнюю точку

На всём, что любил, не дают.

 

Да, да, каждый человек чудо, каждый из нас - неповторимая загадка природы. Все это я знаю.

Но почему же большинство из нас живет по примитивной общественной схеме, в которой события угадываются, как в фильме бездарного режиссера - сразу, от начала и до конца? Словно мертвая калька накладывается на нас в детстве, и мы превращаемся в попугаев: гоняемся за мздой, исповедуем общие идеи, бездарно влюбляемся, нечаянно рожаем и не знаем, что делать с детьми, вечно говорим об одном и том же, набиваем шишки, обвиняем в своих неудачах окружающих, болеем, стареем и умираем, так и не поняв, для чего приходили в этот мир. В этой железной схеме уже заложены все наши грехи, как и расплата за них.

В ней же записаны войны и мор, и глад, и эпидемии и удивительно, что человечество до сих пор не научилось предупреждать все эти беды, ведь схема так прозрачна! "Посеял ветер, пожнешь бурю..." Видимо, наша индивидуальная глупость, становясь общественной, мешает разглядеть очевидное. Особенно политикам.

Эта схема давно занимает меня. Казалось бы - объясни ее людям, и они тут же начнут жить иначе - свободно и красиво. Но я понимаю, что все идеи спасения человечества есть субъективная глупость романтиков и честолюбцев, а потому они прекрасно укладываются в ту же схему.

Но прежде чем говорить о людях, целиком укладывающихся в общественные установки, хочется вспомнить об исключениях. Если бы на свете не было тех, кто с удивлением взирает на окружающий мир, всех этих чудаков, поэтов, наивных мудрецов, жить было бы просто невыносимо. Но, слава богу, они иногда попадаются на нашем пути, нужно только уметь разглядеть их.

Мне везло, я таких людей встречал. Некоторые из них достигали просветления святой верой в благое предначертание человека, другие страстной тягой понять эту загадку природы, третьи мудрость получали от бога. Последние встречаются особенно редко. У этих людей не бывает детства.

Это маленькие мудрые старички, чувствующие жизнь от рождения до смерти. Их не нужно учить жить, они все знают сами. Они добры от природы, любят детей, старческие недуги они переживают, как свои. Жить иначе они не могут. Талант умудренности им дается свыше, как некоторым абсолютный слух.

Можно, пожалуй, сказать, что у этих людей абсолютный слух жизни, ибо они живут, во всем подчиняясь законам природы. Они прекрасные отцы или матери, ибо инстинкт продолжения рода и забота о потомстве - основной закон природы.

Не всегда удачно складывается их жизнь. Каждый из них создан для счастья, но счастье людское зависит от случая, точнее от случайной встречи.

 

Выбор партнера - лишь иллюзия.

Встретился человек, стремящийся тебя понять - и все будет хорошо, встретился эгоист, требующий, чтобы его "понимали", а заодно и принимали со всеми пороками - и счастья не получилось.

Людей с божьим светом в глазах объединяет вера в собственную душу. Они живут по верному компасу - по совести, но даже не подозревают об этом. Им не приходится задумываться о морали. Они просто живут по ее законам, и их жизнь выстраивается в гармоничную цепочку добрых и нужных людям дел. Естественно, что те, кто живет иначе, этих людей не понимают, и им не верят.

Эти люди - соль земли. Их всегда мало. Их жизнь изучают, о них пишут книги. Эти книги читаем мы - все остальные. В молодости пытаемся им подражать, но очень скоро осознаем, что из наших попыток почему-то ничего не выходит. Тогда начинаем читать такие книги уже отстраненною, для развлечения.

Нас большинство, мы живем "как все". Бродим по жизни (почти) вслепую, влетаем в неожиданные тупики, набиваем шишки. Все это называется обретением жизненного опыта.

