Что хочет автор. Литературные конкурсы

Сразу после начала движения соседи по купе – семейная пара старше среднего возраста и одинокий худощавый мужчина – стали переодеваться, переобуваться, вытряхивать из чемоданов и сумок предметы первой необходимости. Потом знакомились. Потом маленький купейный столик покрыли промасленная бумага с зажаренным куриным телом, целлофановые пакеты с пирожками, бутербродами и огурцами, бутылки с лимонадом и термос с горячим кофе. Марину, которая ничего не успела купить в дорогу, любезно пригласили к столу и накормили. Соседи попались нормальные. Во всяком случае, не предвиделось пьяных домогательств, не было визжащих детей, и не воняло грязными носками.

Часам к десяти, на подъезде к Ярославлю, Марина смогла полноправно расположиться на своей нижней полке. Устало растянулась она на разложенной постели, и в голову тут же полезли настырные мысли. Из них две главные, переплетаясь, не давали Марине покоя. Одна тревожная – в последнее время её преследуют тотальные неудачи в быту. Сперва их с Путро обворовали. И теперь ей не в чем будет ходить осенью. Особенно жалко новый гэдээровский плащ, такой модный, который родители купили с большой переплатой. Придётся снова обращаться к ним. У самой-то деньги откуда? «Бедные мои старенькие папа и мама, - думала Марина, - Они столько откладывали с пенсии, чтобы мне этот плащ купить. Как я им скажу, что мне опять ходить не в чем?»

Но главная проблема была в том, что у Марины не было больше жилья в Москве. Две последние недели она вплотную занималась его поисками, но так и не нашла никакого варианта. Все посёлки в районе Мытищ, которые они с Путро обошли, были плотно забиты дачниками. И о том, чтобы сдать на зиму комнату, никто пока не задумывался. Искать квартиру в Москве было делом ещё более трудным, и Марина даже не знала, как к этому подступиться. Что же будет, если она не найдёт жильё до осени? Надо было выходить замуж за Богатикова год назад. Ну и что, что страшненький, ну и что, что не любила. Зато жила бы сейчас москвичкой в двухкомнатной квартире.

Но тогда бы не встретила Рустама, – это уже вторая дума, постоянно жившая теперь в голове, - и не было бы той радости, которую она переживала в течении последних трёх недель. При мысли о Рустаме уходила на второй план тревога. Марина закрывала глаза и живо вспоминала его красивое смуглое лицо, ощущала ласковое прикосновение умелых рук. Сладкая волна прокатывалась по всему телу, и дыхание учащалось. Обняв подушку, она прижимала её к лицу и ласкала щекой.

Но после волны неги накатывала опять тревога. Похоже, она влюбилась. Да. Но чем ей это поможет в жизни? Стерхов такой же лимитчик, как и сама Марина. Её проблему с жильём он не решит (хотя жила же она у него в комнате последнюю неделю). И как он к ней относится? Может быть, она для него одна из многих, проходная. Тот случай с пастинором подтверждает это. Сейчас Рустаму с ней хорошо, и она всё для этого делает, так ей казалось. Но не бросит ли он её через месяц – другой? Расставание с любимым человеком уже было в её жизни, и это очень больно. И чем он будет заниматься в её отсутствие? Когда они расставались на вокзале, Рустам не выглядел особенно расстроенным. Ревность холодной змеёй вползала в душу. «Нет, не нужно о плохом», - одёргивала себя Марина. Ей так приятно думать о нём. Всё у них будет хорошо. Ведь до её возвращения, не потеряется же он совсем. Раз такие слова говорил, не охладеет к ней за две – три недели. А какие слова. Какие слова! Марина вспоминала и обнимала опять подушку, невольно стягивая её вниз, забываясь, где она, и что с соседних полок её прекрасно видно…

- Здравствуй!

- Что нового?

- Она уехала.

- Пока точно не знаю.

- Скоро будешь скучать.

- Ты так думаешь?

- Да, наверное. Она хорошая.

- Ты счастлив?

- А ты подумай?

- Мне хорошо.

- Она уехала с мыслями обо мне. Она переживала, что мы расстаёмся. Это приятно. Я тоже переживал. Но в то же время, мне было легко. Отчего так?

- Ты, наверное, немного устал от неё.

- Это быстро пройдёт. И ты тоже будешь скучать.

- Если честно, я уже скучаю.

- А что дальше?

- Я буду жить.

- Хочу жить счастливо.

- Но ты же счастлив.

- Ты так считаешь?

- Конечно. Посмотри в себя и почувствуй. У тебя же сейчас самое лучшее время.

- Ты, наверное, прав. Но пока ты мне это не сказал, я об этом не задумывался.

- Так ты счастлив?

- А что это значит?

- Я хочу сохранить это состояние как можно дольше.

- Оно может продлиться довольно долго.

- Может быть две недели, а может быть два или три месяца.

- Разве это долго?

- Для счастья – очень. Но оно может оборваться и в один момент.

- Зря ты мне это сказал. Я теперь буду переживать, как бы оно не закончилось слишком быстро.

- Вот видишь, оно уже и закончилось.

Рустам немного проспал, проигнорировав надрывающийся будильник. Ещё пребывая в состоянии дрёмы, пошёл в санузел и в коридоре встретился с Крутовым, таким же заспанным, с панкующими элементами в причёске.

- Серж, долго мы ещё будем просыпаться в такую рань? Зачем ты меня втянул в эти трудовые будни?

- Не говори, Рустик, все нормальные студенты уже на каникулы разъехались, одни мы с тобой по общаге шарахаемся.

Общежитие, действительно, было пустым. Закончилась уже практика. А абитуриенты ещё не приехали. Никто не хлопал дверями, не топотал по коридорам, не кричал, не визжал и не включал на полную катушку музыку. На лестничных площадках не толпились курильщики. В учебной комнате …

- Стоп, а это кто? Не может быть.

В учебке, в сосредоточенной комковатой позе склонившись над конспектом, сидел парень в хлопчатобумажном спортивном костюме.

- Не могу поверить, Коля! Опомнись! – воскликнул Крутов. - Середина лета.

Коля Напряжённый – такова была кличка парня – виновато улыбнулся. Он был уникум. Никто в Маях не проводил столько времени за учёбой. Когда последние «совы», зевая, покидали учебную комнату, Коля задерживался ещё на полчаса. Первые «жаворонки» заставали его, склонённым над конспектами. Не важно, было ли начало семестра или середина, праздники или выходные, Коля, вернувшись из института в общежитие, или проснувшись, напряжённой походкой отправлялся в учебную комнату, зажав книжки и тетрадки под мышкой. Его не могли отвлечь женщины и футбол, хорошая погода и выпивка. При этом он перебивался с троек на четвёрки.

- Николай, немедленно покиньте учебку, – предложил Стерхов.

- Аэродинамику плохо усвоил, – пожаловался Коля.

- Мы тоже. Но мы же не издеваемся над собой.

Коля молчал.

- Ты же как прыщ на нашей больной совести.

Коля напряжённо улыбался.

- Ладно, Крутов, пойдём, бесполезно. Пусть гробит свою молодость.

Парни двинулись дальше по коридору. Положив мыло, щётки и зубную пасту на раковины, они прошли в туалет. В связи с отсутствием студентов, уборщица, видимо, решила, что нет необходимости утруждать себя ежедневным исполнением своих обязанностей. Полы покрывал слой пыли, в туалете изрядно пованивало. Справляя нужду, Стерхов почувствовал небольшой дискомфорт и смутную тревогу, которая, впрочем, не успела дойти до сознания. Быстро вернувшись в умывальную комнату, умывшись и почистив зубы, они с Крутовым организовали простейший завтрак у Рустама в комнате и побежали подметать улицы.

По дороге обсудили вопрос о том, стоит ли идти на грандиозный концерт, который скоро должен был состояться на стадионе в Лужниках. В Москву приезжали монстры мировой рок музыки: «Скорпионс» и «Бон Джови». И в одном с ними концерте будут участвовать чуть ли не все советские группешники. Концерт продлится весь день: с десяти утра до десяти вечера. Это должно быть нечто грандиознейшее. Поговорили, но так и не решили: пойдут, или нет. Побоялись, что билеты слишком уж дорогие (говорят чуть ли не полтинник) и уже все распроданы. Но после работы решили сходить в кино. На «Кин Дза Дзу», на которую Стерхов не попал в тот день, когда Цветкову и Путро обворовали.

По мере того, как студенты разъезжались на каникулы, мусора в студенческом городке становилось всё меньше, и Серёга с Рустамом управлялись со своими участками всё быстрее. Правда, у Крутова был только один участок, и самый лёгкий, поэтому, когда Стерхов вернулся в общежитие, Серёга, по обыкновению, уже спал. Не без труда растормошив друга, Рустам потащил его в душ, продемонстрировав там прелести контрастного обливания. Потом, пройдя через «Ледокол» (скоро закроется до осени), они отправились на Сокол, в кинотеатр «Ленинград», где теперь шёл фильм «Кин Дза Дза».

На улице со всех сторон: из проезжающих машин, из окон домов, из динамиков в паке доносилась чарующая ламбада. Подойдя к афишам перед кинотеатром, они схватились за животы и от смеха долго сидели на корточках, не могли встать. На одной из афиш высотой больше человеческого роста строгими буквами первоначально было написано название очередного фильма: «ЦЕПОЧКА». Но народ же любит хорошую шутку, особенно молодёжь. Буква П в названии фильма была слегка преобразована. Слева внизу краска была размазана и дорисована маленькая ножка. Получилась «Л». И теперь во весь рост, видное издалека, красовалось на афише интригующее название: «ЦЕЛОЧКА».

Хорошо гулять по городу с другом. Один Рустам так от души не смеялся бы. В прекрасном расположении духа они купили в кассе билеты и вошли в полутёмную прохладу зала. Людей было не много: будний день, дневной сеанс. Перед фильмом показали журнал «Фитиль». Устаревшие уже сюжеты, тем не менее, нравились Стерхову. Известные артисты прекрасно исполняли короткие роли сантехников, завскладов, бюрократов. Как всегда, один сюжет был игровой, один документальный. Наконец начался фильм, и Рустам с Серёгой погрузились в знакомые обоим песчаные пейзажи пустыни. Сам фильм оставил у них двойственное впечатление. С одной стороны все эти навороты с пипелацами, цагами и гравицапами показались им на гране плоской шутки. С другой – чувствовалось, что в фильме заложена какая-то более глубокая мысль, оставшаяся ими недопонятой. Фильм был снят режиссёром, видимо, талантливым, да и актёры прекрасные.

- Серёга, а кто режиссёр? – запоздало поинтересовался Стерхов, когда в зале зажёгся свет.

- Не знаю, я внимания не обратил.

Когда вышли из кинотеатра, взглянули на афишу. Оказывается, это была комедия. Режиссёр – Георгий Данелия. Стали вспоминать, что он ещё снял.

- «Мимино» он, по моему, снял. Да, точно, он. Он же грузин, любит про грузин снимать. Вот и здесь этого пацана воткнул.

- Классный фильм «Мимино». А ещё, кажется, «Афоня» - тоже его.

- Так это же центровой режиссёр.

- Да, он лажу снимать не станет. Значит, что-то мы не допёрли с тобой, Серёга.

- Ну а чем теперь будем заниматься?

- Давай по мороженному.

И они продолжили увлекательно бездельничать на улицах Москвы. А что ещё может быть лучше?

Утро следующего дня заставило Рустама не на шутку встревожиться. В туалете, во время мочеиспускания, он почувствовал теперь уже конкретную резь. Припоминая вчерашнее и даже позавчерашнее утро, он с ужасом осознал, что у него вполне узнаваемо проявляется одно очень неприятное заболевание. Стерхов был мальчиком начитанным, и симптомы триппера знал по литературе хорошо. «Вот так так, - думал он. - Вот тебе и свободная любовь. Вот тебе и половая невоздержанность. Догулялся, Стерхов. Но не надо паниковать. Во-первых, ещё не все симптомы проявились. А во-вторых, если вовремя начать, болезнь быстро излечивается».

В течении дня он внимательно следил за своими ощущениями, но рези не появлялись. Это немного успокаивало. Но на следующее утро у Рустама не осталось никакого сомнения – он болен. В том самом месте, в точном соответствии с медицинской литературой, появилась капля гноя, а резь была ещё сильнее. В препаршивейшем настроении он отработал в тот день на участках. В голове крутились два вопроса. Первый: от кого? Второй: где находится кожно-венерологический диспансер?

По первому вопросу он довольно быстро определился – от Марины. Вообще говоря, под подозрением были все три его последние женщины. Но Наташу он почти сразу исключил. Не мог представить, что она, еще полгода назад бывшая девочкой, дошла до такой степени разврата, что подцепила уже где-то триппер. Хоть и сказала она ему при расставании, что у неё кто-то есть, Рустам в этом сомневался. А если и есть, то на тот момент, когда они расставались, она вряд ли была с ним в близости. Как раз в течении последнего месяца перед разрывом они с Наташей встречались особенно часто. А если не встречались на свиданиях, то он мог видеть её в «Весне», или же звонил и заставал дома. При таком режиме трудно было бы ей изменять Стерхову.

Что касается Татьяны, то в доверительных беседах (всегда так делал) он выспросил, сколько у неё было до него мужчин, и когда. По её рассказам, было их двое: некие Саша и Гоша. И были давно, более года назад. Однако Стерхов знал, что был ещё и Левчук (первый и не совсем удачный его сексуальный опыт), да и вообще, Татьяне в этом вопросе особенно доверять было нельзя. Но Женька Левчук сам был перед этим мальчиком. К тому же, с Татьяной он начал жить уже почти два месяца назад. Гонорея же, насколько знал Стерхов, до тех симптомов, которые он у себя наблюдал, развивается за две – три недели. Как раз то время, которое он провёл с Мариной. Плюс ко всему, аккуратные расспросы Цветковой показали, что мужиков - то у неё было полно. Во всяком случае, он успел узнать о троих, но никто из них не был у неё первым. Значит, как минимум, четыре. Один из них – недавно. И то, что она так легко Рустаму про них рассказывала, свидетельствовало, что для неё это нечто нормальное. Довольно развратная особа.

Значит – Марина, как это ни прискорбно. Очень паршивенькая складывалась ситуация. Не спешил себе Стерхов признаваться, но потянулся он к Марине всей душой. И дело даже не в том, что в сексе она великолепна, и лучше неё не было у Рустама женщины. С Мариной ему было хорошо не только в постели. Ему было хорошо с ней всегда. Вот и сейчас, зная о ней нечто неприятное, он всё-таки скучал, и хотел её поскорей увидеть. А ещё, до того, как узнал о своей болезни, всерьёз начал обдумывать он такую мысль, что неплохо было бы снять квартиру или комнату вместе и поселиться там вдвоём. Всё равно Марине нужно искать жильё. Почему не предложить такой вариант? А если всё хорошо пойдёт (впервые такое допустил), то и пожениться можно.

Но теперь Рустам не знал, что делать со всем этим. Одни чувства входили в противоречие с другими. Не хотелось, чтобы у любимой женщины, тем более у жены до тебя была куча мужиков. Невеста должна быть девственницей. Там, откуда он родом, это непреложное правило, за отступление от которого – смертельный позор. И тем более невозможно представить такое: мы полюбили друг друга, и она наградила меня триппером. Что же делать? Что? Жестко порвать с ней? Скорее всего.

