1. Эта история случилась в самом начале Золотого века русской поэзии, Когда богатые люди скучали В гостях у родственников в Верхней Силезии, А бедные люди пропитания для Проводили лучшие годы, Возделывая чужие поля И свои огороды. Русские корабли бороздили моря – По-хозяйски, а не в роли просителя. А Европа с опаской смотрела на царя- Освободителя. Рынок ломился от масла и кож, Высоко ценилась галантерея. А внутри петербургских масонских лож Не было ни одного еврея. Высший свет наблюдал, хохоча, За превращением гения в старого мерина, А Державин, упустивший в степи Пугача, Огрызался как-то потерянно. И уже стоя в гробу левой ногой, он увидел в лицее Пушкина И шепнул ему на ухо: «Ты тоже изгой: У тебя волосы с завитушками». А все решили: благословил, Чтобы звезда поэзии засияла ярче… И никто не услышал, как Пушкин переспросил: «Ну, чего тебе надобно, старче?» 2. В общем, это было давным-давно… В Туле, Рязани или Тамбове Жил талантливый мальчик, но Не был он голубым по крови. Хотя мог часами говорить об отце Из обедневшего дворянского рода. Но мама – крестьянка. И в Царскосельский лицей Ему не было хода. Однако, талант его обещал Развиться до высот классицизма. Но на таких Державин внимания не обращал По причине катастрофического снобизма. Мальчик был высок и красив на вид, Как древнегреческий воин: Ладно сшит, Крепко скроен. Ему бы кивер да аксельбанты на грудь, А в кошелек – монеты… Но он выбрал иной жизненный путь – Путь поэта. Благо, в именьице без веранды и без крыльца, Пережившем разные передряги, От отца Осталась куча чистой бумаги, Литровая банка хороших чернил И перьев гусиных связка. И мальчик решил, Что кончается быт и начинается сказка. 3. Друзья, которые нам отпущены, - Благословение или кара? Одному – Кюхельбекеры, Дельвиги, Пущины, А другому – Антип и Варвара. Один – птенцом в царскосельский выводок С перспективою на полет. Другой – ублюдок и выродок. И каждый урод Норовит посмотреть свысока, Изнемогая от брезгливости… Да, порой тяжела рука Божественной «справедливости»… 4. Мальчик рос нелюдимым и замкнутым, Пестуя комплекс Эдипов, И спасался воздушными замками От Варвар и Антипов. Глаза закрывал и летел на Запад – В края Эсхила, Софокла, Лукреция… Но неистребимый чесночный запах Настигал его даже в Греции. Он тянулся к проблескам красоты, Мечтал об античном чуде, Но видел кругом лишь щербатые рты И обвисшие груди. Это Пушкин, когда был пьян И бегал за девками в голом виде, Любил деревню и русских крестьян. А мальчик их не-на-ви-дел. Он уходил с котомкою в лес. И там, в березовой чаще, Бог спускался к нему с небес. Но черт появлялся чаще. 5. Раньше, когда у России еще не появились плеши И она щеголяла кучерявою головой, В каждом лесу жил леший, В каждой избе – домовой. Люди не слышали про страну Камерун, Не пели песню про «Эллис», Но все еще помнили – кто такой Перун, И кто такой – Велес… Бывало, баба в поле от солнышка загородится Ладонью мозолистой, и тут же вдали Появляется Богородица – Защитница Русской земли. Баба застынет, как штырь, И истово молится… А через год здесь уже монастырь Пресвятой Богородицы. Вот такой вот духовный бурун По реке, текущей в Освенцим: Слева – леший, справа – Перун, А впереди – Мария с младенцем. 6. Летнее утро. Знакомый лес. Мальчик спиной прислонился к березе. А за спиной элегантный бес В импозантной позе: «Вам суждено остаться в веках, вас ожидает признание. Только не забывайте ставить на черновиках Время их написания. Тредиаковский и Кантемир Скоро забудутся, как хазары, А ваши песни зазвучат на весь мир В переложении для шестиструнной гитары. И школьники в каком-нибудь Череповце Или в его окрестности Будут списывать сочинение об отце Российской словесности. А великий композитор неопределенной ориентации По имени Петр Ильич, Возможно, однажды забацает На вашу поэму оперу-спич. Вас будут любить и носить на руках Из салонов в собрания… Только не забывайте ставить на черновиках Время их написания…» 7. Мальчик был для беса