К старости этот опыт приобретает обычно уродливые формы, становясь хитростью, жадностью или оголтелым эгоизмом. Такой опыт не имеет ничего общего с мудростью, но он помогает людям выжить. С багажом такого опыта человек умирает в физическом или духовном одиночестве, страшась задавать себе вопросы о смысле жизни.

Но почему же так грустно мы живем и умираем?

Мне кажется, это происходит потому, что в каждого из нас умная природа заложила своеобразные возрастные ограничения, построила заборы и ловушки, определила каждому его границы. Она не позволяет среднему человеку выглянуть за его забор, а только за ним можно что-то разглядеть.

Мудрой природе известно, что если человек захочет узнать свое будущее, он ужаснется и не захочет рожать детей.

Что же это за ловушки, в которые мы попадаем с неотвратимой неизбежностью?

Для каждого возраста природа расставляет свои психологические сети, которые невозможно порвать ни назидательным словом, ни личным примером.

Вот общая, "среднестатистическая" схема нашего развития: ребенок начинает помнить себя лет с шести- семи. До этого возраста он, если сыт и здоров, играет, ни о чем не задумываясь.

Когда школа возлагает на него свои занудные обязанности, он живет желанием поскорее вырасти, чтобы не слышать упреков за естественные для него поступки: разбитое стекло, поломанную куклу или не выученный урок. Назиданий взрослых ребенок не слышит, он их тупо пережидает, опуская внутреннюю заглушку. Когда нравоучения заканчиваются, ребенок их тут же забывает. Ему кажется, что время течет страшно медленно, что его всегда будут отправлять спать в самые интересные минуты, что ему вечно будут говорить, что он еще маленький или, наоборот, большой, в зависимости оттого, что в данный момент выгодно родителям. День для него тянется долго, неделя кажется бесконечной, а год вообще не пройдет никогда. Ребенку непонятно, откуда вокруг столько взрослых, ведь сам он всегда будет таким, каков сейчас.

Он не сомневается в том, что ни он, ни его родители никогда не умрут. Умирают другие, чужие люди, умирают старики, умирают в сказках, да и то понарошку.

Но, так или иначе, время идет и вот уже ему тринадцать лет. Он втянулся в учебу или, напротив, возненавидел школу. У него появляются личные интересы, ему уже нравятся особы противоположного пола. Если в семье он не испытывает угнетения, он прилично учится и ему интересно жить. Популярная музыка, кино герои, первое познание эротических тайн, книги, спорт или коллекционирование целиком занимает время подростка. Он (или она) не чувствует своего тела, всегда готов смеяться. Его не интересует ни политика, ни жалобы взрослых и, разумеется, он не задумывается о будущем. Ему кажется, что он вечен, всегда будет счастлив и радостен, что его родители, люди тридцати-сорока лет, уже старики и созданы лишь для того, чтобы он был сыт, здоров и наслаждался жизнью.

Родители же всей жизнью бездумно укрепляют в нем это убеждение. Вот пролетело еще два-три года. У парня пробился первый пушок над губой, девушка превратилась в барышню со всеми атрибутами своего нового состояния. Она остро чувствует, как парни провожают ее взглядом, как замечают все ее оформившиеся выпуклости. Все разговоры этого возраста только о них - о мальчиках.

- Ты знаешь, что он мне вчера сказал?

- Да, ну! А ты ему что?

Школьные дела уходят на десятый план. Главным в жизни становится любовь или ее ожидание. Этому подчиняется вся природа. Вот-вот придет он, долгожданный супермен, вот сейчас из-за угла покажется она, единственная и неповторимая. И что там бормочут эти глупые предки об осторожности, ответственности, о будущих бедах? Какие еще беды, когда вокруг все прекрасно, а вчера он меня поцеловал! Родители, они же ничего не понимают! Они же родились в доисторические времена, когда даже меня на свете не было! Да и все взрослые с ископаемыми представлениями о современной моде, музыке, вкусах... Тоска от них смертная!