Но вперёд нужно решить другую проблему: найти кожвендиспансер. А как это сделать? У друзей и знакомых не спросишь. Значит надо обратиться в горсправку. Точно.

Закончив работу, искупавшись, Стерхов одел чистое бельё. Наскоро пообедав, он добежал до ближайшей будки горсправки на Волоколамском шоссе, и заплатив сорок восемь копеек, узнал адрес диспансера, и как к нему проехать.

Через сорок пять минут, страшно стесняясь, он спрашивал в регистратуре районного КВД, как попасть на приём к врачу. Ему казалось, что все смотрят на него как на прокажённого и думают: «По каким же притонам ты шлялся, что оказался здесь?» Регистраторша потребовала паспорт, который Рустам, повинуясь интуиции, как раз с собой захватил. Внимательно его изучив, она стала заполнять карточку, переписывая туда паспортные данные. «Ну вот, теперь навсегда останусь в их базе», - недовольно подумал Стерхов.

- Работаете где? – вперившись в него взглядом поверх очков, строго спросила регистраторша.

- В Московском авиационном институте.

- Пятый кабинет.

Женщина протянула ему карточку и паспорт.

«И не вздумай убежать, - читалось в её взгляде. - Теперь-то мы тебя быстро найдём».

Заняв очередь в пятый кабинет, Рустам осмотрелся. В очереди, как ни странно, сидели нормальные люди, а не покрытые язвами бомжи и проститутки. Женщина лет тридцати, парочка - обоим лет под сорок, и мужчина совсем уже солидного возраста. Через полчаса Стерхов зашёл к врачу.

- Слушаю Вас. – произнесла молодая симпатичная женщина, довольно вежливая для врача, перед которой совсем уже неудобно было раскрывать свою подноготную.

- Беспокоят рези при мочеиспускании, – сконфуженно сформулировал Рустам. – А сегодня утром гной появился.

Врач записывала.

- Как давно беспокоят рези? – спросила она, не переставая писать.

- Третий день.

- В половой близости состояли последнее время?

- Состоял, – гордо признался Стерхов.

Оторвавшись от анкеты и набросав что-то на маленьком листке бумаги, женщина протянула листок Рустаму:

- Идите на мазок в одиннадцатый кабинет.

Перед одиннадцатым сидели в ожидании тоже вполне приличные люди.

Дождавшись своей очереди, Стерхов вошёл. За столом, уставленным колбочками, склянками и лотками со страшными металлическими инструментами (как для пыток), сидела женщина лет пятидесяти, такая же строгая, как регистраторша. Ознакомившись с записью на листке, она лаконично стала командовать голосом, не допускающим возражений:

- Расстегни ширинку. Вытащи член. Залупи. Мочился давно?

Стерхов безропотно повиновался. Взяв со стола металлическую узкую палочку она быстрым движением ввела её Рустаму в мочевой проток. Он сморщился от неприятных ощущений. Потом процедура повторилась.

- Выйди, подожди в коридоре.

Раздавленный и вспотевший Стерхов выполз в коридор и плюхнулся на кушетку. Очередь в кабинет пополнялась. Наконец-то подтянулись представители молодёжи: коренастый парень с долговязой кургузой подругой. Через минут двадцать очередной посетитель, выйдя из кабинета сообщил:

- Стерхову сказали зайти.

Трепеща перед приговором, Рустам робко зашёл.

У тебя гонорея, – не оставила сомнений строгая тётка. – Пройди в соседний кабинет, там с тобой побеседуют.

В соседнем кабинете находилась такая же строгая тётенька (их что, специально таких подбирают?).

- Расскажи-ка, с кем состоял в половой близости за последние два месяца, – потребовала она.

К вопросу Рустам оказался не готов, и поэтому, стал сперва выкладывать как есть. Рассказав почти всё про Татьяну, он вдруг спохватился, поняв, что заложил её по полной программе, и что к ней в КБ может придти какая-нибудь мерзкая бумага. Поэтому про Марину не сказал почти ничего, назвав лишь её имя, и в каком институте учится. Фамилию сказал, что не знает, где живёт, какой факультет и группа – тоже. По таким сведениям найти человека невозможно. Про Наташу вообще не упомянул.

В ответ врачиха стала его прессовать, чтобы он обязательно связался со своими женщинами и сообщил о своей болезни.

- Это уж всенепременно, – заверил её Рустам.

После окончания допроса он был отправлен сдавать на анализ кровь, после чего попал опять к врачу в пятый кабинет. Та быстро выписала ему рецепт на пенициллин.

- Купите упаковку и завтра принёсёте. А сейчас идите в процедурную в двенадцатый кабинет, там вам сделают укол.

Процедурная медсестра оказалась просто красавицей, как раз в его вкусе – голубоглазая блондинка. «И почему с такими девушками встречаешься при таких неподходящих обстоятельствах?» - с огорчением подумал Стерхов.

- Куда будете делать? – вяло поинтересовался он.

- Стоя или лёжа?

- Можно стоя, если не упадёшь.

«Этот разговор должен был состояться по другому поводу», - промелькнула мысль, пока он приспускал джинсы. Сестра ловко распаковывала одноразовый шприц, чему Стерхов не мог не порадоваться. Вспомнились многоразовые шприцы и иглы, разложенные на тряпке с ужасными жёлтыми разводами в ташкентском кожвендиспансере, куда он однажды приходил сдавать кровь, когда нужна была водительская справка. Тогда не покидала мысль, что ими брали кровь у всех сифилитиков города.

- Ай, – невольно вырвалось у него, когда медсестра стала вводить лекарство.

- Всё, беги, – молвила красавица в белом халате, под которым просвечивали коротенькие, до середины лодыжки, джинсы в обтяжку. – Завтра принеси шесть одноразовых шприцев по пять кубиков. С иголками.

- Будет исполнено.

Рустам поковылял к выходу. Выйдя на улицу, он облегчённо вздохнул. Одна проблема решалась. Лечение начато вовремя. Продлится оно не долго, как он понял. Через шесть дней (семь, с учётом выходных) он будет здоров. И всё же неприятно. Как теперь быть с Мариной? Что сказать при встрече? Как смотреть ей в глаза, разговаривать? Как целовать? Это были первые тучи, омрачившие их доселе безоблачные отношения.

Ура! Свершилось. Серёга Крутов добился своего. Он более не мальчик. Рабочая хлопкопрядильной фабрики из подмосковного Реутова стала его первой женщиной. Её звали Жанна, и была она лет на пять старше Крутова. Серёга, куда тебя занесло? Всё происходило с такой скоростью, что он постоянно терял контроль над ситуацией. В тот день Крутова сняли с его участка и бросили на Волоколамку, в район троллейбусной остановки. Там уже третий день не выходил на работу дедушка - алкоголик. Когда Серёга приблизился, махая метлой, к остановке, на ней толпились несколько юношей. Видимо абитуриенты, приехавшие в МАИ узнать даты предстоящих экзаменов. Рядом с ними стояла девушка, которую Крутов сперва принял за подругу одного из этих юнцов, так как она оживлённо с ними беседовала. Однако вглядевшись, понял, что из возраста абитуриентской подруги девушка давно уже вышла. Подъехавший троллейбус втянул в себя ребят, а девушка осталась. Крутову нужно было освободить от мусора урну, стоящую на остановке, но при ней Серёга закомплексовал это делать и стал тщательно выметать тротуар, дожидаясь, когда она уедет. Но и следующий троллейбус её не заинтересовал. А заинтересовал её Крутов.

- Молодой человек, сколько время, не подскажите?

- Половина одиннадцатого.

- Пожалуйста.

Ответить Крутов должен был обязательно. Он почувствовал желание этой особы продолжить разговор.

- А трудно дворником работать?

- Это не работа, это хобби.

- Как интересно! А кем же Вы тогда работаете?

- Ой, как же сразу не догадалась. Вы, наверное, в МАИ учитесь?

- Так точно.

- А я тоже хочу сюда поступать. Вот приезжала узнать, когда экзамены.

Крутов с недоверием осмотрел девушку, хотя девушкой назвать её можно было уже с натяжкой. «Двадцать шесть - двадцать семь лет, – подумал он. – Страшна».

Действительно, можно было назвать случайную собеседницу Серёги страшной. Однако это впечатление скрашивалось на первых минутах беседы. На открытом и живом лице её жажда общения была прописана каждой чёрточкой. Во время разговора она широко и симпатично улыбалась. Приподнятые брови и глаза, в которых жило постоянное ожидание, выражали желание поскорей узнать, что же ей сейчас скажут. На шутки, даже неудачные, отзывалась она звонким смехом. «Одним словом, простая», – такое составил о ней мнение Крутов.

- Что это Вас потянуло в МАИ? – поинтересовался он. – Девушкам здесь сложно учиться.

- Да? Я вот как раз хотела, чтобы мне кто-нибудь рассказал. Поэтому и стою здесь, пытаюсь с ребятами познакомиться. Вы мне можете рассказать?

Крутов почувствовал струю.

- Я, конечно, могу, только, может быть, мы встретимся в более подходящем месте?

- С удовольствием. А где?

Серёга мысленно проклял район, в котором находился МАИ, и где не было ни одной приличной кафешки, только столовые и забегаловки. И тут он вспомнил, что недавно в «Ледоколе», на третьем этаже открылось какое-то кафе. Рискованно, конечно, было приглашать девушку в незнакомое место, но ничего лучшего он не придумал.

- Мне сейчас нужно доработать. Давайте встретимся через полтора часа перед входом в главный корпус. Потом пойдём в кафе посидим.

- Главный корпус - это где приёмная комиссия?

- А что же я буду делать эти полтора часа?

- А Вы сходите, здесь рядом есть Пищевой институт. Узнайте, может быть лучше туда поступить, – с иронией посоветовал Крутов.

- Правда? Как хорошо! А где это?

- Вон через дорогу его корпус стоит. Там спросите, где приёмная комиссия. Как зовут-то тебя?

- А меня Сергей.

- Договорились, Серёжа. Спасибо.

И Жанна пошла через дорогу, плавно покачивая полными бёдрами.

«Чокнутая, - подумал Крутов, выгребая мусор из урны, - кто же за месяц до экзаменов решает, в какой институт поступить. Как я с ней буду жить?» Последняя мысль пронеслась у него в голове нахально – самостоятельно.

Новое кафе в «Ледоколе» оказалось на поверку шведским столом. Заплатив на входе два рубля за человека, можно было набрать еды сколько захочешь. Крутов раскошелился. Обстановка была не намного уютнее , чем в столовой, а меню не намного богаче. «Блин, не то, конечно», - сконфузившись подумал Серёга. Но Жанна не выказала никакого разочарования. Спокойно устроилась за столиком, заказала блинчики с мясом, кофе, мороженное, которое здесь всё же было, и радостно осматривалась, пока Крутов бегал за всем этим. Потом Серёга минут десять типа рассказывал про учёбу в МАИ. Потом Жанна мягко и заботливо сказала:

- Кушай, Серёжа, кушай. Ты же после работы, проголодался.

Серёге это понравилось. И вообще, за то непродолжительное время, что он был знаком с Жанной, он начал проникаться к ней симпатией. Прервав свой правдивый рассказ, он навалился на вторую порцию блинчиков, поскольку, действительно, был голоден.

- Нравятся блинчики? – поинтересовалась Жанна.

- Да так, ничего.

- А я их лучше готовлю. Ты вообще из еды что любишь?

Этот простой вопрос заставил Крутова задуматься. Четыре года студенческой жизни отучили его фантазировать о еде, которая была за пределами столовских меню.

- Ну, котлеты люблю, настоящие, домашние. Картошку жареную. – Неуверенно стал вспоминать он.

- Курочку жареную любишь?

- А сладкое: торты, пирожные?

- Люблю, – Крутов заулыбался.

- Тогда поехали ко мне домой, я там тебе это всё приготовлю.

Сергей чуть не поперхнулся от неожиданности. Процесс пошёл слишком уж быстро. А главное, ситуацией полностью овладела Жанна. Это было непривычно и оттого стало настораживать Крутова. Эта простая девушка сделала ему такое же простое предложение. Но несмотря на всю простоту, от него практически невозможно было отказаться. В самом деле, тем, что пригласил её в это, так называемое кафе, Серёга выдал свои намерения. Но до последнего момента он ещё мог передумать и повернуть ситуацию, если бы девушка не вызвала у него никакого желания. Иллюзия выбора была за ним. А Жанна сделала встречный ход, и теперь ему ничего больше не оставалось: назвался груздём – полезай в кузов.

Так Серёга Крутов, проведя последние минуты своей девственности (или как там это называется?) в электричке, следующей с Курского вокзала, оказался в подмосковном городе Реутов, в общежитии хлопкопрядильной фабрики, где у Жанны была своя отдельная комната. Дабы до конца уже не оказаться ведомым, он ещё в электричке провёл подготовительный этап, а сразу по прибытии, без лишних слов и ужимок, они разделись и легли в постель.

Чувствуя, что на этот раз всё уже должно произойти до конца, Серёга страшно нервничал, и поэтому у него сперва ничего не получалось. Особого желания Жанна у него не вызывала, поэтому он пытался вызвать в памяти кадры из просмотренного недавно в общаге порнографического фильма. При этом постоянно возвращался к своему члену и убеждался, что тот, скотина, всё так же безжизненно висит. Это был позор. Как из него выбираться, Серёга не знал. И тут всё так же мягко и ненавязчиво инициативой опять завладела Жанна.

- Ой, Серёжа, извини пожалуйста, я забыла, что мне надо в душ сходить. Я быстро. Я чайник включу, ты завари пока чай. Ладно?

Она одела халат, взяла что-то из вещей, и вышла, предусмотрительно закрыв дверь на ключ. Серёга расслабился. Не сразу, но он сообразил, что она как бы взяла вину за его неудачу на себя. Встал, походил по комнате. Когда закипела вода, насыпал в заварной чайник, стоящий на столе, заварки, заварил чай. Посидел три минуты. Налил себе чая, отхлебнул, обжигаясь. Расправил получше постель, нырнул под одеяло. Погружённый полностью в свою проблему, он особенно не обратил внимания на интерьер комнаты и на те вещи, которые в ней находились. Общежитие как общежитие. Сколько он уже их повидал. Только мягких игрушек больше, чем обычно. Скоро вернулась Жанна.

- Ну как ты тут, не замёрз?

На этот раз она не спешила раздеваться. В халате присела на край кровати, стала гладить его твёрдую мускулистую грудь. Затем, забравшись верхом на его коленки, стала целовать. Большие тяжёлые груди, оттягивая халат, легли ему пониже живота. Это Сергея возбудило. Он больше не был так напряжён и ни о чём не думал. Мягко, но уверенно Жанна приспустила с него трусы и рвущийся реабилитировать себя виновник недавнего конфуза погрузился в теплоту её губ. Сергей застонал, всё ещё не смея до конца расслабиться. Женщина ласкала его член долго и умело, пока он наконец не почувствовал, что может кончить. Тогда нехотя освободился он от этой чудесной неги и, уложив её на кровать, стал проделывать с ней то же самое.