открыт, Как бутылка «Фетяски»: Он же думал, что кончился быт И начинаются сказки… Он же не знал, что книжная полка Подруга для нищего – та еще… А у легендарного тамбовского волка Так много товарищей… Мальчик слушал, мальчик кивал, Впитывал капли духовной отравы И в голове своей рисовал Картинки будущей славы. Вот он идет, а следом летит: «Гений… Мессия…» Вот он отлит в благородный гранит У кинотеатра «Россия»… Вот статью в журнал о гиганте духа Пишет его наследник. А его именьице – не дом-развалюха, А дом-заповедник… А бес все шептал и шептал о веках Славы, успеха, признания: «Вы только не забывайте на черновиках ставить время их написания…» 8. Время, как волна о причал, Билось и откатывалось с зевотой. Но мальчик этого не замечал – Он работал. Каждое утро вставал чуть свет, Умывался наскоро, ел урывками… Но к обеду – элегия или сонет. А к ужину – листы с драматическими отрывками. Сутулость. Чахоточный цвет лица. В глазах – лихорадочный блеск реформатора. А в результате – будущий праздник для чтеца- Декламатора. Старые шлепанцы – как вериги, Ветхий халат – наследие деда… А по комнате – книги, книги, Взятые напрокат у спившегося соседа. Энциклопедия, дамский роман, Переписка царицы с Вольтером, Байрон, Шенье, Дидро, Шеридан Вперемешку с Херасковым и Гомером. Чтение – творчество, в голове – мешанина: Троянский Айвенго штурмует Париж… А у Расина На кухне живет говорящий стриж… Впрочем, все это не отражается на Стройности стихотворного лада. И из-под пера выходит страна Прекрасная, как Эллада, Вся пропитанная мечтой, Стремящаяся все выше и выше… Куда там Пушкину! Тем более что О Пушкине мальчик тогда еще и не слышал… 9. Россыпи рифм и лесенки строчек Не заменяют полового влечения. И однажды мальчик почувствовал, что хочет, Но не придал этому никакого значения. Разве что вспомнил, как у амбара Видел однажды видеоклип: Кривую Варвару Пользовал пьяный Антип. Зрелище было не из приятных Для романтических детских глаз: Оба потные, оба в пятнах И все непотребное – напоказ. Мальчик решил, что поставит прочерк На сексе и ограничится ролью зрителя. Но снова почувствовал, что хочет, И принял позу Мыслителя. Он понял, что по натуре своей – не монах (Вот она – вакхическая Эллада!), И если оно шевельнулось в штанах – Значит ему что-то надо… Он отложил в сторонку сонет И разгладил на лбу морщину… Мальчику было 17 лет. Он превращался в мужчину. 10. Сосед-алкоголик зашелся от счастья, Выслушав бессвязное лепетание, И тут же решил проявить участье В половом воспитании. Он сказал: «У меня племянница – душка, Вся в завитушках и блестках… Впрочем, редкая поблядушка… Ой, пардон, вертихвостка… Вы с ней поладите, как Орфей с Эвридикой… Не все ж тебе спать с бумагами… Вот тебе фрак с засохшей гвоздикой И сапоги с крагами. Прими от старого друга совет: Пора выбираться в люди. Это, конечно, не высший свет, Но и не хрен на блюде!» Мальчик слушал, мальчик кивал Грустно и сдержанно, как на тризне, Но в голове уже рисовал Картинки новой сияющей жизни. Бал. Кивера. Золоченые шпоры. Свет канделябров комкает тьму. И тут появляется он. И взоры Устремляются только к нему. Барышни ахают и краснеют, Но он глядит на них с высоты: Он пришел лишь за тем, чтобы встретиться с нею – Девушкой своей юношеской мечты. Греческий профиль, белые плечи, Тонкие пальцы, чувственный рот. Только посмотришь, а дышать уже нечем: Куда-то делся весь кислород… И вот уже в разгаре фиеста! Все расступаются. Оркестр в ударе. Место Божественной паре! 11. Нарушив идиллию собачьей свадьбы И спугнув ворон с насиженной елки, Мальчик с соседом выехали из усадьбы На старой двуколке. Хорошее это дело – мчаться вперед, Позади оставив проклятое прошлое, И знать, что еще немного – и произойдет В твоей жизни что-то хорошее. И уже соловьями поют петухи Что-то красивое и протяжное… А может, и вправду стихи В жизни – не самое важное? 