И, конечно же, естественное в этом возрасте внутреннее убеждение, что все всегда будет прекрасно, что болезни, старость и смерть - понятия абстрактные, не имеющие ко мне лично ни малейшего отношения.

Это недопущение в сознание (ничего) лишнего, отвлекающего от главного назначения всего живого - продолжения рода - главная ловушка природы.

"Никому не поверю! Не может плохо кончиться то, что так прекрасно начинается!" И - в омут любви головой!

Встречаются, разумеется, и среди молодых недоверчивые прагматики, расчетливые натуры, но они и сами страдают оттого, что не способны броситься в этот омут. Их осторожность вовсе не залог их будущего счастья. Напротив, нерешительность в молодости приводит к комплексам и одиночеству. Но больше, особенно среди женщин, тех, что готовы к безоглядной отдаче души и тела.

И вот прыжок - и свободный полет, и недолгие дни беспечного счастья!

А потом? Хорошо, если появится в паспорте штамп - символ мнимой прочности брака... Благо, если начнутся семейные будни, кухня, стирка пеленок... Но чаще - первое горькое разочарование, слезы, мрачная депрессия, озлобленность на партнера и стыд за себя.

Вот он, первый жизненный тупик, куда влетает на полной скорости бездумная молодость. И кажется - нет выхода, конец, все кругом мрак и бездна...

"Меня воспитал телевизор" - сказал мне один юноша. Этот наш главный воспитатель постоянно внушает, как прекрасна любовь, но что-то забывает рассказать о ее последствиях.

Разве не по этой примитивной схеме развиваются события для большинства молодых?

Однако жизнь идет. Надо есть, пить, учиться или работать, слушать ворчание родителей. Постепенно пересматриваются взгляды, находятся всему причины, формируется оправдание собственной глупости. Душа кое-как успокаивается. Сделаны выводы, приобретен первый серьезный опыт.

Молодость берет свое и спасительные мысли тут как тут: "Мне не повезло, но этого больше не повторится! Теперь-то я умная (умный)! Теперь я знаю, чего мне надо!"

И снова начинается необходимый природе поиск: у женщины - расчетливое "охмурение", у парня осторожный выбор невесты. Неожиданно оказывается, что дело это не легкое: и претендентов вокруг нет, и все невесты оказываются явное "не то". Дело с построением счастливой семьи затягивается, но надежды пока не утрачены.

Но и у тех, кто стразу успел выйти замуж или жениться, что-то не клеится: в супруге вылезают незнакомые и неприятные качества и неизвестно, что лучше, искоренять их или приспосабливаться. Одни выбирают первое, другие второе, но оказывается, что ни то, ни другое не обеспечивает семейного счастья. И там и тут идут бесконечные перепалки с постельными примирениями, в семье поселяются ложь и недомолвки. Каждый из супругов считает себя обманутым, каждый обвиняет другого и никому не приходит в голову, что происходящее - естественно, так как встретились два разных человека.

Они выросли в разной среде, получили разное воспитание, имеют каждый свою, неповторимую нервную систему. Не задумываясь об этом, они просто обвиняют друг друга во всех смертных грехах.

А как же дети? Их дети или жестоко страдают, или прекрасно приспосабливаются к родителям и начинают ловко спекулировать на их разногласиях. В семье нет уважения, а потому у каждого формируется собственное представление о жизни, как правило, начисто лишенное самокритики.

Выплывает спасительная мысль, то есть очередная ловушка природы: "Что же делать? Надо жить ради детей, но и не упускать случая урвать хоть что-то от жизни".

И урывают: с мужа - новую шубу, с любовника - удовольствие, с зарплаты - "загашник", с командировки - глоток свободы. Так люди проходят школу жизни, то есть учатся врать друг другу. Но хуже то, что они привыкают обманывать себя. Почти каждый сочиняет историю, оправдывающую собственные недостатки и неудачи. Эта слабая подпорка помогает избежать отчаяния. Со временем она крепнет, и человек всерьез начинает верить в выдуманную историю собственной жизни.