В тот вечер он овладел ей четыре раза и почувствовал себя монстром.

И ещё оказалось, что она действительно классно готовит…

Приехав в Сыктывкар, Марина окунулась в теплоту домашней обстановки. Понятие «дом» у неё было раздвоено. Родилась она в посёлке Зимний Усть-Куломского района Коми АССР и до окончания восьмого класса прожила там с мамой, папой и бабушкой. Потом переехала в Сыктывкар к сестре Галине, потому, что в посёлке школа была только восьмилетняя, а девочка хотела учиться и поступить в институт. Два года жила в двухкомнатной квартире с сестрой, её вторым мужем и дочкой от первого брака. При этом, конечно, принимала активное участие в воспитании племянницы, которую очень любила. Поэтому квартиру сестры считала своим домом, также как и старенькую избу родителей. Туда и направилась с вокзала. Поскольку сообщить, что приезжает она не успела, на вокзале её никто не встречал, и она заявилась сюрпризом.

- Марина приехала! – радостно завизжала племянница Саша, открывшая дверь.

Вся семья высыпалась встречать столичную гостью. Марина была затискана в объятьях, зацелована, а потом счастливая вытаскивала подарки, закупленные в Москве заблаговременно.

Первую неделю, погружённая в суету радостных встреч, она наносила визиты родственникам и подругам. Потом поехала к родителям, оставив на сестёр проблему с приобретением билета на обратную дорогу.

На этот раз не состоялась встреча, которую она так боялась и так ждала одновременно. Артём Берёзин – её беда и любовь, её проклятье и ярчайшее воспоминание. Парень из их школы, учившийся на год старше. Первый хулиган района. Виновник той аварии, в которой Марина чуть не лишилась жизни. Её первый мужчина. Пока она училась в Москве первые два курса, он сидел в тюрьме за угон машины. Когда год назад она приехала летом на каникулы, он только что освободившийся, нашёл её и, - никуда было не деваться, ничего не поделать, - почти насильно овладел в этой самой Галиной квартире, как бы в доказав, что она всё ещё принадлежит ему. И она делала вид, что сопротивляется, даже кричала, а самой этого хотелось. Сейчас же, как ей сказали, он был в армии. Забрали ещё в прошлом году. Слава богу! Минули на этот раз её эти мучения - агония кролика перед удавом.

В селе тишь и благодать. Родители, как всегда, несказанно рады. Мама, бедненькая, постарела. А бабушка совсем плохая, не встаёт уже. Марину закормили домашними разносолами. Знакомые с детства рыбные пироги, окрошка, оладьи, сочни, пирожки с черёмухой и черникой, компоты и кисели – за какую-то неделю девушка округлилась. Не забыла Марина про обещанные Рустаму грибы и грибную икру, отложила сразу несколько баночек. С подзабытым уже кайфом парилась она в бане, купалась в холодной Вычегде, наведывалась к родственникам и подругам раннего детства, тем что не разъехались.

И всё время тихо и ласково вспоминала Рустама. Скоро Галя позвонила на поселковую почту и сообщила, что билет на самолёт взяли, и через полторы недели Марине улетать. Записав дату и номер рейса, она решила позвонить Рустаму. Очень ей хотелось, чтобы он её в аэропорту встретил. До жути хотелось. Прилетает она в Шереметьево, а он с цветами стоит, ищет её глазами в толпе. Классно! Заказала переговоры, оплатила, чтобы телеграммой его оповестили. Хорошо, что, уезжая, адрес записала.

Всё же они попали на рок-концерт с громким название «Фестиваль Мира». Накануне, в субботу Крутов со Стерховым лениво валялись на кроватях в триста двадцать второй. С ними был и Гай Подольян, не поехавший на каникулы домой в Баку, потому что накалилась в последнее время там обстановка: обострились отношения между азербайджанцами и армянами.

Крутов в красках рассказывал как он вчера стал мужчиной, когда в дверь вломились двое незнакомых ребят и стали предлагать билеты.

- Всего по сорок пять, парни. Концерт длится двенадцать часов. Там будут все. Не пожалеете. Событие грандиозное. – уговаривали фарцовщики.

Раз уж такое дело, раз не нужно даже свои зады отрывать от кровати, а билеты сами пришли, парни согласились.

На следующий день, в воскресенье в лом было рано вставать, и они к десяти часам на концерт не попали. Да не очень и стремились. Подъехали к двенадцати. Ещё на дальних подступах к стадиону в Лужниках, на станции «Спортивная» стали предлагать билеты. Причём по сорок рублей. Гай распереживался. По мере приближения к стадиону билеты всё дешевели. На подходе их уже можно было взять по тридцать пять. Гай чуть не плакал. На червонец их обули каждого. Оказалось, к тому же, что им достались билеты без мест, не на трибуны, а на поле. Подольян совсем расстроился, а Серёге с Рустамом даже понравилось. Здесь можно было стоять, ходить, сидеть и даже лежать. На беговых дорожках были расставлены столики, с которых шла торговля выпечкой и напитками. Ребята тут же этим воспользовались. Правда пришлось отстоять в очереди – народу было полно. Газон стадиона предусмотрительно был покрыт искусственным покрытием, чтобы его не затоптали, не забросали окурками и мусором.

На сцене, установленной на краю поля, на месте ворот, какая-то неведомая команда «Стулья» с надрывом терзала инструменты. Обычно, если в концерте участвуют две группы, первой, на подогреве, выступает менее известная. На фестивале должны были выступить групп двадцать. Соответственно известность тех, кто открывал концерт приближалась к нулю, если не была отрицательной величиной. Пожалев, что так рано пришли, друзья растянулись на жёсткой искусственной траве. Народ бродил вокруг толпами, переступая их расслабленные тела. Стерхов порадовался, что одел старенькие футболку и джинсы, а не парадно-выходной костюм. Во время выступлений слышно друг друга было плохо: аппаратура использовалась мощная. Зато между выступлениями отдельных команд были промежутки по полчаса, пока музыканты подключали и настраивали инструменты. Можно было поболтать.

Где-то часам к трём начали появляться более или менее популярные команды. Сперва «Чёрный кофе», потом «Ария» со своим «Волей и разумом», наконец и Бригада «С». Гарика Сукачёва, как оказалось, никто из троих не любил, а на этот раз он вообще вызывал омерзение, поскольку вёл себя безобразно, визжал и хрипел как зарезанный, изображал рвоту, расстёгивал штаны и тряс своей мотней. Но хорошая у него в группе была духовая часть: трубы, саксофон. Играли в живую, как и все на фестивале.

После Бригады «С» выступила довольно приятная американская команда «Sinderelle». Солистом там такой красивый парень с хорошим голосом. Рустаму их композиция «Long cоld winter» очень нравилась. Потом «Парк Горького» лабал – русские ребята, которые поехали Америку покорять, как и многие тогда. Пели они поэтому на английском. Неплохо пели. В «Ровеснике» писали, что их вещь «This is my generation» до четвёртого места в американском хит-параде поднималась, и что это лучшее, чего советские гастрабайтеры добились за границей.

Среди мировых знаменитостей, выступавших в тот день в Лужниках, был и Оззи Осборн – бывший лидер знаменитейшей в своё время группы «Black Sabbat». Группа давно уже распалась, и он выступал в сопровождении нового состава музыкантов. Время шло уже к семи часам вечера. Парни проголодались и порядком устали от визга истеричной толпы и грохота многокилловатной аппаратуры, хотя от сцены они пока ещё находились на приличном расстоянии. Близко подходить не решались, потому что перед сценой была давка.

Пока готовился к выступлению Осборн, пошёл дождь. На поле повырастали редкие грибы зонтиков, но у большинства фанатствующих зрителей зонтов не было. Дождь усиливался, подул ветерок. Стремясь укрыться, народ стал отдирать от газона искусственное покрытие и залазить под него. Сперва в нескольких местах группами молодые люди забились под приподнятые широкие ленты и сидели там, выглядывая как суслики из нор. Организаторы фестиваля почувствовали тревогу. Видимо жёстким условием администрации стадиона была неприкосновенность дорогущщего футбольного газона. Сперва вышел какой-то неизвестный тип и стал призывать молодёжь немедленно выйти из нор и вернуться под хладные струи дождя. Это возымело обратный эффект. Народ самоорганизовался. Послышались командующие окрики: «Сойдите с этой полосы, мы её полностью поднимем». И подняли. Потом другую, третью. Теперь уже сотни человек стояли, держа искусственное покрытие над головами. Организаторы перешли на истерику. Уже два человека кричали что-то в микрофон.

Серёга, Рустам и Гай забрались тоже под один из навесов. Порядком промокшие и замёрзшие, они теперь ещё и вымазались в грязи. Гай всегда сомневался, что на концертах, фестивалях и спектаклях можно получать удовольствие. То ли дело дома. Включишь альбом любимой группы. Колоночки АС90 повернёшь на себя. Сядешь перед стереосистемой в удобном кресле.... или нет, ляжешь на диван. Семечек тарелку на живот поставишь. И балдеешь. А здесь: холод, грязь, визг, грохот. Уши уже не слышат, ноги не стоят. Сколько они времени здесь? Ё-маё, почти семь часов.

Этими мыслями Гай активно делился с друзьями. Те, в общем, соглашались. Одно держало их на стадионе: «Скорпы». Это же легенда. Это супер. Все вместе сегодняшние группы не стоили их одних. Но до «Скорпов» нужно было ещё Осборна прослушать. А он всё никак не выходил. Вышел зато какой-то толстяк килограмм ста пятидесяти и стал опять грозным голосом втулять, что пока покрытие не опустят, концерт продолжаться не будет. Стерхову он показался смутно знакомым.

- Ба! Серёга, смотри, это же Стас Намин!

- Точно. Ёлки, разжирел-то как.

Угрозы Намина тоже не возымели действия. И только когда дождь потихоньку прекратился, народ стал выползать из своего укрытия. Тут и Оззи появился на сцене. Заиграли музыканты. Стерхов был не особо знаком с группой «Black Sabbat», но увидев Осборна, он понял, что это к лучшему. На плакатах группы этот человек выглядел красиво и устрашающе. Сейчас же по сцене маленькими старческими шажками бегал неуклюжий человек с приличным круглым животиком и короткими ножками. Живот он почему-то не спрятал под широкой одеждой, а напротив, подчеркнул, надев обтягивающие, как будто резиновые, штаны и такую же обтягивающую футболку. Длинные чёрные волосы, длинные волосатые руки. Обезьяна обезьяной. И музыка – ни уму ни сердцу. Зато с остервенением размолотил о сцену две гитары. Ну когда же «Scorpions»?

Наконец Осборн закончил свои хрипы. Парни решили, что «Скорпов» нужно смотреть с близкого расстояния, и стали подбираться поближе. Тут они заметили, что от сцены организованным порядком отходит огромная толпа фанатов в футболках с символикой «Black sabbat» - в основном кости и черепа. Многие из них были в коротких шортах, вырезанных из джинсов и в кирзовых сапогах. Среди них Рустам увидел даже негра, который вопил что-то на чистом русском языке. Взамен отходящей к сцене прихлынула друга толпа – фанаты «Скорпов», в которой и оказались парни. Эти были со всевозможными скорпионами во всех местах. Плотность толпы была высокой даже когда музыканты ещё не вышли на сцену. Когда же они появились, она ещё возросла. Когда начали петь – давление усилилось, и стало трудно шевелиться.

Начали с «Believe in Love». Какой всё-таки шикарный голос у Клауса Майне. В живую выводил чисто и мощно. А сам - метр с кепкой. Начало песни, как всегда у «Скорпов», - спокойное, затяжное. Потом как дали гитары. Уши едва выдерживали, а внутренности вибрировали, входя в резонанс с динамиками. Насквозь пронизывал звук, доводил до экстаза. Удивительно: никаких клавиш у группы не было, никаких синтезаторов. Только гитары и барабаны. А какое богатство звука, насыщенность. А мелодика какая! Потом прекрасную песню, правда затёртую уже исполнили – «Still loving you». Потом «Нoliday». Один за другим выдавали шедевры. Стадион подпевал на английском. Знали «Скорпов» в СССР и любили.

Эти музыканты инструменты о сцену не калечили. Зато барабанщик бросил в толпу три комплекта палочек, чем вызвал локальные потасовки. Между песнями слышно было, как визжали у самой сцены. Стоящих в первых рядах толпа размазывала по ограждению. Парням тоже трудно стало дышать. Наконец и «Скорпионс» закончили петь и раскланялись. Волна фанатов отхлынула от сцены, и в ней, как щепки, барахтались Гай, Серёга и Рустам.

- Гай! – успел крикнуть Крутов и протянул растерянному Подольяну руку. Держась друг за друга, парни с трудом выбрались из плотного ядра толпы. Стерхов же потерялся. Минут десять он бродил в полумраке стадиона лишь частично освещаемого прожекторами, прежде чем нашёл друзей. Все были измочаленные и клочковатые.

- Чуваки, нужно валить, – предложил Рустам. – Когда весь стадион на выход попрётся, представляете что будет?

- «Бон Джови» не будем смотреть что ли?

- Ну и что, «Бон Джови»? Тоже мне, центровая команда. Я вообще не понимаю, почему их последними поставили. «Скорпы» - вот кто здесь главный.

Решили так: подойти поближе к выходу и смотреть оттуда. Как только начнётся массовое движение на выход, - выбегать со стадиона. И на «Бон Джови» отметятся, и в самую толпу не попадут. Но от выхода музыкантов было видно плохо. Да и устали уже порядком. Поэтому после двух композиций покинули рок-фестиваль.

На выходе со стадиона полно было ментов. Стояли дружными рядами. Была здесь и обязательная для таких мероприятий конная милиция. Рустаму очень нравились эти элегантные всадники. Против них не попрёшь. Красиво, солидно, действенно.

Парни редко посещали стадионы, поэтому для них явилось неприятной неожиданностью, что ближайшая станция метро «Спортивная» была закрыта. А если не на метро, то как доехать в нужную точку Москвы? Это было совершенно неизвестно, и они растерялись. Курсировали какие-то автобусы, но куда они едут, никто не знал. Поэтому решили до следующей станции пёхом добираться. Спросили у милиционеров, и те сказали, что ближайшая после «Спортивной» «Фрунзенская» тоже закрыта. Показали в одну сторону – там «Студенческая», в другую – там «Ленинский проспект». До обоих примерно одинаково. Ну что ж, «Студенческая», так «Студенческая». У студентов ноги молодые. И что им стоит после десяти часов стояния ещё два – три километра протопать. Ерунда.

Однако когда добрались до общежития, эти самые ноги гудели как опоры высоковольтной линии электропередач. Хотелось их отстегнуть и поместить в холодную воду. И вообще, страшно устали. В голове стоял гул – последствие принятых на барабанные перепонки децибелов. Одежда вся в грязи, руки и физиономии – тоже. Зато они побывали на «Фестивале Мира». Видели живых «Скорпов» и ещё многих. Те, кто не смог, будут потом завидовать. Но сейчас спать. Только рожу ополоснуть. Даже ужин подождёт до завтра. «Что? Вахтёрша говорит, что телеграмма мне?» - Стерхов устало завернул к почтовому ящику. «Дубосековская, 9…вызывается на телефонные переговоры…Усть - Куломский район…» Завтра, завтра… А теперь спать.