12. Жизнь парадоксальна, как последние могикане Для случайно попавшего в Канаду татарина… Она звалась не как-нибудь, а Татьяна Ларина. Тонкие пальцы, чувственный рот, Мучимый вечной жаждою… В Тамбове о ней говорили: «Дает, Но далеко не каждому». Впрочем, отец в долгах, как в шелках, И не позволяет не то чтобы… Но даже целоваться. Поэтому в определенных кругах Она слыла недотрогой и цацей. Ее берегли, как зеницу ока, Чтобы выдать за богатую старую задницу, Которой станет настолько одиноко, Чтобы взять бесприданницу. Но старая задница ломберный столик Предпочитала девичьим чарам. А тут вдруг дядюшка-алкоголик С молодым янычаром. (Ох уж этот девятнадцатый век, Особенно первая половина: Для провинциальных девушек что турок, что грек – Все едино… А уж если волосы, как повилика, И выглядит, как придурок – Во фраке высохшая гвоздика – Ну, точно: турок!). 13. Мальчик взглянул и лишился речи – С крыльца сходила сама мечта: Греческий профиль, белые плечи, Да и все другие места… У барского дома – не на подножке в трамвае. Все романтичней: батист, каблучок… Мальчик выдохнул: «Так не бывает…» А эхо откликнулось: «Эх, дурачок…» Сосед-алкоголик вздохнул сердито И подтолкнул: «Ну же, сукин ты сын!» А мальчик восторженно: «Афродита…» А Ларина раздраженно: «Полный кретин…» 14. Пока соседа приветствовал брат, Радостно намекая, что он здесь лишний, Татьяна мальчика пригласила в сад – Посмотреть на цветущие вишни. Хотя Япония была далеко, Было в ней что-то от гейши (В том смысле, что в себе она как-то легко Сочетала разные вещи). И по дорожкам прокладывая маршруты, И говоря слова, которые вряд ли запомнятся, Ларина думала: «Чем черт не шутит, Может, сегодня обломится». Но мальчик парил высоко в небесах И пел про себя романсы, Пока Татьяна на сексуальных весах Взвешивала свои шансы. К концу прогулки они подошли к нулю, И исход романа стал ясен. Ларина выдохнула: «Аля-улю, Вы здесь, а я – в Гондурасе. Простите, но ваш затрапезный вид Говорит о бедной внутренней оболочке. И мне кажется, что у вас не стоит Не только воротничок у сорочки. А эта гвоздика в поношенном фраке… А краги а-ля маркиз Карабас… Когда в Тамбове воют собаки, Они вспоминают случайно не вас? Мальчик потупился: «Да, я не Крез И не граф Монте-Кристо, И на душе у меня мороз С температурою минус триста. Зато когда я пишу стихи – Они гениальны. И Спаситель безропотно Тут же прощает мои грехи В розницу и оптом». И он прочел ей четыре стиха, Написанных на лесной опушке. Татьяна выслушала и сказала: «Ха! Тоже мне… Пушкин…» 15. Собственно, об этом можно было и не писать, но Глупость нуждается в наказании. К тому же имя было произнесено, И оно засело у мальчика в подсознании. Он не сиживал за фрейдистским столом, Не грыз психологические сушки, Но с того времени сексуальный облом Для него был связан с фамилией Пушкин. И поневоле, чуть не пойдя ко дну В районе жизненного экватора, мальчик прислушивался: «…Чуть не увел жену У генерал-губернатора… …Сослан… Михайловское – это у Пскова… …У Бенкендорфа богатый улов… …Керн… Голицина… Воронцова… … «Арзамас»… Кишенев… …Гончарова сошла с ума… …За арапа – хуже, чем за китайца… …Эпиграммы… Плачет тюрьма… …Поэма, высосанная из пальца… …Батюшков лучше… Русский Гольдони… …Причины дуэли пока не ясны…» Мальчик вскидывал к ушам ладони И хотел тишины. К черту любовь! Творчество – лучик В царстве теней. И, читая журналы, Мальчик чувствовал, что его стихи лучше. Но чтобы печататься – таланта мало… 16. Солнце всходит, и солнце заходит, А в полдень всегда висит над ольхою… Как это страшно, когда ничего не происходит: Ни хорошее, ни плохое… Постоянство – как Божья кара, На плечах – тяжесть гранитных глыб… День за днем – все та же Варвара, День за днем – все тот же Антип… Сосед-алкоголик обижен на неудавшийся эксперимент: Книг не дает и смотрит волком: «Ин-тел-ли-гент! А фиг ли толку!» Стихи – это все, что остается От прошлой жизни в жизни этой. Единственный страх – что вдохновение не вернется, Уйдя к другому поэту… С деньгами по-прежнему крайне сложно: Одежда в дырах, еда убогая… Хотя – жить можно, Если не претендовать