В свою реальную жизнь женщина всегда готова пустить постороннего человека, в выдуманную - никогда. Тот, кто пытается анализировать эту сказку, становится ее личным врагом.

Почему я называю эти выдумки спасительной ловушкой природы? Потому что, создавая ее, природа сохраняет человеку жизнь, а значит, и потомство. Эта незримая клетка спасает его от разрушающих ветров правды.

Немало людей, нырнувших в нее, отсиживаются там всю жизнь. Они привыкают к ее тесным духовным размерам и находят в ней свои уютные углы.

Человек изуродован, измордован жизнью, но он жив. По своему образу и подобию он воспитывает детей, таких же приспособленцев и фантазеров, но главная задача природы выполнена - жизнь продолжается.

Каждый знает, что из дурного семени путного урожая не получишь, но на себя человек этого правила не распространяет, а потому сметает свой духовный мусор в душу ребенка. Плачет дитя от невнимания родителей или несправедливой обиды - "подумаешь, неженка какой!", закричал впервые на маму "дура!" - "ну, и что же? Он же еще ничего не понимает", украл игрушку - "пустяки, вырастет, поймет, что красть нельзя", принес из школы двойку - "а я лучше учился? И ничего - вырос, работаю..."

Да, вроде бы все "ничего". Бежит день за днем, и пока ничто не предвещает грозы. А коли тучи сгустились, что о них думать? И без того некогда в зеркало глянуть, с подругой пообщаться...

И несется мама к подруге, и сидят они за столом часами, перемывая знакомым кости, а дети их занимаются, чем придется. Чем старше становится ребенок, тем меньше к нему внимания. Накормить, выругать за двойки, пригрозить - вот и все воспитание.

А душу гложет мысль: "Время, мое время уходит! Сын - балбес, штанов не напасешься, дочь у зеркала торчит, всю помаду извела, а у меня годы летят и никакой личной жизни!"

И томятся мамы своей неудовлетворенностью, и пускаются папы во все тяжкие. Никто не хочет думать о последствиях - все врут себе, врут окружающим, превращая жизнь в пошлый торг с обстоятельствами и остатками собственной совести.

У детей, недополучивших любви и внимания, развиваются комплексы, с которыми человек не может справиться всю жизнь.

На стене, возле лифта, я видел такую надпись: "Я была здесь. Я хорошая..." До какой же степени замордована эта девочка, если она вынуждена утверждать себя таким образом! Вряд ли в жизни она слышала доброе родительское слово.

Рыхлая, болезненная мать, воспитывающая ребенка без мужа, внушает себе: "У меня не будет проблем с дочерью, и я всегда буду здорова". А что ей остается кроме самовнушения?

Но обо всем этом считается неприличным говорить вслух. В обществе существует немало запретных тем. Если молодые еще способны пошутить над сокровенным, то сорокалетние и старше способны говорить только на нейтральные темы. Ни о чем всерьез! За столом у них порхает легкомысленная ложь - "люди соблюдают приличие", не лезут друг другу в душу.

Но почему не "неприлично" говорить о главном, стремиться к правде?

Потому что у большинства к этому возрасту источник безнадежно загажен пошлыми любовными похождениями, мелкой подлостью, взаимным предательством и все оправдывающей ложью.

Лишь тем редким людям, о которых я говорил вначале, скрывать нечего.

Они только и умеют, что говорить о главном и в условиях всеобщего "приличия" чувствуют себя неловко. "Как же так, - думают они, - люди потратили вечер в разговорах ни о чем. Они не узнали ничего нового и не обогатили ничем друг друга. Завтра они будут жить, как жили вчера и сегодня. Не ужели они встретились только затем, чтобы вкусно поесть?!"

Именно так чувствуют себя дети, находясь в обществе взрослых - им стыдно за нас. Дети остро чувствуют фальшь. Вспомните свое детство, и вы скажете: "Да, так оно и было".