Жизнь на Майро развивалась настолько успешно, что появился разум, а чуть больше пятидесяти тысяч лет назад наука и технология майронов достигли уровня, при котором стали возможными полёты к ближайшим звёздам.

В это время на планете разразилась гражданская война. Нелепо и трагично. Казалось что, майроны давно уже прошли все этапы развития, при которых возможны войны. Их цивилизация переболела всеми детскими болезнями. Планета находилась под единым управлением, на ней отсутствовали государства, классы, религии, всё то, что является источником конфликтов. Но это была война на новом витке развития.

К тому времени долгие годы на планете действовала программа генетического улучшения: у майронов рождались дети, чьи интеллектуальные и физические способности намного превосходили родительские. Это было страшной ошибкой и привело к тому, что вид майронов биологически разделился надвое: старый и новый, улучшенный. Представители последнего вместе с новыми способностями, к сожалению, приобрели генетическое презрение к своим отсталым родителям. Когда их количество достигло определённого уровня, они потребовали власти, а получив её, не захотели больше терпеть присутствия «недоразвитых» сородичей на планете.

Так разразилась война, в результате которой, старое поколение майронов было почти полностью уничтожено. Удалось спастись только нескольким тысячам, которые покинули Майро на гигантском корабле, построенном когда-то для первой межзвёздной экспедиции. И этот корабль устремился к Солнцу. Почему к Солнцу? Ещё до войны майроны отправили к четырём ближайшим от Лаланды звёздам одновременно по три аппарата, пилотируемых псевдоразумными управляющими системами. Среди этих четырёх было и Солнце. Более двухсот лет потребовалось аппаратам, отправленным в его сторону, чтобы добраться до цели. Велика же была радость майронов, когда от их посланцев пришла информация о наличии около Солнца довольно обширной планетной системы. И в полный восторг пришли они, когда выяснилось, что три из десяти планет по размерам и условиям весьма похожи на Майро. Поэтому-то в критический момент, спасаясь от гибели, майроны направились к Солнцу в надежде, что там возможно будет начать новую жизнь.

Надо сказать, что организмы майронов гораздо более подходят для дальних космических путешествий, чем человеческие. Прежде всего, из-за высокой гравитации, которая почти в сто раз больше чем на Земле и из-за высокого давления, они гораздо прочнее. Это позволяет майронам выдерживать огромные перегрузки при разгоне до высоких скоростей, необходимых, чтобы межзвёздные перелёты не длились вечно. Как известно, для физически крепкого здорового человека перегрузка 9 -10 g является предельной, и он может выдерживать её лишь секунды. Однако и при разгоне с такой перегрузкой, чтобы достичь, к примеру, половины скорости света потребуется больше трёх лет. А ведь после долгого разгона нужно так же долго тормозить. Однако затруднительно представить, что люди смогут путешествовать даже при 2g. Ясно, что со своими хрупкими телами они будут телюпаться между звёздами целые поколения, даже когда земные технологии будут способны создавать двигатели, обеспечивающие приличный разгон. У майронов длительность перелёта ограничивалась только возможностью техники. Ко времени бегства с родной планеты она достигла такого уровня, что перелёт занял всего четверть столетия.

Итак, около двенадцати тысяч лет назад, майроны благополучно достигли Солнечной системы на огромном корабле, включающем в себя в том числе и заводы по производству всего, что могло понадобиться для жизни на чужих планетах. Они высадились на Юпитере.

Отделение связи, куда необходимо было явиться для переговоров, находилось на Волоколамском шоссе, недалеко от МАИ. С утра Стерхов нервничал, переживал и всё пытался заранее, в уме построить разговор. У него это не получалось, потому что он никак не мог решить для себя главного: как теперь относиться к Марине. Так и не определившись, он вошёл на переговорный пункт, показал телеграмму и сел на скамейку ждать. Почти ровно в одиннадцать оператор объявила: Усть – Кулом – шестая кабина.

Рустам проследовал в кабинку и плотно закрыл дверь. Взял трубку. Десять секунд тишины.

- Говорите, – строго разрешил женский голос в трубке.

- Здравствуй, котик.

- Привет, – ответил Рустам нейтральным голосом, сдерживая волнение.

- Да дела так себе, Марина.

- Что случилось? – Цветкова заволновалась.

- Тут, понимаешь, такое дело… Заболел я кое-чем.

- Что с тобой, Рустам?

- Короче говоря, обнаружили у меня одно заболевание…

- Какое заболевание? – Марина всё больше впадала в панику.

- Ну, короче… гонорея у меня.

На другом конце провода повисла долгая пауза.

- Ты что там трахался без меня? – теперь с Рустамом разговаривали уже как со злейшим врагом.

- Нет, дорогая, это ты с кем-то трахалась, – Стерхов тоже дал волю накопившимся эмоциям. - Это от тебя я заразился. Вот так вот.

Пауза висела ещё дольше. Марина отстранилась от трубки, даже дыхания слышно не было.

- С тех пор, как мы с тобой познакомились, у меня никого не было, – наконец выдавила она.

- Точно? – Голос Рустама стал металлическим.

- Правда. – Цветкова заплакала в трубку. – Ты мне не веришь?

- Ладно, успокойся.

- Ты злишься на меня? – упавшим голосом спросила Марина.

«Злишься…» - взбеленился Рустам про себя. Вслух, однако, не сказал ничего. Он мог наговорить кучу неприятных слов, но сдерживался, в глубине души понимая, что в общем-то Марина не особо перед ним виновата, если действительно не изменяла ему.

- Что ты молчишь?

Рустам вздохнул в трубку.

- Я очень соскучилась по тебе, – начала топить Марина лёд его души.

Стерхов молчал.

- Ну что ты молчишь? Ты совсем по мне не скучаешь?

«Вот наглючка, - подумал Рустам, - ещё я же должен её успокаивать».

- Скучаю, – после долгой паузы наконец произнёс он. – Ладно, об этом потом поговорим. Ты сейчас займись срочно лечением, поняла? Найди, где там у вас кожно-венерический диспансер, и сходи туда. А то это болезнь такая – женщинам бесплодием грозит…

- Ты меня встретишь? Я через неделю прилетаю, – оборвала его тираду Марина.

- Встречу, – опять не без раздумья сказал Рустам. - Какого числа?

Марина сообщила ему дату, номер рейса, и в какой аэропорт прибывает самолёт.

- Хорошо, встречу, конечно.

К концу разговора Стерхов всё больше смягчался. Завершить его в жёстком тоне он не мог. Поэтому стал расспрашивать, как у неё там дела, да как отдыхает. Марина схватившись за эту тему, принялась описывать прелести сельской местности. К тому моменту, когда истекли оплаченные десять минут, она, казалось, полностью восстановила бодрость духа и хорошее настроение. Заранее попрощавшись, она ещё продолжала что-то рассказывать, когда разговор оборвался на полуслове. После этого, не выходя их кабинки, повернувшись спиной к стеклянной двери, она тихо и горько разрыдалась.

Ну что же это такое? Ну что же? После затянувшейся череды неудач теперь ещё и это. Она же потеряет его. Потеряет! Как он вообще пришёл на переговоры? Беспокойства по поводу болезни у неё в тот момент не было, вернее, оно было где-то на третьем плане. Посидев так минуты три, Марина взяла себя в руки, встрепенулась, утёрла слёзы. Знакомые работники почты уже что-то заметили. Сейчас начнутся расспросы. Взглянув на себя в зеркальце пудреницы, поправив волосы, она вышла.

Стерхов вывалился из отделения связи потный и измученный. Необходимую жесткость разговора удалось выдержать. Когда Марина заплакала, Рустаму даже стало её жалко. Но в то же время, похоже, она не придала особого значения ситуации, в которой они оказались. Расстроилась скорее из за того, что не услышала ласковых слов. Не в первый уже раз Рустама задело, что к вещам, которые казались ему серьёзными, заставляли переживать, Марина относилась легко, вернее легкомысленно. Разговор повернула так, будто ничего не произошло. А с другой стороны, что же ей было делать? Стучать себя трубкой по лбу? Чувства его раздвоились. Вместе с омерзением по поводу болезни, которое неприятно шевелилось в душе, он испытывал и довольно уже сильную тоску по этой девушке, особенно когда вспоминал лучшие их минуты, проведённые за месяц знакомства.

Погруженный в мысли, Стерхов шёл сам не зная куда. Наконец он очнулся перед кафе «Весна». Пока голова была занята мыслями, желудок взял на себя управление и привёл его к ближайшему пункту питания. «Ну что ж, зайдём», - решился Рустам после минутного переминания с ноги на ногу. И первым, кого увидел, войдя в кафе, была Наташа…

ОТ ВИНТА, ИЛИ «МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ УМЕЛ ЛЕТАТЬ»

По мере того, как лето подходило к середине, время уже не тянулось так тягуче – счастливо. Дни проходили быстрее, ночи становились менее волшебными. Где-то на дне души закопошилось предчувствие промозглой осенней серости. Чем прекрасна весна с её лужами и грязью? Да тем, что после неё – лето. И пока оно не наступило, можно блаженствовать, кайфовать – впереди три чудных тёплых месяца. Когда же планета своими оборотами, словно диск на электросчётчике, начинает отсчитывать летние дни, волей - неволей напрягаешься: куда вы бежите? Стойте, не так быстро. В июне день переходит с прибыли на убыль, и это первое напоминание о зиме, начало зимнего цикла. А ты всё бегаешь, погружённый в свои мелкие делишки. Как, уже июль? А в августе кончается купальный сезон. И первые листья падают на землю. Это в школе летние каникулы казались вечностью.

Вечером, накануне того дня, когда Марина должна была вернуться, Рустам отправился покупать цветы к Соколу. Он всё ещё не решил, как дальше выстраивать с ней отношения. Если заявиться с цветами в аэропорт, это будет выражением любви и полного прощения. Не подходит, пока ещё рано. В ситуации надо разобраться, серьёзно поговорить. Не купить цветы совсем – продемонстрировать ей полное безразличие. Тоже не годится. Не безразлична она ему, совсем наоборот. Поэтому решил так: цветы купить, но в аэропорт не брать. Оставить в комнате. Типа компромиссное решение. Тем более, что неудобно в транспорте их таскать: стоишь как дурак с букетом, все на тебя глазеют.

Купил пышный букет хризантем, принёс в общежитие, поставил в двухлитровую банку. Комната сразу преобразилась. Прибрался. Рубашку заранее выгладил. С Крутовым договорился, чтобы тот один его участок на себя взял следующим утром. Иначе не успеть, - самолёт прибывает в восемь пятьдесят.

На следующий день встал в пять часов. Быстро подмёл участок. В семь выдвинулся. Ехать предстояло в Шереметьево. Аэровокзал недалеко от МАИ, но чтобы на автобус там сесть, нужно предлинную очередь отстоять. Особенно летом.

Пока комфортабельный Икарус вёз его в аэропорт, Рустам мыслям волю дал. И они потекли вот о чём. Осталось ему учиться чуть больше полугода. Последние месяцы студенчества. А дальше – взрослая, самостоятельная жизнь. Работа. Семья потом. Стандартный, избитый путь. Если окинуть взглядом прошедшую жизнь, что в ней собственно было? Ничего особенного. В основном плыл по течению.

Школа. Положено было учиться – учился. Хорошо учился. Все силы на учёбу тратил. Всегда был формальным лидером: председатель совета отряда, член комитета комсомола, комсорг школы. Об этой части биографии остались самые неприятные воспоминания. Три раза начинал заниматься спортом и бросал ничего не добившись. Бездарно пропустил несколько лет, когда можно было вовсю заниматься любовью. Чего-то ждал.

В институте, здесь в Москве, жизнь, конечно, поинтересней была. Но тоже, в основном, все силы учёба забирала. Особо ярких событий и не припомнить. Только на старших курсах было у него два – три интересных романа. Занялся одно время бальными танцами. Нравилось, а главное, получалось. Потом партнёрша захотела перейти к более опытному, а Рустам обиделся, бросил. Но основная причина была в его потребности во всём найти практичную сторону. А в бальных танцах он её не нашёл. Какой в них практический толк? А просто так чем-то наслаждаться долго он не умел. По этой, в основном, причине, не стал он и бороться за свою группу. Думал, - игрушки всё это. Всё равно, закончит институт, уедет, пойдёт на завод работать. Какая там группа? А чтобы из этой колеи выбиться: школа - институт - завод - пенсия, фантазии не хватало, а главное – смелости. Личности не хватало. По течению…

Но сейчас, вот этим чудным летом он вдруг почувствовал себя старше и мудрее, что ли. Как будто щёлкнут переключатель, и перешёл он на уровень выше. Повзрослел. Многое предстало перед ним в ином свете. Исчезла былая беззаботность по поводу будущего. И стало небезразлично, как проходит его сегодняшний день, каждый день. Боже, как серо и обыденно! Захотелось что-то предпринять, как-то перевернуть свою жизнь, наполнить её чувствами, переживаниями, смыслом. Но как? Что нужно сделать? Что поменять? Невозможно было понять. Ни к чему он не стремился особенному, кроме завязшего в зубах: окончить институт, получше устроиться на работу… Никаких глобальных целей перед собой разглядеть не мог. Правильно сказал недавно ему Погорелов: «Ты же в воздухе висишь». Обидно, а правда.

Один только шаг он видел предпринять и уже почти принял такое решение. Предложить Марине пожить вместе. Найти жильё и уйти из общаги. И досмаковать, выпить до дна этот кубок, эту зарождающуюся любовь. Каким бы сладким или горьким не было его содержимое. Он чувствовал, что это не простой проходной романчик, что будет это событием в его жизни, чем бы всё ни закончилось. А то, что это вне законного брака, в тайне от родителей, - это даже лучше, это придаёт остроту. К тому же, общага до чёртиков надоела. Ну и, пожалуй, главное - хотелось ему быть с Мариной. Впервые почувствовал Рустам такую близость к женщине, что потянуло создать пресловутый домашний очаг, пускай и временный.

И ещё кое на что сильно надеялся Стерхов: что Марина успела пролечиться у себя в Усть – Куломе. Привыкшее к ярким сексуальным переживаниям молодое тело его изнывало от трёхнедельного воздержания.

Автобус подъехал к аэропорту аккуратно к прибытию самолёта. Рустам даже не успел перекусить в буфете, как планировал. Зашёл и почти сразу услышал как объявляют рейс из Сыктывкара. Раньше Стерхов в Шереметьево никогда не был. Но думал, что это самый крутой аэропорт в Советском Союзе. Однако Шереметьево 1 не производил такого впечатления. Домодедово, откуда летали самолёты на Ташкент, покрупнее был. Правда здесь почище, посолиднее.

Через двадцать минут в разношёрстной толпе пассажиров Марина в новом чёрном плаще, нагруженная двумя тяжёлыми сумками, вошла с лётного поля в здание аэровокзала. Рустам подошёл к ней неторопливым шагом неубедительно улыбаясь.

- Привет… Без цветов, – с нескрываемым сожалением произнесла Марина. Вырвалось.

Стерхов пропустил эту реплику мимо ушей.