на многое. А попробуй на многое попретендуй Без денег в Российской империи В каком-нибудь тысяча восемьсот …надцатом году Суровых событий в преддверии… 17. Сосед-алкоголик умер внезапно, И несколько дней в деревенском храме Винный запах Витал над хорами. Свалила соседа все та же хвороба, Что и прочих людей выпивающих… И мальчик долго стоял у гроба, Скорбя о единственном своем товарище. О чем он думал в этот момент – История не сохранила. Возможно, вспоминал неудавшийся эксперимент, А может быть, на него как раз накатило И он лихорадочно рифмовал: «смерти»-«не верьте», «тяжко»-«бедняжка»… Впрочем, на поминках все больше молчал И налегал на бражку. И вдруг закашлялся, на паркет Выплеснув кровь из натужной глотки. Ничего не поделаешь: привет От чахотки… 18. А через неделю после прощания В один из погожих июльских дней Присяжный поверенный огласил завещание. И у мальчика пробежал холодок по спине. Видимо, вспомнив про дедов халат и тапки-вериги, Сосед, задержавшись у смертных дверей, Оставил мальчику все свои книги И несколько сот рублей. И мальчик, решив, что теперь богат, Принес к крыльцу хворост в охапке И торжественно сжег халат И верижные тапки. 19. Когда в могиле одна нога Утрамбовывает землицу, Другой ноге пора на юга, А уж никак не северную столицу. Чахотка – это солнце и Ялта, Песок и мадера-«катанка», А Балтика хороша для прибалта, Ну а для русского – каторга. Но поэзия ценит терновый венец И пропитана суицидом… Мальчик решил положить конец Комплексам и обидам. В Питере – общество, в Питере – знать, А в Тамбове поэзия – вместо фистала. Но справедливость должна восторжествовать Во что бы то ни стало! К черту Ялту, песок, вино (Не в кружке счастье, пусть счастье – кружками)! Решено: В Петербург! К Пушкину! Я – лучше, но и он – не идиот. Прикоснувшись к моим стихотворениям, Он поймут, непременно поймет, Что имеет дело с гением… 20. У беса от смеха развязался шнурок На прикопытном ботинке: «Визит полководца рифмованных строк в редакцию журнала «Веселые картинки»! Пушкин – не Овен, Пушкин – Близнец: К нему со стихами – как в море на вело… Вот бутылка мадеры и огурец – Другое дело! Или милая барышня в неглиже: «Иди ко мне, мой Ганибал!» А от провинциальных талантов и стихотворных клише Он еще в лицее устал… Впрочем, прощайте, мой певчий птах! Я даже не говорю «до свидания»… И по-прежнему не забывайте на черновиках Ставить время их написания!» 21. Солнце всходит и солнце заходит, Если судить по солнечным пятнам На пыльной стене. И Пушкин находит Это занятным… Если пятно от бюро к Амуру С мелкой рябью фарфоровых прядок, Значит, еще не время свою шевелюру Отрывать от подушки и приводить в порядок. А если пятно начинает светлить На старых портретах лица, Значит, время перекусить Или опохмелиться… Но это редко. Чаще – сквозь тернии К звездам, назло всем цензурным стражам! И вдруг дворецкий: «Из Тамбовской губернии К вам господин с саквояжем». И можно, конечно, сказать: «Проси!», Но как же борьба со стражами? О, Господи, сколько их на Руси – Господ с саквояжами! В своих поступках, в своих делах Волен я или не волен? Короче, этому, из Орла, Скажите, что барин болен. «Да он из Тамбова». Ах, все равно… Пусть хоть из ставки варяжей! Пока в работе «Борис Годунов» - Никаких саквояжей! 22. «Барин болен… У барина страшный жар… Ждут лекаря… Извините-с…» У дворецкого прирожденный актерский дар – Хоть сразу без экзамена в ГИТИС. «Что передать-с?» «Я зайду потом, Когда барин пойдет на поправку…» Мальчик нахлобучивает пальто На теплую безрукавку (Это Варвара, роняя слезы, Сунула напоследок в баул вещицу: «Говорят, в Петербурге зимой морозы – Пригодится…»). Вечер. Нева. Средоточие льдин. В кармане крохи от соседского стольника. Мальчик один. Абсолютно один В без пяти минут городе Родиона Раскольникова… 23. Отсутствие беса Сказывается на присутствии духа: То бишь полнейшее отсутствие интереса К античной лирике и «борматуха». А что еще делать, если «барин болен» И на хорошее пойло