Но что представляет собой эта всеобщая ложь, как не ту же ловушку природы?! Таким образом, мы сохраняем мнимый покой друг друга, а заодно и свой собственный.

Правда, детям и поэтам разрешено говорить то, что они думают, но над словами детей можно позабавиться, а поэты пишут "не про нас". Так что будем соблюдать "приличие".

И соблюдаем, убивая при этом все лучшее друг в друге.

Незаметно приходит старость. Тесная клетка нашего субъективизма давно превратилась в уютную камеру, из которой человек уже не желает выходить.

Теперь мы все знаем, все можем объяснить. Накоплен огромный опыт ухода от реальной жизни.

Мы не допускаем в сознание ни малейшей новой мысли, нам не нужно лишних хлопот или переживаний. Поиск смысла жизни давно заменен твердым убеждениями. Им на помощь приходят религиозные догмы или атеизм, что, в сущности, одно и то же. Все жизненные промахи оправданы, всем и всему дана "точная" оценка.

Такие качества, как осторожность, трусость, расчетливость, лицемерие давно превратились в жутких тараканов, но жизнь без них уже немыслима.

Сидят старые догматики по углам, и каждый убежден, что его тараканы - самые лучшие. Они напускают этих чудищ на молодых, уверяя, что именно их жизненный опыт - высшее нравственное достижение человечества. Старики пытаются навязать свои убеждения, как коммунисты навязывали свою идеологию.

Увы, преемственности никакой! Молодые отмахиваются от предков, как от надоедливых мух. Иногда, раздражась, они задают старикам прямые вопросы, но те встречают это в штыки. Логика молодых может разрушить давно построенный карточный домик их убеждений, склеенный прочной ложью.

Нравоучения или расплывчаты и не доходят до сознания молодых или грешат тупой конкретностью: "закрой форточку, простудишься", "курить вредно", "куда лезешь на красный?" и так далее.

Все это называется ЖИЗНЬЮ.

Самое грустное заключается в том, что не только жизнью вообще, но, конкретно, и моей жизнью.

Я тоже сочиняю для себя уютную клетку надежд на то, что после моей смерти кто-то из молодых захочет подумать над этими записями. Но в то же время я хорошо понимаю, что именно молодым-то эти записки будут совершенно неинтересны. С ними могут согласиться лишь те, в ком страсти давно отгорели.

Чтобы созреть плодам, дереву нужно пройти все стадии развития.

Сознание обычного, затюканного жизнью, человека (так же) не способно прыгать через ступеньку.

В душе моей царит вечная борьба - самообман сражается с осмысленной реальностью. Я не могу принять не ту, не другую сторону. Обе они ведут к самоуспокоенности, останавливают внутреннее движение.

Жизнь ощущается тогда, когда между контактами есть напряжение. Сохранять его с каждым годом становится все труднее. Устает не только тело, устает и душа. Сказки, что душа не стареет. Она, как и тело, становится избирательной, захватывает в себя все меньше, а потом и вовсе перестает принимать нагрузку. Если бы было иначе, люди (всегда) умирали бы с тяжкими претензиями к богу, со слезами горьких сожалений о несделанном и недочувствованном. К счастью, это бывает редко.

И все же, к своим шестидесяти семи я пока не могу успокоиться. Душа просит излить на бумагу свои, возможно, не слишком умные мысли. Кому-то они покажутся банальными, но мною они выстраданы. Во мне всегда сидит ощущение, что я говорю с живым человеком: с внучкой, с дочерью, с племянником, пусть даже и не моими.

Все мы родственники по Адаму и Еве, все пришли на свет, чтобы страдать, все живем по законам природы. Эти законы сложны и противоречивы. Попытаться проникнуть в их тайну и этим хоть чуточку облегчить кому-то жизнь - разве эта задача не заслуживает внимания?

Даже если она неразрешима...