- Давай сумки. Как долетела?

- Долетела хорошо. Дай хоть поцелую.

Они чмокнулись в щёки.

- Ну как ты тут?

- Нормально.

Начинать серьёзный разговор на ходу не хотелось. Запас же стандартных, ничего не значащих фраз иссякал.

- Я вижу у тебя плащ новый? Классно выглядишь в нём.

- Да, бедные родители. Опять им пришлось раскошелиться на свою непутёвую дочку. У нас там прохладно было, я его и одела. Здесь сейчас запарюсь.

- Ну что, пойдём на автобус?

- Как поедем?

- До аэровокзала.

Они прошли через здание и вышли на площадь перед аэропортом. Здесь, как всегда, стояла хвостатая очередь. Пристроились в конце. Рустам поставил сумки на асфальт.

- Тяжёлые сумочки? Там грибочки тебе.

Рустам был рад видеть её. Но груз невыясненных отношений не давал ему проявить эту радость. Марина тоже с замиранием сердца ждала серьёзного разговора. И он начался. Отвернувшись от очереди, Стерхов тихим голосом спросил:

- Ты ходила… в лечебное учреждение?

Он очень удивился. По его понятиям, она должна была в ту же минуту, как узнала о болезни, ринуться в диспансер.

- О чём ты говоришь? Там у нас райцентр рядом, где это всё находится. Все друг друга знают. В нашем селе врач живёт из этой поликлиники, куда нужно было обращаться. Она с моей мамой в хороших отношениях. Тут же стало бы всё известно.

Стерхов недовольно сжал губы. Она как будто была и не особо встревожена.

- От кого у тебя это?

- Давай не будем здесь. Приедем, я всё объясню.

Напряжение возрастало. Хорошо, что они всё -же смогли втиснуться в первый подошедший автобус. А то бы им предстояло ещё полчаса этого мучительного предразговора.

В автобусе ехали почти не разговаривая. Марина сняла плащ, оголила красивые женственные руки, которые тут же стали проситься, чтобы Рустам их погладил. Положив голову ему на плёчё, она сделала вид, что заснула. Он тоже воспользовался тягучим сонным забытьём, чтобы отвлечься от мыслей. Поля, разъезды и перелески безразлично текли за окном. День был пасмурный, под стать настроению.

Ещё когда ехал в аэропорт, Стерхов узнал, что автобус идёт по Ленинградскому шоссе мимо «Войковской». Поэтому на обратном пути там и вышли, не доезжая до аэровокзала. Уже хорошо знакомым Марине путём добрались на шестом трамвае до студенческого городка. Не как хозяйка входила она на этот раз в комнату, а как робкая гостья. Но здесь была обрадована. На столе белыми солнышками светились хризантемы. Большой букет. Повернулась, бросилась к нему, обняла.

- Ждал! Спасибо.

За эти всплески чувств Рустам готов был простить ей многое. Но ситуацию нужно было разрешить до конца.

- Садись. Давай поговорим.

Марина с замиранием сердца села на кровать, устало сложив руки на коленях.

- Ну так от кого у тебя это?

Необходимость отвечать на этот вопрос заставила Марину снова встать и отвернуться от Рустама.

- От одного...

- А кто он такой, как его найти?

Рустам и сам не знал, зачем его искать. Но потребность расставить всё по местам заставляла его задавать эти тяжёлые вопросы.

- Ну как… хотя бы надо сообщить ему.

- Я не знаю, как его найти.

- Ты что с ним мало знакома?

- Я с ним вообще не знакома.

Вот тебе раз! На Стерхова гора обрушилась. Валялась пьяная? Её использовали? Тут же вспомнилась блядская репутация Ольги Камастры. Неужели и она такая? Знал, что не ангел, но не до такой же степени.

Как бы почувствовав, в каком направлении движутся его мысли, Марина принялась торопливо пояснять.

- Ты не подумай, Рустам … Я не… Он меня просто…просто… изнасиловал, – произнесла, сбиваясь.

Кровь прихлынула к её лицу. Она напряглась, не в силах больше ничего сказать.

Как реагировать Рустам не знал. Совсем растерялся. Марина так же стояла к нему спиной. Он подошёл к ней сзади и положил руки на плечи.

- Как изнасиловал? Где?

- Два раза. На улице, рядом с общежитием.

- И никто не помог?

- Нет. Их трое было. Двое держали. Я кричала, но ни одна сволочь не откликнулась. Мужички... Правда поздно было.

- Ну а ты в милицию заявляла?

- А что толку? Его бы всё равно не нашли. А меня бы измучили…

Повинуясь неудержимому порыву жалости, Рустам обнял её. Долго сдерживаемые слёзы струями потекли из глаз Марины. Она судорожно схватила его ладонь и прижала к губам. Этот пронзительный жест второй раз уже выворачивал его душу наизнанку.

- Мариночка. Мариночка. Прости меня.

- За что? Это я должна у тебя прощения просить.

- Прости меня. Давай забудем. Давай квартиру вместе снимем и там поселимся.

Девушка проглотила слёзы. Вопросительно повернулась к Рустаму.

- Это что… предложение?

Он всё же удержался и не произнёс наверно ожидаемое ей «да».

- Давай пока просто поживём вместе. Посмотрим, что получится. Как ты к этому относишься?

Цветкова опять отвернулась, чтобы он не видел её лица.

- Ты хорошо подумал?

- Я… долго думал.

- Считаешь, что это нужно?

- Я хочу быть с тобой.

Марина не спешила давать ответ. Несмотря на встречное желание, женская интуиция что-то подозрительно была не спокойна. Или это последствие тяжёлого разговора? Стресс. Она просто устала.

- Да, я тоже хочу быть с тобой. Я, конечно, согласна.

- Вот и хорошо. Сейчас ты искупаешься, отдохнёшь. Я пока схожу на обед чего-нибудь куплю.

- Не надо, я тебе гостинцев привезла.

- Ещё лучше. А потом мы с тобой сходим в диспансер, хорошо?

Они приехали в КВД уже под конец дня. Стерхов так торопил, что у Марины не было никаких шансов отложить эту поездку на следующий день, прикрываясь усталостью. Пройдя те же этапы, что и Рустам десять дней назад: регистратуру и пятый кабинет, Цветкова была отправлена на анализ в другую лабораторию – в женскую. Через полчаса она вышла оттуда с сенсационным результатом: заболевание у неё не обнаружено.

Как это? Как это? Стерхов не воспринял это сообщение всерьёз. Это ведь от неё он заразился. А она вдруг здорова. Враки. Не говорит Марина правду, изворачивается. Или дома всё же пролечилась. Впрочем, у неё дополнительно взяли ещё какой-то анализ, который точно должен показать. Но ждать результата нужно неделю. А пока лечение не назначили. Стерхов был озадачен. Он немного даже стал не доверять Марине, засомневался. Хотя всякое возможно. Может быть женщине труднее диагноз поставить. Но главное, что его не устраивало – c Мариной он не сможет спать ещё как минимум долгую неделю, пока точно не скажут, что здорова. Вот проблема.

Так началась их семейная жизнь, скомкано и непонятно. Впрочем это была не единственная проблема. Рустам сильно переживал за Марину, за то, что с ней случилось, и о чём она вынуждена была ему рассказать. Не давали покоя мысли о том, как бы этих подонков найти. В фантазиях рисовались картины страшной мести. За такое надо кастрировать, был убеждён Стерхов. И в то же время, он сомневался, а было ли это на самом деле. Не придумала ли Марина всё, чтобы оправдаться? Такой уж он был недоверчивый. Правда, девушке он свои мысли не выдавал. Она тоже переживала ситуацию болезненно, но внешне была спокойна, держала себя в руках. Это ещё больше вводило Рустама в сомнения.

Кроме всего, раз решили жить вместе, встала проблема с жильём. До конца лета оставалось ещё полтора месяца, и их Марина могла совершенно спокойно прожить у Рустама, в общежитии шестого факультета. Все соседи Стерхова разъехались до осени. Но за это время им во что бы то ни стало нужно было жильё найти. И они принялись искать.

У Марины был двухнедельный неудачный опыт в этом деле. С Инной они обошли все прилегающие к Мытищам дачные посёлки. Безрезультатно. В надежде, что кто-нибудь сможет что-то подсказать или предложить, прошла она и по своим знакомым, жившим в Москве. Тоже без успеха. Оставался ещё один путь – расклеить объявления. Но для этого нужен был телефон.

В 1989 году страна называлась ещё Советским Союзом. И в этой стране не было и не могло быть риэлторских фирм, как и газет, которые принимали объявления о съёме жилья. Обо всём этом люди и понятия не имели. Это была ещё социалистическая страна со своей особой организацией жизни. И даже расклейка объявлений, не санкционированных государственным органом - горсправкой, могла повлечь за собой неприятности. Однако объявления «Сниму жильё» висели на каждом углу, на каждой остановке. Но телефон, нужен был телефон.

Пришлось Стерхову, собрав всё своё обаяние, идти по очереди к троим вахтёршам, дежурившим сутки через двое в общежитии, с просьбой дать разрешение номер телефона вахты указать в объявлениях, чтобы два часа в день, с пяти до семи, люди могли по нему звонить, и чтобы вахтёрши информацию записывали. Одна из них – Зинаида Степановна - согласилась без возражений. У Стерхова с ней были хорошие отношения. Другая - Елена Петровна - бесформенная, как мешок с яблоками, поворчала, но тоже согласилась. Третья, худощавая редковолосая Алсу Шмидтовна поставила условие: чтобы Рустам эти два часа за неё на вахте сидел. Ей, видите ли, нужно внука из детского сада забирать. Лады.

Написали они с Мариной пятьдесят объявлений: «Молодая семья (без детей) снимет жильё». Взял Стерхов канцелярский клей и пошёл под покровом ночи их расклеивать. Боялся сперва очень, что какой-нибудь милиционер его увидит и задержит. Поэтому долго выжидал около каждого угла, чтобы людей поблизости не было. Перепачкался клеем с ног до головы, но объявления расклеил в районе метро Войковская и Сокол. В общежитие вернулся поздно, около двенадцати часов.

А Марина - как приятно - ждала его с приготовленным ужином. Сделала салат из помидоров и огурцов. Картошку отварила, а чтобы не остыла, кастрюлю в постель под одеяло поставила. Стерхов баночку салаки открыл. Не хватало только вина на столе, и они решили, что на следующий день устроят небольшой праздник – купят бутылочку и приготовят шикарный ужин.

Всё шло замечательно. Оба были счастливы. Вот только неизвестно, была ли Марина здорова. И поэтому в постели Рустам, изнывая от желания, мог её только целовать, да и то, решили, что в губы не стоит. На презервативы они не надеялись. Не любили это устройство: неудобное и рвалось часто. После утомительных без продолжения лобзаний, чтобы снять возбуждение, Стерхов включил радиоприёмник и настроил его на зыбкую волну Би – Би – Си. Из-за хрипа и свиста советских радиоглушителей прорывался к ним текст Александра Солженицына из книги «Архипелаг Гулаг», эпопея «Красное колесо»…

Серёга Крутов теперь каждый день после работы куда-то исчезал. И возвращался либо ночью, либо утром, опаздывая на работу. Занятый тоже своими любовными проблемами, Рустам стал терять друга из вида. Пару раз, разбуженный какой-то вознёй под раскрытыми настежь окнами, он наблюдал как Крутов входил в здание через окно первого этажа, – общежитие в половину первого ночи закрывалось.

Стерхов догадывался, что Серёга пропадает в Реутове, да тот и не скрывал. Пересекаясь на границе своих дворницких участков, они делились друг с другом новостями из личной жизни, которая кипела теперь у обоих. Крутов рассказывал о том, какая его Жанна прекрасная повариха, какая она классная и опытная в постели и интересная в общении, неординарная. Честно признавался, впрочем не сокрушаясь, что страшненькая. Но кое о чём умалчивал. Выяснилось, что есть у его подруги дочь, которая на лето отправлена к дедушке с бабушкой в деревню.

Стерхов же проявлял неподдельный интерес к первой женщине своего друга и просил поскорее познакомить. Сам же, в свою очередь, повествовал, что задумали они с Мариной снять квартиру и поселиться вместе, и что теперь этим занимаются. Про другую проблему свою, естественно, тоже не рассказывал. Так, пообщавшись минут десять, они разбегались до следующего дня. В общежитии уже не встречались, хотя жили в соседних комнатах. Серёга, заканчивая работу раньше, отсыпался часа три – четыре, потом мчался встречать свою Жанну на проходной хлопкопрядильной фабрики. Или же встречался с ней в Москве, когда они задумывали поход в кино, или на какую-нибудь выставку.

Стерхов, отработав и отдохнув, сидел теперь по два часа на телефоне рядом с вахтёршей, или вместо неё, а по вечерам расклеивал объявления. Это стало давать первые результаты. Начались звонки, хотя и весьма редкие. Иной день никто и не звонил. Другой раз заламывали такую цену - двести рублей за месяц, что обсуждать не имело смысла. Они с Мариной так решили – не больше ста рублей. На каждого, значит, по пятьдесят. Это ещё можно было выдержать студентам. Стерхов работал, Марине родители помогали. Наконец поступило и приемлемое по цене предложение. Одна бабулька в подмосковном Долгопрудном сдавала комнату в трёхкомнатной квартире. Просила восемьдесят рублей. Дорого для комнаты, но была надежда сторговаться на месте. Поехали.

Первое, что не понравилось – дорога. Часа полтора добирались на перекладных. Далеко. Ну пусть, когда маршруты отработают, час будет. Так это от МАИ. А Марине ведь ещё в Мытищи добираться. Потом встретила их бабка довольно неприятная на вид. И сразу с претензиями, что по телефону Рустам с её ценой не согласился. Мол она и так дёшево просит. Ну и комната оказалась без мебели. Вообще.

- Ах, так вам ещё и мебель надо? – возмутилась хозяйка. – У меня мебели нет.

А в двух других комнатах видно, что не протолкнуться: всё из пустующей вынесено. Ну кто так жильё сдаёт?

Уехали разочарованные. По дороге обсуждали. Хотя и сбавила хозяйка в конце цену до семидесяти рублей, решили не подписываться на этот вариант. С такой мымрой в одной квартире жить не хотелось: заклюёт. Да и в любом случае, мебели-то нет. И взять её негде. Отпадает. Марина сильно расстроилась. Она на этот вариант надеялась. Время шло, и жить ей скоро станет негде. Рустам подбадривал её как мог. Предложил обойти деревни, которые были в районе МАИ, на северо-западе Подмосковья. Вспомнил, между прочим, что друг Левчука и Кефира, Денис Лапшин, с самого начала учёбы снимает комнату в деревне Опали ха, что в получасе езды от студгородка на электричке. Да ещё на метро Сокол есть посёлок с одноимённым названием, где частные дома. Можно туда сходить. Решили попробовать.