не хватает бабла? Поневоле Ночи начнешь проводить у стола… А за стеною все вьюжит и вьюжит («Вы в Петербурге, мон шер…»), И никакая безрукавка не спасает от стужи, Поскольку холод – в душе. Незваный гость хуже татарина… И цинизм по жилам гоняет хмель: «Как-то я облажался с Лариной, Надо было ее сразу в постель…». А барин болен, болен – и баста! Четвертый месяц все жар да жар… «Высший свет – это каста, А я – клошар…». Для них поэзия – это игра, А для меня – кровавые пятна На грязной сорочке… Все. Пора Обратно… 24. Если жизнь поставил на кон – Привыкай к перебору, поэт… Рубикон пройден. Да здравствует Рубикон! Обратной дороги нет… С точки зрения мудреца Ученье – тьма, неученье – свет. А раз вышел, то нужно идти до конца: Обратной дороги нет. Высокий путь средь античных звезд С поэзией тет-а-тет Обычно приводит на русский погост: Обратной дороги нет. Однажды сказка вгрызается в быль И гибнет в свой сказочный срок… А за спиной оседает пыль Всех обратных дорог… 25. Солнце всходит и солнце заходит, Ну а утром всходит опять… Когда жизнь на исходе – Так не хочется умирать. В подворотнях темнеют сугробы, На Неве ледоход. Какая там к лешему крышка гроба – Подождет! Домой! На Тамбовщину! К милой Варваре! К Антипу, ждущему у плетня! Прозябание в петербургском кошмаре – Не для меня… К солнцу, что в полдень всегда у ольхи! К Лариной! Ленскому! Плюшкину! Богу – богово, а стихи – Пушкину… 26. Чахоточный бред обрывается вдруг. Надежды тают, как свечи… Впервые от мальчика отступает испуг, Поскольку пугаться нечем. Какой там Тамбов… Какой там Антип… Вся простынь в его кровянке Уже ничего не нужно – дойти б До Фонтанки... Знакомый маршрут: два моста, тротуар… Медленно, как сквозь Лету. «Я знаю: у барина снова жар… Передайте ему вот это… Не к спеху… Не срочно… Ну, в общем, как Только окрепнет телом… Тут много бумаг, Но может, прочтет между делом… Простите, что был так навязчив тогда И нынче навязчив тоже… Прощайте… Я больше вас никогда Не потревожу…» 27. Мальчик умер, когда Дантес Заканчивал последние приготовления к балу. И непонятно откуда взявшийся бес Шептал занудливо и устало: «Вы будете там, где парят в облаках Надежды и упования За то, что не забывали ставить на черновиках Время их написания… Вас встретят Гомер, Катулл и Эсхил Со своими поэтическими внучатами. Ведь Пушкин однажды прочтет стихи И их напечатает… И школьники в каком-нибудь Череповце Или в его окрестности Будут списывать сочинения об отце Российской словесности… И вся филологическая рать Взовьется в восторженном шуме…» Но мальчик уже перестал дышать. Мальчик умер. 28. У Пушкина море своих проблем: Нелегко быть гением, балагуром и мужем… Александр Сергеевич нужен всем. Всем нужен! Сплетни, слухи, жена, долги, Насморк и осенняя слякоть. Но раз ты великий, то жаловаться не моги. Не моги плакать. «Евгений Онегин». Не то и не так! Концовка про лишнего человечка Горою скомканных в злобе бумаг… В печку! Все крепче и крепче путы земли, Веселье тает, как свечка… А это что? Посвящение Натали? В печку! Чужие занозы, чужие грехи Тянут на Черную речку… Что там в саквояже? Чужие стихи? В печку! 29. Солнце всходит и солнце заходит… Устав от детсадовской шумной игры, Маленький мальчик мастерит пароходик Из ольховой коры. Скоро ручьи потекут по Тамбову: Лето – время дождей… И поплывет пароходик ольховый По дождевой воде. А маленький мальчик подумает: «Ах!» И задохнется от счастья, Которое, как всегда, не в стихах, А в соучастье С этим небом, с этим дождем, С этой небесной синью. А за спиной у мальчика дом У кинотеатра «Россия». А за спиной у мальчика век Прозы и неантичности, Где под ольхою лежит человек, Раздавленный культом личности, Где… Впрочем, мальчику наплевать На эти житейские частности… Он задохнулся опять и опять от своей сопричастности к этому миру вокруг ольхи, где равные все и славные… 30. А может быть, правда, что наши стихи В жизни – не самое главное?… 2003-2005 гг. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