Проучившись три года в МАИ, Стерхов, к своему стыду, довольно плохо изучил его окрестности. Знал он, что есть такой посёлок Сокол рядом с метро, но не бывал там. И когда они с Мариной пришли в это прекрасное место, он был удивлён и зачарован. В центральной, можно сказать, части города, среди громадных сталинских многоэтажен – монстров расположился такой тихий красивый задумчивый уголок. Москвы как будто не было. Москва осталась за воротами. А здесь деревня. Но какая уютная. Утопающие в зелени садов красивые разнообразные домики радовали глаз. Русская изба – сруб и сказочный терем соседствовали со строгим аккуратным коттеджем. А чуть поодаль – белокаменный домик с плоскими крышами и арками. Улицы необычные, изогнутые, просторные и уютные одновременно. Марина с Рустамом прошли по улице Врубеля, свернули на улицу Верещагина. Увидели детскую площадку. Деревянная резная беседка, качели для детей. Полно мамаш с колясками. Напротив беседки - два старых дома, на них флюгера. На одном петух, на другом кот. Крутятся.

- Хорошо как, – улыбалась Марина. – Вот бы здесь поселиться.

Стерхов молча разделил чувства подруги.

- Только вряд ли что-то получится. Здесь, наверное, многие хотят жильё снять.

- Здесь, наверное, жильё не сдают.

- Давай попробуем.

Они ещё прошли по посёлку, высматривая во дворах хозяев. Ломиться в дома было неудобно. Подошли к аккуратному белому домику с остроконечными крышами, в палисаднике которого возилась с цветами женщина.

- Извините пожалуйста, Вы, случайно, комнату не сдаёте? Здравствуйте. – вежливо обратился Стерхов к хозяйке.

- Здравствуйте. Нет, не сдаём.

Женщина повернулась к ним лицом, и они её тут же узнали. Рустам немного потерялся. А Марина все-таки задала ещё один вопрос.

- А не подскажете, может кто-нибудь из Ваших соседей сдаёт?

- Вы знаете, вот через три дома, - она показала зажатой в руке тяпкой вдоль по улице, - стоит такой дом … зелёный. Попробуйте там спросить.

- Спасибо большое.

Молодые люди двинулись в указанном направлении.

- Ты узнал её? – зашушукала Марина, как только они немного отошли.

- Узнал. Это лиса Алиса.

- Точно. Она здесь живёт, да?

- Не знаю, может быть садовником работает.

- Слушай, я вот вспоминаю, что она, кажется, жена Ролана Бокова.

- Вспоминаешь? На свадьбе, что ли была?

- Нет, я про них передачу видела. Она как в «Буратине» Алису сыграла, так больше нигде и не снималась.

- Не может быть, я её ещё в одном фильме видел. Кстати, да, она там тоже с Быковым была. Слушай, но так она же на целую голову его выше. Неужели жена?

- Точно говорю.

- Так значит Ролан Быков здесь живёт?

Тут они подошли к зелёному дому. Во дворе никого не было. Рустам толкнул калитку – открыта. Робко зашли во двор – нет ли собаки? Поднявшись по ступенькам сеней, позвонили. Через минуты две из окошка веранды выглянул пожилой седовласый мужчина очень интеллигентного вида.

- Вам кого? – строго спросил он.

- Извините пожалуйста. Нам сказали, что вы комнату сдаёте. Нам с женой, - Рустам обнял Марину за плечи, - очень нужно жильё. В институте общежитие не дают.

Увидев молодую симпатичную пару, мужчина смягчился. Открыл дверь.

- Да нет, ребята. А кто вам сказал?

- А вот… - «лиса Алиса» чуть не вырвалось у Рустама, - женщина через три дома от Вас.

- Которая лису Алису играла, - уточнила простая Марина.

- Да нет, нет, она ошиблась, - улыбнулся мужчина. – Это я комнату ремонтировал, думал сын с невесткой жить ко мне переедут. А так нет, не сдаю.

- Да? Ну извините, – разочарованно произнёс Стерхов. – Скажите, а может быть кто другой здесь сдаёт?

- Не знаю, ребята. Ничем помочь не могу.

- Скажите, а та женщина – она жена Ролана Быкова? – не выдержала любопытная Цветкова.

- Значит он здесь живёт?

- Да, живёт, – улыбаясь отвечал интеллигентный старик.

- Ну извините, – Рустам потянул назойливую подругу за руку.

- Ничего. Удачи вам.

Они ещё около часа побродили по посёлку, обойдя его вдоль и поперёк. Здесь была своя школа, клуб, магазин. Ничего для себя они не нашли, но и просто погулять в этом месте было приятно.

Марина вернулась из КВД, куда она ездила одна, всё с тем же результатом – она здорова. Однако сообщила, что на всякий случай ей всё же назначили лечение. Подозрительно, ой как подозрительно. Зачем лечение, если здорова? А с другой стороны, начали его терзать смутные догадки. И Стерхов не выдержал. Когда Цветкова уехала к своей тётке, он быстро собрался и отправился в диспансер. Благо, и он и Марина лечились у одного врача. Заняв и дождавшись своей очереди, он зашёл к этой симпатичной женщине, предварительно выучив её имя и отчество, написанные на дверной табличке.

- Слушаю Вас, – всё с той же вежливостью произнесла она.

- Вы знаете, доктор, у меня вопрос не по поводу меня, – замялся Стерхов. – Я уже у Вас пролечился, может помните?

- Так что Вас беспокоит?

- Понимаете, у Вас сейчас лечится Цветкова Марина эээ Николаевна. Она говорит, что здорова, что у неё с самого начала ничего не обнаружили, а лечение для подстраховки назначили. Я хотел бы узнать, так ли это.

- Мы такую информацию не даём. Она конфиденциальна.

- Понимаете, Маргарита Павловна, это моя невеста. И мне очень важно знать, действительно ли она здорова была. Это, можно сказать, решает наше будущее. Вы же, кажется, видели нас вдвоём здесь. Не припомните? Да и в истории болезни, наверное, написано. Стерхов моя фамилия. Я же не прошу информацию, что она больна. Я прошу сообщить, если она здорова.

- Молодой человек, в данном случае Вы не муж ей, так? Поэтому я ничего не могу сообщить Вам о ней. Есть врачебная тайна. Вот если вы придёте вместе…

Стерхов вздохнул.

- Да получится, что я ей не доверяю. Ну ладно, извините, – сказал он разочарованно, встал и направился к двери.

- Погодите, - задержала его Маргарита Павловна, листая историю болезни, - как Вы говорите Ваша фамилия?

- Стерхов Рустам.

- Да, действительно, результаты анализов отрицательные.

- А разве такое бывает? У меня … Я болел, а она не заразилась.

- Бывает. Не в ста процентах случаев заражение происходит.

- А зачем же тогда лечение назначили.

- Чтобы полностью исключить. Анализы тоже не всегда показывают.

- Спасибо Вам большое.

Стерхов с облегчением вышел из кабинета. Так что же это значит? Не Марина его заразила, а он её мог, но зараза к ней не пристала. Получается, он перед ней виноват. А вот от кого ..?

Приехав домой, Рустам сразу достал с антресолей старый дипломат, где у него хранились письма и документы, и извлёк из него давешнее письмо Татьяны. Два раза перечитал. Всё стало на свои места. Так вот кто виновник. Шлюха, паскуда. И не предупредила. Всё полунамёки. И ещё надеется, что всё у них будет нормально. Гадина. Ну раз уж так вышло, предупредить хотя бы могла.

Но зато Марина полностью реабилитирована. От этой мысли сразу Рустаму стало хорошо. Камень с души упал. Так надо ей сказать. Или не надо? Или сказать? Бес его знает. Лучше…

В ту ночь он любил Марину как перед смертью.

А между тем заканчивался июль. В самом начале августа у Стерхова был день рождения, первый, который предстояло встретить вне дома (хотя, где наш дом?). Рустам решил отметить его хорошим застольем. Не смотря на разгар каникул, в гости было кого пригласить. Конечно Марина. Это даже не гость, а хозяйка теперь. Конечно Крутов, который к тому времени ещё не должен был уехать в Караганду. Ну и обещал он привести, наконец, свою Жанну. То есть две пары будут, что уже неплохо. Кроме этого Гай и Артур Зимородок, только что сдавший экзамены и поступивший в институт. Рустам его заранее предупредил, чтобы дождался, не уезжал пока в Вильнюс. Классный расклад, когда хорошие друзья у тебя на дне рождения. Ещё Козлова можно было пригласить, но не захотел Стерхов. Как-то не вписывался он в компанию.

Стол Марина, конечно, поможет организовать, хотя по её собственному признанию, готовить она не умеет совершенно (однако - минус). Непростым вопросом было достать необходимое количество спиртного. Шёл восемьдесят девятый год. Заканчивалась перестройка с её антиалкогольной кампанией.

Ещё совсем недавно, два года назад, купить шампанское или водку в Москве к празднику было почти невозможно. Количество магазинов, торговавших спиртным было сведено до минимума, и около них стояли огромные, неимоверные очереди. Легче было полжизни отдать, чем отстоять такую в компании с не опохмелившимися алкоголиками. Но доходило ещё до большего маразма. По общежитию ходили комиссии в составе курирующего преподавателя, участкового врача и общественных активистов. Врывались неожиданно в комнаты. Кого заставали за пьянкой - немедленно исключали из института. Как-то раз вошли в триста двадцать вторую. Парни спокойно сидели, бездельничали. Кто-то даже занимался, всё чин - чинарём. Так нет, полезли с обыском по шкафам и нашли там несколько бутылок из-под вина и пива. Чуть не час потом оправдывались, что въехали недавно, а бутылки, мол, здесь уже стояли. Никак руки не дошли выбросить. Исключить, конечно, их за это не могли, но одну гадость всё же сделали. Поставили всех четверых на учёт в наркологический диспансер. Долго потом ходили туда на приёмы, чтобы сняться.

В восемьдесят девятом полегче с этим стало, но до нормального положения всё равно было далеко. Последствия антиалкогольной кампании ещё долго сказывались. Стерхов обежал четыре магазина, в омерзительных очередях настоялся, прежде чем купил три вина, один портвейн и три водки. За вином два раза в очереди стоял, так как больше двух бутылок в руки не давали. Водку в другом магазине вообще не хотели отпускать как не достигшему двадцати лет. Долго доказывал, что день рождения завтра, двадцать два отмечать будет. Паспорт давай!

- Зачем так много? Мы же упьёмся, – удивилась Марина, увидев столько бутылок.

- Много спиртного не бывает. Это лучше, чем не хватит. Обязательно ещё кто-нибудь незапланированный зайдёт.

На следующий день, пока Рустам был на работе, Цветкова прибралась в комнате и начала готовить. Стерхов скоро присоединился.

Нехитрый стол могли организовать студенты восьмидесятых, совсем нехитрый. Во первых, доходы не позволяли. Во вторых, всё всегда было в дефиците, кроме хлеба, варёной колбасы (и то, только в Москве), яиц и детского питания. Ещё продавали разные несъедобные консервы типа «килька в томатном соусе» (с глазами). За всем нужно было гоняться по магазинам, отстаивать очереди. К тому же давали не больше определённого количества в одни руки. Даже сахар в последнее время купить просто так было нельзя, и на него появились первые талоны – предвестники предстоящих тяжёлых лет.

Была закуплена колбаса двух сортов: варёная и полукопчёная (дефицит), сыра немножко. Давно уже отложил Стерхов по одной баночке шпрот и лосося (страшный дефицит). Из лосося решили приготовить салат, один из немногих, рецепт которого Марина знала. Рыба смешивалась с тёртыми плавлеными сырками «Дружба» и добавлялся тёртый же чеснок. Плавленые сырки тоже не представляли проблемы. Этот продукт в магазинах, почему-то, всегда имелся. Конечно не обошлось без так называемого салата Оливье, он же салат зимний по столовским меню. Все ингредиенты на него были доступны. Правда солёные огурцы пришлось поискать на рынке, в овощном магазине предлагали какие-то растворившиеся в рассоле, рыхлые, дурно пахнущие образования.

Главное блюдо – курица, запечённая в духовке под майонезам с жареной картошкой. Это Марина знала как готовить и взялась. На рынке Стерхов помидоров купил, огурцов. Их просто так порезали. Грибы маринины очень к стати оказались. А с грибной икрой она сделала бутерброды. На десерт купил Рустам арбуз и специально съездил за тортом к ресторану Прага. Очень любил он фирменные пражские шоколадные торты.

И всё. Но и это было шикарно. Редко когда в общежитии такой стол делали.

Гости стали подходить к назначенному времени. Первым заявился Погорелов, которого никто не ждал. Счастливый и возбуждённый. Узнав, что у Стерхова день рождения, поздравил и поделился радостной новостью: в Литературный институт поступил. Стерхов поздравил его. Остальные подошли организованной группой. Сперва Крутов с Жанной проскользнули в триста двадцать третью (всё было слышно). Через минут семь оттуда уже вчетвером, с подарком ввалились в комнату к имениннику.

Подарок был – чайный сервиз на шесть персон: блюдца, чашки и заварной чайник. Красивый сервиз, дорогой наверное. Скинулись ребята и купили. Спасибо. Марина поздравила Рустама ещё утром. Подарила ремень. К стати, а то его старенький совсем истрепался. Потом Серёга представил Жанну. Пока поздравляли его, Стерхов не вглядывался, а когда вгляделся, был шокирован. Страшна. Крутов накануне честно предупреждал: увидите, сильно не пугайтесь. Были готовы парни, но не до конца. Зимородок за спиной Жанны и Серёги кулак в рот засунул, изображая ужас. Рустам глазами согласился.

Стали рассаживаться, стульев не хватило. Пришлось Гаю бежать к себе в комнату. Наконец уселись, стали распечатывать бутылки. Стерхов думал, что дамы вино будут, но Жанна попросила водочки. При таком раскладе трёх бутылок могло не хватить. Но Гай совсем отказался пить.

- Кто не пьёт, тот не ест, – закрыл тему Зимородок.

- Тогда мне вина немножко, – забеспокоился Подольян, видя, что ему полстакана водки собираются налить.

- Гай, не зли меня, – Артур потянулся к его стакану с бутылкой.

- Ладно, Артур, не насилуй, – развёл их Рустам и налил Подольяну вина.

- Хозяйка, ждём Вашего вступительного слова, – взял на себя роль тамады Зимородок.

Марина больше не готовая к статусу хозяйки, чем к вступительному слову, поднялась.

- Рустамчик, говорить я не умею… - застеснялась она в незнакомой компании.

- … а только скажу… – тихонько подсказал ей Крутов.

- А только скажу, – с улыбкой продолжала Цветкова. – Счастья тебе, и счастья разного. Счастья в работе в будущей, чтоб с душой работалось и вершин достиг. Счастья с друзьями, чтобы весело с ними было и надёжно. Хорошие у тебя друзья (Крутов пошевелил бровями). В семье будущей счастья (Крутов опять пошевелил). – Марина хотела добавить ещё что-то про семью, но передумала, - Ну и здоровье… Крепкого здоровья всегда. Поздравляю тебя.

- Хороший тост, – оценила Жанна.

- Да. Спасибо, маленький, – Стерхов поцеловал Марину.

- Поздравляем, Руст.

- Поздравляем.

Они чокнулись разномастными стаканами и бокалами и выпили. Закусили: кто огурцами, кто грибами. Стали раскладывать нехитрую еду по тарелкам, которые Стерхов собрал с нескольких комнат. Только начали есть, как Зимородок провозгласил:

- Между первой и второй… - и стал разливать. - Слово Крутову. Приготовиться Погорелову.

Сияющий Серёга с готовностью поднялся.

- Желаю, значит, чтоб всё у тебя было, Руст. Сразу и побольше…

- И ничего за это не было, – сбанальничал Дима.

- Чтоб особенно денег было много. Хоть и говорят, что не в деньгах счастье, я подозреваю, что обманывают. Короче, будь миллионером.

- Миллионером идеология наша не позволит, – засомневался Гай.

- Будь миллионером не смотря на идеологию… - настаивал Серёга.

- … туфтологию… - продолжил Дима.

- … и сексопатологию. – закончил Зимородок.

- Ура! – подытожил Рустам. – Хотя насчёт сексопатологии – это не по адресу.

- Знаем, верим. – успокоил его Артур, выпив водку.

Пять минут сосредоточенно жевали. Потом Зимородок опять принялся наливать.

- Артур, не гони. Куда торопишься? Сейчас нахрюкаемся как поросята и упадём мордами в салат, – пытался вмешаться Подольян.

- Я - в Оливье. – сказал Погорелов, накладывая себе зимнего салата. – Очень Оливье вкусный.

- Выпивают, Гай, пока ещё не наелись. А на полный желудок пить – только водку переводить. Давай, Дима…

- Можно я скажу, – перебила его Жанна.

Опрокидывала она, как и парни, по полной. Но при этом, как показалось Стерхову, совсем не захмелела, в отличие от него самого.

- Я тут у вас впервые, и мне очень нравится ваша компания. Спасибо Сергею, что привёл меня сюда. Я вот что хочу сказать. Рустам, чтобы тебе жить на этом свете было легко, чтобы на душе всегда было легко, обрети себя. Живи в гармонии с собой. Вот Марина хорошо сказала, что счастье в работе необходимо, счастье в семье. Для этого нужно найти себя, понять, кто ты есть на этой земле. Тогда и работу свою найдёшь, и свою половину. Если ты не рвач, то и не нужно гнаться за большими деньгами. - Жанна извиняясь посмотрела на Сергея. – Если ты не призван быть, ну, например, комсомольским работником, или там инженером, то и не нужно. Это очень важно для любого человека – найти себя. И очень трудно. Далеко не все живут в гармонии с собой. Здесь и везение нужно. Я желаю, чтобы у тебя получилось. Обрети себя. Найди смысл в своей жизни.

- Браво, – в наступившей тишине произнёс Артур.

- Спасибо за искренние слова, – не сразу нашёлся Рустам.

Молча сдвинули стаканы. Выпили. Марина извинившись вышла на кухню. Там в духовке у неё дожаривалась курица. Тост Жанны изменил настрой компании. Да и спиртное уже ударило в голову. Стерхов почувствовал потребность развить затронутую тему.

- Жанна, ты вот сказала про смысл жизни. Каждого человека волнует этот вопрос…

- Неа, не каждого. Далеко не каждого, – встрял Погорелов.

- Хорошо, не каждого, у кого мозги есть. Лучшие умы над ним бились, лучшие мыслители, философы. Но никто ведь не ответил на этот вопрос. Никто! Это же вопрос вопросов. В чём смысл человеческой жизни? Вот в чём, Гай?

- Не знаю, - честно признался Подольян, жуя бутерброд с грибной икрой.

- Серёга, в чем?

- Чтоб бабок побольше накосить, – отшутился Крутов.

- А! Начинаете буксовать. Ну давайте серьёзно рассмотрим эту проблему, по философски.

- Тогда наливаю ещё, – Зимородок быстро разлил. Заканчивалась уже вторая бутылка водки.

- Так, я тут слово пропустил… – начал Дима.

Зашла Марина с двумя тарелками с курицей и картошкой.

- О, под горячее, – оживился Зимородок.

- Я хочу выпить за тех, кто думает, что мы здесь учимся.

- Да, за родителей. Спасибо, Дима. Дай бог здоровья моим маме и папе.

Выпили, набросились на горячее.

- Так вот, Жанна, в чём же, по вашему, смысл жизни? – продолжил пьянеющий Стерхов прерванную тему, переходя на Вы. – Мы тут, Марина, смысл жизни обсуждаем.

- Знаешь, Рустам, для каждого он, наверное, в своём, – ответила Жанна.

- Только не говорите, что в работе.

- Нет, ну для кого-то и в работе. Для больших учёных, например, которые великие открытия делают, для великих композиторов.

- Термин «работа» здесь не подходит. Не совсем подходит. Призвание, так?

- Пусть так, призвание.

- То есть, смысл жизни в призвании? А у кого его нет?

- Вот его и необходимо найти.

- Думаешь, всем дано?

Жанна промолчала

- Вот то-то и оно. Ну а ты, лапочка, что скажешь? В чем смысл нашей жизни? – обратился он к Марине.

- В детях, наверное. Чтобы род свой продолжить. В этом хоть какой-то смысл есть.

- Умница! В этом смысл жизни как биологического явления. То есть, жизнь ставит перед каждой своей особью такую задачу: размножаться, чтобы она сама, жизнь, как биологическое явление, не прекратила своё существование. Ну а смысл самой-то жизни в чем? Или, применительно к человеку, так: в чём смысл разума? Ведь жизнь могла бы и неразумной существовать. Тогда бы и вопроса этого не было. Дима, твоя очередь.

- Ты уже сказал, что нет ответа на этот вопрос. Что же тогда мучиться?

- Да хотелось бы не мучиться. Но не получается же. Ведь у нас мозги есть? Серёга, есть у тебя мозги?

- Мм. – откликнулся Крутов набитым ртом.

- Вот видишь, есть. А значит, будем мучиться. Так в чём? Не поверю, чтобы ты себе этот вопрос не задавал.

- Я для себя решил, что смысл моей жизни в творчестве.

- Ага, – отделил Рустам ответ Димы от остальных. – Это уже интересно.

- Вообще говоря, с философской точки зрения, как ты говоришь, всех людей можно разделить на две группы, – продолжил Погорелов, – творцы и потребители.

- Потребители – это не только потребители материальных благ, колбасы или там водки. Высокодуховные личности, которые много читают, любят хорошую музыку, по театрам ходят – тоже всего лишь потребители. Только они потребляют в данном случае духовные блага. А есть творцы. Это уже другая категория. Они что-то создают. Причём, не просто строят мосты или здания, или ту же водку гонят. Это не творцы. Архитекторы – творцы. Композиторы, художники, поэты, писатели.

- Да, те, которые открытия делают, теории придумывают. И для этого нужна совсем другая энергетика, другой уровень.

- Спортсмены?

Дима задумался

- То есть, ты – творец, а мы все потребители? – включился в дискуссию Зимородок.

Дима промолчал.

- Да не кисни, я не обижаюсь. Мне эта твоя теория понравилась. Ты прав. Творцы – это другие люди. Разве можно меня, например, сравнить с Бахом. В его жизни, я думаю, смысл был.

- Не его это теория. Это он «Мальчика, который умел летать» начитался, – перебивал его Стерхов. – Мысль насчёт творцов и потребителей правильная, но к смыслу жизни она никакого отношения не имеет. Ну хорошо, творцы имеют смысл жизни в творчестве. Создал творец, например, фугу «ля минор». Допустим, она гениальна. Пятьдесят лет её слушают, сто, двести. Как вы думаете, через пятьсот лет её будут слушать?

- Будут, если гениальная.

- А через пять тысяч?

- И через пять тысяч будут, – не сдавался Погорелов.

- О чём ты говоришь? Ты представляешь, что такое пять тысяч лет ? Ты можешь представить себе жизнь хотя бы триста лет назад? Да всего пятьдесят лет назад ещё культ личности был. А пять тысяч лет назад, никто не знает, что было. Обезьяны по деревьям лазали.

- Не, Египет уже был, – вставил начитанный Гай.

- Ну хорошо, был Египет. Что-нибудь мы с тобой знаем о том Египте, кроме пирамид? А там ведь, наверное, тоже гении жили. Писали, строили.

- Вот они и сохранились, эти постройки. Пирамиды, храмы.

- Хорошо, долго они ещё простоят? Десять тысяч лет простоят?

За сто тысяч лет никто сказать не мог.

- То-то и оно, – победно продолжал Стерхов. – А что такое сто тысяч? Кто вспомнит об этой фуге через миллион лет? А через миллиард вообще жизни на Земле не станет. Ещё через миллиард – сама Земля сгорит. Потом и Солнце потухнет. Так в чём смысл фуги? Зачем размножаться, если в итоге ничего не останется?

- Ты, Рустам, ставишь вопрос слишком уж безысходно, – спокойным голосом подключилась к спору Жанна. – Если по твоему, то вообще жить не нужно, не стоит.

- Ну а какой смысл? – не унимался Стерхов.

- Ну ты тогда не живи, – тоже стал возражать Артур. – Выкини свою жизнь на помойку. Отдай её мне. Что, не отдашь?

- Не отдам, - поколебавшись, ответил Стерхов.

- Вот видишь, - продолжала Жанна, - значит и для тебя, всё же есть смысл жить, хоть ты и рассуждаешь так. Лучше, Рустам, не мучить себя этим вопросом, а просто жить, радоваться хорошему, другим радость доставлять. Не зря же тебе Бог жизнь дал…

- И вот тут мы переходим на новый уровень этой проблемы, – просиял Рустам.

- Но сперва выпьем, – дожимал из бутылок последние капли водки Зимородок.

- Может, потанцуем, – предложила Марина.

- Может, покурим. – Артур обвёл пьяным взором присутствующих, из которых кроме него курила одна Жанна.

- Ладно, перерыв в дискуссии. Вы курите, мы потанцуем.

Зимородок с Жанной вышли. Крутов увязался с ними, памятуя об ошибке Левчука, когда тот привёл свою Татьяну на такой же вот праздник. Рустам зарядил в древнюю магнитолу «VEF» прибалтийского производства кассету с «Модерн Токинг» - единственное из танцевальной музыки, что было у них в комнате. Из-за развёрнутого стола места в комнате было мало, но и желающая потанцевать была одна только Марина. Стерхов вынужден был поддержать её: нужно дать девочке сбросить лишнюю энергию, а то она совсем закисла во время их интеллектуальной дискуссии. Изрядно уже пьяные, они стали дрыгать ногами и руками – извращённая пародия на танец, возобладавшая во времена утери всяческих культурных традиций. Рустам этого не любил. Занятия в прошлом бальными танцами привили ему вкус к красивым движениям человеческого тела. Но на пьяную голову можно было и побрыкаться, тем более, что больше Марине компанию составить было некому. Гая и Диму из-за стола вытянуть не удалось, как Цветкова ни старалась. Серьёзный Гай стеснялся шумных компаний, а Погорелов в танце выглядел тюфяк тюфяком.

Наконец пришли курильщики. Крутов держал Жанну за талию, видимо, ни на секунду не отпускал. Артур сразу влился в компанию танцующих, а за ним и Жанна с Серёгой. Оказывая сопротивление, был вытолкнут на середину тесного круга Гай. Это уже была дискотека. Даже Погорелов не удержался от участия.

Через десять минут, запыхавшиеся и потные, все плюхнулись на свои места.

- Артур, а ты почему один, без ансамбля? – заметил вдруг Стерхов. – Я же тебя вдвоём приглашал.

- Не смог выбрать из широкой плеяды, – ответил за Артура Крутов.

- Если бы одну привёл, другие бы обиделись, – тоже сострил Гай.

- Пришёл бы с гаремом. Мы бы их хоть сосчитали.

- О чём вы? Я уже две недели никого не видел. Экзамены сдавал. Ты вот лучше скажи, почему ты так мало водки взял? - ушёл в сторону Зимородок, заглядывая в пустые бутылки.

- Ты две недели женщины не видел? – изумился Стерхов. - Это же… позор. За это будешь пить после водки портвейн.

Он достал из-за занавески, с подоконника, бутылку портвейна и вручил её Артуру.

- Фу, какое … гадость. Портвейн, – сказал Зимородок, откупоривая бутылку. – Нет бы предложить коньяк, или виски.

- Да ладно эстета из себя корчить. Наш напиток. Разливай.

Бутылка портвейна обернулась за один круг.

- Так, слово предоставляется мне, – взял управление Стерхов. – Маёвцев и сочувствующих прошу встать.

Маёвцы встали. Сочувствующие непонимающе хлопали глазами.

- Значит не сочувствуете? – покосился на Марину Рустам.

Заинтригованные девушки поднялись, покачиваясь.

- Когда стратегические бомбардировщики В-52 взлетают с базы, что делают маёвцы? – спросил Стерхов зычным голосом.

- Пьют! – хором ответили парни.

- Когда стратегические бомбардировщики В-52 пересекают границу СССР, что делают маёвцы?

- Пьют! – был дружный ответ.

- Когда они подлетают к Москве, что делают маёвцы?

- Пьют, пьют, пьют!

- Но когда тень В-52 падает на территорию Московского авиационного института, маёвцы встают. На крыло!

- Есть на крыло! – откликнулись парни, переставив стаканы на тыльные стороны ладоней и подняв их до уровня плеч.

Жанна попыталась проделать то же самое, но чуть не уронила рюмку. Зимородок помог ей, показав, что рюмку необходимо поставить на средний и безымянный пальцы и зафиксировать за ножку указательным и мизинцем.

- От винта! – скомандовал Стерхов.

- Есть от винта, – маёвцы отвели стаканы от ртов, разогнув руки.

- Есть контакт! – чокнулись.

- За тех, кто в море…

- Жахнем! – хором.

- За тех, кто в поле…

- За тех, кто в ССО…

- За тех, кто в ПССО…

- Что-то Боинги разлетались. А мы их кааак..

- Жахнем! Жахнем! Жахнем!

- Сама пойдёт.

Парни поднесли стаканы к губам.

- Первый пошёл, – доложил Зимородок, выпив портвейн.

- Второй пошёл, – откликнулся Стерхов.

- Третий пошёл.

- Четвёртый пошёл.

- Пятый вошёл, – закончил Гай, последним осилив полстакана портвейна.

- Куда ты вошёл, Гай? – рассмеялись маёвцы.

После водки и портвейна допили оставшееся вино. И это было ужасно. В конце вечеринки все были жестоко пьяны. Рустам помнил, что гости опять вскочили плясать, сдвинув стол. Потом резко убыл Крутов, оставив свою Жанну, которая разгорячённо прыгала по комнате в обнимку с Зимородком и Гаем. Серёгу Рустам обнаружил в туалете, прислонённым к кафельной стенке, когда самому Рустаму стало худо. Потом он помнил отрывками. Сидел к курилке, мучимый алкогольным отравлением. Марина подошла к нему и жалела. Обещала принести холодного чая и ушла за ним безвозвратно.

Очнулся Рустам уже утром на кровати Кефира. На его кровати спала Марина, а на месте Левчука – Жанна. Все в одежде, Жанна даже в одной босоножке. Погорелова не было.

Описывать похмелье банально и неприятно. Да и бессмысленно, поскольку всем в России это состояние хорошо знакомо. Стерхов знал про себя, что он человек ответственный. Но степень этой ответственности открылась ему впервые тем утром. Нужно было идти на работу. В коматозном состоянии, практически трупом, он поднялся с кровати. Мир вокруг качался и плыл. Больше всего хотелось умереть. Он знал, что если умыться и почистить зубы, может стать немного легче. Поплёлся в умывальню. Там из зеркала на него посмотрел незнакомый человек с серой кожей и трагическим выражением лица. Умывание принесло лишь минимальное облегчение. Рустам отполз назад в комнату, переоделся в рабочую одежду и поступью человека, приговорённого к смерти, отправился подметать.

В тот день работа сильно затянулась. Он постоянно присаживался на бортовой камень в тени берёз и сидел минут по десять, опустив голову на руки. Два раза его вырвало. Он сделал лишь половину от того объёма, который делал каждый день. Закончив, с трудом поднялся в свою комнату. Марина бросилась ему на шею.

- Ты где был?

- На работе, – устало ответил Стерхов.

- Как на работе? Сегодня же воскресенье.

- Вот… - у Рустама даже не было сил расстроиться. – Забыл совсем.

Он повалился на кровать в изнеможении. Марина принялась стягивать с него рабочую одежду.

- А где Жанна? Мог бы я вспомнить, что сегодня воскресенье, когда её утром увидел.

- Она за Сергеем ухаживает.

- Тоже плохо ему?

- Всем плохо. Но ему хуже всех. Блевал прямо в окно. Хорошо посидели…

- «А наутро всё те же, за тем же столом, заказав кто какао, кто пиво…» - процитировал Дима Макаревича. Часам к четырём они собрались снова. Присутствовали сильно помятые Марина, Жанна, Зимородок, Погорелов, Стерхов, бодрый как огурец Гай и бледная тень Крутова. Есть никто ещё толком не мог, поэтому был только чай и сладкое, до которого вчера дело так и не дошло. В углу полосатым шаром зеленел арбуз.

- Хорошо вчера посидели, – оценил Зимородок, окинув присутствующих взглядом, и вернулся к чтению подшивки «Студенческого меридиана» со статьёй «О мальчике, который умел летать, или путь к свободе», найденной, по его настоянию, на антресолях. Услышав что-либо новое, Артур обязательно стремился это увидеть, прочитать, или попробовать.

- Да, давно я так не напивался, - согласился Погорелов.

Стерхов разрезал торт. Марина и освоившаяся Жанна разливали чай.

- Хорошо, что сегодня воскресенье, – порадовалась Жанна.

- А я сегодня на работу пошёл, представляете? Серёга, представляешь, я сегодня отработал в таком состоянии…

Тень Крутова вяло улыбнулась.

- Ты никак не отошёл ещё? Надо было тебе тоже на работу… Тогда бы лучше себя чувствовал.

Тень не прореагировала.

- А! – Артур с наслаждением втянул в себя глоток горячего чая. – Сушняк.

- Ммм! А торт славный, – оценил Дима «Прагу».

- Серёжа, скушай тортик, – Жанна являла саму заботу о болеющем друге.

- Нет, не могу. Я лучше полежу, – наконец подала голос тень и тихо легла на кровать.

- Я вот не помню, как вчера оказался в кровати, – поделился Стерхов. – Сидел в курилке, а утром проснулся в комнате.

- А как пародию на «Ноль» пел, помнишь? «Гимн любви» назвал, – осклабился Дима.

- Гимн? Что-то с трудом припоминаю. И что там?

- «А колбаса – не палка, десять сорок жалко…»

- А как Марина с Жанной стриптиз исполняли? – небрежно выронил Зимородок.

- Чего? Стриптиз? – глаза Стерхова округлились. – Я этого не помню.

Тень Крутова тоже оживилась на кровати.

- А вы с Серёгой как раз отсутствовали, – вставил Гай.

- И вы тут без нас? С чужими пацанами? – Рустам взглянул на Марину со страшным укором. – Всё, развод!

Марина виновато улыбалась. Жанна посмотрела на Серёгу ожидая упрёков, но их не последовало. Тень была ещё слишком слаба.

- Вот так, значит, да? Всё, уходим в монастырь. Серёга, уходим в монастырь.

Рустам как бы шутил, а у самого на душе кошки скребли. Что она тут напоказывала?

- Да, Руст, в монастырь. Там так пить не заставляют, – согласилась тень слабым голосом.

Стерхов тем временем принялся разрезать арбуз. Это он делал профессионально, знал толк. Сперва отрезал хвостик. Затем разрезал арбуз пополам, и каждую половинку ещё пополам. Четвертинки уже стал разрезать на кусочки, раздавая гостям. Народ захрустел арбузом. Даже бледная тень поднялась с кровати и впилась зубами в сочную сладкую мякоть, превращаясь на глазах в Серёгу Крутова.

- Вчера видел на Арбате кришнаитов, – сообщил Артур. – Ходили кругами и прыгали на одной ножке. Все лысые, в таких оранжевых простынях.

- Да, развелось их, по всему городу пляшут, – подтвердил Погорелов. – С бубном, и поют про Кришну.

- Я записал, – вспомнил Зимородок и извлёк из кармана мятую бумажку. – Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе. Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе.

- Ты что, вступать собрался? – поинтересовался у него Гай.

- А почему нет? Прикольно.

- Это же религия, нужно проникнуться.

- Я проникся. Там две девчонки у них были. Я с ними поговорил. «А как, -спрашиваю, - у вас, если в кабак сходить, посидеть, потанцевать? Не воспрещается?» «Да без проблем, - говорят, - вот сейчас закончим, и в кабак пойдём». Я и проникся.

- Да кичуха это всё, а не религия, – обозначил своё мнение Дима.

Кич – новомодное словцо, появившееся недавно в лексиконе студентов. Обозначало оно всё новое, необычное и прикольное, чем могли заниматься люди, обычно молодые, чтобы выделиться и эпатировать окружающую толпу. Но чтобы называться китчем, явление должно быть с изюминкой, оригинальное, в определённой степени талантливое. И в то же время, китч – это что-то не серьёзное.

- Да, лучше уж придерживаться традиционной религии, – сказал серьёзный Подольян.

- А какая у армян религия, Гай?

От арбуза Серёга отошёл настолько, что мог уже участвовать в беседе.

- Православие.

- Правда? Не знал.

- Причём армяне первые в мире приняли христианство, – гордо сообщил Гай.

- Даже раньше римлян? – засомневался эрудированный в гуманитарных вопросах Погорелов.

- Самые первые. Это я точно знаю.

- А сейчас, чувствуете, повеяло – возврат к религии, - произнёс Стерхов. -Церкви хотят восстанавливать, новые строить. Недавно тут по радио их главный выступал, как его…

- Митрополит.

- Да. Боролись, боролись семьдесят лет…

- Дебилы, вот и боролись, – заявил Дима. – Без веры нация далеко не уйдёт, деградирует.

- Ну, понеслось: Погорелов на волне идейного перерождения. Не ты ли два года назад нам свои дневники читал о комсомольской романтике?

- Шелуха это всё. Россия всегда на религии держалась. Вот и нужно к этому возвращаться.

- К чему? Опять попы да кадила?

- Слушай, ты натуральная жертва совковой пропаганды. Россия почти тысячу лет жила с православием. По твоему, всё это время священники только и делали, что околпачивали народ? Ты кроме того, что церковь – опиум для народа что ни будь вообще знаешь?

- Ой, ой, ой. Дима, когда это ты успел так переметнуться?

- А я согласна с Димой. Вера нужна, – выразила своё мнение Жанна.

- Для чего? – поинтересовался Рустам.

- Ну как же без веры? Это же страшно.

Стерхов посмотрел ей в глаза.

- Ну не обязательно в Бога верить. Можно верить в добро, в справедливость. Эти вещи в действительности существуют. А Бог?.. – Стерхов скептически замолчал.

- Бог тоже есть.

- Значит ты, Жанна, в Бога веришь?

- В Иисуса Христа.

- Это же не Бог.

- Как не Бог? А кто?

- Кто такой Иисус Христос? Дим, ты должен знать.

- Сын божий.

- А самого – то Бога как зовут?

Дима задумался.

- Бог-отец, – секунд через пять выдал он.

- Ну, хорошо, Бог-отец. А почему ты, Жанна, веришь в него, а допустим, не в Аллаха?

- Или в Кришну? – вставил Зимородок.

- Или в Будду?

- Потому, что я русская.

- А я, например, наполовину узбек, наполовину русский. Я в кого должен верить? И что, у каждой нации свой Бог, что ли? Как они там на небесах власть делят? И знаешь, Россия могла быть сейчас не православной, а мусульманской. Князь Владимир выбирал между православием, мусульманством и иудаизмом.

- Бог один…

- И имя ему – Аллах. Это я знаю, в Азии вырос.

- Знаешь, Рустам, это не важно, в какого Бога ты веришь. Главное, чтобы в трудную минуту тебе было к кому обратиться. Кому-то душу открыть, исповедоваться.

- Да ему не нужно душу открывать, он и так всё знает. А исповедуются перед священником. Перед дяденькой, которому все твои проблемы глубоко по фигу. Я понимаю, это форма психотерапии. Нагрешил человек, потом всё попу рассказал, тот ему грехи отпустил. Помолился, и пошёл счастливый. В этом смысле религия да, нужна, чтобы жизнь себе облегчать.

- Ты, просто не дошёл до этого. Не впустил Бога в душу, – не сдавалась Жанна.

- Он и не впустит… дальше порога, – поддержал её Погорелов.

- Да я, может, и не дошёл, не спорю. Хотя, где-то в глубине души я во что-то верю. Но только, по моему мнению, между Богом и человеком не должно быть посредников, нет их. Вот он Бог, вот он я. Один на один. Как на последнем суде. Так честнее.

- Толстовщина, – вставил Погорелов.

- А то понаворочали, - продолжал Рустам, - церковь, отпущение грехов, индульгенция, молись, пост держи, свечки ставь. Как будто от этого лучше станешь. Церковь – это коммерческая организация, которая слабость человеческую эксплуатирует. И свечки продаёт. И, между прочим, очень богатая организация. Вернее – их много конкурирующих.

- Точно, – согласился Крутов. – Я тут недавно у «Метрополя» видел. Попов человек тридцать вышло. Все такие пузатые. Кресты на них золотые. К ним волги чёрные подъехали штук десять. И швейцары вокруг них суетились, суетились, двери открывали, открывали. Противно было смотреть.

- Да, и ещё вот ручку этим мужикам целуют. Тьфу. С какой стати? Я уж лучше кришнаитом стану. Там в лысину никого целовать не надо? Харе Кришна… - запел Стерхов.

- Харе Кришна. Кришна, Кришна. Харе, Харе, – по бумажке подхватил Зимородок.

- А ты как, Марина, думаешь? Будешь в церковь ходить? У нас тут на Соколе есть.

Рустаму хотелось, чтобы подруга его живее участвовала в беседе.

- Ну ты в Бога-то веришь? В церковь ходишь?

Откуда молодые люди в конце восьмидесятых что-то могли знать о Боге? И как они могли в него верить, даже если бы и хотели? Семьдесят лет советская власть изводила и выкорчевывала религию. Атеистической пропагандой было пропитано всё образование и воспитание, вся литература и кинематограф. Их родители уже были воинствующими атеистами, многие никогда в церковь или мечеть и не заходили. Всё, что оставалось от православия – это Пасха, которая, почему-то выжила в народе. Впрочем, от Пасхи остались только куличи да крашеные яйца.

- Я, вообще-то, крещёная. В детстве ещё. Дома у мамы и крестик есть. А насчёт верю или не верю… Наверное, каждый в душе верит. Во всяком случае, в какие-то моменты.

- Когда хреново - то, все молиться начинают, – вставил Артур. – Нет, в трудный час, правда, нужно к кому-то обратиться за помощью.

- А кто-нибудь молитву хоть одну знает?

- Отче наш, иже еси на небеси… - начала Жанна и задумалась.

- Да светится имя твоё, да придёт Царствие твоё, да будет воля твоя … - продолжил Погорелов и тоже замолчал.

Продолжил, как ни странно, Зимородок:

- … яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго …

- … лукавого … - подключилась Жанна вторым голосом.

- про Яко Твое есть Царство, и сила, и слава Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и вовеки веков. Аминь.

Все смотрели на Артура.

- Красиво, – сказал Гай. - Откуда знаешь?

- Приходилось обращаться.

- Молитвы красивые, складные, ничего не скажешь, – согласился Стерхов. Я в Ташкенте в мечети был. Там когда мулла молитву поёт, аж завораживает, в транс вгоняет.

- Религия величайшую тысячелетнюю культуру в себе несёт. Храмы, иконы, музыка. Советская власть это всё разрушила. Поэтому теперь в дерьме и живём, – продолжал настаивать Дима.

- Это в каком дерьме ты живёшь? Я лично ни в каком не в дерьме. Ты хочешь сказать до революции лучше жили? – не сдавался и Стерхов.

- Да хотя бы взять музыку современную, попсу эту.

- Да, попса наша - дерьмо. Но хочешь, я тебе «Всенощное бдение» поставлю Рахманинова? Ты убежишь! Я тут недавно купил пластинку, думал тоже - духовно развиваться буду. Мы с Серёгой и Левчуком не смогли слушать.

- Не доросли потому что. Отдай её мне.

- Ну знаешь, мы тоже не дебилы. Не вчера с дерева слезли. Короче, давайте голосовать.

Со школьных времён, когда был комсоргом, Стерхов помнил технологию ведения собраний.

- Кто за то, что Бога нет?

И сам первый проголосовал. Крутов ещё поднял руку.

- Гай, веришь в Бога? – вопросительно посмотрел на Подольяна Рустам.

- Нет, не верю, – убеждённо сказал Гай, не до конца ещё разуверившийся в коммунистической идеологии.

- Так, Артур?

- Ну, может не Бог… космический разум.

- Ты не виляй. На главный вопрос отвечай: само всё зародилось, или под чьим-то чутким руководством?

Поставленный в таком ракурсе вопрос заставил Зимородка задуматься.

- Ну представь, сидел кто-то и лепил Артура Зимородка: голова будет такая, а носяра такой…

- Да ты не передёргивай, - вмешался Погорелов, – при чём тут это?

- Да что тебе объяснять. Если ты бездуховная личность, тебя не перешибёшь.

- Ну вот, ты и на личности перешёл. Значит аргументов нет. Ну так что, Артур, есть Бог?

- Нет, я думаю.

- Так, теперь кто за Бога?

Жанна подняла руку.

- А Вы, одухотворённая личность? – обратился Рустам к Погорелову.

- Это, я так понимаю, голос за Бога?

- Ты, Марина?

- Я не знаю, я воздерживаюсь.

Итак, большинством голосов: два за, три против, при одном воздержавшемся собрание решило, что Бога нет, – подытожил Стерхов.

Повисла пауза.

- Постойте, ребята, подождите. Так же нельзя, – воскликнула вдруг Жанна, поражённая безбожностью Стерхова. – Если Бога нет, то нет и загробной жизни, нет бессмертной души? Неужели, по вашему, вы проживёте свою земную жизнь и после этого исчезнете навсегда? И никогда, слышите, никогда не увидитесь с людьми, которые были вам близки и дороги, и которых вы потеряли в земной жизни? Это же так страшно!

Конкурс/проект